Текст книги "Владычица морей"

Глава 3. В парке епископа

– Stand by to let go the anchor![23]23
  Stand by to let the ancor! – На отдачу якоря становись!(англ.)


[Закрыть] – раздалась команда капитана.

Над горами острова перед кораблем возвышалась сахарная голова пика Виктория. Этажи особняков террасами в аркадах подымались по склонам гор, начинаясь от подножья над самым берегом пролива у воды, в сопки и к вершине пика, создавая впечатление воздушного города со зданиями необыкновенной высоты. Красные, зеленые и белые этажи держали друг друга множеством колонн, увитых зеленью, с зелеными коврами вьющихся цветников над террасами. Они лишь с фасада так легки и веселы, что кажутся с моря легкомысленными. На самом деле все это дома-крепости, сложенные на века из огромных кубов камня, выпиленных из гонконгских скал старательными китайцами.

Грянули залпы генерального салюта крепости и кораблей. Опять, как в торжественные дни или в ознаменование побед, Гонконг грохотал, выражая свой восторг прибытием посла королевы из Индии. Разноцветные воздушные особняки над водой и на горах, похожие на гигантские нарядные беседки, закурились белыми клубами. Это личные салюты чести. От подножий гор, из садов, огражденных каменными стенами, и из дворов палили коллекции пушек, предназначенных для защиты собственности и составлявших предмет гордости дожей британской коммерции.

Капитан обратил внимание посла, что в то время, как весь военный и коммерческий флот под флагами всех стран салютует прибытию парохода, на другой стороне пролива, на материковом берегу, совсем близко от Гонконга, четыре пушки низкого белого форта молчали, как в рот воды набрав.

– Эти пушки всегда молчат, – презрительно показывая большим пальцем за спину, грубо сказал капитан, уже занятый своим делом.

– Почему же? – рассеянно спросил Элгин.

– Это китайские пушки. Они ждут более удобного случая, хотя их ядра не долетят через пролив. До сих пор мы терпим этот форт…

К борту парохода шел паровой плашкоут с представителями городских властей в цилиндрах и с нарядной стражей в пробковых шлемах, в белых гетрах и со сверкающим оружием.

На вельботе подошел адмирал Майкл Сеймур. Прибыл также командующий сухопутными войсками.

Сэр Джеймс Элгин с большим радушьем, но очень кратко и сдержанно выслушивал прибывших. Губернатор колонии Джон Боуринг, как оказалось, находится в отсутствии. Он отбыл в Японию и в очень скором времени должен возвратиться. За те два месяца, которые Элгин провел в плаваниях в Индию и обратно, на его имя из Лондона прибыли почты. Пакет от премьер-министра Пальмерстона. Письма из дому. Конверты с деловыми бумагами и с разными, как вероятно, инструкциями. Все это очень опаздывает, конечно, сказывается отсталость колонии, отсутствие телеграфа. Самые быстроходные пакетботы не восполняют этого изъяна Теперь за дело берутся тузы коммерции. У них есть прекрасные инженеры, которым они верят. Многие из этих коммерсантов сами обладают знаниями инженеров, в то же время торгуют опиумом. Поговаривают о прокладке кабелей через проливы. Американцы предлагают проложить по дну океана к Новому Свету, но Джон Булль вряд ли согласится. Для прокладки телеграфа в Европу нужны новые договоры с азиатскими державами или соглашение с Россией.

Посла прибыла поздравить с благополучным возвращением депутация коммерческого общества. Также представители клуба «Наций, спасающих Китай».

Посла старались не утомлять. Распрощавшись с почтительными визитерами, сэр Джеймс выслушал генерала. В прошлый приезд Элгина из оставшихся пехотинцев 59-го полка сто пятьдесят находились в госпитале. Примерно половина выздоровела, остальные еще больны. Были смертные случаи.

Генерал покидает Гонконг. Он получил новое назначение и отбывает в Индию. Его штаб-квартира на берегу будет отведена под резиденцию Элгина.

После отъезда генерала посол пригласил сэра Майкла к ланчу.

