Текст книги "Кронштадтский детектив"

– Не появятся, – сказал он. – Тот японец избавился от них, чтобы никто не мог претендовать на перчатки.

– Ну и нравы у них там, – хмыкнул полицейский.

– Нравы обычные, – ответил капитан. – Не такие, как у нас, но люди живут и не жалуются. А вот вокруг этих перчаток действительно страсти нешуточные, и крови на них побольше, чем золота.

– Похоже на то, – кивнул я и прикинул перчатки на вес. Килограмма на полтора они тянули смело. – Хотя я всё-таки думаю, что такая богатая вещица без всякого проклятия может притягивать неприятности. Ну да ладно, это всё лирика. Давайте ближе к делу, а то уже час ночи.

Ветров согласно кивнул – ну, прямо образцовый подследственный – и продолжил свой рассказ четко и по существу.

Первым, кого Ветров навестил в России, оказался Бобровский. К сожалению, встреча двух старых боевых друзей оказалась совсем не такой, какой она рисовалась капитану. Увидев на дороге выходящего из тумана «призрака прошлого», Бобровский продемонстрировал такую прыть, какую, по словам Ветрова, не демонстрировал и на полях сражений. Попытка его догнать только еще больше напугала Бобровского, да и самому капитану боком вышла. Здоровье, подорванное в японских застенках, твердо сказало: хватит, капитан, отбегал ты уже свое!

– В общем, свалился я там на какой-то лужайке, – сказал сам капитан. – Только к вечеру смог подняться. Доковылял до усадьбы, а там уже бабы воют. Помер, говорят, благодетель. А я вдруг смотрю, в толпе крестьян вот этот наш друг стоит, – Ветров указал на мертвеца. – Тут уж мне и вовсе воскресать не было никакого смысла.

– Логично, – не стал спорить я. – И что же вы предприняли?

– А что может предпринять разведчик? – усмехнулся Ветров. – Я всё там разведал. Между делом узнал про завещание Бобровского.

– Погодите-ка, – остановил я его. – Вы же сказали, что приехали за перчатками, а теперь утверждаете, будто бы узнали об их возвращении только после смерти Бобровского.

– Если быть точным, – спокойно пояснил Ветров. – Я даже не знал, что они считались пропавшими. Да, китайцы говорили, будто бы Владимира обокрали по дороге домой, но перчатки нигде не всплыли, и я решил, что вся эта история – лишь дымовая завеса. Владимир был мастер на такие штуки. Сколько раз японцы на его трюки покупались, я уж и не припомню точно.

Я кивнул.

– В общем, пришлось вспоминать старые навыки, – продолжил Ветров. – Когда приехал Владимир, наш друг стал следить за ним, ну а я – за ними. Так мы на болото и отправились ползучим караваном. Думаю, наш друг хотел перехватить Владимира на обратном пути, но там очень кстати подвернулся тамошний урядник. Всех забрал, ну а в кутузку этот наш друг не полез. Да и вообще пропал из виду. Потом я его уже здесь увидел.

– В Кронштадте? – уточнил я.

– В доме, – ответил Ветров. – Здесь я уже без сюрпризов решил обойтись. Позвонил Владимиру еще из Петербурга. Он, конечно, удивился, но сразу зазвал меня к себе. И вот я здесь.

– И он тоже, – тихо хмыкнул полицейский, глядя на труп.

– Ага, – кивнул Ветров. – Такая вот оказия получилось. Не берусь утверждать, будто бы к моему приезду приуроченная, но что есть, то есть.

– А почему бы и не к вашему? – спросил я.

– Во-первых, слежки за собой я не заметил, – ответил Ветров. – Во-вторых, я тут как бы инкогнито.

– Поясните.

– Владимир с детьми вдрызг разругался, и как раз из-за этих перчаток, – сказал Ветров. – В общем, предложение вернуть их владельцам он принял сразу и, прости, Анна, даже с какой-то радостью. Тяготили они его, да и что тут удивительного? Проклятие – штука тяжелая. В общем, Владимир попросил меня пока не афишировать свое возвращение, а уж тем более тот факт, что я приехал за перчатками.

– Да уж, – вздохнула барышня. – Представляю, что бы тут началось.

