Текст книги "Кронштадтский детектив"

ВТОРОЙ СУД – НАД дьяконом – состоялся две недели спустя. Феофана осудили за соучастие в покушении на убийство. Поскольку покушение не удалось, вместо каторги он отправился в тюрьму. Там ему будет полегче. Доказать его участие в похищении капитана Ветрова и выдаче последнего японцам, как и предрекал инспектор, не удалось, а дьякон как в рот воды набрал. Ни да, ни нет от него так и не добились. Военные тоже не проявили интереса, и обвинение пришлось снять.

Капитан Ветров уехал на следующий день после суда над Феофаном. Тихо и без помпы. Месяц спустя он прислал на мое имя телеграмму из города Харбин, сообщая, что добрался удачно, после чего пропал уже навсегда.

Часть третья. Самарский оборотень

ПРОВОДЫ МАСЛЕНИЦЫ В Кронштадте традиционно проходили под лозунгом: «Гуляем как в последний раз!» С понедельника начинался Великий пост, вот народ и старался наесться да напиться впрок. Причем, как водится, больше всех старались те, кто, в общем-то, пост соблюдать и не собирались.

Аккурат после обеда городовой Матвеев приволок в участок Мишку Алтынина. Как водится, пьяного в дым. Пока наш вечный дежурный Семён оформлял арестанта, Матвеев рассказал, что Мишка бузил в кабаке. Полез в драку супротив целой компании. Ему надавали по шее да и выкинули вон, но в процессе основательно побили посуду. Кабатчик в претензии.

– В общем, всё как обычно, – закончил эту историю Матвеев.

– Стало быть, не в первый раз? – поинтересовался Вениамин Степанович.

Инспектор, тоже как водится, восседал за своим столом и пил ароматный чай из большой фарфоровой кружки с императорским вензелем.

– Даже не в десятый, Вениамин Степанович, – заверил я инспекторя. – Так-то он смирный, только с гонором, но как напьется, идет чертей гонять.

С чертями ему, правда, пока не везло. Прошлый раз Мишка на них по осени ополчился. Где он их нашел, так и осталось тайной. Известно лишь, что черти попались боевые и дали сдачи. Мишка убежал от них с разбитым носом и с фингалом под каждым глазом. Орал как оглашенный, звал на помощь, но в руки не давался. Городовые его по всему Гостиному двору ловили, и мы с Матвеевым в этом участвовали.

Всё-таки Мишка нам не совсем чужой человек. Выросли в одном дворе, даже дружили какое-то время. Собственно, мы и теперь приятельствовали, хотя виделись довольно редко. У него теперь была своя компания, которую мы регулярно задерживали за разные мелкие правонарушения.

– В этот раз, Ефим, были оборотни, – уточнил Матвеев и с усмешкой добавил: – Люди-собаки. Мишка мне всю дорогу про них втирал.

Я хмыкнул и сказал:

– Надо его, как проспится, нашему доктору показать. Клаус Францевич любит такие истории. Заодно и Мишку осмотрит.

– Ага, – Матвеев согласно кивнул. – Только вряд ли ему что-то интересное перепадёт. Там у кабака какая-то старая псина крутилась. Думаю, Мишка на нее и среагировал.

– Надеюсь, она его не покусала, – заметил Вениамин Степанович и, отхлебнув чаю, добавил: – Бродячие собаки могут быть переносчиками опасных болезней.

Семен вздрогнул и, отложив перо, быстро протер руки салфеткой.

– Да нет, Вениамин Степанович, – Матвеев махнул рукой. – Как он в окно на нее вылетел, она вперед своего визга удрала.

– Ну и славно, – подытожил инспектор, после чего потерял к Мишке всякий интерес.

Мы определили дебошира в отдельную камеру и Матвеев ушел.

– Загляну к Алтыниным, – пообещал он перед уходом: – Скажу Марьяне, что Мишка у нас.

Марьяной звали Мишкину мать, даму весьма крутого нрава. Я тогда, помнится, подумал, что ох и попадет же ему! Но куда деваться? Приличных денег у Мишки никогда не водилось, так что расплачиваться за его подвиги в очередной раз придется ей.

