Текст книги "Взыскание погибших (сборник)"

II

ЗНАЯ о существовании зла, Лёва не мог не задумываться над проблемой – как его победить? Несмотря на то, что он размышлял на эту тему уже несколько лет – до самого поступления в школу – в его мировоззрении пока еще не сложились точные и эффективные схемы борьбы. Он пытался учиться на мультиках, юношеских фильмах и книжках, но их герои боролись с конкретными персонажами, олицетворявшими зло, и их методы не вписывались в настоящую жизнь. Свой путь Лёва искал постепенно, а важнейшие его составляющие – непримиримость и полная самоотдача – появились в представлении Лёвы после откровенного разговора с отцом, когда мальчик узнал о судьбе своего прадеда Николая Васильевича.

Девятого мая Андрей повел Лёву на парад, а потом они долго гуляли по празднично украшенному городу, обсуждая военные подвиги советских солдат. Андрей не раз упоминал или вкратце рассказывал о своем дедушке Николае, погибшем в 1943 году на Ленинградском фронте. На этот раз Лёва, которому уже исполнилось десять лет, хотел знать больше: как и почему погиб прадедушка, кем он был в своей жизни? Как раз недавно Андрей разговаривал со своей прабабушкой, Марией Дмитриевной, матерью Николая. Она вспоминала своих детей, а погибший на фронте сын всегда оставался для нее особенным, и она очень любила упоминать о нем. Андрей начал рассказ о деде с воспоминаний его матери.

Мария Дмитриевна росла и взрослела в те времена, когда вера в Бога была естественна для любого русского человека, поэтому веру свою она сохранила на всю жизнь. Скрывала ее, вместе со спасенным от уничтожения списком иконы «Взыскание погибших», в период острого гонения на церковь со стороны большевистского правительства, не афишировала веру и в последующие годы. Не желая неприятностей детям, воспитывала их, обходя сакральные понятия, лишь стремясь сделать их людьми честными, верными, стремящимися к добру.

Николай лучше всех воспринял материнскую науку, и пусть он был, по терминологии того времени, безбожником, свою веру в истину и правду не предал до самой своей геройской смерти. Прадедушка Лёвы с детства обладал сильной волей, решимостью, высокой ответственностью. Неудивительно, что, став взрослым человеком, именно он возглавил парторганизацию правления колхоза Старый Ильмень. Мария Дмитриевна только удивлялась – откуда в нем дар лидера? Сельчане доверяли ему, шли за ним, принимали его мнение как основное. Николай, наверное, сделал бы большую карьеру по партийной линии, но грянула война. Как и все коммунисты, он пошел на фронт, а воевать ему выпало на южных направлениях. Николай писал матери, как тяжело отступать, как больно оставлять нашу землю проклятым фашистам, но пока еще враг лучше вооружен, лучше экипирован и организован. За несколько лет Второй мировой войны Вермахт превратился в налаженную машину смерти и противостоять ей было невероятно тяжело. «Но ведь мы, – писал домой Николай, – не просто люди, а советские люди, русские. Мы соберемся и ударим по ним, да так, что ни одна фашистская сволочь домой, к своей мамке, не вернется!» Он так верил в победу еще в 41-м, утопая в осенней грязи, смешанной с кровью товарищей, что сомневаться в его словах было невозможно!

Именно такие – упрямые, верные, настоящие – требовались в той схватке. А тех из них, кто имел образование и опыт партийной работы, советское правительство привлекало к задачам более высокого уровня. Так, в 1943 году Совет народных комиссаров создал Главное управление контрразведки «СМЕРШ», в названии организации использовалась аббревиатура бескомпромиссного словосочетания «Смерть шпионам». ГУК «СМЕРШ» подчинялось напрямую наркому обороны Иосифу Виссарионовичу Сталину. Николай был переведен в состав СМЕРШ как достойный коммунист и показавший себя в бою солдат. Перед началом службы в новой структуре он, пройдя небольшой курс обучения (больше политический, чем практический), получил звание младшего лейтенанта. Николай понимал, что подготовлен не лучшим образом, но времени на обучение в условиях войны не оставалось!

