Текст книги "За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников"

– Ведь никто не узнает! – крикнул он.

– А я? Я-то буду знать. Конечно, можно всем солгать, можно сказать, что прошел все три горы от подножия до вершины, но я не буду лгать себе, брат. Я делаю это как положено.

Несмотря на пьяный угар, собравшиеся постепенно начали понимать мои мотивы. Я еще раз объяснил, что очень ценю жест Нишала, но подъем на Макалу – не просто восхождение или очередная вершина в списке, это гималайский хет-трик, и его нужно сделать честно, пройдя все три горы снизу вверх. Кроме того, это момент самопознания – чего я в состоянии достичь, если положу все силы на реализацию идеи.

И я сделал это.

Выйдя из базового лагеря Макалу с жутким похмельем сутки спустя, я отправился вверх вместе с небольшой командой, и, пробившись через бурю и туман, в котором едва можно было ориентироваться, мы прошли все 8485 метров, пока не добрались до вершины. Это само по себе было достижение – никто в тот сезон не смог взойти на Макалу. Несколько экспедиций работали на склоне, но ушли с горы из-за плохих погодных условий.

Когда мы вернулись в Намче-Базар в целости и сохранности, выяснилось, что вертолет не может вылететь из-за непогоды, и тогда мы с шерпами предприняли один из самых сложных походов в Непале, фактически пробежав шестидневный путь до Катманду за восемнадцать часов и останавливаясь только для того, чтобы выпить пива или виски.

Только один член команды – Халунг Дордже Шерпа оказался в состоянии выдержать мой темп. А я шел, используя опыт, наработанный за время службы в спецназе, не обращая внимания на боль. В итоге я побил два мировых рекорда, поднявшись на Эверест и Лхоцзе за десять часов пятнадцать минут, а затем взойдя на Эверест, Лхоцзе и Макалу за пять дней. Я также стал первым, кто дважды поднялся на Эверест, а затем на Лхоцзе и Макалу за один сезон. И я по-прежнему не чувствовал, что выбился из сил.

Это мое кредо – следовать плану. Если я встаю утром и решаю, что сегодня отожмусь от пола триста раз, то обязательно это сделаю. Не делаешь усилия – нарушаешь обязательство. Нарушаешь обязательство – жди провала.

Прилетев в Англию вместе с братьями-гуркхами из экспедиции G200, я заехал повидать Камаля. Он заговорил со мной, еле сдерживаясь, казалось, что вот-вот сорвется.

– Ты мой брат, – сказал он, объясняя свой гнев, – и я волнуюсь за тебя.

Тут я перестал переживать по поводу того звонка.

– Слушай, все хорошо. Просто ты позвонил в момент, когда я сомневался. А когда кто-то, кого я уважаю и к чьему мнению прислушиваюсь, пытается передать негативную энергию, очень трудно превратить это в позитив. А мне тогда очень нужно было мыслить позитивно. Поэтому я повесил трубку.

– Почему не объяснил сразу же?

– Времени не было! С моим запасом кислорода происходило черт-те что, и пришлось сосредоточиться на том, как быть дальше, а не терять время на оправдания.

К этому моменту Камаль уже все понял и перестал злиться.

7
Миссия

Мне задавали много вопросов.

Что такое есть у меня, чего нет у других восходителей? Как я смог так быстро подняться последовательно на три крайне тяжелых для восхождения восьмитысячника, не отдыхая между восхождениями? По какой причине, спустившись с Макалу, я бегом отправился в Катманду, когда можно было не торопясь добраться до города и закатывать вечеринку за вечеринкой? Что я пытался доказать?

Возможно, мне удалось поставить рекорды, потому, что я все время старался не останавливаться, а двигаться дальше, хотя это качество присуще многим альпинистам. Есть много спецназовцев, которые поднимались на Эверест, но которые затем не шли на Лхоцзе или на Макалу. Самое забавное, что почему-то все они останавливались на достигнутом, силы заканчивались, и не возникало желания попытаться сразу взойти на новый восьмитысячник. Почему-то моя физиология позволяет восходить и спускаться, снова восходить и спускаться, провешивая перила и снова и снова возглавляя экспедиции, при этом на отдых требуется совсем немного времени. Мои резервы казались безграничными.