Ветров развел руками, но обошелся без личных комментариев. В Кронштадт он прибыл довольно поздно. Погода весь день была – хуже некуда, даже бывалый извозчик малость заплутал. Дьякон, пока ждал у Гостиного двора, чуть не околел. Всю дорогу до дома подпрыгивал, будто мячик. Внутрь дьякон ввел капитана через кухню, да там, у печки, и завис.

В гостиной к тому времени как раз отгремела последняя баталия, и родные графа, стараясь не смотреть друг на друга, разошлись по комнатам. Встреча старых друзей прошла без свидетелей и максимально тихо. Даже когда на ней внезапно появился ныне покойный господин со стола.

Появление незнакомца оказалось полным сюрпризом, да и зашел он не через главную дверь, а через кабинет-кладовку. Прежде чем граф успел закончить фразу «кто вы?», этот человек, не тратя слов попусту, напал на них с ножом в руках и продемонстрировал весьма недурственное умение с ним обращаться. Ветров с ходу заработал царапину на руке. Я глянул удостовериться, что она есть. Свежая царапина шла от локтя до самого плеча. Графу досталось рукояткой в челюсть. Не отпрянь он в последний момент, был бы чистый нокаут.

– Всё произошло слишком быстро, – пожаловался Ветров. – Я как раз натянул эти чертовы перчатки. Знаете, столько лет вроде как считался их владельцем, столько раз держал их в руках, а ни разу не примерил. А тут словно блажь какая-то нашла. Надеваю, и тут этот фрукт.

– Только не говорите, что перчатки вас спасли, – сказал я. – Не поверю.

– Нет, – ответил Ветров. – Вот так, оглядываясь назад, скажу, что нас спасла портьера. Вы, наверное, видели – там над дверью в гостиной висит. Не портьера, а вторая дверь, скажу я вам. Он с ней замешкался, враз отбросить не получилось, но потом уж времени зря не терял. В один момент сшиб меня, и к Владимиру с ножом. Я, по счастью, на какой-то доспех налетел, и устоял. Схватил, что под руку попалось. Это меч оказался. В общем, рука не подвела.

– Пока вроде как самозащита выходит, – констатировал я, впервые за всю ночь удостоившись благосклонного взгляда от барышни. – Но у этого бедняги еще две пули в спине. Можете это объяснить?

Ветров вздохнул и продолжил:

– Дело было так. Мы с Владимиром, честно говоря, растерялись и не придумали ничего лучше, как избавиться от тела.

– Если вы мне не солгали, то это – худший вариант из всего, что вы могли придумать, – ответил я. – Позвонили бы в полицию, и дело с концом.

Взгляд барышни обрел былую суровость. Ветров покачал головой.

– Наверное, это моя вина, – сказал он. – Привык полагаться на себя. Опять же, как оказалось, вариант вышел не так и плох. Этого приятеля, – он махнул рукой в сторону тела на столе, – кто-то впустил в дом.

– Господи, и этот кто-то – один из нас, – прошептала барышня.

– По моим прикидкам выходит, что так, – сказал Ветров. – В тебе, Анна, я нисколько не сомневаюсь, а вот остальные… Или у вас, господин полицейский, есть другая версия?

– По этой части у нас вообще полный консенсус, – проворчал я.

– Значит, кто-то из своих, – констатировал Ветров. – В общем, слушайте дальше. Мы надели на труп старый халат Владимира. Для маскировки. В коридоре темно, по росту они один в один, так что со спины сошел бы. Владимир вынес его на себе. Я чуть задержался, пытался меч на место пристроить. Статуя-то прямо напротив входа, наверняка примелькалась и домашние сразу бы непорядок заметили.

Тут я усмехнулся. Доспех так «примелькался», что домашние графа даже не смогли вспомнить, а был ли меч? Во взгляде барышни отразилась полная солидарность, но она предпочла промолчать.

– В общем, не получилось у меня, – пожаловался Ветров. – Так и не понял, как он там крепился. И тут слышу в коридоре выстрелы. Два. Я метнулся к двери. Осторожно выглянул. На полу – тело в синем халате, и никого больше. Ну, думаю, вот и наш «кто-то» объявился.

– И кто это?

