Текст книги "Приключения Пышки на сайте знакомств. Хроники Мамбы"

Глава 19
Вдали забрезжила надежда

Письмо:

Незнайка, 19

Как насчет тайно познакомиться?

У него был странный ник – «Горячий Шоколад». Он написал мне в конце июля, когда я почти отчаялась найти интересного собеседника: все сообщения на протяжении месяца были тупы и примитивны.

«Я хочу тебе впендюрить».

«Пригласи меня в гости».

«Ты меня возбуждаешь, пришли мне еще фоток».

«Можно, я на тебя подрочу?»

Мне было скучно открывать очередное послание, и вдруг!..

«Привет, милая Леди! Я давно любуюсь на ваши фото, и очень хотел бы узреть оригинал. Выбор времени и места встречи оставляю на усмотрение Дамы. Р.S. Вы любите горячий шоколад?»

Я открыла его анкету. На фото – высокий симпатичный мужчина тридцати семи лет. Открытая белозубая улыбка, немногословная анкета без грамматических ошибок.

«Я мечтаю найти свою половинку, но это сложно, поэтому не берусь обещать вам невозможного».

Милая недосказанность: «Я вас, конечно, поимею, но не обещаю, что перезвоню». Впрочем, тут все такие, а этот, по крайней мере, красив и галантен.

Мы созвонились на следующий день, и меня просто обволок его низкий хрипловатый голос. Я понимала, что от этого голоса надо спрятаться, убежать, накрыться подушкой с головой… Это был призывный плач сирены, голос профессионального соблазнителя, и я почувствовала, что мое многострадальное сердце опять будет разбито. Но меня некому было привязать к мачте, поэтому я пошла на этот зов.

Игорь, так звали моего нового знакомого, приехал на шикарном серебристом «Лексусе», с изысканным букетом бордовых роз – высокий худощавый мужчина, с волосами цвета каштана и искрящимися зелеными глазами. Галантным жестом он распахнул дверцу машины, и мы поехали в один весьма пафосный ресторан на Невском. Я вдруг почувствовала себя замарашкой в своей глупой кофточке с пошлым вырезом и дешевых туфлях. Но он вел себя так, будто с ним рядом шла, по меньшей мере, Клава Шиффер, и это смущало меня еще сильнее. Лучше бы я увидела разочарование на его лице или налет пошлости в его фразах, тогда я могла бы разозлиться и стать колючим ежиком – это всегда спасало меня в подобных ситуациях. Я прекрасно умею ставить на место хамов, но совершенно не готова к нежным ухаживаниям. Толстая девочка во мне опять проснулась и стала кричать: «Нет! Так не бывает! Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, это не может происходить со мной!»

Мы пили дорогое вино, и он смотрел на меня с почти неподдельным обожанием. Говорил, что в жизни я еще милее, чем на фото, и ему нравится мой голос.

«Милее»! – мысленно передразнивала я его. – Слово-то какое нашел, чтобы не говорить «красивее»! Голос ему нравится! Еще бы сказал, что мои уши чертовски хороши! Опытный ловелас, не подкопаешься! А может, он торгует человеческими органами и я интересую его как донор? Чего это он спрашивает, много ли я курю и какое спиртное предпочитаю?»

Но мое глупое сердце пело, и поделать с этим я уже ничего не могла. Я смотрела на него, как кролик на удава в ожидании трапезы. Мне было уже все равно, кто он и что от меня хочет, лишь бы это свидание длилось вечно, лишь бы он не прекращал говорить этим хрипловатым голосом, и поправлять свои каштановые волосы, и держать сигарету этими красивыми длинными пальцами. Мне нравилось в нем все: его запах, его насмешливые глаза цвета хаки, его умение иронично парировать мои колкости, которые я говорила по привычке, потому что, перестань я дерзить, просто бросилась бы ему в ноги с криком: «Возьми меня! Я мечтала о тебе всю жизнь! И даже если я узнаю, что ты маньяк или наемный убийца, – мне все равно, я хочу быть с тобой!»