Я не только высокоэффективно работал на горе в глубоком снегу, оставляя опытных шерпов далеко позади, но и мог быстро принимать правильные решения в трудных обстоятельствах – за это спасибо военной подготовке. Надлежащая оценка риска и способность сделать правильные выводы вошли в привычку. Я научился чувствовать тонкую грань, отличающую храбрость от глупости. Негативные ситуации не могли повлиять на меня, я всегда брался за дело, мысля позитивно. Все это превращало меня в хорошо работающий высотный механизм.

Разумеется, многие альпинисты технически работают на склоне лучше меня, и наверняка в сравнении я окажусь далеко не на первом месте. Но далеко не все они в состоянии хорошо планировать и не обладают столь развитым воображением. Я научился не терять уверенность в себе на высоте более восьми километров и получил таким образом возможность восходить на любую гору мира в каких угодно условиях.

Вскоре я стал кавалером ордена Британской империи – королева наградила меня за выдающиеся достижения в высотном альпинизме, в том числе за спасение Симы, за экспедицию гуркхов и за три мировых рекорда на Эвересте, Макалу и Лхоцзе. Однако эти достижения оценили далеко не все – некоторые альпинисты экстра-класса не преминули указать, что я пользуюсь искусственным кислородом. Но черт возьми, мои амбиции на горе зависят от темпа. Я шел впереди, прокладывал свой путь и делал это в своем стиле – стиле Нимса.

Делать все быстрее, чем кто-либо, – далеко не самое главное. Во-первых, мой стиль требует хорошего планирования и руководства. Во-вторых, в горах я должен быть самодостаточным. Получив несколько тяжелых уроков, я почувствовал и понял свои сильные и слабые стороны и старался впоследствии делать все так, чтобы максимально избежать трудностей.

Мне доводилось спасать людей на большой высоте, но мысль, что кому-то когда-то придется пожертвовать чем-либо, чтобы спасти меня, вызывала отвращение. Я бы предпочел умереть в такой ситуации.

Насколько знаю, не существует установленных правил – как совершать восхождения в «зоне смерти». Каждый находит для себя приемлемое решение, и я не жаловался, когда некоторые критики пользовались на горе провешенными мною перилами или шли по моим следам. Но их снобизм раздражал, и я стал работать над тем, чтобы превратить его во вдохновение, то есть использовать как топливо. О моих восхождениях теперь заговорили, и стоило поднять ставки. Три высочайшие горы за пять дней пройти получилось, а что, если попробовать сделать пять вершин за небольшой отрезок времени? Например, Эверест, К2, Канченджанга, Лхоцзе и Макалу за восемьдесят дней? Идея не давала покоя несколько недель, пока наконец я не взялся за дело.

С самого начала было очевидно, что трудностей не избежать. На шанс получить длительный отпуск для такого предприятия вряд ли стоило надеяться, но я попытался. И, подав запрос, аргументировал его как следует. Я напомнил старшему офицеру о своих успехах как на службе, так и вне ее, сделав упор на успешной гуркхской экспедиции на Эверест. А как насчет того факта, что этими рекордами я упрочил славу Специальной лодочной службы? Однако командир отнесся к идее скептически, и отрицательный ответ не заставил себя ждать.

– Ты решил пойти на К2, Нимс. Каждый четвертый восходитель гибнет на этой горе. Что еще? Канченджанга. На ней погибает каждый седьмой, – говорил мне командир. – Это непростая затея, ты же не просто взойдешь на гору и спустишься, придется бегом забираться на один пик за другим, и таких больше десятка. Такое вообще возможно?

Я решил апеллировать к его любви к приключениям.