Вскоре его подразделение было перебазировано на Ленинградский фронт. Город революции, где еще помнили Ленина, был осажден гитлеровцами. Люди голодали, но свято верили в победу и, умирая, надеялись, что когда-нибудь это страшное время станет лишь тяжелым воспоминанием. Андрей рассказал сыну о блокаде Ленинграда только самые важные вещи, рассчитывая, что на уроках истории он узнает все подробности, а пока отец хотел показать, в какой ситуации оказался прадед в зиму своей смерти. Как сотрудник СМЕРШа, Николай четко уяснил свою первую и важнейшую задачу: находить и уничтожать диверсантов и шпионов, которых перебрасывает в осажденный город военная разведка Третьего рейха Абвер. Он не чувствовал себя настоящим контрразведчиком, но понимал, что сейчас должен не просто воевать, а воевать с умом. Более опытные оперативники, бывшие чекисты, учили, как отличить диверсанта от советского человека, как распознать поддельные документы, фальшивые деньги и хлебные карточки, которые распространялись провокаторами для того, чтобы посеять среди осажденных смуту и раздор. На новом месте службы пригодился крестьянский цепкий ум Николая, его сметливость, свойственная людям, живущим в небольших закрытых сообществах, где к пришлым – особое, часто недоверчивое отношение.

Начав службу в СМЕРШе, Николай пришел к выводу: диверсанты похожи на тараканов. Их много, они живучие, хитрые, но, если понять, откуда они появляются и где находятся их любимые местечки, паразитов можно извести. А появляются диверсанты, в основном, с неба. Их сбрасывают по двое-трое с самолетов на парашютах, затем они прячут парашюты и маскировочные халаты и идут в сторону города, имея с собой рацию, документы, деньги – часто фальшивые. Была пара случаев, когда шпионов пытались перевезти по льду на грузовиках, но каждый раз пилоты самолетов Красной Армии, кружащих над Ладожским озером, замечали машины и уничтожали их. Диверсанты проникали в город, смешивались с блокадниками, а потом корректировали огонь вражеской авиации, а также устраивали разные провокации, которые могли бы подорвать моральный дух осажденных. Особенно гитлеровцам хотелось, чтобы голодные люди взбунтовались и стали их пятой колонной, но такого добиться не удалось бы никогда! Зато убивать мирное население, сжигать склады с продуктами, провоцировать людей к конфликтам и разжигать ненависть к советской власти они пытались изо всех сил. Задачей СМЕРШа было бороться с диверсиями и изобличать провокаторов. На первом этапе работы Николаю и его товарищам-новобранцам давали простые задания. Им указывалось место, где должны появиться диверсанты, их примерное количество и ставилась конкретная задача – ликвидировать. Иногда требовалось привести «языка» – тогда оставляли одного, на вид самого слабого, в живых и доставляли в штаб.

В этот раз все было, как обычно. Капитан Денисов, бывший сотрудник ЧК, достал планшет, показал на карте точку, куда, по разведданным, придут выброшенные ночью диверсанты, и распорядился их уничтожить.

– Шпионов будет трое. Документы, оружие и личные вещи доставите сюда. «Языка» – не надо. Зубов – ты руководишь операцией!

– Есть!

Николай понял, что речь идет об обычных диверсантах. Этот факт он отметил для себя потому, что слышал от коллег-контрразведчиков о планах Абвера организовать в Ленинграде масштабную акцию. Оперативники пока еще не знали всего, но уже предупреждали, что пора готовиться к большой охоте! Фашисты планируют серию терактов в городе, а при отступлении они взорвут лед на Ладожском озере, уничтожат Дорогу жизни! Это было бы катастрофой. Также было известно, что на эту операцию будет перекинута большая группа – человек тридцать, а то и больше.