Вечер плавно подошел к своему завершению. Мы станцевали пару медленных танцев, но я думала только о том, как нелепо я, должно быть, смотрюсь рядом с высоким стройным красавцем под метр девяносто со своей колобкообразной фигурой и невысоким ростом. Потом он отвез меня домой, мы долго сидели в машине, он говорил, что давно разведен, жена и дети живут далеко, а в его жизни есть только работа, которая отнимает все силы, и он мечтал бы, чтобы такая очаровательная женщина, как я, готовила ему блинчики по утрам. Я к тому времени была готова не только блинчики готовить, но и научиться брюки отпаривать со стрелками, хотя на такие подвиги раньше не пошла бы даже за возможность удлинить ноги на двадцать сантиметров.

Прощаясь, он долго держал мою руку и обещал перезвонить.

Взметнувшись на пятый этаж, не раздеваясь, я набрала Лилькин номер:

– Лилька, я пропала! Это мужчина моей мечты! Я знаю, что он не позвонит, но, черт подери, я сидела с ним рядом и даже танцевала! И теперь я могу умереть с чувством выполненного долга!

– Тихо, не шуми! – остановила меня Лилька. – По порядку, пожалуйста, и без розовых соплей!

И я в деталях рассказала ей о нашей встрече и о моей уверенности, что больше никогда его не увижу.

– Не драматизируй! Опять ты забилась в комплексы! Почему ты так уверена, что тебя невозможно полюбить? Посмотри вокруг: что, замуж берут только высоких, стройных и красивых? Каждой кобыле хомут найдется! Не дрейфь, он, может, и позвонит, только не испорти все! Не будь дурой, не вспугни удачу своими глупыми страхами!

Следующий день тянулся, как качественный презерватив. Я не могла дождаться конца рабочего дня, чтобы зайти на сайт и прочесть сообщение от Игоря – или убе диться в своей правоте, увидев пустую рамку для сообщений, и с грустью отправить его в «удаленные». Но когда я наконец добежала до дома и открыла ноутбук, первое письмо было от именно него!

Горячий Шоколад, 37: Привет, Ксю! Я думал о тебе всю ночь и чуть не уснул на совещании. Если меня лишат премии, чем ты мне компенсируешь эту потерю?

Пышка: Даже не знаю… Могу испечь блинчики, о которых ты так мечтаешь.

Горячий Шоколад, 37: Это должны быть ооочень вкусные блинчики, и тебе придется кормить меня ими из рук.

Пышка: Хорошо, надеюсь, в твоей хибаре найдется где руки помыть.

Горячий Шоколад, 37: У меня отличный алюминиевый рукомойник. И даже мыло есть. С дустом.

Пышка: Тогда я принесу мыло с собой, тебе могут не понравиться блинчики с запахом дуста.

Горячий Шоколад, 37: Если ты будешь рядом, остальное будет вторично. Я буду вдыхать только твой запах.

Моя голова пошла кругом. Нет, какой-то подвох должен быть! Все не может быть так хорошо! Я скопировала нашу переписку и скинула ее Лильке.

– Ну, что я могу сказать, – тут же позвонила Лилька. – Определенно, он тебя поимеет.

– Это я и так поняла! Но могу ли я рассчитывать на большее?

– Мы на сайте, детка! Его законы неизменны. Не хочу тебя расстраивать, но шансов мало. Хотя… Кто-то же выигрывает в лотерею! Если это, конечно, не рекламный трюк лотерейных кампаний! Как зовут это чудо под ником «Горячий Шоколад»?

– Игорь его зовут. Ой, Лиль, мне в нем все нравится, и даже имя это варварское – Игорь. И руки, и глаза, и волосы! Мне кажется, я до сих пор чувствую его запах! Ну, все, хватит обо мне! Заткни меня, иначе я буду нести всю эту чушь до утра! У тебя-то как? Есть что стоящее?

