Текст книги "Любимчик Судьбы"

Диверсанты, услышав истошный вопль товарища, пулей примчались к нему в полном составе, бросив свою возню со стеллажами.

– Что это, – удивился Упырь, сразу же заметив квадраты и, подобно Никсону, попробовав скол на ощупь, понял все без лишних объяснений. – Свяжем несколько гранат. Укроемся за дальними стеллажами и взорвем. Пошли за гранатами, а то эти твари вот вот прорвутся. Уже третий раз в одно и то же место бьют. Ты, Малыш, пока раскидай тут все от квадрата.

Четкий план и близость врага всегда мобилизуют. Поэтому все без лишних разговоров кинулись к ящикам с гранатами. Упырь и Гунн начали быстро перекладывать гранаты из одного ящика в другой. Все бойцы еще до этого навесили на петли разгрузочных ремней и распихали по карманам столько гранат, сколько уместилось и теперь Гунн и Упырь решили тащить с собой весь ящик. Они ухватились за ручки, когда очередной выстрел имперцев вынес из стены чуть правее двери кусок в добрый квадратный метр.

– Не успели! – клацнул по волчьи зубами Упырь. – Я их задержу, а вы тащите.

Он подхватил из ящика по паре гранат в каждую руку и трусцой побежал к пролому. Когда до дыры в стене оставалось не больше десяти шагов, Упырь выдернув чеку зубами, метнул одну из гранат точно в пролом.

– Граната! – крикнул он, предупреждая идущих с ящиком товарищей и прижимаясь к стене, что бы не попасть под свои же осколки.

Все ждали взрыва за стеной, но первым, неожиданно для всех, расшвыривая разорванные упаковки, прогремел гулкий взрыв в центре зала.

* * *

Капрал пришел в себя, но не торопился выдавать это каким-либо движением или звуком. Он не открывал пока глаз и только прислушивался к своим ощущениям и тому, что происходило вокруг. Самым лучшим известием было то, что он еще жив и, судя по самочувствию, даже вполне цел. Только тупая боль в затылке позволяла предположить, что его оглушили чем-то тяжелым. Положение его тела говорило о том, что он сидит примотанный к стулу, вернее прижатый стандартными силовыми путами, которые использовали и у федералов, и у имперцев повсеместно от армии и до полиции, да и что там говорить, даже частных охранных контор. Тишина вокруг не нарушалась ни единим посторонним звуком. Только слышно совсем близко тяжелое дыхание другого человека. Значит, скорее всего, Кома тоже жив и находится в таком же положении. Тут Рукову пришло в голову, что то, что он сейчас жив, может оказаться вовсе не лучшим известием, а даже наоборот – худшим, если их ждут впереди пытки и прочие малоприятные процедуры. Лучше один раз быстро умереть в бою, чем долго мечтать о смерти, захлебываясь своей кровью в пытках и умирать, возможно, много раз подряд, возвращаясь, каждый раз к жизни по воле палача, что бы начать страдать и умирать снова.

Папа очень медленно, почти незаметно, приоткрыл узкие щелочки, через которые можно было кое-как осмотреть небольшой сектор пространства вокруг него. Гладкий пол, гладкие пластиковые стены. Ни мебели, помимо их стульев, ни иных предметов интерьера. Одним словом стандартная армейская комната для допросов. Дыхание, слышимое рядом прервалось негромким стоном. Кто-то заворочался, видимо дергаясь в путах. Несколько секунд в комнате стояла тишина, а затем раздался кажущийся излишне громким голос Джона Беккереля:

– Эй, Папа, вы живы?

– Чего ты орешь? – зашипел капрал, открывая глаза и осматриваясь уже без скрытности.

Кроме двух стульев, к которым их прижимали силовые путы, в комнате действительно ничего не оказалось. Светло-серые стены, серый грязный пол, грязно-белый потолок со встроенными лампами светильников. Повсюду пластик. Такую комнату и окружающие ее помещения можно было собрать из готовых модулей за считанные минуты прямо в лесу.

– Куда мы попали? – не унимался Беккерель, крутя головой и вновь пытаясь разорвать путы.