Мы с барышней задали этот вопрос одновременно. Ветров изобразил виноватую улыбку.

– Не увидел. В коридоре его уже не было. Я успел заметить только, как закрывается дверь в кладовку. Выступать с мечом против пистолета мне показалось слишком самонадеянным, и я отступил. Потом началась суматоха.

– Как скоро, кстати? – спросил я.

– Минуты через две, – уверенно сказал Ветров. – Я успел отойти к главной лестнице и спуститься по ней. Быстро, конечно, но не бегом.

Барышня помотала головой.

– Господи боже мой, – прошептала она. – Значит, я всё-таки вас видела. А уж думала, дух мне явился.

– Прости, Анна, – сказал капитан. – Я думал сразу открыться, но когда убитого признали графом, решил еще немного побыть привидением.

– Да, запутали тут, – проворчал я. – Если бы не халат этот старый и не одежда покойника, я и не подумал бы искать кого-то еще. А вы, Анна Владимировна, как я понял, в опознании тела не участвовали?

Барышня помотала головой.

– Я, простите, в обмороке стояла, – пробормотала она, позволив себе слабую полуулыбку.

Ветров тут же рассыпался в извинениях и уверениях, что она – самая смелая девушка на этом свете. А быть может, и на том тоже. Уверения были приняты благосклонно. Я устало выдохнул и без всяких сожалений порушил им всю идиллию.

– Хорошо, – нарочно громко сказал я. – Сейчас уже второй час ночи. Весь день я гонялся по Финскому заливу за убийцей, и устраивать тут еще один раунд тараканьих бегов не собираюсь. А вот что я собираюсь сделать, так это вызвать сюда взвод полицейских, и мы перетрясём этот дом сверху донизу, но найдем графа или то, что от него осталось.

– Не нужно устраивать погром, – раздался тихий безжизненный голос. – Я к вашим услугам.

– Папа! – взвизгнула барышня.

Из темноты коридора выступил высокий седой человек. Был он мертвецки бледен, но на призрака всё же не тянул. Разве что на упыря. Я даже рефлекторно дернулся перехватить барышню, метнувшуюся к нему, но гибкая девушка легко уклонилась. Граф шагнул ей навстречу. Барышня бросилась ему на грудь, и он протяжно застонал. Когда барышня отпрянула, граф обеими руками держался за левый бок. На белой рубашке расплывалось красное пятно.

– Что с тобой?! – вскинулась барышня.

– Ничего, – успокоил ее граф. – Просто повязка сбилась.

Тут уж мы с Ветровым бросились к нему и помогли сесть на стул. Он откинулся на спинку, тяжко вздохнул и прикрыл глаза.

– Очень рад, ваше сиятельство, видеть вас живым, – сказал я. – Да еще и, согласно показаниям присутствующего здесь капитана Ветрова, невиновным в убийстве. Однако, смотрю, вам досталось чуть больше, чем я мог предполагать.

Ветров метнул в графа быстрый вопросительный взгляд. Я его перехватил. Они оба это поняли, и граф без лишних проволочек сообщил:

– Это случилось уже после, когда обыскивали дом. Кто-то подобрался ко мне сзади. К счастью, у него не такая твердая рука, как у тебя, Николай. Жаль, не заметил, кто это был.

– Нужно немедленно позвать врача, – распорядилась барышня и ткнула пальцем в грудь полицейскому: – Вы! Позовите сюда этого немецкого доктора.

Полицейский глянул в мою сторону. Я кивнул. Граф отрицательно покачал головой.

– Рана пустяковая, – тихо сказал он. – А раз уж пришло время вскрывать карты, так всем разом. Хочу увидеть их лица. Вы, господин полицейский, уже готовы сказать, на кого смотреть особенно внимательно?

– Есть предположения, но конкретное имя называть еще рано.

– Что ж, постараемся добыть вам недостающие карты. Командуйте. Николай, ты помоги мне. Там хочу выглядеть как следует, а тут блефовать не перед кем.

Барышня принялась уговаривать его остаться, но в твердости он ей нисколько не уступал. Я махнул рукой полицейскому:

– Держи пистолет под рукой, – велел я. – Пойдешь последним и смотри внимательно. Всё-таки два покушения подряд, мало ли что.