– Да как тебе сказать… Ты знаешь что-нибудь о БДСМ?

– Бандаж – Доминирование – Садо – Мазо? А как же! Это было третье, после «куни» и страпона, с чем меня ознакомили в Интернете! Оказывается, в каждом человеке живет либо раб, либо садист, и если он сможет переступить через внутренние запреты и комплексы, то обязательно найдет себя в одной из этих ипостасей. Или сразу в обеих. По крайней мере, так мне рассказывали те, кто уже вкусил сей запретный плод. Мне каждый день рабы пишут, хотят, чтобы я била их ремнем и всячески издевалась. Один попросил, чтобы я села ему на лицо и пукнула. Я ему ответила, что если сделаю это, то, как я буду пукать, он уже не услышит. Уже никогда ничего не услышит, потому что последним земным звуком для него станет хруст собственных шейных позвонков.

– Знаешь, я тоже к ним относилась как к извращенцам. Но тут познакомилась кое с кем… Что-то в нем есть. Хотя я даже фото его не видела. Но он так пишет! У него такие фантазии! Помнишь, мне священник писал, как он мечтает поиметь меня на алтаре? Так вот, этот еще круче! Меня это так заводит! Он уже давно в теме: у них там, типа, секта такая – Мастера, Госпожи, сабы, рабы всякие. Я, конечно, себе губы половые зашивать не дам, но некоторые вещи реально хотела бы воплотить.

– Например?

– Ну, там… Не знаю. Мне хочется почувствовать себя целиком во власти мужчины, быть его вещью, рабыней. Я так привыкла все решать сама, всю жизнь мужики рохли какие-то. И в постели я их раскачиваю. А тут – от тебя ничего не зависит. Ты просто выполняешь приказы Господина. Разве тебя это не заводит?

– Ну, в целом заводит. Но для этого нужно бесконечно доверять, понимать друг друга с полувзгляда… Ну, ты понимаешь, вы должны быть как бы одним целым. Иначе получится или пошлость какаянибудь, или покалечит он тебя.

– Я понимаю. Но мне кажется, этот человек может стать настоящим Господином. Я почему-то ему верю… Хочу верить.

– Кто такой-то? Дай ссылку, заценю чувака.

– У него пустая анкета. Ничего не заполнено. Он мне сам первый написал, и вот уже неделю мы общаемся дни и ночи напролет. Мне кажется, я знаю о нем все – и не знаю ничего. Я в курсе, какую музыку он любит, какие книги читает, какие у него тайные желания и фантазии. Как он впервые в семь лет испытал осознанное сексуальное возбуждение и что при этом почувствовал. Но не знаю ни возраста, ни места работы, ни семейного положения. Он меня словно околдовал: я хочу говорить с ним, думать о нем, дофантазировать то, что мне неведомо.

Какая-то странная и болезненная виртуальная привязанность. Как будто я им болею, но выздоравливать совсем не хочется. Я только думаю, мы никогда не встретимся, все так и останется моим виртуальным увлечением.

– Рыбка моя, может, и хорошо, что виртуальным? Мне кажется, есть такие вещи, которые должны оставаться только сексуальной фантазией. А то неизвестно, куда это все тебя заведет…

Мы попрощались, и я пошла мечтать о «Горячем Шоколаде».

Глава 20
Воспоминания

Письмо:

Павел, 30

Хочешь потрахаться со мной по телефону?

Случилось чудо – иначе это не назовешь, – но мой роман все же состоялся! Я сама не поверила, когда Игорь позвонил через пару дней и предложил встретиться. Мы гуляли по Невскому проспекту, и он рассказывал мне об истории каждого дома: что за персонажи жили в этих прекрасных особняках и какие интриги творились под этими крышами. Он покорял меня вновь и вновь эрудицией и умением слушать. Мы пили кофе в открытых кафе, ездили за город на пикники, ночевали в маленьких отелях. Домой он меня не приглашал, но я наслаждалась каждой встречей и была безумно счастлива.