– Скорее всего, мы у имперцев, – пожал плечами капрал, чувствуя, как это движение провоцирует усиления силового поля его кандалов. – И вряд ли нас примут как почетных гостей.

– Что это значит? – спросил медик странно дрогнувшим голосом.

– Ничего необычного, – безразлично ответил Руков. – Ты разве не видел что происходило с пленными имперцами, когда от них нужна была какая-то информация или услуги?

– Нас будут пытать? – догадался Джон, сильно бледнея.

– Как минимум допрашивать с пристрастием. А там поглядим, – пояснил капрал и вдруг обратил внимание на странное состояние Беккереля. – Эй, Кома, а ты что? Что с тобой происходит?

– Я должен вам сейчас признаться…, – начал неуверенно Джон. – Пока никого больше здесь нет. Я…. Одним словом я боюсь.

– Боишься? – опешил капрал, обязательно свалившийся бы сейчас со стула, если бы не плотные объятия кандалов. – Ты, диверсант, медик и черт знает кто еще боишься? Как это может быть?

– Панически, – совершенно серьезно ответил Беккерель, не поднимая на Рукова глаз. – Я не уверен, что сумею молчать, если меня начнут пытать. Меня уже сейчас начинает внутри трясти от ожидания допроса. Я просто на грани истерики.

– Ты не шутишь сейчас? – удивленно спросил Папа, но, всмотревшись в лицо Комы, понял, что тот совершенно серьезен и честен с ним сейчас. – Вот дерьмо! Ты как пошел на такую работу, если психологически не готов?

– Я медик в первую очередь, – печально пояснил Джон. – Мне все это казалось совсем не таким. Я не думал, что все может так повернуться. Я не хотел….

– Вот дерьмо, – повторил капрал, панически соображая как можно с честью выкарабкаться из такой дурно пахнущей ситуации.

В комнате воцарилась тишина – Руков думал, почти физически ощущая то состояние, которое сейчас подчинило себе его товарища. Наконец призрачный лучик надежды затеплился среди черных туч его тяжелых мыслей. Он нашел достойный вариант, но его осуществление требовало просто огромной доли везения. Однако ничего иного придумать капрал сейчас не мог и всерьез опасался, что в комнате появится еще кто-то и тогда ситуация перейдет в зону совершенно неконтролируемого развития.

– Послушай, Кома, – голос Рукова был сейчас твердым и пропитанным спокойной уверенностью. – Я нашел выход и обещаю, что сделаю так, что тебя не будут пытать. Только ты мне должен будешь в этом помочь.

– Конечно, я готов, – встрепенулся медик с надеждой глядя на капрала. – Я сделаю все так как вы скажете.

– Отлично. Это верный план и тебе нужно будет просто сыграть как в театре. Ты никогда в детстве в самодеятельности не участвовал? Впрочем, это и не важно сейчас. Суть в том, что ты должен просто держаться.

– Что это значит? – не понял Беккерель.

– Ты должен всем своим видом показывать свою решительность и непоколебимость. Они должны видеть не дрожащие пальцы и испуганный взгляд, а ярость берсерка в глазах и гордо поднятую голову бойца-диверсанта, – терпеливо начал объяснять капрал. – Ты должен выглядеть так, словно готов их всех на завтрак съесть. Понимаешь?

– Но что это даст? – усомнился медик.

– Послушай, давай ты сейчас не будешь разбираться в моем плане, тем более ты его не знаешь, – оборвал его Папа. – Просто делай все так, как я тебе сказал. А если мой план вдруг не сработает, и тебя соберутся пытать, можешь с чистой совестью рассказать все, что знаешь, что бы спасти себя от пыток. Я, как твой командир в данный момент, разрешаю. Только не раньше, чем они непосредственно перейдут к пыткам. Но я тебе обещаю, что если ты постараешься и сделаешь все как надо, никаких пыток не будет.

– Я постараюсь….

– Что? Или мы делаем так или я пальцем не шевельну, и ты будешь своей шкурой испытывать их терпение, – надавил капрал. – Ответ «постараюсь» меня не устраивает.

– Я сделаю все так, как вы сказали, – ответил Беккерель, действительно взяв себя в руки и собираясь.