Но не сейчас.

Группа вышла в лес ранним утром, затемно, и направилась к указанному капитаном месту. Там, по-видимому, находился схрон с заранее припрятанными для диверсантов вещами, чтобы они могли убрать парашюты, снять маскхалаты и переодеться в ватники и валенки, ничем не отличавшиеся от тех, что носили ленинградцы. Путь к назначенному месту занял несколько часов. Северное солнце, невысоко поднявшись над горизонтом, тускло освещало жидкий лесок. Стрелки старались идти тихо, прислушиваясь и присматриваясь. У девяти членов группы это получалось неплохо, и лишь Сема Калинкин, хороший деревенский парень, возможно, простоватый для контрразведчика, умудрялся то хрустнуть веткой, то оступиться и буркнуть под нос беззлобное ругательство. Николай чувствовал, что идущие за ним люди уже устали, но привал в их планы не входил. Они подошли к небольшому овражку, Николай обернулся, сделал знак пригнуться и остановиться. Сам выбрался на край оврага, огляделся. Казалось, лес навеки опустел, даже птицы не пели. Да и зачем бы им петь в эту страшную зиму…

Он вернулся к отряду.

– Идем потихоньку вперед, очень осторожно, ясно тебе, Сема?

– Да, товарищ лейтенант!

Они спустились в овраг и вдруг – два события произошли одновременно! – Николай увидел человека в маскхалате и раздался выстрел. Возможно, Николай не увидел его, обозревая овражек ранее, а может, враг ухитрился появиться только теперь. Ответный выстрел прозвучал почти в тот же момент. Маскхалат подбросило, он замер. Стало быть – убит? Николай обернулся – Сема опустил дымящаяся винтовку. Парень славился великолепной реакций, но сейчас это было не слишком кстати.

– Сема, отставить стрельбу! – рыкнул на него Николай.

– Так их теперь только двое из троих осталось!

– Сема, не смей стрелять без моего приказа! Теперь тех двоих днем с огнем…

Николай быстро повел свой отряд вверх, чтобы подняться до того, как двое оставшихся успеют сообразить, куда бежать. Подбираясь к краю обрыва, Николай снова скомандовал своим затаиться, а сам осторожно выглянул из-за камня. Увиденное поразило: прямо на него шли диверсанты и было их не двое, а добрых три десятка!

Он откатился в сторону.

– Быстро все – за мной, прячься!

Николай бросился в ложбину, за поваленное дерево, задержался, указывая отряду направление. Сам прыгнул за ними следом. Высунулся осторожно. Увидел – контрразведчики успели слиться со снегом! Диверсанты, держа оружие наготове, осторожно выглядывали из-за деревьев. Они тихо переговаривались и, даже не зная немецкого, Николай понял, что враги нашли убитого и советуются, что им делать дальше.

– Их же толпа! – прошептал Сема, высунувшийся следом за Николаем.

Схватив парня за ремень, Николай утянул его на землю.

– Сиди уже, стрелок! – он обратился к остальным. – Диверсантов не трое, а, похоже, человек тридцать. А нас десять! Но бой принять придется. Действуем так: я буду уводить их вглубь леса, а вы заходите вокруг и отстреливайте с боков. Но не сразу начинайте, а подождите, чтобы они уже погнались за мной и не думали о других. Ясно?

– Но мы их не удержим, – сказал кто-то из бойцов.

– Удержим! – решительно ответил Николай.