– Давай, – сказал я и погрузился в составление отчета по последнему делу.

С ОТЧЕТОМ Я покончил довольно быстро. То есть быстро для меня. В полчаса управился. Потом я еще немного подождал, пока чернила просохнут, чтоб не смазать текст ненароком, и сдал отчет инспектору.

Вениамин Степанович уже дочитывал, когда вернулся Матвеев. Вид у него был чертовски озадаченный. С Матвеевым в участке появился дородный мужчина в лисьей шубе. Мужчина морщил лицо и держался рукой за затылок.

– Ограбили меня, господа хорошие, – прямо с порога пожаловался он.

– Печально, – в тон ему ответил инспектор. – Что ж, рассказывайте, как всё было. Мы вас внимательно слушаем.

Мужчина устроился на стуле, как сыч на пне – нахохлился, насупился и закрутил одной башкой, переводя взгляд то на меня, то на инспектора. Матвеев остался стоять у двери, аккуратно прикрыв ее с этой стороны. Вениамин Степанович отставил на отдельный столик чашку с чаем и изобразил на лице «я весь внимание». Я приготовился записывать показания. Мужчина громко и тяжко вздохнул.

– Фамилия-то моя Барсуков, – объявил он. – Кирилл Игнатьевич, ежели что.

Говорил он неспешно, перемежая повествование протяжными вздохами и так разводя руками, словно развешивал слова по кабинету. Я без труда успевал за ним записывать. Опуская всё лишнее, пострадавший оказался купцом из Самары. В Кронштадт этот Барсуков приехал неделю назад по личным и торговым делам. Дела складывались отлично, «ежели что», но сегодня после обеда купцу хорошенько треснули по затылку и обобрали. Добычей грабителей стал кошелек «коричневый, кожаный, потертый в двух местах» и карманные часы.

– В кошельке рублей пятьдесят было, – Барсуков махнул рукой, словно прощаясь с ними. – Но главное, это мои часы. Пять тысяч они стоят.

– Так дорого? – тихо удивился я.

– Получается, так, – Барсуков развел руками и начал перечислять, загибая пальцы: – Механизм работы швейцарской, с музыкой, корпус из золота высшей пробы, циферблат отделан драгоценными каменьями. Маленькими, скажу честно, зато целый узор ими выложен. Цепочка – и та золотая…

Я все это записал и уточнил, что за узор, заработав одобрительный взгляд от Вениамина Степановича. Барсуков, размахивая руками, словно бы набрасывая рисунок в воздухе перед собой, старательно описал собачью голову на фоне леса, а кроме того, каждая цифра на циферблате располагалась на отдельном кленовом листике.

– Необычный узор, – заметил я. – Собака, стало быть.

– Ну да, ну да.

Барсуков дважды кивнул и бросил на меня внимательный оценивающий взгляд, словно бы решая, можно ли доверить мне какой-то важный секрет. Инспектор тоже это заметил и сказал купцу:

– Вы, Кирилл Игнатьевич, можете рассказывать всё без утайки. Секреты хранить мы умеем, а чем лучше мы будем представлять, что у вас пропало, тем легче нам будет вашу пропажу сыскать, – тут он указал в мою сторону и добавил: – Ефим Родионович – агент опытный. Если он считает, что изображение собаки важно для следствия, то уж поверьте мне – это действительно так.

Честно говоря, я совсем так не считал. По крайней мере, до того момента, как инспектор проявил столь явный интерес к этой псине. Да, рисунок необычный, если всплывут где часики – опознать их будет нетрудно, но не более того. Однако Вениамин Степанович на подсказки был скуп, считая, что инспектор должен только инспектировать работу полиции, а не делать ее за нее, и если уж он так откровенно акцентировал мое внимание на собаке, ее стоило взять на карандаш.

– Поговаривали, – чуть ли не шепотом сообщил Барсуков, – будто бы предок моей супружницы по материнской линии оборотнем был. На узоре-то как раз это он и есть.