Он даже внешне стремительно изменился, расправив плечи, гордо вздернув голову и даже изменив взгляд.

– Вот это другое дело, – похвалил Руков. – И не забудь, что ты должен играть всегда, даже когда кажется, что никого нет рядом.

– Принято! – ответил Кома так, как и положено было отвечать бойцу.

* * *

Дверь распахнулась через два часа после того, как Руков пришел в себя. К этому времени Кома окончательно взял себя в руки и встретил вошедшего таким взглядом, словно это тот сейчас был в роли допрашиваемого языка.

– Надеюсь, вам удалось немного отдохнуть, господа? – улыбнулся вошедший высокий стройный человек в форме лейтенанта разведывательного отдела вооруженных сил Евразийской Империи.

Офицер нес с собой легкий пластиковый стул, который неспешно пристроил перед стульями пленников так, что бы быть на равном расстоянии от обоих. Однако садиться на принесенный стул не торопился, медленно обходя вокруг своих пленников и внимательно их осматривая.

– Мне бы очень хотелось, господа, что бы наш разговор пошел по руслу конструктивных и взаимовыгодных отношений. Ведь каждый человек обязательно чего-то хочет для себя. И что бы найти компромисс, устраивающий всех нас нужно не так-то много усилий, – дружелюбная улыбка не покидала его лица ни на минуту, словно он работал где-то в сфере обслуживания, а не в военной разведке. – Давайте сделаем так – я немного поговорю, а вы немного послушаете. Потом, я очень надеюсь, мы поменяемся местами, и слушать буду я, а вы – говорить.

Он помолчал, заканчивая путь вокруг пленников и долго усаживаясь на неудобном маленьком стуле.

– Эта походная мебель сущее наказание, – проворчал лейтенант, наконец усевшись и скрестив руки на груди. – Впрочем, как и вся эта чертова планета. Я часто мечтаю оказаться в большом уютном доме в каком-нибудь уютном зеленом местечке. Сидеть вечером у камина в огромном мягком кресле и читать в свежей электронной газете раздел новостей с Новых Колоний. Ароматный коньяк. Дорогая сигара….

Офицер помолчал, все с той же улыбкой переводя взгляд с одного пленника на другого.

– А вместо этого я вынужден торчать в этой дыре, общаясь с милыми людьми, которые, уверен, в душе мечтают о чем-то подобном. И каждый раз, когда эти мечты прерываются очередным подъемом по тревоге, вы, также как и я в сердцах говорите себе, что надо все бросить к чертовой матери и начать воплощать свои мечты в жизнь.

Изучающий взгляд лейтенанта остановился на Беккереле, который ответил ему презрительно-насмешливым взглядом.

– Нет, – качнул головой разведчик. – Не всегда сладкие мечты могут иметь форму мягкого кресла и потрескивающего огня камина. Вот вы, наверное, презираете такой мещанский уют. Я прав? Но ведь вы тоже мечтаете. Только в ваших мечтах, скорее всего, новые погоны, своя команда бравых парней, да чем черт не шутит, может и место в штабе. Ну и грудь в орденах.

Капрал Руков едва не ухмыльнулся, боясь спугнуть удачу, и поверить, что игра Комы действует именно так, как нужно.

– Мне не очень нравится то, что вы слушаете меня в кандалах. Я бы хотел сделать жест доброй воли и снять с вас путы. Но мне нужно ваше слово, что вы не будете предпринимать глупых попыток устроить здесь бойню, – предложил офицер, но, заметив кривую презрительную усмешку на лице Комы, передумал. – Хотя я думаю, что достаточно будет ослабить путы, не снимая их совсем. Так и мне будет спокойно и вам комфортно.

Лейтенант извлек из кармана маленький пульт управления, нажимая кнопки регулировки силовых полей. Невидимые путы, стягивающие пленников, ослабли. Можно было бы предположить, что кандалы отключились совсем, но любое резкое интенсивное движение вызвало бы незамедлительную реакцию неподкупного механизма.