…Когда все началось, он уже не пытался размышлять – правильно ли поступил, и надо ли было действовать по-другому. Он выстрелил, прошел еще пару шагов, выстрелил снова, услышал топот, пару сухих щелчков – немцы повелись на его хитрость, преследуют, стреляют! Тогда он дал короткую очередь в их направлении и снова пробежал несколько метров. Теперь услышал выстрелы своих, а затем – несколько криков со стороны фашистов. Его план сработал. Выстрелы зачастили, раздались новые крики. Он залег за холмом и подождал, пока не покажутся преследователи. «Снял» каждого, по очереди, подождал еще и потихоньку двинулся навстречу своим…

Судя по голосам и звукам выстрелов, бой переместился немного правее. Николай прошел еще несколько метров и нашел троих мертвых диверсантов, но не успел ощутить удовлетворение, как увидел Сему. Кровавое пятно растекалось ровно посередине его живота. Парень не шевелился. Николай, чуть помедлив, взял его патроны и пошел на звук боя. Ему удалось зайти в спину немцам, которые залегли в снегу, отстреливаясь. Их он и уничтожил, приговаривая: «Это тебе за Сему, гадина! И тебе – за Сему! И тебе тоже…», а потом увидел одновременно и своих, и фашистов. Тех, в маскхалатах было больше в три раза! Шла перестрелка, люди кричали по-немецки и по-русски, пахло порохом и ненавистью. От его отряда осталось трое или четверо бойцов, они дрались насмерть, но шансов выполнить приказ оставалось все меньше…

Николай задержался всего на несколько секунд, чтобы вдохнуть и выдохнуть, а потом бросился вперед. Теперь он лишь целился и стрелял, целился и стрелял, целился и стрелял. Видимо, его ранили – во рту ощущался вкус крови, каждое движение причиняло острую боль, – но он не останавливался, шел вперед, оставляя за собой окровавленные маскхалаты. И когда красный пот застлал глаза, Николай осмотрелся, чтобы убедиться – ни один из врагов уже не мог стоять на ногах. Как и ни один из его бойцов.

А потом наступила тьма…

…Слишком поздно капитан Денисов получил уточнения по оперативной ситуации: не трое, а тридцать диверсантов были выброшены на парашютах прошлой ночью. Началась та самая диверсионная операция, в ходе которой планировалось взорвать лед и продуктовые склады! Денисов срочно обратился к руководству, чтобы ему выделили группу поддержки и сам возглавил ее. Они быстро нашли то, что осталось от отряда Зубова. Девять человек были убиты, но Сема лишь тяжело ранен и мог говорить. Он прожил еще несколько часов, рассказав капитану, как Николай организовал бой с превосходящими втрое силами противника так, чтобы уничтожить врага. Бой завершился не более пары часов тому назад, трое раненых немцев попытались уползти в лес, чтобы отлежаться. Их не стали добивать, а взяли в плен, и они подтвердили слова умершего к тому моменту Семы… Спустя много лет Денисов описал этот эпизод в своих воспоминаниях, опубликованных в серии «Военные мемуары» – Андрей нашел книгу на полке в одной провинциальной библиотеке. Так он узнал о подвиге своего деда, чтобы рассказать о нем семье, детям.

Выслушав отца, Лёва (а был он тогда еще далеко не взрослым человеком) спросил:

– Пап, а почему дедушка не убежал, когда увидел, что фашистов было так много?

– Если бы дедушка убежал, то диверсанты проникли бы в осажденный Ленинград и погубили много людей, понимаешь? Те люди были слабые, они голодали уже вторую зиму, у них не было оружия. Поэтому дедушка решил, что лучше он погибнет, чем позволит фашистам убивать блокадников.

Лёва молча выслушал ответ отца. Андрей присмотрелся к нему и понял – сейчас мальчик переживает очень важный момент. В его сознании складываются основы мировоззрения, то, что потом будет руководить его поступками.

– Пап…

– А?

– Пап, я тоже должен спасать людей, – голос сына ясно прозвучал в городском шуме.

Андрей сглотнул – его горло сжал спазм.

– Как же… ты будешь спасать? Войны уже нет!

– Людей можно спасать и без войны, – легко ответил Лёва. – Буду спасать… хотя бы таких, как дядя Саша, наш сосед. Вот он мучается от своего пьянства, а ничего сделать не может. Мама сказала, что алкоголь – это беда. Буду спасать от беды.