– Любопытно, – сказал я и бросил внимательный взгляд на инспектора.

Вениамин Степанович являл собой эталон невозмутимости. Мол, эка невидаль – предок-оборотень. Вон, к примеру, у Матвеева теща – настоящая кикимора, и ничего, живет человек. Не хуже прочих.

Когда пауза откровенно затянулась, инспектор спросил, где произошло ограбление.

– На кладбище, – ответил Барсуков.

– На немецком, – уточнил Матвеев. – Там я его нашел.

Инспектор удивленно приподнял левую бровь, а я как можно более тактично осведомился, за каким лешим его туда понесло. В смысле, купца, хотя Матвееву я потом собирался задать тот же вопрос. Время для визита на кладбище было, прямо скажем, не самое подходящее. Даже снег еще не сошел.

– Ваша правда, – признал купец. – У нас-то в Самаре потеплее будет.

Впрочем, ничего серьезного Барсуков, по его собственным словам, всё равно не планировал. Как оказалось, там, на немецком кладбище, этот самый предок-оборотень и похоронен. По крайней мере, был похоронен. Барсуков планировал убедиться, что покойный всё еще на месте, и если так, то:

– Покаялся бы, прощенное воскресенье, как-никак, – поведал свои планы купец, изображая в воздухе руками нечто, что, скорее всего, должно было бы изобразить перед нами процесс покаяния. – Ну и пошел бы себе восвояси.

Уход восвояси в его исполнении напомнил мне ветвистую корягу, проплывающую мимо берега.

– Есть за что каяться? – сразу спросил инспектор.

– Вроде как нет, – купец развел руками и вздохнул. – Но раз покойный стал живых беспокоить, то, наверное, не просто так. Являлся он мне. Раз десять приходил. Я уже и со счета сбился!

Моей первой мыслью было: хорошо же ему врезали! Впрочем, было и более прозаическое объяснение. Мы с инспектором пришли к нему одновременно, но озвучил его именно Вениамин Степанович:

– Извините, Кирилл Игнатьевич, но я должен спросить: вы, как я понимаю, иногда употребляете алкоголь?

Вопрос, по правде говоря, прозвучал как утверждение.

– Выпил малость, – признал Барсуков. – Для храбрости, ежели что.

Когда он выдыхал, эта малость за три метра чувствовалась. Я на всякий случай занес на бумагу и показания купца, и собственную оценку.

Инспектор спокойно кивнул и задал следующий вопрос:

– И где именно вы выпили?

Барсуков замялся, припоминая.

– Вроде бы заведение называется «У Мартына», – не вполне уверенно произнес он. – Мне его знакомый рекомендовал. Кухня, говорит, у них больно хорошая.

– Это верно, – сказал инспектор. – А кто рекомендовал?

Барсуков так глубоко погрузился в воспоминания, что ему даже пришлось помогать себе руками. Покрутив ими в воздухе, он извлек из глубин разума ответ на вопрос:

– Тимофеев он, Александр. Никак не припомню, как его по батюшке. Тоже, представьте, из Самары. Вот ведь где довелось встретиться.

– Очень интересно, – сказал инспектор. – И тоже купец?

– Нет, – Барсуков махнул рукой. – Курьер почтовый. Говорит, мы и в Самаре встречались, но я, правда, запамятовал. Сами понимаете, человек я торговый, со сколькими людьми за день переговоришь, всех, бывает, и не упомнишь.

– Да, такое бывает, – согласился инспектор. – А от Мартына вы куда направились?

– Прямиком на кладбище.

– Пешком?

Барсуков помотал головой, поморщился и потер затылок.

– Нет, на извозчике, – ответил купец. – Он меня до самых ворот довез, а дальше я уж пешком, да.

Дальше, согласно показаниям Барсукова, он прошел в калитку и побрел в поисках нужной могилы. Последний раз он там был лет десять назад, на похоронах того самого родственника, и с тех пор больше не появлялся. В общем, не удивительно, что покойный осерчал. Кроме того, расчищены были только центральные дорожки, а тропинки и прочие ориентиры скрылись под снегом, так что поиски слегка затянулись.