Он вытащил револьвер. Ветров поднялся сам и помог принять вертикальное положение графу. Выглядели они, поддерживая друг друга, как два подгулявших упыря, и я с трудом подавил улыбку.

– Ну что, господа покойнички, – сказал я, – если вы готовы, то вперед!

Барышня так глянула на меня, словно из двустволки дуплетом бабахнула! Ветров улыбнулся, и мы пошли.

ВОССОЕДИНЕНИЕ СЕМЬИ ПРОШЛО относительно мирно. Первым в гостиную вошёл я.

– Надеюсь, вы не заблудились, – язвительно начал Юрий, но осекся, заметив перчатки.

– Поздравляю! – воскликнул Сергей. – Я же говорил, что полиция справится. Так, а теперь слушайте меня…

Старший брат осекся вслед за младшим, когда в гостиную вошел граф. Несмотря на первоначальный план, он всё еще тяжело опирался на капитана. Пока братья пребывали в одном ступоре на двоих, графиня вскочила с кресла и помогла устроить в нём мужа. Затем началась обычная для таких случаев суматоха.

– Кто есть так накладывать повязка?! – сокрушался доктор, аккуратно сматывая мятую и перепачканную кровью тряпицу с бока графа. – Подать сюда горячий вода!

Графиня строго глянула на дьякона. Тот вздохнул и, бормоча себе под нос:

– Дожили, немчура русского человека на кухню гоняет, – с должной поспешностью выскочил из гостиной. С водой у него получилось лучше, чем с чаем. Не прошло и нескольких минут, как к креслу был придвинут стол и на нём стоял таз с горячей водой. Доктор промыл рану, «узюзюкал» – как выразился дьякон – приличную мебель и перевязал графа как следует. Сергей между делом попытался выудить у меня подробности, но я не счел нужным пойти ему навстречу.

– Что скажете, доктор? – тихо спросила графиня, когда граф со вздохом облегчения откинулся обратно на спинку кресла.

Все дружно насторожили уши.

– Рана не есть опасный, – обнадежил доктор. – Плохо есть плохой повязка. Он потерять свой кровь. Я рекомендовать покой и постель.

С покоем графу не повезло. Дети хотели знать, каким чудом их отец вернулся с того света, а законная супруга – где муж шлялся, пока был мертвым.

– Господи, – выдохнула графиня. – У меня, когда тело увидела, чуть сердце не оборвалось.

Граф тут же извинился и заверил супругу, что только забота о ней не позволила ему порушить весь спектакль. Ведь где-то рядом прятался убийца с пистолетом, и он вполне мог угостить их обоих четырьмя оставшимися пулями. К счастью, графиня, пройдя с мужем всю войну, смогла держать себя в руках и даже не подать виду, что на полу, под халатом, лежит совсем другой человек.

– Нам-то можно было сказать, – проворчал Сергей.

– А вы сами-то как ошиблись? – спросил инспектор.

– Да они даже и не взглянули на него толком, – бросила барышня. – Сразу в гостиную ломанули, точно кони на ипподроме. Перчатки им подавай!

Последовал обмен взглядами, больше похожий на перестрелку. Пока они выясняли отношения, инспектор отозвал меня в коридор.

– Докладывайте, Ефим, – велел он.

Я начал было рассказывать об аресте Ветрова, но Вениамин Степанович меня остановил.

– Детали потом. У вас достаточно доказательств, чтобы передавать дело в суд?

Пришлось признаться, что не только доказательств не достаточно, но я не в полной мере уверен, кого именно из них призвать к ответу.

– Плохо, Ефим, – проворчал он. – Уж это-то очевидно. Понимаю, что вы очень устали, но преступный мир не будет ждать, пока мы выспимся. Какие у вас соображения?

– Хм…

Я пытался усиленно соображать, но инспектор был прав – я устал. Мозг работал плохо.

– Вообще, я собирался обыскать дом. Чтобы окончательно исключить возможность, что тут еще кто-то неучтенный бегает.

– Вряд ли, – сказал Вениамин Степанович. – Но это правильный ход, Ефим. Системный. Действуйте. И непременно отыщите оружие, которым был ранен граф. Нам нужны доказательства. Интуицию суд не примет. Даже мою.