Андрей наклонился к сыну и обнял его.

III

ПРОШЛО еще очень много лет до тех пор, когда Лёва выполнил свое намерение. Не то чтобы он когда-то передумал, а просто его дорога к исполнению детской мечты началась с обходных путей. Иногда человеку просто необходимо убедиться, что на других направлениях его не ждет то, к чему он стремится. Имея склонность к гуманитарным наукам, Лёва неплохо справлялся и с точными, но, когда пришло время выбирать специальность в вузе, он решил держаться подальше от высшей математики. Подобные дисциплины отталкивали его своей абстрактностью, отвлеченностью. Лёве всегда были интересны люди – что они говорят, что думают, соответствует ли первое второму и, если нет, то – почему? Ему интересно было говорить с людьми, но еще лучше – слушать их, а если они спрашивали его мнение о своих делах, выводить их к разумному ответу на собственные же вопросы. Может быть, склонность к психологии была «зашита» в его генотипе? Иногда ему и самому так казалось.

Разумеется, он поступил в вуз на специальность «Психология». Пока учился, как-то мало раздумывал о применении своих знаний и конкретном месте работы. Студент не сомневался, что с его красным дипломом и яркими способностями всегда можно рассчитывать на успех в любой сфере. Однако поиск работы принес разочарование. Работа вроде бы была, а вроде бы – нет. Например, нашлась вакансия корпоративного психолога в крупной торговой компании. Зарплату предлагали хорошую, но задача ставилась сугубо утилитарная: мотивировать маркетинговый отдел к продажам. То есть, выжимать людей, превращать в зомби, которые будут тянуть деньги из клиентов на благо владельцев компании, истощаясь морально и даже физически. Походило на продажу души дьяволу. Лёва слишком хорошо понимал себя, чтобы поверить, будто сможет наслаждаться своей прекрасной профессией, суть которой сводилась к тому, чтобы делать людей счастливыми в фирме с потогонным режимом.

Можно было пойти в социальную службу, где уж точно душу продавать было не за что: зарплату обещали ничтожную, а рабочий день – ненормированный. Благородства в этом труде было больше, но общая разнарядка приводила к тому, что на все хорошее, доброе и чистое уже не хватало времени – успеть бы как-то бумажки заполнить! Профанация заботы о людях Лёве претила, а потому он не смог работать и там. Также имелась вакансия школьного психолога, которую Лёва и выбрал, но вовремя сообразил, что к психологической работе с детьми и тинэйджерами совершенно не способен, а потому – перешел на учительскую стезю.

Около года, а то и больше, Лев Андреевич ощущал себя вполне счастливым и необходимым человеком. Он всегда любил историю, понимал суть процессов, относился к этой дисциплине, как к глубокой и точной науке. Он мог дать детям понимание простых, но очень важных истин, которые помогают правильно ориентироваться в обычной жизни, например, показать, что все в этом мире уже было и все будет, древние не были мудрее нас, а конец света еще не ожидается, но… Лев Андреевич не умел поддерживать порядок в классе. На его уроках происходило все, что угодно: дети прогуливались по кабинету, перебрасывались записочками, беседовали на отвлеченные темы. Они точно знали, что учитель добрый, значит, можно творить на уроке что угодно!