– Мы несколько отвлеклись от нашей темы, – заговорил вновь офицер. – Мне всегда было интересно, насколько хорошо федералы платят своим солдатам? Что могут себе позволить люди, которые ежедневно рискуют своими жизнями, защищая интересы своей страны? Как чувствуют себя с финансовой стороны те, кто достиг рубежа пригодности и вышел в тираж? Я не буду просить вас ответить на эти вопросы. Это будет не корректно. Но вы можете вспомнить для себя самих ответы на эти вопросы. И, кстати, вам не интересно, как ответят на эти вопросы солдаты Евразийской Империи.

Лейтенант с минуту помолчал, хотя даже по его виду было видно, что он не ожидает от пленников каких либо слов в ответ на его вопросы. Он мысленно усмехнулся над тем, что сейчас соблазняет этих пленников прелестями службы на благо Евразийской Империи. Но сам он уже не принадлежит к когорте имперских служащих. У него новые хозяева и новые цели в жизни. Намного большие цели, чем были раньше. Да и хозяева несравнимо серьезнее….

– Я не буду сейчас долго полоскать вам мозги, – продолжил офицер. – Мы все серьезные люди, ценящие свои принципы и свою волю. Поэтому сделаю свое предложение. Мне нужна от вас информация и немного работы. После этого вы получите оговоренное вознаграждение и уберетесь из этой дыры. Мы можем устроить вас в любые подразделения вооруженных сил Евразийской Империи или оформить армейскую пенсию со всеми почестями и льготами. На время работы здесь более чем достойное содержание, послушные красивые женщины и прочие удовольствия….

На этой фразе лейтенант был прерван совершенно неожиданным действием Джона Беккереля, который, глядя прямо в глаза разведчика и презрительно улыбаясь, сплюнул сквозь зубы. Плевок попал на отполированный до зеркального блеска ботинок офицера, уродливым тягучим потеком перечеркнув идеальную поверхность. Лейтенант молча посмотрел на подвергшийся надругательству ботинок, и улыбка в первый раз сползла с его лица.

– Я, в общем-то, все вам рассказал, – подытожил офицер, поднимаясь со стула и поднимая его в руке. – Я дам вам три часа на размышления. А потом…. Все, что я сейчас говорил, было только прелюдией. Дальше все будет так, как вы сами этого захотите. Вы можете, приняв верное решение, обеспечить себе достойную сладкую и спокойную жизнь. В противном случае таких добрых и миролюбивых бесед больше не будет. И развлекаться с вами будут уже по-другому. Никто здесь не играет и не шутит.

На мгновение капралу Рукову показалось, что лейтенант сейчас размахнется и обрушит стул на голову Беккереля. Но офицер, бросил не скалящегося Кому взгляд, не предвещающий ничего хорошего, и вышел из комнаты, оставив пленников наедине с самими собой.

* * *

Ровно через три часа дверь распахнулась, и на пороге появился все тот же лейтенант. Его ботинок вновь сверкал идеальным лаком, в котором можно было видеть отражение всего мира.

– У меня просьба, – заговорил капрал Руков, едва офицер переступил порог.

– Слушаю вас, – улыбнулся лейтенант все той же радушно-ласковой улыбкой.

– Мне очень нужно в туалет и я прошу вас прямо сейчас отвести меня туда, – попросил Папа, глядя прямо в глаза разведчику.

– В туалет? – переспросил тот, размышляя. – Ладно. Я отведу вас.

Он нажал клавишу на пульте, и кандалы спали с капрала. Папа поднялся, торопливо выходя в коридор и дожидаясь, пока офицер закроет дверь в комнату.

– Вам ведь не нужно в туалет? – поинтересовался лейтенант, понимая, что пленник готов говорить.

– Не нужно, сэр, – кивнул Папа. – Я хотел поговорить с вами с глазу на глаз.

– Пройдем в кабинет, – пригласил офицер, жестом указывая на небольшую дверь в паре шагов от них. – Там нам будет удобнее.

Кабинетом служила небольшая комната, в которой едва помещался раскладной стол и два стула. Еще там стояла небольшая тумбочка с автономным кофейным аппаратом на ней. Больше ничего.

– Прошу вас, присаживайтесь, – указал на один из стульев офицер. – Кофе?

