Текст книги "Кронштадтский детектив"

– Девушки, которые забрали драгоценности, были вполне реальны, – подтвердил я.

– Они русалки?

– По крайней мере, похожи, и доказательств обратного у меня нет, – признал я. – Но мы пока в самом начале расследования…

– Расследование тут веду я! – парировал полицмейстер. – А вы, Вениамин Степанович, с вашим помощником прибыли наблюдать, как мы тут работаем. Извольте наблюдать.

К моему удивлению, инспектор в ответ на эту тираду только спокойно кивнул.

– Вы правы, Лев Григорьевич. За результат отвечаете вы – вам и командовать. Ефим, вы приобрели у Симоно что-нибудь?

– Да.

– Сколько заплатили?

– Десять рублей.

Он протянул руку. Я вложил в нее купленную брошь.

– Маловероятно, конечно, – сказал инспектор, перекладывая брошь на стол полицмейстера. – Но я бы установил подлинность этой вещи и ее реальную стоимость.

Тот выдвинул ящик стола. Внутри оказался телефон. Полицмейстер снял трубку, рявкнул в нее, и через паузу потребовал к себе некого Семена Аркадьевича «сию же секунду». В секунду тот, понятное дело, не уложился, но через минуту был.

На вид Семену Аркадьевичу можно было дать лет сорок. Среднего роста, темноволосый, в черном костюме, он мне сразу напомнил ворону, когда от двери метнулся прямиком к столу начальства. Точнее, к драгоценности, что лежала на этом столе. Схватив брошь, Семен Аркадьевич взглянул на нее через лупу, невесть откуда появившуюся в его руках.

– Что-то интересное? – спросил он, разглядывая трофей. – Ах да, здравствуйте, господа.

Мы поздоровались. Семен Аркадьевич покрутил брошь и заметно поскучнел.

– Похоже, настоящая, – констатировал он. – Тогда зачем вам я?

– Похоже или точно? – сурово вопросил полицмейстер.

Семен Аркадьевич вновь дважды взглянул на брошь. Один раз так, второй – через лупу. Потом поверх брошки глянул на начальство.

– Если ответ требуется немедленно, то я бы сказал, что вещь настоящая. Если нет, могу провести экспертизу.

– Проводите, – велел полицмейстер.

Нарисовав на лице «напрасно потрачу время», Семен Аркадьевич выпорхнул из кабинета.

– Это наш эксперт, – запоздало представил его полицмейстер.

Я оглянулся на уже закрывшуюся дверь и столь же запоздало подумал, что надо было бы попросить у него расписку. Мне ее еще в авансовый отчет включать. А без правильно составленного отчета, да если Вениамину Степановичу в тот момент попадет вожжа под мантию – плакали мои десять рублей.

– На этом всё? – осведомился полицмейстер.

– Да, Лев Григорьевич, – кивнул инспектор. – Теперь вы знаете всё, что знаем мы, и мы с моим помощником будем только наблюдать. Желательно, конечно, не слишком издалека.

– Желательно, – фыркнул полицмейстер, но тут же добавил: – Это я могу вам устроить. Ваш помощник, как я слышал, любитель полетов. У военных моряков завалялся на складе воздушный шар, но пользоваться им они не умеют. Если сможете его запустить, то и понаблюдаете, и делу поможете.

Инспектор взглянул на меня.

– Думаю, было бы неплохо подключить к этому Морошкиных, – предложил я. – Пётр всё-таки инженер, да и заработать им немножко сейчас не помешает.

– Заработать?! Хорошо, передайте этим двоим: если шар полетит, они заработают мое прощение. И чтоб впредь сразу докладывали о любом нарушении закона!

В ОСТАЛЬНОМ ЭТОТ день, как и последующие, прошли в скучнейшей бумажной рутине. Формы, отчеты, правила их оформления… Всё это находилось в таком порядке, что даже замечания – и те были мелкими и совершенно не интересными. Я аккуратно выписывал очередной акт, инспектор с полицмейстером ставили на нём свои подписи, и Пафнутий Павлович приносил новую груду бумаг. И так с утра и до позднего вечера.