Однажды вечером мы катались на речном трамвайчике по Фонтанке, разглядывая старинные поместья. Игорь нежно обнял меня за плечи и неожиданно спросил:

– А как ты представляешь особняк своей мечты?

– Нет, я не мечтаю об особняках, – засмеялась я. – Я хотела бы жить в маленьком домике с большими окнами, выходящими на ромашковое поле. И чтобы рядом был пруд, заросший камышом и кувшинками. Я завела бы кучу собак, выращивала сочные красные помидоры и маленькие бородавчатые огурцы. А в погребе у меня стояли бы банки с вареньем и маринованными кабачками.

– Надеюсь, у тебя все это будет, – сказал Игорь.

– Возможно, – усмехнулась я. – В какой-нибудь другой жизни…

– Расскажи мне о себе. Почему ты такой ежик, почему не веришь мужчинам и не общаешься с родителями? И почему ты не хочешь иметь детей?

– Это долгая история, – попыталась я уйти от ответа.

– Разве мы куда-то спешим? – Его улыбка была такой мягкой, такой понимающей, что мне впервые в жизни захотелось рассказать человеку все. О моем ненавистном детстве, о родителях, о муже…

Отца моего маман никогда не любила, вышла за него замуж назло жениху, бросившему ее накануне свадьбы. Так и родилась их семья, не в романтическом трепете и светлых надеждах, а в безрассудной глупости и желании отомстить. И существовали мы на тридцати шести метрах двухкомнатной «хрущобы» в маленьком провинциальном городке – шестеро совершенно разных, несчастных по-своему, нетерпимых друг к другу людей: родители отца, его сестра, мама, папа и я. Наверное, даже очень любящим и интеллигентным людям сложно было бы жить в мире и согласии в столь стесненных условиях, а уж наша «семейка Адамс» ни взаимной любовью, ни интеллигентностью точно не отличалась.

Мой дед, папин отец, был третьим бабушкиным мужем. Ее первый муж, восемнадцатилетний мальчик, умер от чахотки в промозглых рудниках Кольского полуострова, куда они были сосланы с семнадцатилетней бабушкой как раскулаченные барчуки. Они поплатились за то, что семья бабушки имела двухэтажный деревянный дом в Псковской области и стадо коров. Но бабуля выжила и в двадцать лет вышла замуж во второй раз, за первого красавца рабочего поселка, по которому вздыхали все молодые девушки. Однако счастье оказалось недолгим: однажды, вернувшись со смены раньше времени, в супружеской кровати она обнаружила не только любимого мужа, но и любимую подругу. Простить двойную измену бабушка не смогла.

Так и жила она со своей престарелой матерью в бараке, куда и повадился шастать в качестве ухажера мой дедок. Он не блистал ни красотой, ни интеллектом, но бабушкина мать настояла на этом браке, уповая на то, что сможет умереть спокойно, если дочь будет «пристроена». Дед был непьющим, некурящим работягой, а выжить женщине одной тогда было нелегко.

Они прожили вместе всю жизнь, до бабушкиной смерти, вырастили двоих детей, но всегда были совершенно чужими друг другу и очень несчастными. Бабуля работала шофером на большом грузовике, ходила в рабочем комбинезоне, любила шумные застолья и ненавидела своего недалекого мужа. Несмотря ни на что, душа ее тянулась к прекрасному. Она много читала, обожала кино, знала всех актеров и режиссеров той поры – и, по-моему, всегда тосковала по той жизни, которую ей не дали прожить. Вся сегодняшняя Россия напоминает мне такую женщину – тоскующую по несостоявшейся судьбе. Эту тоску бабуля топила в вине и шумных компаниях, в то время как мой дед-трезвенник был тихим домашним пакостником. Он обожал «доставать» всех по мелочам, вызывая у домочадцев приступы сквернословия в свой адрес, и при этом гаденько хихикал.