– Служа в гуркхском полку, я мечтал попасть в спецназ, – сказал я. – Не из-за денег и не чтобы сделать себе имя, но потому, что хотел работать с самыми лучшими. Я обработал маршрут до вершины Эвереста для команды G200, когда все остальные отказались это делать и сдались. И я всегда нес знамя Лодочной службы высоко поднятым. Теперь я хочу попробовать это.

Но он покачал головой. Он объяснил, что нет возможности предоставить столь длительный отпуск. Кроме того, вся затея слишком рискованна. Если кто-то узнает, что на К2, которая находится на границе Пакистана и Китая, поднялся британский спецназовец, это может спровоцировать террористическую атаку.

– Это просто невозможно, Нимс, – сказал командир.

Я был разочарован, но не собирался отказываться от мечты. Месяц тянулся за месяцем, и надежды на проведение экспедиции то таяли, то возрождались вновь. В какие-то дни казалось, что командование склоняется к тому, чтобы пойти навстречу, а порой я словно упирался в глухую стену. И так это длилось, пока не стало понятно, что придется взять все в свои руки. «Что ж, если по-моему не получается, уволюсь со службы», – подумал я.

И приняв решение, я сразу почувствовал себя свободным. Завязав с военной службой в тридцать пять лет, я получил возможность и мыслить масштабнее, и отдавать все время и силы задачам, которые ставил перед собой. Так зачем зацикливаться на пяти восьмитысячниках за восемьдесят дней, а не подумать о восхождении на все четырнадцать вершин в «Зоне смерти» в кратчайшие сроки? Но сколько проблем возникнет на пути. Политика или деньги. Или лавина, или трещина, если уж совсем не повезет.

Бесстрашие у гуркхов в крови, поэтому, несмотря на большую вероятность быть сметенным лавиной со склона Аннапурны, как это уже не раз происходило с другими альпинистами, я не собирался сильно переживать по этому поводу. С опасностями в «зоне смерти», подстерегающими человека, который решил взойти на все четырнадцать восьмитысячников, можно справиться. Я знал, как восходить в плохую погоду и в глубоком снегу, и мог действовать эффективно и бесстрашно. В конце концов, лучше умереть, чем прослыть трусом.

Кроме того, идея уйти из жизни в тридцать-сорок лет не так уж плоха. Продержаться до восьмидесяти с чем-то, когда уже не в состоянии следить за собой и обслуживать себя, – в этом мало привлекательного. Я хотел бы покинуть этот мир в расцвете сил, прожив жизнь на полную катушку. Однако у моего проекта имелись и другие аспекты, над которыми требовалось поломать голову, в частности финансовый и политический. Пришлось заняться бумажной работой – запрашивать разрешения на восхождения, особенно это касалось китайских и тибетских властей, которые закрыли для альпинистских экспедиций Шишабангму на весь 2019 год. Что касается денег, чтобы взойти на все четырнадцать восьмитысячников, нужно 750 тысяч фунтов стерлингов или даже больше, так что надо было искать спонсоров и параллельно изучать другие возможности привлечения средств. Но по крайней мере на начальном этапе задача казалась настолько интересной, что ради нее можно задуматься об уходе из армии. Если я поверю в то, что подняться на все высочайшие вершины мира в кратчайшие сроки возможно, значит, это будет возможно.

Я знал это, исходя из боевого опыта и службы в спецназе. Служба в гуркхском полку означала постоянный выход из зоны комфорта, и не раз приходилось испытывать сильную боль. В конце концов стало понятно, что психические силы гораздо важнее физических. А тренировки в британском спецназе научили выходить за пределы любых психологических ограничений, которые я для себя устанавливал. Объем планирования серии высотных восхождений был пугающе огромным, но благодаря уже сделанным восхождениям у меня появились связи в альпинистском сообществе. И теперь пришло время задействовать и свои навыки, и все остальные возможности.