– В Гонконге отвратительный климат! – заметил адмирал Сеймур.

– Самый плохой из всех тропических климатов, – подтвердил дипломатический секретарь посольства Лоуренс Олифант.

Известно, что Элгин намеревался идти на север, в залив Печили, откуда недалеко до Пекина. Появление там флота союзников могло побудить к уступкам пекинское правительство. Старые, затяжные тяжбы и конфликты с кантонскими мандаринами могут не дать результатов, к которым стремилась Англия в Китае. Кантонский губернатор, он же имперский уполномоченный Е Минь Жень, стоял на пути интересов «Наций, спасающих Китай», как скала. Ее придется снести, как при прокладке железной дороги.

В инструкциях Пальмерстона те же остережения; не следует действовать в направлении Пекина. Для этого нет сил. Они еще в Индии. Или на пути оттуда. Первый решительный удар придется наносить по Кантону. И все прочее. Словом, в этом году похода на север не будет.

Пока посол был в Индии, адмирал Сеймур не сидел без дела. Дельта Кантонской реки – это целый мир, своеобразная страна. На островах плодородные равнины, поля пшеницы, маиса, гаоляна, сады и бахчи, рыбалки, промыслы жемчуга, деревни, городки и процветающая торговля, какая существует только в Китае. Горы на островах покрыты прекрасным лесом.

Военные действия в этой местности весьма затруднительны. При всей добросовестности наших офицеров, мы до сих пор не смогли описать всех рукавов, проток, извилин Кантонской реки. Водные лабиринты кишмя кишат пиратами и джонками кантонских мандаринов. Часто появлялись суда общества «Триада» и Тай-пин-Вана. Все нападали друг на друга, и побежденные команды вырезались. Были нападения на европейские суда.

Адмирал Сеймур решил блокировать все выходы из Кантонской реки в море, что он и осуществил. Этот мамонтов труд выполнен за месяцы, которые Элгин пробыл в Индии.

– Правительственный флот нами заперт?

– Да, сэр. Большая часть флота Е уничтожена в сражениях у городка Фушаня. Нами заняты некоторые форты, построенные китайцами в разные времена; многие на средства населения, чтобы защищаться от пиратов, а также властями, чтобы закрывать иностранцам подступы с моря к Кантону…

– Наша блокада протянулась довольно далеко. Нами занят форт Макао, на большом и плоском острове Хонан, на высоком холме. Со смотровой башни форта, через весь остров в полях и фермах, виден город Кантон. Форты на Жемчужной оставлены в руках кантонских властей. Некоторые хорошо вооружены и представляют собой крепости, в которых есть современные пушки. Взятие их потребовало бы усилий. Кроме того, как я осмеливался предполагать, вашему превосходительству может оказаться приемлемым оставить Кантону часть его военных сооружений, с тем чтобы потом все это отнимать постепенно, оказывая при надобности давление на кантонское правительство, двигаясь от форта к форту. Ниже оставшихся у китайцев укреплений движение по реке нами обрезано.

Элгину не все это нравилось по многим причинам. Бьет ли блокада по нашим интересам? Об этом придется говорить еще не раз и подробно. Элгин полагал за правило вникнуть в дело, прежде чем приступать к обсуждению и произнести свое решение. Но молчание – знак согласия, и нелепо отвергать политику адмирала и находить не совсем верными его действия, когда предстоит совместная подготовка к войне. Элгин полагал, что впредь будет держать знаменитого морского волка на некотором от себя расстоянии. Ему придется исполнять решения посла. Вид полного согласия с ним сохраняется. Его советы могут быть полезны. Никакой отмены блокады не предполагается.

– Все же джонки Е имеют возможность пробираться в море по обходному естественному каналу между Кантоном и португальской колонией Макао.

Майкл Сеймур в минувшую войну ранен под Кронштадтом, при взрыве мины он потерял глаз. С тех пор носит черную повязку, от которой длинное незагорающее лицо его кажется еще белей, а седина почти незаметна в белокурых волосах. Здоровый глаз его посмотрел пристально и напряженно на развернутую по столу карту.