Бабушки не стало, когда мне было восемь. Умирая, она была уверена, что дедок и года без нее не протянет. Все ждали безутешного горя вдовца и его скоропостижной кончины. Но, как показывает опыт, женщины склонны преувеличивать свою роль в жизни мужчин. Дед не только не умер, но распродал все свое имущество и уехал в Киев, где женился на молодой. Не знаю, обрел ли он семейное счастье на старости лет, скорее потерял последние деньги, но я не была свидетелем его заката. Думаю, когда он встретился с бабулей в райских кущах, им было что обсудить…

Мать с отцом тоже ненавидели друг друга. Сколько себя помню, в нашем доме всегда царила атмосфера неприязни, постоянно переходившая в громкие и жестокие скандалы. Так и помню свое детство: зареванное мамашино лицо и ее большой, распухший от слез красный нос и злорадную физиономию отца. Развод родителей был кровавым: папаша вылавливал мать в разных частях города и мордобоем пытался вернуть в лоно семьи. Мы уходили из дома, прятались в подвалах, спали на полу в яслях, где мама тогда работала медсестрой. Иногда мы ночевали где-нибудь у знакомых, но отец выслеживал нас, выбивал двери, где бы мы ни были. Вскоре нас просто перестали пускать на постой.

После развода мать перенесла на меня всю накопленную ненависть, так как я была вечным напоминанием о ее неудачном браке.

И вот, где-то в перерыве между нашими блужданиями по городу и мордобоем, маман встретила «любовь всей своей жизни». На тот момент мамаше было тридцать, а ее новому жениху – двадцать семь. Образование – шесть-семь классов, алименты на двух детей, четыре увольнения по тридцать третьей статье в трудовой книжке (надо ли говорить, что работал он грузчиком), два года тюрьмы за драку с поножовщиной… В нашем городе прЫнц был на «химии» – так называлось вольное поселение зеков, которые таким образом досиживали свой срок. Маманя нашла его в инфекционной больнице, где она работала медсестрой, а он лечился от гепатита.

Так я обрела нового папу, и мы стали жить втроем в небольшой комнате в бараке.

Последующие три года прошли в еще большем «веселье». Два-три раза в неделю к нам вламывался мой пьяный папаша, и они бились с прЫнцем насмерть. Нашу входную дверь так часто выбивали, что она рассыпалась на опилки, а вся мебель в доме была поломана. Маман театрально страдала, но наотрез отказывалась уехать к бабушке на Кубань, поскольку считала, что бабушка слишком строга и лишит ее личной жизни.

Зато здесь ее личная жизнь цвела буйным цветом! В те дни, когда не приходил папаша, лицо мамашке чистил пьяный прЫнц. В то время мне было семь. Сначала я пугалась, плакала, защищала маму, но со временем привыкла. Я просто поняла, что это ее выбор и ей, как ни дико это звучит, нравится такая жизнь. Видимо, это был ее вариант «Кармен», и ей было совершенно наплевать, что страдали я, бабушка (ее мать), соседи. И что в результате этих страстей погибла по недосмотру моя семилетняя сестра.

К нам постоянно приезжала милиция, но мамаша отказывалась писать заявления на своих непутевых мужей, потому что к одному пылала страстью, а другого «ей было жалко».

Надо ли говорить, что, когда папаша скопытился от пьянки, я испытала только облегчение?