Наконец, наступило 14-е июня! Ровно в одиннадцать часов вечера я с огромным удовольствием отложил в сторону последний акт. Это был настоящий шедевр бюрократии, утверждавший порядок заполнения самого себя. Потянувшись до хруста в костях, я выглянул в окно. Погода не подкачала! Небо было чистым, а луна – полной. Быстро накинув плащ, я доложился инспектору и вышел из департамента.

У входа меня уже ждал экипаж. На козлах сидел Матиас Тамм, а впереди стояла та же старая лошадка в соломенной шляпе.

– Не опоздаем? – спросил я, запрыгивая в коляску.

– Нет, – спокойно ответил Матиас и тронул вожжи.

Копыта неспешно зацокали по мостовой. Мы катились вперед со скоростью похоронной процессии, а Матиас столь же неторопливо вводил меня в курс дела.

Размах операции впечатлял. Вдоль берега скрытно залег цепью целый батальон солдат. Самого графа опекала практически вся сыскная полиция Ревеля, а неподалеку, ожидая сигнала, находился отряд казаков-пластунов. Выход в море стерег миноносец. Не катер, ёшкин кот, настоящий миноносец! Нам же предстояло обеспечить всё это воинство поддержкой с воздуха.

– Нам? – уточнил я.

– Инженер ваш вчера слёг, – сказал Тамм. – Братья до последнего тянули, врача не вызывали, а тут его военный за спасибо осмотрел. Сказал, последствия ушиба головы. Жить будет, но сегодня вам компанию составлю я.

Лошадка свернула в проулок и чуть прибавила шагу, пока мы катились под горку.

– А мы разве не в порт? – удивился я.

Когда мы с Морошкиными осматривали шар, тот пылился на портовом складе. Вопреки сомнениям, шар оказался в исправном состоянии, и моряки, следуя указаниям Петра Морошкина, быстро подготовили его к полету.

– Нет, – ответил мне Тамм. – Ветер меняется, а шар, как я понял со слов господина инженера, летит строго по ветру. Поэтому сейчас шар перевозят к новому месту старта.

– А если ветер опять поменяется? – спросил я.

– До утра – не поменяется, – уверенно возразил Матиас. – Это я вам как бывший рыбак говорю.

– Кстати, а рыбаки-то этих русалок видели?

– Некоторые говорят, что да, но всё больше брешут с чужих слов, – вздохнул Матиас. – Толку никакого, вред один. У страха глаза велики. Люди уже в залив выходить боятся, а семью одними страхами не прокормишь. Так что нам с вами сегодня надо не оплошать.

– Постараемся, – пообещал я, выглядывая вперед.

Воздушный шар темнел на берегу, но добраться до него даже полиции оказалось непросто. Дважды нас останавливали солдаты. Вынырнув из темноты и наставив на нас винтовки с примкнутыми штыками, они шепотом требовали документы. К самому шару мы прибыли буквально за минуту до полуночи.

Наш летательный аппарат был готов к полету, и только крепкие канаты не позволяли ему взмыть в воздух. Корзина стояла точно в центре здоровенной телеги, запряженной четверкой лошадей. Ветер, как и обещал Матиас, дул точно в том направлении, куда нам предстояло лететь.

– А вот и вы, господин хороший, – приветствовал меня Михаил Морошкин. – Как раз вовремя.

– Вы, я вижу, времени зря не теряли, – ответил я.

– Обижаете, господин хороший. Всё готово. Петр инструкцию записал, мы всё строго по пунктам сделали. Можем хоть сейчас лететь к русалкам в гости.

– Там и сгинете, – раздался другой голос.

Позади телеги сидел моряк в форме. Как выяснилось, он только приглядывал за военным имуществом, пока оно на земле, но использование оного считал форменным безумием, не зависимо от наличия русалок в заливе.

– Да ладно вам, – отмахнулся я. – Вы же им пользуетесь, и ничего.

– Мы его на балансе держим, как казенное имущество, – ответил моряк. – А на небо попадем, когда срок придет. Лично я туда не тороплюсь. Даже за казенный счет.

– Не каркай, – сказал ему Матиас. – Люди на ответственное дело идут, а ты под руку наговариваешь.

– Я не каркаю, я предупреждаю. А там – дело ваше. Я-то всяко тут останусь.

Вдали дважды вспыхнул и погас огонек.

– Это нам, – сказал Матиас.