– С удовольствием, – закивал капрал, усаживаясь на предложенный стул. – Понимаете, я много отслужил в федеральных войсках и возраст уже совсем не тот, что бы подставлять свой зад под пули и надеяться на карьеру. И о медалях мечтать уже поздно. Мне уже много лет, но у меня нет ни уютного домика, ни возможности подумать о создании семьи, ни надежд на добрую спокойную старость и пенсию. В общем, всего того, о чем вы там говорили.

– Правильный ход мысли, – подбодрил его офицер, нажимая несколько клавиш на кофейном аппарате.

– Да. И хуже всего то, что я знаю, что никогда ничего этого не получу. Вернее, не получил бы, находясь и далее на своем месте. Не иначе как Господь послал мне эти перемены. Вы верите в Господа?

– Да, – без колебаний ответил лейтенант, осторожно ставя перед пленником пластиковую одноразовую чашечку с горячим ароматным напитком. – Я верю в Господа, милостивого и милосердного. И согласен с вами, что это воля его привела вас и в наш плен, и, надеюсь, в наши ряды.

– Я готов, если вы действительно готовы заплатить за все мои знания и работу обеспечением моей старости и организацией достойной пенсии, – Папа отхлебнул напиток, оказавшийся слишком горячим, отчего на глазах пленника даже появились слезы. – Это не так уж и дорого.

– Несомненно, – кивнул офицер, внимательно рассматривая старого солдата.

Но он видел в его глазах честность заискивающей дворняги, которой очень хочется попасть в теплый уют дома. И за это дворняга готова подарить свою преданность новому хозяину. Ведь теплый угол и миска с супом невеликая цена за преданность. Жалкое зрелище, когда старый солдат, прослуживший всю жизнь в элитном подразделении, становится такой жалкой дворнягой. Впрочем, это означает только одно – живя среди волков, он никогда не был волком. Его гордый коллега заслуживает большего уважения. Но старик, в отличие от своего товарища, может дать информацию, а главное, он сумеет выполнить задание, став засланным казачком у своих собственных бывших друзей. А потом…. Какая разница. Собаке – собачья смерть. Воспользовавшись технологиями новых хозяев можно было бы без всяких уговоров превратить этих пленников в тупых исполнителей, как превратили уже многих имперских солдат, попавших сюда с последней партией. Но вся ирония как раз и состоит в том, что им нужны мыслящие агенты, а не тупые исполнители. Слишком поздно поняли это, когда среди имперских солдат практически не осталось незараженных. А зараженные солдаты годились только для бездумного выполнения команд….

– Думаю, мы вполне сумеем договориться, – продолжил лейтенант довольный своими наблюдениями. – Оговорим более подробно условия и подпишем договор. После этого вы должны будете отработать свои деньги и к вашему удовольствию уехать в Империю что бы наслаждаться новой жизнью.

– Да, сэр, – вновь закивал капрал. – Но есть одна мелочь, небольшая помеха, так сказать.

– Что такое? – нахмурился офицер. – Что за проблема?

– Понимаете, сэр, – сбивчиво начал капрал, нервно разминая пальцы. – Я старый солдат. Всем недовольный и ничего не имеющий, но солдат, который много лет прослужил среди военнослужащих Федерации Объединённых Наций.

Лейтенант, все так же хмурясь, пытался понять, что этот старый солдат сейчас хотел ему объяснить, но пока у него это плохо получалось.

– Я для себя уже принял решение. Но это внутри меня, – продолжил Руков. – Если смотреть со стороны солдата Федерации, то это несмываемый позор. Это как монетка с двумя сторонами. Упадет одной стороной – потеря лица. Упадет другой – переосмысление своих убеждений и открытие для себя истины недоступной ранее. С такой переменой я вполне смогу справиться наедине со своей новой жизнью. Но при знающем меня человеке, тем более при том, с кем я раньше бок о бок служил, я не могу потерять лицо. Я даже не смогу начать наши переговоры об условиях нашего договора и моих новых обязанностях.