Маман не питала ко мне теплых чувств. «Телячьи нежности» в нашем доме были не приняты. У нас не было совместных ужинов, а если изредка мы и садились за один обеденный стол, то все заканчивалось моими слезами. Отчиму я откровенно мешала. Он подшился, начал неплохо зарабатывать, но стал при этом проявлять патологическую жадность. Приходя с работы, он заглядывал в помойное ведро, изучая его на предмет объедков: не съела ли я чего-то из его продуктов? Он отмечал, сколько макарон в пачке, сколько молока осталось в бутылке, и если кто-то брал его продукты – орал до посинения, так что новые соседи уже в новом доме постепенно привыкли к мату и крикам, доносящимся из нашей квартиры. А маман обожала это ничтожество, страшно его ко всем ревновала и считала, что отхватила себе офигительного молодого красавца. Кажется, это ее мнение не разделяла даже дворничиха.

Я была предоставлена самой себе, и единственное, что меня спасло, – это то, что у меня были чудесные подруги. Их семьи были для меня более близкими, чем моя собственная. Причем мамаше страшно не нравилась эта ситуация, и она неоднократно предпринимала попытки рассорить меня с моими друзьями. Сама же она считала, что ласковое обращение с ребенком сделает из него слабака, а его надо готовить к жестокости жизни. Это, вероятно, означало, что чем больше гадостей скажут мне в течение дня мать и отчим, тем более сильной и закаленной личностью я вырасту.

– Ты слишком строга к своим родителям, – сказал Игорь. – Наверное, по-своему они тебя все-таки любили.

– Знаешь самую лицемерную и лживую формулу родительской «любви?» – раздраженно ответила я. – «Я же хочу тебе добра»! Только, как показывает опыт, добра они хотят именно себе. Кто действительно хочет добра своему ребенку, позволит ему быть личностью, совершать свои собственные ошибки, не будет лезть ему в душу и распоряжаться его жизнью, как своей собственной, а придет на помощь тогда, когда будет нужно. Сколько же зла и подлости творится в мире самыми близкими людьми под этим красивым лживым лозунгом!

Наверное, поэтому, недополучив любви и внимания в детстве, я всегда становилась легкой жертвой проходимцев всех мастей. Перед любым сказанным мне ласковым словом моя логика отказывалась мне служить, и здравый смысл замолкал. Причем я понимала, что мне врут, что мной пользуются, но плавилась, как апрельская сосулька в солнечный день, – и ничего не могла с этим поделать. Как в том фильме: «у любого человека есть кнопка»…

На эту мою слабость и подцепил меня мой бывший муж. Он говорил так много красивых, нежных слов, так много обещал, что долго завоевывать меня ему не пришлось. Он очень романтично ухаживал, дарил цветы, клялся, что наложит на себя руки если я не отвечу ему взаимностью, и постепенно отбил меня у всех других ухажеров, оттеснил от подруг, отдалил от привычного мне круга людей. А заполучив меня в свою полную собственность, оторвался по полной! На протяжении шести лет я была виноватой во всех бедах: в плохой погоде, в спущенном колесе машины, в том, что я вообще существую на свете. Он постоянно говорил мне, что я без него – никто и, когда он меня бросит, я буду сидеть на паперти с протянутой рукой, а он проедет мимо меня на крутом джипе, набитом фотомоделями, и, возможно, даже кинет мне в окно десять долларов.

Это было сюрреалистичное зрелище, как в фильме ужасов: человек, еще вчера целовавший тебе ноги, светящийся счастьем от одного твоего взгляда, превращается в твоего палача.

Конечно, я сопротивлялась. Я уходила от него, но он находил меня везде, уговорами и даже слезами возвращал домой, обещая, что «это не повторится». Но это не только повторялось – наша жизнь становилось все хуже.

Скоро он стал поднимать на меня руку, душить до потери сознания, выгонять ночью зимой на улицу, причем из моей собственной квартиры. Мне казалось, что в день нашей свадьбы я сделала шаг в пропасть и лечу, лечу… И только одно желание – упасть и разбиться побыстрее. Он сделал меня слабой, закомплексованной, неуверенной в себе – довершил работу, начатую мамашей. Все мои начинания в бизнесе немедленно осмеивались, а инициатива наказывалась. Я как будто снова попала в детство, но теперь у меня даже не было надежды вырасти и сбежать.