Сеймур показал путь, по которому мимо форта Макао корабли могут беспрепятственно ходить по длинной изогнутой протоке Макао между Кантоном и старинной католической колонией на крохотном полуострове, на южном побережье залива Пасть Тигра, в который массой устьев выбрасывает воды своих проток и рукавов Кантонская река.

– Мы не вправе закрыть этот проход. В Макао с ослаблением португальского владычества образовался значительный центр американской торговли… Но флот Е, чувствуя свое бессилие и зная, что мы наблюдаем за движением, избегает и этого хода…

Сеймур сказал, что капитан Смит, имеющий резиденцию на берегу в Гонконге, через свою многочисленную агентуру ведет наблюдение за каждым шагом Е в Кантоне. У Смита свои люди в ямыне губернатора.

– Когда Смит доставил мне сообщение о том, что Е выпускает прокламацию, в которой за голову каждого убитого англичанина обещает платить сто пятьдесят мексиканских долларов, я принял это к сведению, предполагая, что это может оказаться преувеличением или очередной мандаринской болтовней. Но через несколько дней я еще раз получил подтверждение, что Смит представляет только проверенные сведения. На одной из потопленных нами мандаринских джонок была взята именно такая прокламация. Эта джонка шла под видом купца, а наш капитан сел на мель, он усадил свою канонерку так, что не мог сняться. И с досады влепил несколько снарядов в проходившую мимо джонку. В таких случаях «синие жакеты» успевают забрать все, что может пригодиться, прежде чем джонка пойдет ко дну. Там-то и оказалось доказательство коварства Е. Наш «государственный секретарь по Китаю», как мы называем здесь нашего лучшего знатока китайского языка мистера Вейда, сделал перевод. Текст оказался одинаковым с переводом Смита.

За ланчем поговорили о политике американцев в Китае.

Адмирал на вельботе отправился к себе.

«Погода переменилась, и мы находимся как на другой планете» – записал в своем дневнике Джеймс Элгин.

Посол съехал на берег. Джон Боуринг в Японии. Он, как и Сеймур, сторонник занятия Приморья, Сахалина и японского острова Хоккайдо. Адмирал не поминал сегодня про свои имперские аппетиты и жажду славы. Он повторил то, что послу приходилось уже слышать еще в Англии. Севернее Китая есть территория с прекрасной растительностью, береговая линия которой изрезана множеством удобных бухт. Все это в мягком климате. Пейзажи напоминают южную Европу.

Известно, что Сеймур со своей эскадрой нанес на карту побережья той страны. Он сторонник постройки нового второго Гонконга и основания колонии в более удобном для европейцев климате. Сеймур стремится к берегам, которые описывал Боуринг желает занять северный остров Японии, чтобы включить эту страну в круг наших интересов. У них есть карта с желтой линией, от одной из гаваней Приморья, которая названа именем адмирала Сеймура. Эта линия проходит через юг Сахалина на север Японии и означает пределы влияния России. Сеймур хочет блокировать Сибирь, как он блокировал Кантонскую реку. А на Амуре можно приобрести остров, когда будет получено право плавания по рекам.

Для Элгина это означало бы возникновение новых противоречий. Он не проявляет интереса к территориям северней Кореи. Во всяком деле надо знать меру. Элгин не питал никаких симпатий и никаких иллюзий в отношении России, но полагал бессмысленными какие бы то ни было действия, которые могут втянуть Соединенное Королевство в новый конфликт.

О продолжении китайской кампании и о подготовке к ней предстоят обмены мнениями с Боурингом.

Пройдя с пристани на Куин Роуд, сэр Джеймс рекомендовал двум сопровождавшим его офицерам совершить прогулку на окраину Гонконга. Минуя живописные зловонные китайские трущобы, можно пройти горной тропинкой дальше, в цветущее ущелье среди скал, где бежит ручей. Элгин намерен остаться в одиночестве. Офицеры пошли в направлении, указанном послом.