Мы со всем положенным тактом осмотрели дом, но больше ни одного человека – ни живого, ни мертвого – не обнаружили. Нашли лишь кортик, которым пытались прикончить графа. Капитан Ветров показал, что видел это оружие в руках нападавшего, но на момент второго покушения тот был гарантированно мертв, и это нам ничего не дало.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, О КОТОРЫХ говорил Вениамин Степанович, мы добыли пять дней спустя. Всё это время капитан Ветров жил в Кронштадте, под строгим надзором полиции, а перчатки лежали в нашем сейфе как вещественное доказательство. Пятого января над ним состоялся суд. Надо заметить, весьма оперативно по нашим меркам, но это Вениамин Степанович задействовал свои столичные связи. Граф держался бодро и давал показания стоя. Убийство неизвестного было признано необходимой обороной.

Обе Анны Владимировны расцеловали освобожденного прямо в зале суда капитана, и тот тем же днем поспешил откланяться. Перчатки он увозил с собой, что вызвало очередную бурю в семействе Рощиных. Уже по весне, на приеме у губернатора, я вновь столкнулся с Анной Владимировной младшей, и она поведала, будто бы братья покинули дом буквально за полминуты до того, как их вышвырнули бы вон. Граф был в ярости.

Ветров, когда покидал Кронштадт, был задумчив и печален. С полицейским эскортом, которым он, по указанию Вениамина Степановича, между делом похвастался в доме Рощиных, капитан без приключений добрался до Ораниенбаума и был посажен на поезд до Петербурга. Оттуда он должен был незамедлительно отправиться в Москву, причем собирался воспользоваться аэропланом.

Точнее говоря, я дал в Петербург телеграмму знакомому авиатору. Он ответил только седьмого. Весьма язвительно составленная телеграмма извещала, что его этажерка на последних испытаниях пролетела едва ли метров двести, а до Москвы – и это должно быть известно даже такому неучу, как я, – расстояние несколько больше. Неуч, ёшкин кот! И это после того, как я спас ему жизнь, когда его недоразумение с William F. Temple крыльями перевернулось прямо на старте из-за сильного ветра!

Но, главное, копию моей телеграммы Ветров тоже продемонстрировал в доме Рощиных, убеждая тех, что с ним всё будет в порядке. По словам той же Анны Владимировны, он их всех этим полетом куда больше напугал, чем успокоил, хотя на самом деле задача перед капитаном стояла – напугать только одного. Того, кто боялся упустить перчатки.

Мы ждали его в Петергофе. Отряды полиции заранее выдвинулись на все станции, где останавливался поезд Ораниенбаум – Петербург, но это было скорее для подстраховки. В конце концов, серьезной форы мы преступнику не дали. Он, конечно, по льду мог рвануть и прямиком в Петербург, но на вокзале капитана должны были встречать, так что разумнее всего было перехватить его по дороге, а ближайшей остановкой был именно Петергоф.

Когда показался поезд, мы с Матвеевым покинули теплое кафе и пошли вдоль перрона, разглядывая пассажиров.

– Этот вроде? – спросил городовой, кивнув вправо.

У ограды, обхватив себя руками, подпрыгивал на месте дьякон Феофан. Нас он не заметил. Всё его внимание было приковано к поезду. Мы, как бы прогуливаясь, подобрались поближе.

Паровоз предупреждающе свистнул, и пассажиры подобрались, как по команде «на старт». Поезд, замедляя ход, подкатил к перрону и остановился. Двери открылись. Пассажиры хлынули внутрь. Провожающие обнимали отъезжающих и мешали тем, кто напирал сзади. В общем, началась обычная вокзальная толчея.

Дьякон уже собрался нырнуть в нее, когда из вагона через толпу прорвался капитан Ветров с саквояжем в руках. Не оглядываясь по сторонам, он быстро зашагал к зданию вокзала. Дьякон рванул следом. Мы – за ним. Расставленные по перрону полицейские как бы невзначай двинулись в нашу сторону. Дьякон сунул правую руку в карман. Когда их с капитаном разделяло не больше шага, рука вынырнула из кармана, и тут я тихо скомандовал:

– Берём!