Конечно, при такой жизни вопрос о собственных детях для меня не стоял. Я сама пережила все «прелести» неблагополучной семьи и просто не могла позволить, чтобы мои дети пережили то же самое. Я считаю преступлением, когда женщина решается завести ребенка в неблагополучной семье, и никакие доводы не убедят меня в обратном. Нельзя рожать ребенка, если с детских лет он обречен быть свидетелем родительских скандалов, материнских слез и тупой агрессии отца. То, что происходит во многих российских семьях, – это преступление перед детьми. Взрослые, как бы то ни было, вольны изменить ситуацию, а ребенку с этой подводной лодки бежать некуда. В современном мире люди часто с большей ответственностью подходят к решению завести породистую собаку, чем к решению завести ребенка. Когда я встречаю таких родителей-идиотов, во мне просыпается неконтролируемая ярость! Женщина не имеет права ради удовлетворения своих инстинктов плодить детей, не думая: от кого, в какой семье, на какие деньги? Это же просто цепная реакция – несчастные люди рожают несчастных людей! Я уверена, что большинство детей в таких семьях предпочли бы вовсе не родиться, если бы у них был такой выбор!

Но, слава богу, я вырвалась из этого ада! Я сбежала от своего садиста-мужа, как из концлагеря. И еще три года собирала себя по частям. Говорят, если дикое животное долго живет в клетке, то, даже сбегая из нее, часто само возвращается назад. Мы привыкаем к своим цепям, и первое время воздух свободы просто разрывает нас изнутри. Я чувствовала себя собакой, которая потеряла своего хозяина, хотя и понимала: назад дороги нет. Мне казалось, что я умерла много лет назад, три года мне снились кошмары с участием моего мужа; я не замечала ни погоды за окном, ни людей вокруг. А уж мужчин и вовсе в упор не видела: пять-шесть раз знакомилась с соседом, и тут же его забывала. Через месяц он, видимо, понял, что с головой у меня проблемы, стал подходить и с ходу представляться:

– Здравствуйте, я ваш сосед, мы с собаками вместе гуляем по вечерам. Уже пять раз знакомились.

Мы смеялись, и я забывала его опять. Мое сознание стирало любые мужские образы. И только спустя три года я начала возвращаться к себе прежней.

Слава богу, теперь я самостоятельна – и никому ничего не должна! Я прошла большой путь, но я не сломалась. Я нашла в себе силы порвать отношения с прошлым и испытываю чувство облегчения.

Наконец-то никто из лучших побуждений не будет смешивать меня с дерьмом. Я свободна! И теперь я точно знаю – за свободу и право быть собой надо бороться, чего бы это ни стоило! Да и чего вообще может бояться человек, если он живет с мыслью, что смертен? Мы смиряемся с мыслью о самом страшном – о смерти, но боимся сделать поступок, который не убьет нас, а всего лишь изменит нашу жизнь. Она ведь такая короткая, и никто, кроме нас, не может решать, как ее надо прожить. Ни из любви, ни из ревности, ни из лучших или худших побуждений люди не смеют совершать моральное или физическое насилие над себе подобными!

Да, я обрела свободу, а за нее надо платить! И если эта плата – одиночество, что ж, я свое заплатила!..

– Послушай, ты во многом права, но почему ты так категорична? – вмешался в мой монолог Игорь. – Многие люди переживают подобное, но они все равно верят в лучшее и умеют прощать.

– Прощать надо того, кто кается! – зло выкрикнула я. – И вообще, ты хотел – я рассказала, и мне не надо твоих оценок и нравоучений! Это мои эмоции, мои обиды. И даже если я не права, я хочу, что бы ты был на моей стороне!

– Я всегда буду на твоей стороне, – мягко сказал Игорь. – Мне кажется, я люблю тебя.

Небо упало на Землю и заключило нас в свои объятия. И я поверила, что счастье возможно.