Сэр Джеймс никогда не был горячим верующим и частым посетителем церковных служб. Но по возвращении из тяжелого путешествия он чувствовал потребность помолиться в одиночестве и принести благодарность Господу за благополучный исход.

На невысоких скалах был разбит обширный парк из пышно разросшихся деревьев, которые свезены сюда из всех стран Азии. Искусные садовники, художники своего дела, не только выращивали деревья здесь. Сюда привозили взрослые экземпляры на кораблях. Бережливые руки китайцев тщательно оберегали самые мельчайшие корни, с тем чтобы не поранить их, чтобы дерево зажило новой жизнью на новой земле. Тихие солнечные аллеи в песке и вымощенная плитами камня просторная площадка сейчас пустынны.

В церкви службы не было, но шла спевка хора, и в огромных хрустальных люстрах необычайно ярко в этот солнечный день горели многочисленные свечи. Как бы выражалось сознание торжества, величия, праздничности. За узкими витражами окон, в этот день солнца и света, темен был тропический парк с черными японскими кипарисниками, разросшимися до громадных размеров. Эти деревья как нельзя лучше подходили к стрельчатым высоким аркам и окнам церкви и стоявшему поблизости от нее великолепному дворцу гонконгского епископа англиканской церкви. В острых вершинах кипарисников был тот же дух готики, что и в церковной архитектуре.

В этом сиянии света и при торжественном пении и звуках фисгармонии, окруженный сияющей красотой, посол скромно помолился в одиночестве. Тут чувствуешь себя как дома, в этом гонконгском Вестминстерском соборе.

Служащие несколько раз тихо проходили мимо него, чуть заметно почтительно кланяясь. Элгин в задумчивости не смотрел на них. Пел прекрасный хор из молодых женских и мужских голосов. Джеймс не замечал и не догадывался, что его узнали и что его присутствие возвышало чувства и необычайно возбуждало поющих, придавая и красоты, и силы их голосам.

В сиянии свечей и хрусталя душа Джеймса озарялась чистым светом, которого так давно ему не хватало среди войн, кровавых событий и тяжкого гнета дел. Он чувствовал себя как в детстве, прощенным и утешенным, облегченным в своих огорчениях.

При свете солнца горели свечи во множестве хрустальных люстр, церковь праздновала прибытие посла королевы и молилась, благодаря за его благополучное плавание в Гонконг… Всех тронуло одиночество, в котором молился посол, видно было признание им своей скромной доли в общих рядах и его раскаяние, так редко заметное в протестантах.

Элгин не посылал предупредить епископа, что придет помолиться. Выйдя из церкви в сад, Джеймс сам пошел к его святейшеству во дворец. Кажется, и служители церкви и хористы не дали знать, что посол в церкви, никто не мог предполагать, что о приходе посла неизвестно.

В готическом портике гонконгского Вестминстера, в самом конце аллеи из черных кипарисников, под тучей проступивших за ним лавровишневых гигантов, появился на крыльце сам епископ. Его сопровождали четверо совсем молодых барышень, хорошеньких и необычайно приятных собой, что особенно ярко отзывается в душе того, кто долгие месяцы был в море.

Девицы почтительно, но оживленно прощались с его преосвященством, делая чуть заметные скромные приседания. Епископ Высокой Церкви благословил их. Они спустились по мраморным ступеням. Элгин заметил, как он все и везде замечал и улавливал, что взор епископа пробежал с головы до ног по одной из уходящих посетительниц, которая не могла не обращать на себя внимания. При всей скромности и сдержанности, она выдавалась из четырех барышень как бы энергией движений. Элгин узнал ее. Это была Энн, юная дочь губернатора Боуринга, знакомая ему, уже известная деятельница колонии, просветительница, педагог и автор статей о китайской нравственности в журналах метрополии.

Энн узнала сэра Джеймса. Не узнать было бы невозможно. Все его узнали, и сам епископ почтительно пошел навстречу. Элгин заметил, что Энн на некоторое время задержала на нем свой взгляд и ее лицо выразило оттенок недоброты. Она явно испугалась его. Это было вдруг и вопреки чувству сэра Джеймса. В этом тщательно закрытом шелками мягком и нежном существе так и угадывались почти мускульная экспрессия и энергия, как у «синего жакета», это дар, перст Божий, предопределение к бурной деятельности, какая-то самоуверенная воодушевленность.