Мы с ним быстро залезли в кабину. Моряк перекрестился сам и перекрестил нас. По углам кабины были закреплены четыре фонаря. Внутри каждого горел огонек, но стекла были закрыты черными шторками.

– Фонари керосиновые, – тихо сказал мне Михаил. – Так вы там потише. В баллоне – водород. Сами понимаете, он подешевле будет, но от одной искры рванет так, что мало нам не покажется.

– Учту, – машинально пообещал я.

Меня уже захватило предполетное волнение, щедро подпитанное охотничьим азартом. Где-то там, в темноте, русалки рассматривали принесенные графом украшения, дурачились, а вокруг сжималось невидимое им кольцо.

– Лучше бы их сразу взять, – тихо сказал Матиас в такт моим мыслям. – Но как бы они его сиятельство не утопили. Да всё одно деваться им некуда.

Я кивнул. Вдали снова замигал огонек, складывая вспышки в азбуку Морзе.

– З-а-п-у-с-к-а-й-т-е, – по буквам прочитал Михаил. – Это вам! Ну, с богом!

– Царствие вам небесное, – добавил моряк.

Матиас сплюнул через левое плечо. Михаил рванул рычаг, отпуская все канаты разом. Шар вздрогнул и взмыл в небеса. Одним рывком мы подскочили метров на сто, а потом поплыли вперед. Внизу плескались волны.

– Господи боже мой, – прошептал Матиас. – На тебя уповаем.

Я больше уповал на техническое мастерство Михаила. К военным у меня в этом отношении доверия не было.

Буквально неделю назад под Петербургом разбился воздушный шар. Он тоже числился военным имуществом, но первый же его настоящий полет обернулся трагедией. Шар упал в Финский залив. Воздухоплаватели погибли, а выловленное из воды имущество военное ведомство презентовало нашему клубу аэронавтов. Всё лучше, чем выбросить. Однако в данном случае лучше бы они его выбросили. Пять бесстрашных аэронавтов, рассудив, что снаряд дважды в одну воронку не прилетает, вознамерились повторить полет. Парадоксально, но шар снова упал.

Я был свидетелем этому, и потому сейчас очень внимательно наблюдал за нашим средством передвижения. Эх, лучше бы со мной был Пётр.

– Смотрите! Вон они! – прошептал Матиас.

По водной глади стремительно двигались три силуэта. Мы с Матиасом, не сговариваясь, бросились к фонарям. Шторки открывались поворотом рычажка. Мы нашаривали их, не отрывая взгляда от русалок. Красавицы проплывали прямо под нами.

– Давай, – прошептал я.

Четыре луча света упали вниз, выхватив из сумрака голые спины русалок. Вдали, усиленные рупорами, загремели команды. Весь берег озарился огнями бесчисленных факелов и фонарей. С моря ударил прожектор, прочертив блистающую дорожку от миноносца до морских красавиц. Те даже не думали прятаться. Перевернувшись на спину, они с любопытством разглядывали проплывавший над ними воздушный шар. Заметив меня, девушки замахали руками, а блондинка послала мне воздушный поцелуй.

– Именем закона, сдавайтесь! – крикнул я.

Блондинка раскинула руки в объятиях. Из воды появился хвост и поманил меня. Русалки смеялись. Ветер тем временем уносил наш шар прочь от них. Красавицы махали нам вслед руками и хвостами, а потом по очереди грациозно потянулись, до пояса показавшись из воды, и исчезли под водой. Одна, другая, третья… Так же синхронно взметнулись на прощание хвосты. Я, в последний момент вспомнив про бинокль, успел разглядеть уходящие прямо вниз силуэты.

Миноносец опоздал буквально на какую-то минуту. Фонари и прожекторы заливали светом залив, но по его поверхности пробегали только волны. С корабля спустили шлюпки. Как я узнал позднее, матросы с фонарями целый час прочёсывали волны без всякого результата. На корабле двое водолазов в полном облачении ждали только приказа, да так и не дождались. По-моему, и правильно. Они бы и днём не угнались за шустрыми русалками, а в ночной мгле только сами бы потерялись.