Наверное, надо было дать Матвееву более детальные инструкции, но тогда я как-то об этом не подумал. В результате тяжелый кулак городового просто вылетел вперед и врезался дьякону в ухо. Феофан улетел к ограде, врезался в нее и свалился под ней. Мы подбежали. На снегу лежал потерянный дьяконом револьвер.

– Ёшкин кот, – проворчал я, поднимая оружие. – Я думал, он за ножом полез.

Матвеев хмыкнул что-то неопределенное. Присев рядом, я похлопал дьякона по щекам. Тот тихо, не открывая глаз, застонал.

– По-моему, ты малость перестарался, – проворчал я.

– Это бывает, – равнодушно отозвался Матвеев.

– Ну, тогда тебе его и тащить, – подвел я итог.

Матвеев легко забросил тщедушного дьякона на плечо.

– Вот все время ты на мне ездишь, – проворчал городовой.

– Это не я, это он, – поправил я.

Матвеев снова фыркнул, и мы направились к выходу, сопровождаемые почетным эскортом из пяти полицейских. Люди, спешившие на поезд, удивленно оборачивались, но никто не задержался. Лезть в дела полиции у нас не принято.

– Слушай, – сказал Матвеев, когда мы вышли из здания вокзала. – А ты его сам вычислил, или Степаныч подсказал? Или мы тут вообще на удачу прикатили?

– Сам вычислил, – ответил я. – У инспектора по этой части снега зимой не выпросишь. Сегодня с утра пораньше сочинял рапорт по делу, ну и на свежую голову сообразил.

– И как?

– Ну, мысль такая, – поведал я. – Чтобы графа подрезать по второму разу, надо было знать, что он еще живой. А кто знал? Только графиня да, возможно, дьякон.

– А капитан? – спросил Матвеев, понизив голос и кивнув на шагавшего рядом Ветрова.

Тот, погруженный в свои мысли, этого не заметил. Или не счел нужным замечать.

– А ему-то зачем? Граф перчатки и так отдал.

– Ясненько. А графиня как отпала?

– Тут больше интуиция, – признал я. – Эти покушения на графа какие-то сумбурные. Не получилось раз, не получилось два, ну куда дальше с ножом-то лезть? Заметался наш преступничек, заторопился. А кому там имело смысл спешить? Тому, кто знал – приехал Ветров, причём приехал тайно, а стало быть, приехал, скорее всего, за перчатками. О приезде Ветрова знали только сам граф и дьякон.

– Кто-то мог случайно увидеть, как капитан входит в дом, – возразил Матвеев.

– Мог, – согласился я. – Но мог ли он быстренько вызвать нашего покойника? Вряд ли тот околачивался поблизости. Значит, его позвали заранее, а из дому выходил опять же только дьякон. И выходил он, зная, что приехал Ветров. Но, в принципе, тут варианты возможны. Поэтому мы и устроили этот спектакль. Для гарантии, так сказать.

– Хитро, – признал Матвеев. – Я бы не додумался.

– Вот поэтому я – агент, а ты – городовой, – усмехнулся я. – Видишь разницу?

Матвеев подумал пару шагов, потом сказал:

– Честно говоря, нет. Мы оба гоняемся за какими-то головорезами, вместо того чтобы, как все нормальные люди, проводить время в кругу семьи. Вся разница, что нашу добычу я на себе тащу, так, знаешь, оно ведь и до службы так было. Сколько я твоих дирижбамбелей перетаскал.

– Не дерижбамбелей, а воздушных шаров, – поправил его я. – Они, как и дирижабли, относятся к классу летательных аппаратов легче воздуха, но…

Матвеев шумно фыркнул.

– Ну ты, Ефим, ври да не завирайся. Я ж эти твои аппараты, как сейчас вот этого жулика, на плече нёс, так что про «легче воздуха» ты кому-нибудь другому втирай. И вообще, где уже наши сани?

– Вон ждут, – ответил я, показывая направо.

ДЬЯКОН ОЧНУЛСЯ, УЖЕ когда мы вернулись в Кронштадт. Может быть, и раньше, но всю дорогу он полулежал, куда его Матвеев определил, и не шевелился. В отделение дьякон вошел сам, хмуро глядя себе под ноги. Наш дежурный Семен оформил арестанта, и мы отправились на второй этаж, в кабинет инспектора.