Только в этот миг Джеймс подумал, что свечи горели ярко средь бела дня из-за того, что в гавани бросил якорь посол королевы.

Все четверо барышень в соломенных шляпках и в костюмах самого модного европейского покроя, сочетающегося с необычайной колониальной легкостью и прозрачностью тканей из шелка и хлопка цвета китайских полутонов, какие обычно носят в этом климате. С соблюдением всех скромностей и условностей великой эры. Но Энн выделялась. Чем? Почему? Джеймс не мог бы ответить, он этого не понимал, как он иногда ничего не понимал, не видел того, что очевидно каждому. Но он чувствовал ее вызов, словно она ему ровня.

Восхищаясь послом королевы, ее избранником, юные англичанки отвесили поклоны, делая глубокие светские приседания, совсем не такие благочестивые намеки на книксены, которые ради приличия обращены были при прощании к епископу.

Епископ, рослый, когда-то, видимо, белокурый человек, стройный и осанистый, похож на моряка в большом чине, зажившегося на берегу и распустившего брюхо. Он с заметной лысиной и загорелым широким лицом. Посол поклонился, как простой прихожанин. Епископ погасил смущение, адмиральское лицо его смягчилось. Джеймсу вспомнился сильный взгляд епископа, которым он проводил Энн Боуринг. Она обращала на себя всеобщее внимание, в этом какая-то загадка, но нельзя определить, в чем же ее тайный шик.

Его преосвященство пригласил посла в свои покои. В гостиной, на светлом сафьяне кожаного дивана, свет из витражного окна так серебрился, словно крупные серебряные монеты сыплются туда или пересыпаются с руки на руку.

Епископ разговорился, как светский человек. Он знал в колонии все. Он многое знал и про европейцев, и про китайцев. Про тайпинов он имел больше сведений, чем кто-либо другой. Он ждет на днях миссионера из столицы повстанцев.

Его церковь не знает исповеди, как у католиков. Но епископ всегда наблюдатель. Для наблюдательного человека не нужны исповеди прихожан. Епископ оказался наилучшим справочником для посла королевы. Души и настроения многих людей всех цветов кожи ему известны так же хорошо, как торговые и денежные обороты в колонии, как подноготная магнатов коммерции и чиновников, как намерения китайских тузов и междоусобные распри кантонских мандаринов, их разногласия во всем множестве оттенков, как и оценка и значение наемного труда китайских кули во всем мире, которые становятся ходовым товаром, средством небывалого обогащения предпринимателей во многих странах.

После ужина с изысканными винами сэр Джеймс в сопровождении офицеров, прибывших за ним к назначенному часу, простился с епископом у каменной лестницы, ведущей со скал, на которых разбит был парк и стоял стрельчатой башней гонконгский Вестминстер. Элгин очутился на Куин Роуд, а потом на набережной, где его ждала шлюпка с экипажем.

Гребцы налегли на весла, и посол помчался в свою плавучую резиденцию. Корабли, мимо которых он проходил, приветствовали посла гудками и восторженными дружными криками команд.

Элгин почувствовал себя как на параде, экипажи кораблей были выстроены у бортов, неслись крики «Хура!» «синих жакетов» и офицеров. Многие были недавними товарищами и спутниками сэра Джеймса в индийском походе.

Джеймс время от времени вспоминал странный, чуть испуганный взгляд, брошенный на него на песчаной аллее у епископского дворца дочерью губернатора. Она человек будущего. Она независима и преисполнена деятельности. Все это так, но она взглянула с таким пылким испугом, что Джеймс задет, тронут. В нем пробуждался инстинкт преследования.

Глава 4. Тайфун

Like a beautiful woman with bad temper Hong– Kong claimed our admirations while it repelled our advances.