В РЕВЕЛЬ Я вернулся ранним утром. Моряки получили свой шар обратно, и не скажу, чтобы сильно этому обрадовались. Похоже, они уже начали думать, что сбагрили эту хреновину с плеч долой. Пока мы сочиняли отчет, я разговорился с их офицером и узнал, что база Балтийского флота в Ревеле существует большей частью только на бумаге. Построена лишь административная часть – правда, современная, даже радиотелеграф есть – да вот это летающее чудо вместо обещанного аэростата.

– Радиотелеграф, говорите? – переспросил я, ставя размашистую подпись под актом сдачи. – А с Кронштадтом есть связь?

– Конечно, – кивнул офицер, так нехотя рисуя свою подпись на бумаге, будто бы акт капитуляции подписывал.

Я призадумался. Сейчас нам определенно не помешала бы консультация специалиста по всяким легендам и сказаниям. Лучшим знатоком, из тех, кого я знал, был доктор Азенберг Клаус Францевич. Он жил в Кронштадте. Междугородний телеграф – штука не из дешевых, и раз уж у здешнего полицмейстера такие связи с военными, грех ими не воспользоваться.

С этой мыслью я обратился к инспектору. Тот, никак не комментируя ее, переадресовал полицмейстеру, и спустя всего пять минут я стал обладателем записки «от самого Льва Григорьевича» с просьбой посодействовать.

Моряки с готовностью пошли мне навстречу, и это путешествие было долгим. Записку у меня принял молодой лейтенант. Куда-то позвонив, он сказал, что нет проблем и я могу идти с ней к его руководству в соседнее здание. Руководство тоже не видело проблем, чтобы послать меня в порт к усатому капитану, который радушно встретил меня и отправил обратно в администрацию к хмурому мичману.

Путешествие закончилось в маленьком кабинете этажом выше того, с которого и началось. Здесь был один стол и всего один стул. На столе стоял прибор для письма и лежала съехавшая набок стопка одинаковых бланков. Я просто упал на стул и тяжело выдохнул. Мичман ушел, и вернулся в сопровождении молодого человека с такими же красными глазами, какие сейчас с недосыпа были у меня.

– Это наш телеграфист, – представил его мичман. – Пишите телеграммы на бланках и отдавайте ему, он немедленно отправит.

– Спасибо вам большое, – выдохнул я.

Стараясь писать максимально разборчиво, я составил телеграмму на имя доктора Азенберга Клауса Францевича, указал адрес в Кронштадте и в отдельном поле – текст сообщения. Или, скорее, вопля о помощи. После ночной неудачи я почти был готов поверить в русалок.

– Готово, – объявил я.

Телеграфист молча взял у меня бланк и вышел в соседнюю комнату, запершись там на ключ. Мичман ушел. Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Прошла минута. За ней вторая, третья…

На десятой я открыл глаза и начал беспокоиться. Уснул он там, что ли? На пятнадцатой я решил, что да, и пошел будить.

В коридоре мне преградил путь часовой.

– Простите, ваш бродь, в эту часть коридора вам заходить не положено, – твердо сказал он.

– Хорошо-хорошо, – развел я руками. – Вы не могли бы постучать телеграфисту?

– Мне нельзя.

– А мне?

– А вам не положено.

С этим я вернулся в комнату. Спустя еще десять минут в замке громко клацнул ключ. Телеграфист вышел, ключ снова клацнул, и только после этого я получил ответ, записанный, видать, прямо со слов Клауса Францевича:

Здравствуйте, Ефим. Конечно, я готов помогать. Я ждать на телеграф.

– Скажите, вы всё это время ждали ответа? – спросил я у телеграфиста.

– Так точно, – четко, по-военному отрапортовал он.

Слава богу, Клаус Францевич был в Кронштадте и не уехал, к примеру, в экспедицию куда-нибудь на Камчатку. Вздохнув, я какое-то время бился над слогом, стараясь максимально кратко и полно описать свои впечатления о морских красавицах: как выглядели, что делали, что говорили. Текст получился довольно объемный, но телеграфист принял его без претензий. Я попросил его побыстрее, он кивнул, и я вновь услышал, как в замке дважды повернулся ключ.

Прошло еще десять минут. Наверное, я задремал на стуле, поскольку, приоткрыв глаза, увидел лежащий передо мной бланк с ответом:

Много думать. Не видеть никаких отклонений легенд. Всё как сказка.