Вениамин Степанович пил чай и листал мой отчет по делу.

– Садитесь, Феофан, – сказал инспектор.

Дьякон опустился на стул посреди кабинета и застыл, сумрачно глядя в пол. Я прошел на свое место. Раскрытый на недочитанной статье журнал так и лежал на столе. Я заложил его обрывком бумажки и отложил в сторону. Семен приготовился вести протокол допроса, но Феофан угрюмо молчал.

Так прошла минута. Инспектор мягко откашлялся и предложил дьякону облегчить душу чистосердечным признанием. Феофан глянул на него исподлобья и ответил, что ей такая мелочёвка не поможет.

– Надо же, – сказал инспектор. – И даже возможность получить срок поменьше вас не привлекает?

Дьякон ответил, что нет. Тут даже мне стало интересно.

– Первый раз вижу преступника, который не хочет скостить срок.

– А я его точно получу? – равнодушно спросил дьякон. – Я, может, еще побрыкаюсь в суде.

– Это ваше право, – спокойно молвил инспектор, прихлёбывая чай. – Вот только нам есть чем вас стреножить. Во-первых, ваше покушение на капитана Ветрова сегодня. Во-вторых, на кортике, которым был ранен граф, остались отпечатки пальцев. Уверен, что, когда мы сравним их с вашими, сходство будет стопроцентное.

– Отпечатки? – переспросил дьякон.

– Да, отпечатки пальцев, – терпеливо повторил инспектор. – Есть такая методика для опознания преступника. Новая, но достаточно действенная.

Дьякон озадаченно посмотрел на свои ладони.

– Руки как руки, – буркнул он. – Как у всех.

– А линии на подушечках пальцев – не как у всех, – сообщил инспектор. – Они, знаете ли, у каждого человека уникальные. Вы, конечно, можете сказать, что случайно касались кортика раньше, как и револьвера графа, однако после вашей сегодняшней выходки с пистолетом суд вряд ли вам поверит. И на свободу вы выйдете очень не скоро.

– А смысл? – равнодушно бросил дьякон.

– Не понял, – протянул инспектор. – Смысл чего? Выхода на свободу?

– Угу. Что мне на ней делать?

– Неужели совсем нечего?

Феофан отрицательно помотал головой.

– Сколько мы за этим золотишком гонялись, – проворчал он. – Думали, наконец-то заживем как люди. А теперь всё. Привет. Так уж лучше в тюрьме, чем под забором. Там хоть кормят.

Дьякон вздохнул, и на миг с его лица словно бы маска упала, позволив мне увидеть за ней усталого и не раз битого жизнью человека. Потом он снова уставился в пол.

– Ну, как хотите, – промолвил инспектор. – Тогда позвольте всего один вопрос: когда вы стреляли в человека в халате – вы полагали, что стреляете в графа, или же знали, что стреляете в своего сообщника? Он, кстати, был на тот момент уже мертв, и в его убийстве вас не обвинят.

Дьякон поднял на него глаза.

– Этот сообщник, как вы его называете, был моим братом, – сказал он. – Ваш капитанишка его прирезал, а его с поцелуями на свободу проводили. Зря я на сиятельство подумал. Капитанишка бы у меня с ножа точно не соскочил.

– Вот как? – инспектор покачал головой. – Должен заметить, что смерть брата – это смягчающее вашу вину обстоятельство.

– Мне это обстоятельство брата не вернет, – хмуро бросил в ответ дьякон и отказался давать показания.

Семен отвел его в камеру.

– Я ознакомился в вашим рапортом, Ефим, – сказал инспектор, когда за дьяконом закрылась дверь. – Должен отметить, что вы делаете успехи. По сравнению с делом о липовом самоубийстве Золотова наметился серьезный сдвиг в сторону систематизации собранных доказательств. Мне понравилось, как вы обосновали подозрения против этого Феофана.

– Спасибо, – отозвался я. – Моя интуиция всё-таки сработала. Конечно, не так, как ваша.

Инспектор покачал головой.

– Нет, не так. Я просто предположил, кто из них смог бы подобраться незаметно к бывалому разведчику, который, кроме прочего, знал, что за ним охотится убийца.