Laurence Oliphant. «The Earl Elgin Mission to China»[24]24
  Like a beautiful woman with bad temper Hong-Kong, claimed our admirations while it repelled our advances. Laurence Oliphant. «The Earl Elgin Mission to China. – Как красавица с дурным нравом, Гонконг привлекает и отталкивает. Лоуренс Олифант. «Миссия графа Элгина в Китае» (англ.).


[Закрыть]

В Гонконге непривычная тишина. Истомляющая жара. Каждый здесь знает, что означает этот мертвый штиль и зловещая тишина, которая давит и приглушает все живое и даже легкую работу делает изнуряющей. Барометр падал. Иногда рябилась вода в проливе. К вечеру стал набегать жаркий ветер, посвистывая в снастях. Нашла тьма, быстро, как всегда в тропиках, как в театре при окончании представления, когда гасятся газовые рожки.

Пароход посла стоял в двух милях от Виктории у северо-восточного входа в пролив, служившего бухтой. Капитан Пиль ходил с бамбуковой палкой. В такую погоду у стойкого капитана сдают нервы, и он своей рукой угощает людей, воспитывает рукой, как выражается одна из дам, изображенных в романе Диккенса. Босые матросы в парусиновых рубахах или голые до пояса, мальчишки и сухопарые старики наглухо задраивали порты, люки и иллюминаторы, трясли и проверяли втугую вытянутые ванты и шкоты, цепными канатами и тросами крепили артиллерийские орудия и привязывали все, что наверху, в каютах, в жилых палубах и в машинном отделении, что могло упасть или подвинуться. «Иоу ё хоу», – раздавалось на палубах.

Сэр Джеймс проводил на берег своего брата Фредерика Брюса и секретаря Лоуренса Олифанта.

– Да, ужасный климат, – сказал Элгин.

Олифант ответил своей летучей фразой:

– Гонконг так красив, так прекрасен и так огорчает.

Олифант и Брюс отправлялись к губернатору Гонконга, к Джону Боурингу, который прибыл из Японии. Элгин остался на корабле из многих соображений. Он совершал обычную вечернюю прогулку по палубе, останавливался у борта и глядел на проплывающие в жаркой тьме огни. Пароходы и парусные корабли спешили вон из гавани, проходя мимо стоящих на якоре военных судов, давая гудки и ударяя в рынды.

Отношения сэра Джеймса с сэром Джоном вполне корректные. Но слишком часто встречаться не следует. Если бы Элгин опять поехал в город, это дало бы повод для разговоров, стало бы событием, которому придавалось бы значение как в европейском, так и в китайском обществах.

Брюс и Олифант облечены полномочиями и при случае в силах договориться по любому делу. Но их визит имеет оттенок личной встречи. Даже если они пробудут из-за тяжелой погоды дольше обычного, это не вызовет беспокойства.

Сэр Джеймс предпочитает побыть в одиночестве и сохранять свои намерения. Как только в Гонконг соберется флот и возвратятся из Индии экспедиционные войска, а также прибудут новые затребованные подкрепления, сэр Джеймс намерен начать действовать. Дипломатическую переписку с маршалом Е он будет подкреплять движением флота в Кантонскую реку. Войска будут высаживаться, а корабли пойдут по протокам и руслам реки от форта к форту по направлению к Кантону, усиливая давление на Е и его мандаринов, а через них – на Пекин и богдыхана. Тем временем изучать все, что может понадобиться для начала военных действий с полной силой, которые будут обрушены на Китай, если оттуда не пришлют согласия на уступки.

Войска еще не собраны. Приходится действовать осторожно, еще бывают мелкие стычки на суше или столкновения на воде. Сведения о китайских силах собирает капитан Смит. Через наших купцов, через компрадоров, через пиратов, а также используя многочисленных китайских шпионов. Это особая сфера деятельности военной администрации в такой колонии, как Гонконг.