Рядом спокойно стоял телеграфист.

– Извините, я, кажется, задремал, – пробормотал я.

– Так точно, – спокойно подтвердил телеграфист.

Я собрался и быстро написал на новом бланке:

Как насчет золота и драгоценностей? Вроде в сказках они больше по добрым молодцам специализируются.

История с отпиранием-запиранием двери повторилась. В этот раз ждать пришлось недолго. Новый ответ гласил:

Ефим, какой женщин не любит золото? В легендах русалки нередко хранить золотой клад. Они его где-то взять. Нет, вы наблюдать чистый образ из легенда. Это есть странно. Обычно жизнь отличаться от легенда. Я надеяться за ваш успех. Я сильно волноваться, но быть немного реалист. Я думать – вы смотреть хороший театр.

Подумав, я был склонен согласиться. Телеграфист в последний раз клацнул ключом, унося последнюю телеграмму со словом «спасибо», и я ушел.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР РЕВЕЛЯ ВЫГЛЯДЕЛ еще мрачнее, чем при первом нашем разговоре. Вениамин Степанович спокойно пил чай и посматривал в окно. Там светило солнце. Зайцев дремал на стуле в уголке. В этот раз на мое:

– Доброе утро, господа.

Прозвучало два:

– Доброе утро…

Дополненные одним:

– Да какое оно, к чертям собачьим, доброе!

Господин полицмейстер всё-таки взорвался, но моментально взял себя в руки. Вениамин Степанович поставил кружку на блюдце и спросил:

– Что сказал Клаус Францевич?

– Говорит, что наши русалки в полной мере соответствуют легендам, тогда как в жизни всё обычно оказывается не так, как в сказке. Другими словами, он думает, что это постановка. Я с ним согласен.

– Балаган, значит, – фыркнул полицмейстер. – А как этим артистам удалось уйти со сцены? Берег оцеплен. Залив сетями протралили. Поймали кучу рыбы, и ни одной русалки! Да чёрт побери, уже мои люди начинают верить в эту нечисть!

Зайцев приоткрыл один глаз и быстро мотнул головой. Мол, нет, не верю и даже не сплю. Тяжелый взгляд полицмейстера тотчас переместился на него:

– И как, по-вашему, они ушли, Иван?

Зайцев разлепил оба глаза – для этого ему потребовалось сделать над собой усилие – и неспешно начал рассуждать вслух:

– Там, Лев Григорьевич, дальше по берегу сплошной камыш. Я бы на их месте туда рванул.

На столе перед полицмейстером была расстелена преогромнейшая карта, которую я поначалу за скатерть принял. Впрочем, судя по пятнам, она, возможно, в качестве таковой тоже использовалась. Прикинув расстояние, полицмейстер возразил:

– Далековато, – и ткнул в карту карандашом. – И здесь у нас лодки в ряд стояли с сетями. Через них они бы не прорвались.

– Лодки вышли, только когда морячки русалок упустили, Лев Григорьевич, – возразил Зайцев. – А еще я тут в архиве газетки полистал, что там про всякие рекорды в этом деле пишут. Ну, чтоб хотя бы представлять, на что тут можно рассчитывать. Если русалки плавают хотя бы на уровне наших спортсменов, то у них был у них шанс проскочить мимо лодок. Задали хороший темп, обошли лодки по дуге вдоль берега и прямиком по мелководью в камыши.

– Под носом у казаков? – недоверчиво переспросил полицмейстер.

– Так русалки же, Лев Григорьевич, да и ночь на дворе, – спокойно ответил Зайцев. – Там дальше отмель заросшая. Сетями ее особо не потралишь, враз на корягу нарвешься. Камыш там, правда, редкий, но в темноте спрятаться можно. Особенно, если с водой на «ты».

– А почему мои люди с ней на вы?!

На это у Зайцева ответа не было. Он привычно изобразил, мол, виноват, исправлюсь, и снова прикрыл глаза.

– Что-нибудь еще, Ефим? – спросил инспектор.

– Есть одно соображение, Вениамин Степанович, – сказал я. – По поводу посредника.

– Без русалок нам ему нечего предъявить, – проворчал полицмейстер. – Прикинется еще одной жертвой шантажа и выкрутится. К тому же мы всё еще надеемся, что он выведет нас на заказчика. Хотя в это уже слабо верится.