– Ах, вот оно что, – начал понимать офицер, прикидывая варианты развития событий. – И что же мы, по твоему мнению должны сделать, что бы монетка упала нужной нам стороной? Уж не хочешь ли ты, что бы мы его отпустили с миром на все четыре стороны?

– Что вы, сэр, – всплеснул руками капрал. – Это было бы наиглупейшим предложением с моей стороны. Во-первых, как я могу требовать такого решения от своего нового хозяина. А, во-вторых, если вы отпустите Кому, а я, после этого, начну с вами сотрудничать, то это будет для меня равноценно подписанию смертного приговора. Ведь узнав от Комы что я остался в плену, мои бывшие коллеги начнут выяснять что и как. А такие приговоры они приводят в исполнение любой ценой. Так что вместо сладкой жизни меня будет ждать лишь ожидание верной смерти. Я предлагаю более простое и надежное решение.

– Какое же? – спросил лейтенант, хотя уже и сам начал догадываться о том, что предложит старый солдат.

– Видите ли, сэр, – продолжил капрал, больше не робея. – Кома молодой, сильный и гордый воин. Он сейчас считает себя элитой разведки. И поэтому морально готов выдержать всё, но не выдать ничего.

– Это, наверное, именно так, – согласился офицер, подумав, что старик сейчас лишь подтверждает его собственные размышления о втором пленнике. – Так что ты хочешь?

– Неужели вы до сих пор не поняли, сэр? – улыбнулся впервые за время этого разговора Руков. – Я только хочу, что бы вы просто прикончили его, словно это моя совесть. И сразу же начнётся всё наше сотрудничество. И все будет именно так, как вы хотите, сэр.

Офицер уж было думал, что старый солдат так и не решится высказать свое пожелание и ему самому придется делать пленнику такое предложение. Что потеряет он, если пойдет навстречу этой просьбе? Второй пленник действительно выглядит серьезно. Конечно, сломать можно почти любого. Вопрос лишь в том, насколько нужны эти усилия. И неизвестно, будет ли сломанный пленник способен на работу. А старик уже готов работать без всякого ломания и дополнительных усилий.

– Как ты говоришь, зовут твоего товарища? – переспросил лейтенант.

– Его зовут Кома, сэр, – ответил капрал. – А настоящего имени никто уже давно не помнит. Да и нужно ли это имя. Пусть сгинет без следа. Кома. Так его назвали за полную безбашенность.

– А тебя? Как тебя зовут, солдат?

– Меня? Меня зовут Папа. Возраст, сэр.

– Пожалуй, я соглашусь, – вновь улыбнулся офицер, отбрасывая все свои тревоги. – Мы ведь должны заботиться друг о друге. Не так ли?

– Так точно, сэр, – склонил голову Руков. – Только я хочу, что бы вы сделали это у меня на глазах. Я должен быть уверен в его смерти.

– Странный ты человек, солдат, – вновь удивился лейтенант, с интересом глядя на пленника. – Хочешь увидеть, как умирает один из твоих друзей, что бы потом с чистой совестью начать работать на нас?

– Хочу убедиться, что моей безопасности ничто не угрожает, кроме доброй воли моего нового хозяина, сэр, – возразил капрал. – Я ведь вам уже объяснил, какая опасность меня подстерегает.

– Ну что же, – окончательно решился офицер. – Пусть будет по-твоему, старый пес. Эй, конвоир!

В кабинете почти мгновенно появился рядовой пехотинец с коротким автоматом в руках.

– Отведите его в комнату допросов, – скомандовал лейтенант. – Я скоро подойду.

* * *

– Что происходит? – зашептал Джон Беккерель, едва только за конвоиром закрылась дверь. – Я не уверен, что долго еще смогу держаться.

– Держись, браток. Еще немного. Совсем чуть-чуть и все кончится. Я тебе обещаю, что совсем скоро все это кончится, – успокоил Папа. – Только продержись.

Дверь в комнату допросов открылась, и пленники замолчали, сидя прижатые кандалами к стульям. В комнату вошел лейтенант-разведчик. Он неторопливо шел, держа руки за спиной. Остановившись напротив пленников, там, где недавно стоял его стул, он качнулся с пяток на носки и обратно.