А корабли все идут из бухты. Желая обезопаситься, опытные морские волки предпочитали встретить ураган в открытом море. Ветер становился сильнее и хлопал, духота еще не отступала. Матросы переодевались в непромокаемую одежду. Хлынул ливень. Ветер заревел в поднятых волнах, ураган обрушился внезапно, словно упала с неба масса воды, как кусок океана. Ливень как сплошной водопад, все вокруг было в согретой воде, и некоторые матросы ходили в пару почти голые, как в бане. Ветер еще крепчал. Полосой прошла прохлада, показавшаяся морозом. Над Гонконгом бушевал тайфун.

Опять, как и в Бенгальском заливе, над головой сэра Джеймса палуба грохотала, словно толпы тащили по ней туда и обратно быков и носорогов, тяжелейшие туши мамонтов, или полиция разгоняла манифестантов и разрушала баррикады, или начиналось светопреставление.

Неудобно, даже весьма, когда над каютой так шумят. Слышатся крики в рупор. Элгин уже знал наизусть эти команды. Он живет на корабле, как у себя дома, предпочитая оставаться в загадочном одиночестве.

– Ease her… Fasten… Stop her!..[25]25
  Ease her… Fagten… Stop here! – Ослабь ее… Крепи… Останови ее! (англ.)


[Закрыть] – ревели в трубу. «И все это означает операцию, подобную сну», – размышлял в качающейся койке сэр Джеймс, чувствуя крепкие удары волн, наносимые с такой силой, как будто китайский кулак пытался пробить обшивку, отделяющую щеку посла от океана. Элгин находится в отдельной каюте, и тут можно спать. Но ему не легче от этого.

Сейчас лучше быть наверху со всеми вместе. Но он не намерен подниматься раньше времени, мешать капитану и обнаружить озабоченность.

Сэр Джеймс предпочитал бы встречаться с обществом и задавать приемы на своем корабле, а не ездить для этого на берег. Если корабль уцелеет после урагана, то он намерен совершить на нем увеселительную прогулку, пригласив своих гонконгских знакомых и друзей во главе с губернатором. Ни одна из леди Гонконга не уклонится принять приглашение на бал на корабле. Как и их мужья. Сэр Джеймс предчувствует, как при виде элегантных англичанок и американок колонии у себя в гостях он не сможет не испытать тайного и сильного волнения. Здесь он лицо, облеченное высокими полномочиями, посол, его репутация и престиж превыше всего. Но ничто человеческое ему не чуждо. Бывалые люди этих морей поймут его. В ожидании возвращения войск из Индии еще нельзя заняться подготовкой дуэли с вице-королем Кантона, второй персоной в Китайской империи. Как появится на балу Энн? Бал для всей колонии. Но с Энн в памяти, как заданное число при решениях математика.

Какой ужасный нездоровый климат. Где взять более удобную для европейца территорию, куда можно было бы перенести административный центр колонии? Может быть, Сеймур и Боуринг правы? Тут ливни, ураганы или адская жара. Термометр в жаркие месяцы доходит до девяноста и даже ста градусов[26]26
  …доходит до девяноста и даже ста градусов… – По Фаренгейту. (Шкала – 212 градусов. Точка замерзания (0) равна 32 градусам, кипения – 212 градусам. От замерзания до кипения 180 делений.)


[Закрыть], постоянная духота. После ураганов и прохлады опять мокрый и влажный жар при сухом вечернем небе, при сжигающем солнце, когда вымытая утром палуба не просыхает до вечера. И это при синем безмятежном небе без облака. И так целыми неделями. Где найти другое место, куда можно перенести центр торговли с Китаем? Нет, мы обречены, прокляты за собственную жадность, прикованы к скалам острова Гонконга, с его непрекращающимися эпидемиями: тифом, холерой, дизентерией и тропической лихорадкой. Что бы ни замышлял адмирал Майкл Сеймур, но мы не уйдем, из-за того что тут рядом рынок Китая, его многолюдные провинции. Весь жир Китая здесь. И отсюда нам не уйти. После богословских кафедр и докладов о современной философии, о гуманности новой эпохи, об устройстве общества, о Мильтоне или Платоне, из мирового центра умственной жизни и цивилизации, после выступления на митингах избирателей или с парламентской трибуны…

Конечно, все происходящее здесь можно принять как испытание на выдержку, спорт. Но попробуйте сами, почувствуйте когда-нибудь, что это за спорт. Попадите в Гонконг.