– Полагаю, посредник знает, что за ним следят, – напомнил я. – То есть я хотел сказать, что он этого ждет. Рано или поздно кто-то из его жертв должен был сообщить о вымогательстве в полицию. Потом он следил за нами с инспектором. Я это заметил и он это знает. Однако вымогательства продолжаются по графику. Значит, полиции он не боится. Возможно, что их план не предусматривает дальнейшего общения с заказчиком.

На этих моих словах полицмейстер нахмурился так сильно, что стал похож на грозовую тучу.

– Или мы упускаем какой-то кусочек этой мозаики, – закончил я.

Полицмейстер стал еще чуточку мрачнее. Вениамин Степанович, напротив, едва заметно оживился. Обычно такой вид инспектора означал: «Ну наконец-то ты сообразил!» Сообразить бы еще, что именно я сообразил.

– Все его контакты у нас на карандаше, – сказал полицмейстер. – Пока дело глухо. Проработка слежки за вами тоже ничего не дала. Иван?

– На наших я бы не грешил, – отозвался Зайцев. – Родственников на «Русалке» ни у кого не было, я всех по архиву проверил.

– Я тоже думаю, что это ложный след, – поддержал я коллегу, заработав от него благодарный взгляд. – Здешние сыщики знали, кто мы и зачем прибываем. То есть планам русалок мешать наша инспекция не должна. Тогда с чего бы им попусту суетиться, следить за нами? Вроде незачем. Особенно, если их план составлен таким образом, что полиции они не боятся.

– Тем не менее этот, как вы называете его, леший зачем-то упал вам на хвост, – сказал полицмейстер. – Зачем?

– Быть может, просто решил взглянуть, что это за новые птицы пожаловали, – продолжил я. – Особенно если он не знал о цели нашего приезда. Леший или его хозяева вполне могли решить, что наше прибытие как раз тогда, когда они проворачивают тут свое дело, с этим делом и связано. Что приводит нас к следующему вопросу. Леший знал, когда и как мы прибудем в Ревель. Это мы сообщали обычной телеграммой. Кто, кроме сыщиков, мог знать о ее содержании?

Глаза полицмейстера наполнились кровожадным интересом. Вениамин Степанович отхлебнул чаю. С грохотом выдвинулся ящик стола.

– Пафнутия сюда! – рявкнул в трубку полицмейстер.

Меньше чем через минуту в дверь постучали.

– Войдите! – гаркнул полицмейстер.

В кабинет ступил Пафнутий Павлович с кожаным портфелем в руках. Полицмейстер учинил ему короткий допрос. Пафнутий Павлович отвечал спокойно, степенно и уверенно. Нет, никому постороннему он почту не показывал. Все письма и телеграммы регистрировал самолично.

– Чай, не в прачечной работаю, – с крохотной ноткой обиды закончил он. – Полвека в полиции служу. Что к чему – понимаю.

Зайцев приоткрыл один глаз и добавил, что канцелярию он на всякий случай тоже прошерстил и ничего подозрительного не заметил.

– А телеграфистов вы проверили? – спросил я.

Зайцев открыл оба глаза.

– Надо бы, – сказал он.

– Тогда так, – начал распоряжаться полицмейстер. – Иван, отправляйтесь на телеграф. Найдите телеграфиста, который принял телеграмму инспектора. И того, кто выдавал телеграмму – тоже. Надеюсь, Пафнутий Павлович, вы сможете вспомнить, кто это был.

– Помню, Лев Григорьевич, – ответил письмоводитель. – Очень хорошо помню. Это молодая женщина. Зовут ее Серова Вера Ивановна, очень тактичная, не то что нынешняя молодежь. Работает недавно, но…

Он не успел закончить фразу.

– Недавно?! – рыкнул полицмейстер. – Это не с апреля ли месяца?

– Точно не скажу, но близко к тому.

– Как выглядит?

Пафнутий Павлович не зря полвека отработал в полиции. Данный им словесный портрет был точен и чёток. И он идеально подходил старшей из русалок.