Однажды я сел за компьютер, желая понять, сколько времени может занять такой проект. Быстрый поиск показал, что на тот момент лишь около сорока человек взошли на все четырнадцать восьмитысячников. Рекорд скорости принадлежал корейцу Ким Чан Хо, который установил его в 2013 году. Ему потребовалось семь лет, десять месяцев и шесть дней. Не сильно отставал поляк Ежи Кукучка, затративший на эти восхождения семь лет, одиннадцать месяцев и четырнадцать дней. Свой рекорд Кукучка установил в 1987 году, но был лишь вторым. А первым на всех восьмитысячниках побывал Райнхольд Месснер, взошедший на свой четырнадцатый пик в 1986 году.

Эта сфера деятельности была достаточно узкой, но впечатляющей. Средние временные рамки для 14х8000 составляли несколько лет. Судя по тому, что на три восьмитысячника я затратил пять дней, подняться на все точно получится быстрее всех предшественников. Вопрос только в том, сколько времени на это потребуется.

Я попробовал прикинуть. Денег пока нет. Чтобы их собрать, придется потратить время, но если начать с непальских восьмитысячников, будет проще – дома и стены помогают, и нужных контактов предостаточно. В Непале это Аннапурна, Дхаулагири, Канченджанга, Эверест, Лхоцзе, Макалу и Манаслу…

В Пакистане все будет иначе. И перемещение между базовыми лагерями займет больше времени, и погода более непредсказуема. Нанга-Парбат, Гашербрумы I и II, К2 и Броуд-пик…

А что касается Тибета, здесь много времени наверняка отнимет подготовка необходимых документов и получение разрешений. Чо-Ойю и Шишабангма…

Я побывал на вершинах только четырех восьмитысячников…

Что насчет семи месяцев? Этого времени должно хватить на все, плюс-минус несколько недель.

Основная цель – значительно уменьшить время мирового рекорда – эти самые семь лет – была амбициозной, но идея захватывала все больше. В целом же хотелось взойти на эти пики в стиле Нимса – как можно быстрее и вне зависимости от погоды. Было и еще кое-что, помимо желания выйти за физические и психические ограничения. Моя родина – Непал переживает нелегкие времена из-за изменения климата. Обратить внимание общественности на наводнения, на таяние ледников и тому подобные вещи – тоже важная составляющая, поскольку природные катаклизмы влияют на и так непростую жизнь людей в горных районах. Но больше всего хотелось нарушить установленные правила. Если удастся показать, на что способен человек, возможно, это вдохновит других мыслить шире, масштабнее и делать то, что раньше считалось невозможным. Ну, и кроме того, хотелось оставить свой след в истории. Я назвал свой проект Project Possible и начал разрабатывать план, не обращая внимания на тех, кто сомневался.

* * *

Одной из наиболее серьезных проблем при уходе с военной службы стала, как ни странно, психологическая стабильность. Это может показаться смешным, поскольку приходилось рисковать жизнью, отправляясь на патрулирование или участвуя в спецоперациях, но тем не менее шестнадцать лет спецназ был для меня всем. Армия говорила, что делать и когда, обеспечивала развитие и занятость и давала крышу над головой. Да, это очень опасная работа, большой стресс, но были в такой жизни свои приятные моменты, даже в самое тяжелое время – на войне – я знал, что служу Ее Величеству, выполнял поставленные цели и был сосредоточен на работе. Порою, после того как решение об уходе уже было принято, я начинал сомневаться, достаточно ли я потрудился на благо короны и королевы.