Было бы ошибкой считать, что Лёва не понимал, как относятся к нему ученики. Он знал – на уроке должен царить порядок, а в звенящей тишине звучать только голос учителя. Однако в вопросе воспитания и обучения Лев придерживался метода осмысленного взаимодействия. Он считал, что дети ведут себя плохо, потому что не понимают, как важно знать историю и еще, возможно, потому что им неинтересно. Значит, он должен убедить их внимать ему с полной погруженностью в процесс, а также должен работать над тем, чтобы его уроки стали максимально увлекательными! Лев Андреевич наполнял занятия занимательными фактами, приносил модели кораблей и самолетов, оружия и головных уборов. Изучал тонны сопутствующих теме материалов, что безусловно развивало его собственную память и тренировало мышление, но на учеников все эти старания впечатления не производили! Бессмысленность действий стала очевидной, когда одна из учениц закурила на его уроке. В это время Лёва, пытаясь перекричать учеников, рассказывал о Крымской войне и о том, почему облегающая маска на лице называется балаклавой. Увидев зажженную сигарету в руках ученицы, он застыл на месте с полуоткрытым ртом. Именно эту сцену – курящую девчонку и ошарашенного ее наглостью молодого учителя – и увидели на фото в одной из социальных сетей ученики и администрация школы, а также еще полрайона, то есть, родители, приятели школяров и самого Лёвы, знакомые приятелей и так далее.

В официальном смысле неприятностей историк не нажил – директриса школы сочла инцидент не таким уж печальным. Гораздо больше влетело нахальной курильщице. Но сам Лёва уже не мог продолжать свое дело. Это был крах его понимания школьной системы, конец его педагогической карьеры.

– Что же, – сказал он отцу, – графа Монте-Кристо из меня не вышло, переквалифицируюсь в управдомы!

Андрей тоже любил «Золотого теленка», поэтому просто уточнил: что конкретно собирается предпринять его сын?

– Хочу простую и понятную работу, – ответил Лёва. – С девяти до шести и нормальной зарплатой.

– Например?

– Ну, вот видел объявление: в типографию нужны менеджеры. Понятия не имею, что там надо делать, но уж точно из-за этой работы мои фото с открытым ртом в социальные сети не попадут!

И он пошел в типографию.

В первый же день выяснилось, что работа несложная – выучи предлагаемые типографией услуги и продавай их клиентам. Поначалу Лёва немного робел, особенно называя клиенту сумму сделки, но со временем привык. Пригодилось знание психологии, натренированная в школе память. Очень скоро новый менеджер добился хороших результатов, но… начал скучать на этой работе, так как не приносил людям пользы, а просто помогал выполнять рутинные производственные задачи.

– Мутота, а не работа, – отвечал он на вопросы о своей деятельности. – Листовки, календарики, буклеты, корпоративные газеты, глянец, краски, обложки… Что я, вообще, делаю в жизни?

Андрею настроение сына не нравилось. Сам он никогда не переживал подобных кризисов, но его профессиональное становление выпало на иные времена. Тогда не надо было слишком уж задумываться о финансовой стороне дела. Если бы Андрей решил работать, скажем, на заводе, то материально жил бы еще лучше, чем ученый – да еще в такой сфере, как философия, да еще и без высоких научных степеней. Но, начиная научную карьеру, Андрей знал, что со временем его положение укрепится – надо хорошо поработать, сделать себе имя, показать, что он может. Однако в XXI веке Лёва должен был совместить интерес к собственной деятельности и материальную составляющую, но как?..

Вообще-то, выход был.

– Лёвушка, а что если ты займешься наукой? Психология сейчас активно развивается, есть и теоретические аспекты, и прикладные. Можно учиться дальше, даже за границей.

– Пап, но это весьма затратный путь, ты же понимаешь!

– Вот именно, потому что понимаю, и говорю. Сейчас я могу помочь стать на ноги, а вот спустя какое-то время, может, и не смогу.

– Спасибо тебе, конечно, но ведь ты понимаешь, что это неправильно. У меня есть две руки, две ноги, образование и желание приносить пользу людям. Я должен идти вперед, своей дорогой. Да и теоретическая деятельность, ты уж пойми, мне как-то не по характеру. Я гораздо больше пользы принесу в практической сфере!

Лёва говорил веселым тоном, будто немного подшучивал, но настрой имел серьезный.

– Ну, хорошо, приноси! – терпеливо согласился Андрей. – На всякий случай, имей в виду, что ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью. Ясно?

– И снова спасибо!