Взмах начальственной руки отправил Зайцева за Верой Ивановной. Вениамин Степанович спокойно продолжил чаепитие. В такие моменты он меня просто раздражал. Ему, видите ли, уже всё ясно. И кто преступник, и что я сейчас предложу, а чай, понимаете ли, стынет! А я, между прочим, сейчас соображал на ходу и лишь по поведению инспектора сообразил, что здесь должно быть озвучено еще какое-то важное звено в цепи.

– Странное дело, – сказал я. – Если эта Вера Ивановна действительно русалка, то зачем ей работать?

– Возможно, так они пытаются контролировать нас или жертв шантажа, – предположил полицмейстер и сам же первый покачал головой. – Хотя, чтобы гарантированно взять под контроль наш телеграф, там трех русалок маловато будет. Мы, конечно, не знаем, сколько их всего, но всё одно толку в этом мало. Остается почта, телефон, личный визит, наконец. Еще возможно, там они встречаются с посредником. Место, правда, людное. Когда очередь дышит в спину, не больно-то поболтаешь о секретах. Но что-то в этом есть. Надо было поручить Зайцеву это проверить.

Полицмейстер оценивающе взглянул на Пафнутия Павловича, словно бы прикидывая, сумеет ли тот догнать Зайцева с новым приказом. На мой взгляд, у письмоводителя не было ни единого шанса. На взгляд полицмейстера – тоже, и он только покачал головой.

– А может, всё проще, – тем временем рассуждал я. – Жалование на телеграфе, конечно, копеечное, но если наши русалки – простые смертные, то им надо на что-то жить.

– У них драгоценностей тысяч на сорок, – проворчал полицмейстер. – Простым смертным этого за глаза хватит.

– Драгоценности еще надо суметь продать, – парировал я. – Насколько я понимаю, все жертвы шантажа закупаются у Симоно.

– Не все, – ответил полицмейстер. – Граф отдал фамильные драгоценности. Но в основном да. Симоно привез кучу аляповатых побрякушек, у нас такое не в чести, и он рад сбагрить их хотя бы и за полцены. Понимаю, куда вы клоните. Все вещи большие и приметные. Преступники обычно такое не жалуют – сбывать неудобно. А эти русалки как сороки – падки на всё яркое. Мы поначалу даже порадовались. Думали, как только они хоть одну побрякушку попытаются сбыть, так мы тотчас узнаем. Но ничего так и не всплыло.

– Думаю, и не всплывет, – покачал я головой. – Вся их система шантажа построена на том, что все драгоценности якобы отправляются на дно морское в качестве выкупа за моряков. Хоть одна вещь появится на рынке, и спектакль провален. Нет, эти трофеи не для продажи. По крайней мере, здесь, в Ревеле. В других краях большая партия драгоценностей тоже вызовет ненужное внимание. Если только это не ювелир открывает новый магазин.

Вениамин Степанович согласно кивнул и даже отставил кружку в сторону.

– Симоно! – выпалил я.

– Что Симоно? – спросил полицмейстер.

– Мы как-то рано сбросили его со счетов, – сказал я. – А ведь посредник у него бывает регулярно. Теоретически он может там встречаться с русалками или оставлять для них сообщения. Женщина в ювелирном магазине никого не удивит. Это раз. Дела у Симоно раньше шли паршиво, а теперь жертвы шантажа регулярно у него отовариваются, так что внакладе от деятельности русалок он не остался. Как говорится, ищите, кому это выгодно? Это два. У него покупают, потому что дешево. Все знают, что у него дешево, тогда как посредник, регулярно бывающий у Симоно, этого как бы не знает. Это три.

– Сговор?! – уточнил полицмейстер.

– Да, – кивнул я. – Или посредника с Симоно, или их всех вместе с русалками. Надо его брать.

– Кого? Симоно? – переспросил полицмейстер. – И что мы ему предъявим? Торговлю со скидкой? Нет, нам нужны основания. Нельзя иностранца просто так в тюрьму отправить. Крику до самого Парижу будет!

– Будем ждать, пока он с деньгами удерёт во Францию?

– Можно и из Франции истребовать, – ответил полицмейстер. – Волокитно только. И, опять же, основания нужны.

– Хм… а что если мы его арестуем понарошку? – предложил я.

– Это как? – удивился полицмейстер.

Даже Вениамин Степанович удивленно сложил брови домиком.