В этом году, как оказывается, мы получили жестокий урок от китайцев в битве с их джонками в Водном Лабиринте. Мы убеждены, что одержали победу. Мы уничтожили их джонки. Китайцы убеждены, что одержали победу они; мы еле убрались после своей победы. Урок: не соваться в Китай, не имея достаточно сил. В парламенте об этом не знают. Китайская стратегия учит: войну надо начинать, когда врага можно раздавить так же легко, как яйцо. Научимся же и мы, хотя вряд ли когда-нибудь Китай будет раздавлен, как яйцо. Но превосходство сил перед вступлением в конфликт и ясное представление о возможном сопротивлении у нас должно быть обязательно.

Ах, эта бессонница!

В половине шестого утра сэр Джеймс встал, как всегда, с некоторой помощью англичанина-камердинера, услужливого валлийца маленького роста; он никогда не пользовался услугами цветных и не приближал их. Привел себя в порядок, надел клеенчатый плащ и зюйдвестку и опять приказал открыть светлый люк и мгновенно выпрыгнул, схватившись за леер.

Подобный рев ветра в волнах и снастях невозможно представить, не услышав своими ушами и не увидев, что происходит. Это сплошной гудок фабричных труб Манчестера и Бирменгема, извещающих о пожарной тревоге. Трудно поверить, что в проливе, который служит бухтой Гонконга, где никогда силы природы не могли развести порядочного волнения, бушует, как в океане. Лицо Роберта Пиля где-то глубоко в капюшоне, как в пещере или бойнице, видны лишь небольшие усы в цвет потокам, льющимся по клеенчатому плащу. У штурвала двое рулевых, штурман и старший офицер. До сих пор водяная метель не колебала глубин, но теперь она подняла горы воды. Если в Бенгальском заливе с его ужасными бурями огромная волна поднимается постепенно и неприятен лишь удар ее гребня, то здесь, в узком проливе, водяные горы бушуют в беспорядке, сокрушают постройки на берегах, бьют друг друга и корабли. Море бросает воду на скалы и на горы сплошными пластами, как лопатами величиной с пристань. Каждый новый удар ветра производит стенающий вой.

– Доброе утро!

– Доброе утро! – отвечает капитан, держась за леер.

Этих слов не слышно ни тому, ни другому, лишь губы шевелятся.

Пароход посла на двух якорях, в трех милях от Гонконга. С улиц Виктории его не видно. Волны и ветер рывками и ударами пытаются тащить корабль с обоими якорями к рифам и скалам. Опасность катастрофы очевидна.

На пути из Европы в Суэц сэр Джеймс читал французскую историю Петра Великого. Самодержец шел через Ла-Манш в тяжелую погоду, когда спутники его не могли скрыть своей тревоги. Царь успокаивал их. Он сказал, что корабль не погибнет. «Разве вы слыхали, чтобы когда-нибудь погиб корабль, на котором находился царь или император? Ни один корабль не утонул за всю историю».

Элгин ободрял себя, он может сказать, перефразируя царя, что не бывало случая, чтобы утонул в море английский уполномоченный министр или главнокомандующий. Элгину приходится совмещать обе эти высокие должности.

Петр знал парусное дело и любил море. В другом плавании у берегов Англии он сказал: «Если бы я не был русским царем, я хотел бы быть английским адмиралом».

Англичане не замечают этой древней симпатии. Они знают, что это заблуждение.

Родной брат Фредерик и летописец Олифант, автор «Миссии посла Элгина в Китай», которую он пишет, находятся в безопасности и провели ночь в комфорте. Но они содрогаются при мыслях о судьбе посла и парохода. Элгин мог бы успокоить их выдержками из книг про Петра.

Как только тайфун стал набирать ужасающую силу и ошеломлял людей на палубе, а якоря уже больше не держали, раздались крики капитана: «Поднять пары! Дать пароходу гусиный шаг!»