– Ну что, дорогие мои, – заговорил офицер, продолжая покачиваться. – Похоже, пришло время решительно изменить сложившуюся ситуацию. Тем более, что она у нас чрезмерно затянулась. Поразмыслив над всей нашей ситуацией и проанализировав все перспективы, я принял окончательное решение. И больше не хочу его менять. Поэтому, пора подписать соглашение. И вот моя подпись.

Он вскинул руку, в которой оказался тяжёлый пистолет с граненым квадратным стволом. Пистолет громко рявкнул, лязгнув затвором и выбрасывая осиротевшую гильзу. Пуля калибра 11,43 миллиметра ударила точно в лоб Джона Беккереля, раскалывая его голову словно спелый арбуз и беспрепятственно уходя в стену позади него. Куски кости, кровь и мозги, будто шрапнель из разорвавшегося снаряда стеганули по светло-серой стене, создавая на ней абстрактную картину в серо-красных тонах.

Медик Джон Беккерель не успел даже сообразить, что это так оглушительно ударило его в голову. Он умер мгновенно, рухнув вместе со стулом на грязный пол камеры. От такого выстрела в упор от его головы мало что осталось.

– Я выполнил первую твою просьбу, – ласково улыбнулся лейтенант, поворачиваясь к капралу Рукову. – Надеюсь, теперь ты готов к нашему дальнейшему сотрудничеству, и к выполнению своей части договора?

– А что, у меня есть какой-то иной путь или выбор, после того, как я уговорил вас убить одного из моих бойцов? – моргая от попавшей в глаз крови Комы, ответил капрал. – У меня даже возможности побега нет. Я же загнал себя в угол самостоятельно, не оставив никакого выхода. Вернее, из этого угла есть только один выход. Ты снимешь с меня наручники?

Офицер несколько мгновений смотрел в глаза пленного, словно вновь взвешивая все за и против. Он принял окончательное решение, но сейчас смутная тревога скребла своими коготками где-то в глубине его души.

– Ну что ж, – кивнул он. – На все воля Господа.

Лейтенант утопил кнопку на пульте управления, деактивируя кандалы капрала

– Вот ты и свободен солдат. Начнём?

Папа вздохнул полной грудью, окидывая взглядом забрызганную мозгами и кровью Комы стену, и улыбнулся, переведя взгляд на лейтенанта. Эта улыбка, этот взгляд обжёг офицера, словно струя кипятка. И во взгляде старого солдата больше не было заискивающей слабой дворняги. Потому, что ей не было места там, где властвует волк. Лейтенант еще не знал, как, но вдруг понял, почувствовал своим нутром, что его только что поимели.

Он даже не успел крикнуть, вызывая конвоиров. Да и смысла кричать уже не было, потому, что ни один самый расторопный солдат не мог бы уже ничем помочь. Даже сам офицер не успел поднять руку, что бы помешать своему пленнику.

Капрал Диверсионно-разведывательной группы Разведывательного батальона Первой дивизии Земного флота Федерации Объединённых Наций Серж Руков по прозвищу Папа стремительно схватил себя одной рукой за подбородок, второй глубоко за затылок и резким мощным движением скрутил себе шею, ломая позвонки и выворачивая их так, что уже никто, никакой медик не сумел бы ему помочь. Он рухнул на пол раньше, чем до лейтенанта окончательно дошёл смысл происходящего.

* * *

Упырь размашисто метнул три оставшиеся в его руках гранаты, направляя их через пролом в разные стороны зала перед дверью. Затем, не дожидаясь когда отгремят взрывы и, надеясь только на то, что шальные осколки, влетевшие в склад через пролом, минуют его, Макс побежал в середину зала, перепрыгивая через устроенные ими самими завалы.

– Что у вас тут…, – начал было он, собираясь выяснить, что за непредвиденные взрывы гремели здесь несколько секунд назад, но, увидев, осекся.

Лилит стояла с винтовкой наизготовку, глядя через прорезь прицела в проделанный в потолке пролом, а Гунн, закинув обе свои винтовки за спину, карабкался по обломкам стеллажа, которые поддерживал снизу Малыш.