Я мысленно помянул нечистого. Инспектор прямо в самом начале расследования чуть ли не ткнул меня носом в портреты команды разведчиков. Мог бы, впрочем, и поточнее намекнуть, но с ним всегда так. Влёт вычислит, что и как, и сидит с этим знанием, точно собака на сене! Он, видите ли, только инспектор, а ловить преступников – задача инспектируемых им полицейских.

– Вы, кстати, зря возмущаетесь, Ефим, – сказал Вениамин Степанович, словно бы прочитав мои мысли. – Преступника мало вычислить. Нужно еще доказать его вину в суде, а сбор доказательств не всегда по силам сыщику-одиночке. Их время уходит. Будущее, Ефим, за системой. Системой, которая способна пройтись мелким гребнем по следам преступника, собрать мельчайшие улики и объединить их в единую картину преступления. И вы, Ефим, вполне можете стать частью этой системы, если будете стараться.

– Стараться стать винтиком в машине, – отозвался я.

– Тоже хорошее сравнение, – согласился инспектор. – Винтик в машине, которая раздавит преступность по всей России – это не так и плохо. В машине, противостоять которой не сможет ни один самый изощренный преступный мозг, а не только такие неудачники, как этот наш дьякон. Не сможет просто потому что несопоставимы будут противоборствующие стороны – человек и огромная машина. Вот, Ефим, что мы создаем. А вы физиономию кривите каждый раз, когда простой отчет пишете.

Я покачал головой. Сам того не зная, инспектор повторил слова из так и не дочитанной мной статьи.

Она была посвящена грядущему якобы противостоянию летательных аппаратов легче и тяжелее воздуха. Автор пессимистично отвел первым едва ли два десятка лет на борьбу, после чего, по его мнению, должен был наступить быстрый и неминуемый закат. Благородные дирижабли будут сброшены с неба грязными тарахтелками, навроде нынешних автомобилей, только с крыльями.

И всё из-за чего? Прагматичность победит романтику. Самолеты летят куда надо, а аппараты легче воздуха зависимы от ветра. Даже дирижабли с их винтами вынуждены с ним считаться. И когда воздушный флот станет частью системы – в данном случае системы перевозок, – в ней будет место только надежным и предсказуемым (три раза ха!) машинам. Когда перелет из города в город станет таким же будничным делом, как поездка на поезде, едва ли один из тысячи пассажиров взглянет: а какой конкретно самолет их перевезет? Так же, как сейчас один из тысячи взглянет на паровоз, который потянет их состав. В системе никому не будет дела до отдельного винтика. Тот ли, другой ли – главное, что везет по расписанию. А расписание – это система, как ни крути.

Не скажу, что за этими словами нет логики, но лично мне она не нравилась. Я сообщил об этом инспектору – в хорошем настроении, после удачно раскрытого дела он сам был склонен пофилософствовать, – и Вениамин Степанович вздохнул.

– Тут вы не правы, Ефим, – произнес он. – Все эти ваши летающие шары – это, можно сказать, передовой отряд. За которым всегда идет система: будь то армия, аэропланы или полицейские отделения. Если хотите всегда оставаться на переднем крае, вы должны всегда оставаться лучшим в своем деле.

– Ничего против не имею, – ответил я.

– Что ж, – ответил инспектор. – Похвальное стремление. Тогда, для начала, вам нужно научиться доводить всякое расследование до конца. Составьте запрос в военное ведомство по поводу убитого солдата и, как теперь выяснилось, дальнего родственника графа Рощина. Также проследите за отъездом капитана Ветрова. Теперь, когда про золотые перчатки весь Кронштадт знает, нам лучше быть начеку. Потом оформите дело дьякона для передачи в суд и выделите в отдельное делопроизводство похищение капитана Ветрова в Порт-Артуре в ходе военных действий. Вряд ли мы сможем доказать соучастие дьякона, но преступление было – пусть оно будет в системе. Глядишь, когда и всплывет чего.

Я едва успевал помечать себе в блокнот посыпавшиеся распоряжения. Получившийся список недвусмысленно намекал, что стать лучшим по версии Вениамина Степановича – задачка не из лёгких даже для сторукого архонта.