Тут у меня возникло смутное ощущение, что купец нам что-то не договаривает, но что именно – об этом моя интуиция молчала. Я взглянул на инспектора. Судя по тому, как тот чуть подался вперед, ощущение было правильным.

Поплутав с четверть часа, «никак не больше», Барсуков нашел подходящие ориентиры, включая памятник, который он случайно запомнил с прошлого раза. Могила предка была в том же ряду, но значительно ближе к ограде и, соответственно, дальше от дорожки. Туда пришлось по снегу топать, а снегу там – по колено намело. Где-то на полпути купца и настиг удар по затылку.

Когда Барсуков очнулся, ни кошелька, ни дорогих часов у него уже не было, а был только стоявший над ним городовой, который, собственно, и привел купца в чувство. Инспектор вопросительно взглянул на Матвеева.

– Меня, Вениамин Степанович, на него извозчик навёл, – спокойно пояснил тот. – Сказал, мол, странный какой-то барин, по кладбищу зимой шастает. Вдруг сатанист какой!

На последней фразе Барсуков возмущенно вскинулся, но тотчас вновь скривил рожу и уже обеими руками схватился за затылок. Инспектор вежливо предложил ему стакан зеленого чаю, который, по его словам, способен враз утихомирить головную боль. Барсуков очень осторожно изобразил в ответ отрицательное мотание головой, а Матвеев тем временем закончил свой рапорт.

– Я решил взглянуть, – сказал он. – Прошел туда-сюда, и нашел его.

– В снегу, в стороне от дорожки? – уточнил инспектор.

– Так точно, Вениамин Степанович.

– Значит, там должны были остаться следы, – сказал инспектор.

Во взгляде Матвеева промелькнула несвойственная ему неуверенность.

– Следы да, следы были, – признал он. – Вот его.

Городовой указал на купца. Тот всё еще боролся с головной болью.

– А кроме него? – спросил инспектор таким тоном, каким он обычно подразумевает: «Выкладывай всё, готов выслушать любую дичь».

– А кроме него, Вениамин Степанович, там только следы огромной собаки, – твердо сказал Матвеев.

Инспектор на пару минут основательно задумался. Я взглянул на Матвеева: мол, ты это серьезно? Тот едва заметно кивнул: мол, серьезнее некуда.

– Интересное дело, – сказал инспектор и, повернув голову ко мне, добавил: – Займитесь им, Ефим.

ПЕРЕПОРУЧИВ КУПЦА БАРСУКОВА заботам хорошего немецкого доктора Клауса Францевича Азенберга, я первым делом отправился на кладбище. Компанию мне составили Матвеев и Семён. Последний у нас внезапно заделался фотографом. Поначалу он фотографировал исключительно прекрасных барышень, но руководство быстро сумело перенаправить его талант в более практичное русло.

– Я там местного сторожа мобилизовал, – пояснил по дороге Матвеев. – Поручил ему охранять место преступления, чтоб следы не затоптали.

– И что, там действительно только следы купца и собаки? – спросил я.

– Теперь еще мои, – ответил Матвеев. – Сейчас сам увидишь.

Я недоверчиво хмыкнул.

– Ты хочешь сказать, что этот оборотень встал из могилы, грабанул родственничка и лег обратно?

– Нет, – спокойно ответил Матвеев. – Собачий след идет от дороги и на нее же возвращается.

– Вообще-то, если нечистую силу похоронить неправильно, она может восстать из мертвых, – блеснул знаниями Семён. – И тогда она бродит по всей округе.

– А ты-то откуда знаешь? – спросил я.

– Была у меня знакомая гадалка, такие страсти на ночь рассказывала – я потом заснуть не мог.

– А она, часом, не рассказывала, как можно отловить оборотня? – спросил Матвеев.

Семён почесал за ухом и сказал, что вроде оборотня можно остановить серебром. У них всех на него поголовная аллергия.

– Столовое серебро сойдет? – деловито уточнил Матвеев.