Еще одним вопросом являлась пенсия. Это большие деньги, на которые можно безбедно жить в отставке, но чтобы получить право на пенсию, пришлось бы прослужить еще несколько лет. Уход означал неопределенность в будущем, как психологическую, так и финансовую. Однако обдумав и взвесив все за и против, я зашел на сайт Министерства обороны и подал рапорт об отставке. Рассмотрение заявки и решение всех вопросов занимает год, в течение которого заявитель вправе отозвать рапорт и остаться на службе. За это время некоторые сослуживцы пытались переубедить меня. Командование со своей стороны тоже предприняло ряд шагов, повысив меня в должности и назначив военным инструктором по ведению боевых действий в зимних условиях. Теперь как специалист-эксперт я обучал спецназовцев альпинизму, выживанию в суровых условиях высокогорья, перемещению на лыжах по сложному рельефу. Это была большая ответственность и почетная должность. Это означало, что меня считали лучшим альпинистом в подразделении. Затем командование призвало меня задуматься как следует о том, что уход из армии означает потерю финансовых гарантий, а о такой подушке безопасности на гражданке большинство не может и мечтать. Но я не был большинством, и мой взгляд на обычную жизнь тоже отличался от общепринятого. Я вырос в бедной непальской семье, и если придется всю оставшуюся жизнь прожить в палатке, это не проблема.

Бесстрашие у гуркхов в крови, поэтому, несмотря на большую вероятность быть сметенным лавиной со склона Аннапурны, как это уже не раз происходило с другими альпинистами, я не собирался сильно переживать по этому поводу.

Самым большим сюрпризом стало то, что о моем решении сообщили руководству Особой воздушной службы, и меня пригласили на встречу.

– Поздравляю тебя, Нимс, с успешной экспедицией гуркхов на Эверест и с орденом Британской империи, – сказал представитель командования Службы, просматривая мою характеристику. – Мы хорошо осведомлены о твоей эффективной работе в горах. Если решишь служить в САС, мы позаботимся о том, чтобы предоставить наилучшие условия для самореализации. Это хорошая возможность и для тебя, и для твоей семьи.

И он сделал весьма заманчивое предложение – посещение специальных годичных альпинистских курсов, дающих возможность сосредоточиться только на работе на больших высотах. Мало того, САС брала на себя все расходы и предоставляла любое необходимое снаряжение и средства на поездки.

О таком можно было только мечтать! Но я прекрасно понимал, что переход из одного элитного воинского формирования в другое на таких условиях – нечто сродни уходу футболиста в команду соперника. Я не мог так поступить со своими парнями из Особой лодочной службы.

– Я очень ценю ваше предложение, – сказал я после раздумья. – Очень приятно, что вы обратили внимание на мои способности… Но я пришел в спецназ не за должностью и не за деньгами. И я не могу предать своих сослуживцев.

Ответ был кратким и резким:

– Преданность своему подразделению достойна похвалы, – сказал командующий САС. – Но ты, черт возьми, сумасшедший!

Я пожал плечами, поблагодарил за встречу и откланялся. И всю дорогу домой терзался сомнениями. Если бы я принял предложение, то стал бы первым спецназовцем, служившим и в САС, и в Лодочной службе, – это действительно круто. Несколько дней я продолжал раздумывать, и жена даже стала подыскивать жилье и работу в Херефорде [18]18
  В Херефорде находится тренировочная база САС «Креденхилл», а также дислоцирован один из полков.


[Закрыть]. Но все же по размышлении решил придерживаться первоначального плана – подниматься на большие горы.

И родные, и друзья не одобряли мой выбор. Для них это было весьма странным завершением многообещающей карьеры. Братья даже стали обвинять меня в неблагодарности, утверждая, что если бы не деньги, которые они присылали для оплаты школы в Читване, я бы не смог выучить английский. А без языка не попал бы в британскую армию. Все это действительно было так – я обязан братьям своей карьерой. В частности, позвонил Камаль, который никак не мог понять, что я собираюсь делать дальше.

– Брат, все мечтают о том, чтобы попасть в спецназ, – начал он, – а ты столько лет в системе и вдруг решил повернуться к ней спиной. Ты служил и воевал десять лет, а теперь тебе дали отличную должность – тренировать других. В перспективе огромная пенсия, при этом ты физически здоров – не потерял в боях ни пальцев, ни глаз… И под конец тебе сделали такое предложение, а ты бросаешь службу. Какого хрена?

– Камаль, это уже не про меня. Ты и наша семья тоже ни при чем. Мы обычные люди, как и большинство других. У меня больше не будет возможности работать в спецназе так же хорошо – я не становлюсь моложе. Но если изменить все сейчас, то есть возможность показать, что можно делать на больших высотах, и это того стоит.