Я, по правде говоря, и сам себе удивился, но мысль, мелькнувшая в моей голове, показалась мне в тот момент на редкость удачной.

– Я не предлагаю арестовывать Симоно на самом деле, – сказал я. – Мы же можем просто задержать его для дачи показаний, как ценного свидетеля. И, главное, арестовать его надо на глазах у посредника. Они нам балаган устроили, вот и мы покажем свое представление. Он ведь ведет себя так, будто понимает, что мы не начнем аресты, пока не возьмем русалок. Хорошо, мы начнем аресты. Арестуем Симоно, открыто пошлём людей на квартиру к лешему.

– Предлагаете его вспугнуть? – уточнил инспектор.

Я кивнул.

– Именно так, Вениамин Степанович. Увидев, что дело – швах, он наверняка попытается если не спасти русалок, то как минимум выяснить, как у них дела.

– Идеалист вы, Ефим Родионович, – сумрачно заметил полицмейстер. – Скорее он попытается выяснить судьбу украшений на сорок тысяч.

– Которые были переданы русалкам, – напомнил инспектор. – Так что какое-то время обеим версиям по пути.

Полицмейстер подумал и сказал, что согласен.

– Надо только хорошо обмозговать, за что мы заберём этого Симоно, – добавил он. – Чтоб крику поменьше было.

В дверь снова постучали. Получив приглашение войти, в кабинет шагнул полицейский эксперт. В руках он держал пару листов бумаги и ту брошь, которую я купил у Симоно.

– Я прошу прощения за задержку, – сказал эксперт.

– К делу, Семен Аркадьевич, к делу, – поторопил его полицмейстер.

– А? Да. Но я должен объяснить. Задержка была вызвана необходимостью провести дополнительную экспертизу. Я должен говорить предельно точно, и я говорю со всей уверенностью. Это, – эксперт протянул ему брошь, – подделка. Самая искусная подделка из всех, какие мне только доводилось видеть.

НАШ ТЕАТР ОДНОГО зрителя имел несомненный успех.

Когда Симоно выводили в наручниках из магазина, леший как раз подходил к нему. Трое зевак – агенты полиции в штатском – наблюдали за происходящим. У лешего хватило выдержки подойти к ним и спросить, что происходит.

– Дык сам не видишь? – бросил через плечо один. – Ювелира заарестовали. Жулик, небось.

– Да они все жулики! – вскинулся другой.

Леший, не вступая в дискуссию, поблагодарил, и повернул обратно. От былой его беспечности не осталось и следа. Он оглядывался чуть ли не каждый шаг, и агентам стоило немалых трудов оставаться незамеченными. На вокзале они его вообще потеряли в толчее. Решив, что тот поспешил на отходящий поезд, агенты бросились на перрон, но лешего там не оказалось. Забрав в камере хранения саквояж, он вышел через боковую дверь. К счастью, его заметил Зайцев. А еще он заметил, как леший в темном углу приоткрыл саквояж и переложил из него во внутренний карман плаща револьвер.

– Вот и конец сказки, – проворчал Зайцев. – Как бы этот гадёныш русалок не перестрелял.

Я хмуро кивнул. Об этом мы как-то не подумали. А ведь, перестав быть нужными для изъятия драгоценностей, морские красавицы запросто переходили в класс ненужных свидетельниц.

– А что с телеграфисткой? – спросил я по дороге.

– У нее выходной, – ответил Зайцев. – Домашнего адреса никто не знает. Где-то за городом, но это слишком расплывчато. Я там оставил одного человека, встретит ее, если появится.

– Если появится, – повторил я.

Слежка за лешим увела нас за город. Миновав хижины рыбаков, мы свернули по едва приметной тропинке к заливу и вышли к одинокому домику. На первый взгляд, тоже жилище какого-то рыбака. Лодка, сарайчик, натянутые для просушки сети. Перед домом на козлах лежало приготовленное к распилу бревно.

Леший, остановившись на крыльце, бросил внимательный взгляд по сторонам. Мы с Зайцевым укрылись за кустами. Там нас догнали еще двое агентов.

– А где остальные? – спросил Зайцев.

– Отстали, – шепнул один.

– Эх, а ждать некогда. Будьте готовы брать этого, – он кивнул в сторону лешего. – Только учтите, у него револьвер в правом кармане.