– Я подумал, что, уходя вниз, мы еще больше удалимся от выхода, – пояснил Малыш. – Пальнул из своей пушки по заплате на потолке, а она и посыпалась. С первого раза насквозь пробил. Правда дырка маленькой была. Пришлось стрелять еще раз.

– Ты крут, – похвалил Упырь. – Гунн, давай шустрее. Времени у нас уже нет.

Гунн и без того уже добрался до верха и легко подтянувшись, скрылся в корявом отверстии. Не дожидаясь приглашения Лилит начала карабкаться следом.

– Давай потом ты, – предложил Малыш, глядя на Упыря, и сразу пояснил. – Там неизвестно что ждет. И ты сумеешь максимально эффективно действовать. А я тут прикрою. Пойду последним после Лома.

Не найдя что возразить, Упырь кивнул. Он подвинул оставленный товарищами ящик с гранатами под самое отверстие в потолке и полез на стеллаж. Малыш, больше не поддерживая проверенный на прочность товарищами стеллаж, укрылся за кучей ящиков, уперев о них ствол энергетической винтовки. Это оказалось весьма своевременным, так как среди завалов, отделяющих его от выхода, показались головы имперцев. Не дожидаясь, когда обнаружив ускользающую добычу, они откроют огонь, Малыш начал стрелять первым. Бросать гранаты он не решался, потому, что большой радиус разлета осколков «Ф-1» мог стать смертельной опасностью для поднимающихся по стеллажу товарищей.

– Давай, Лом, вперед! – крикнул Малыш, когда Упырь скрылся в проломе.

Он бил прицельно по тем, кто слишком высоко высовывался над развалом различных предметов. Но после пары попаданий, имперцы перестали высовываться, стараясь подобраться под прикрытием завалов. Заметив, что Лом подтянулся в пролом, Малыш все же метнул гранату туда, где шевеление казалось ему наиболее активным.

– Граната! – прокричал он, что бы товарищи не додумались высунуться, сам, тем временем, отползая под отверстие.

Грохнул взрыв, разметав обломки упаковки и подняв облако пыли. Майкл вскочил и быстро полез по стеллажу. Немедленно по нему открыли огонь. Видимо он был слишком хорошей мишенью. Пули запели так близко, что Никсон собрался уже спрыгивать обратно. Но в этот миг из пролома головой вниз, словно турель АССУ, опустилась Лилит, держа в каждой руке по энергетической винтовке. Она открыла огонь, едва только стволы минули линию потолка. При этом пальцы, нажимающие на курки, работали с такой частотой, что винтовки били практически очередями. Майкл начал карабкаться еще быстрее, спасенный таким огневым прикрытием. Через несколько секунд он уже подтягивался, забрасывая свое тело на верхний этаж. Одновременно с ним Упырь и Гунн, держащие Лилит за ноги, втянули девушку назад.

– Ты цел? – усмехнулась Лилит, когда Майкл поднялся на ноги. – А я уж подумала, что ты обратно сиганешь.

– Была мысль, – смутился Никсон, боясь, как бы этот порыв не приняли за испуг.

– Может, ты и продал бы свою шкуру дорого, но был бы обречен, – продолжила девушка.

– Я знаю, – немногословно отвечал Малыш.

– Отлично! – обрадовалась Лилит. – Значит мы в расчете!

Они оказались в небольшом зале, из которого во все стороны разбегались широкие рукава коридоров.

– Куда теперь? – спросил Лом, крутя головой.

– Мне кажется туда, – ответил Малыш, указывая рукой на квадрат в потолке зала, как две капли воды похожий на тот, через который они только что прошли. – Похоже здесь подъемник был или лебедка. Или что-то в этом роде. А потом это демонтировали и заделали технологические отверстия. А из этих коридоров могли грузы подвозить к подъемнику. Значит, мы сможем на уровень выше подняться.

– Давай! – согласился Гунн. – А мы все в коридор отходим.

Все отошли подальше в один из коридоров и Никсон, тщательно прицелившись, нажал спуск. Граната попала точно по центру квадрата. Не успели отсвистеть все рекошетирующие осколки, как с гулким грохотом вся заплата рухнула вниз, раскалываясь и рассыпаясь.