После этой беседы мы не разговаривали с Камалем два месяца. У меня имелись серьезные обязательства перед семьей. В некоторых непальских семьях принято, что младший сын заботится о родителях, когда они становятся старыми и более не в состоянии обеспечивать себя. Так было в случае моих папы и мамы – они действительно нуждались в деньгах, и раньше Камаль и Ганга поддерживали их, насколько могли, но теперь у них появились свои семьи, о которых тоже надлежало заботиться. Попав на британскую службу, я ежемесячно отправлял родителям часть жалованья, но не так давно мама серьезно заболела. У нее были проблемы с сердцем, и в какой-то момент она угодила в больницу, где ей поставили стент. Затем началась почечная недостаточность, и маме все чаще пришлось обращаться к врачам, пока наконец ее не определили на постоянное пребывание в клинике в Катманду. (В Читване больницы такого уровня нет.) Отец частично парализован, поэтому он не мог постоянно ездить в столицу и ухаживать за мамой, и моей целью стало сделать так, чтобы они жили вместе, в одном доме. А с горным проектом все это пришлось ненадолго отложить.

Когда я сообщил им о своем решении, родители поначалу расстроились. Раньше мы жили недалеко от Дхаулагири, и через деревню часто проходили альпинистские экспедиции на пути в базовый лагерь и обратно. Иногда бывало так, что возвращалось меньше людей, чем шло к горе. Однажды мама увидела двух плачущих альпинистов. Они объяснили ей, что несколько их друзей погибли на горе. Также мама слышала о трагедиях на Эвересте, когда в 2014 и 2015 годах погибло много людей. Поэтому моя идея с восхождениями привела ее в ужас. Ее передергивало всякий раз, как я показывал видео из экспедиций на смартфоне. Ей было очень неприятно смотреть, как ее сын преодолевает трещины на леднике Кхумбу, и она пыталась понять, что я такое задумал.

– Ты знаешь, что существует четырнадцать самых больших гор, верно? – спросил я.

– Некоторые из них, – кивнула она, и перечислила: – Эверест, Дхаулагири… ах да, Аннапурна. Но какое отношение это все имеет к тебе?

Она заволновалась, не сошел ли ее сын с ума.

– Нирмал, это потому, что мы с отцом уже сильно больны и тебе трудно заботиться о нас? Ты делаешь это все, чтобы убить себя?

– Нет, мам, лишь потому, что это здорово, – ответил я. – Я хочу сделать это, хочу показать всему миру, на что способен и что мы все можем сделать нечто выдающееся, если приложим усилия. И я вернусь другим, гораздо более сильным.

Она улыбнулась:

– Ты не послушаешь нас и все равно сделаешь по-своему, как бы тебя ни убеждали. Поступай, как решил, мы с тобой.

Семейные проблемы оказались не единственным эмоциональным препятствием. Друзья улыбались, когда я рассказывал об идее восхождений, а коллеги-спецназовцы вообще поднимали на смех. В этом не было ничего странного, поскольку цель казалась недостижимой. Но это лишь потому, что никто раньше такого не делал. Пробежать милю меньше чем за четыре минуты или полететь в космос – это тоже когда-то казалось нереальным. В начале XX века мысль о том, что человек ступит на Луну, можно было вычитать разве что в фантастическом романе Жюля Верна. Но если бы кто-то вдруг заявил летчику-испытателю Нилу Армстронгу, что его мечта несбыточна, стал бы он прислушиваться?

Ни за что.

Конечно, был шанс проиграть, так же как у астронавтов – возможность погибнуть при высадке на Луну. Даже, можно сказать, вероятность такого исхода довольно высока. А если сядешь в лужу, все сразу начнут смеяться и говорить: «Вот, я же предупреждал…» Но по крайней мере, я не умру, мучаясь вопросом, а что было бы, если бы?..

Если же все получится, то что потом?