– Наверное, да, – не слишком уверенно ответил Семён. – А еще серебро есть в фотобумаге, но я не знаю, сколько его там.

– Давайте вначале разберемся, сколько у нас тут оборотня, – проворчал я.

Мы по очереди прошли через калитку кладбища, и Матвеев повел нас по дорожке налево. Там нас уже ждали.

Бодрый старик в шинели без погон оказался здешним сторожем. Он привлек к себе в помощь пару дворников, и те с метлами наперевес, точно с ружьями, охраняли следы на снегу. Завидев нас, сторож вышел вперед и строго по-военному отрапортовал, что на вверенном ему участке происшествий не было.

– Хвалю за службу! – без тени улыбки ответствовал Матвеев и наградил старика гривенником.

Тот с достоинством принял награду и проводил нас на место преступления. Там, на снегу, я увидел три пары следов.

Отпечатки подкованных сапог Матвеева я узнал сразу. Он сошел с дорожки немного левее, чтобы не затоптать остальные следы, и его следы я увидел первыми. Далее шла цепочка следов, которые, по всей видимости, принадлежали купцу. Барсуков, сойдя с дорожки, держал курс прямо на раскидистый куст около гранитного памятника. Еще правее, строго параллельно следам купца, отпечатались собачьи следы. На мой взгляд, действительно, довольно крупные. Собака пробежала прямиком туда и обратно, а вот Матвеев с Барсуковым выходили обратно по дуге. Других следов на снегу не было.

– Семён, сфотографируй это, – сказал я, взмахом руки обводя цепочки следов.

Пока он устанавливал треногу и готовился к съемке, попутно рассказывая о своей технике любопытствующим, я спокойно и внимательно осмотрел следы. Первой моей мыслью было, что преступник прошел за намеченной жертвой след в след, но ее пришлось признать неверной. Барсуков носил поверх сапог галоши. Там мало того, что подошва с узором, так еще и на правой галоше была приметная полоса. Я сравнил отпечатки подошв Барсукова в цепочке туда и в цепочке обратно, и должен был признать – они оказались абсолютно одинаковы.

Конечно, преступник мог купить аналогичные галоши – товар-то не штучный – и нанести на них точно такие же повреждения, как на купеческих, или вообще пролететь за жертвой на миниатюрном воздушном шаре, однако всё это выглядело как-то излишне сложно. Наступи купец на битое стекло, и вся задумка пошла бы прахом. Ну а создай преступник миниатюрный воздушный шар, который мог бы бесшумно носить человека в нужном направлении, да еще лавируя между деревьями – дались бы ему тогда купеческие часы! Он бы на одном патенте озолотился. Сейчас к воздухоплавательному делу сам государь интерес проявил, дозволив нашему аэроклубу собирать пожертвования на создание российского воздушного флота.

Я помотал головой, отбрасывая обе версии, и подозвал Матвеева.

– Ну, что думаешь? – спросил тот.

– Пока просто думаю, – ответил я. – Ты у нас вроде охотник…

– Иногда, – сказал Матвеев. – Хотя я больше по тарелочкам стрелок. А что?

– Да вот думаю, а не мог ли человек, к примеру, пришить на подошву собачью лапу и прикинуться песиком? Возможно ведь такое?

– Ну, там другая техника, но вообще да, можно сделать ходульки.

Он присел рядом с собачьими следами, вгляделся в них и сказал, что в конкретно данном случае – вряд ли. Для полной уверенности Матвеев позвал сторожа. Тот, как оказалось, был его давним знакомым и куда более опытным охотником. Я ему задал тот же вопрос и получил тот же ответ. Вряд ли. Там и постановка лап значение имеет, и глубина следа – человек-то потяжелее собаки будет, – и еще с дюжину нюансов сторож мне перечислил. Все я не запомнил, но суть дела полностью уяснил.

– Собака это, – уверенно заявил мне сторож. – Точно собака.

– Спасибо, – ответил я и окликнул нашего дежурного: – Семён, зафотографировал?

– Ага, – отозвался тот. – Три снимка сделал.

– Отлично, – сказал я и проложил по снежному полю свою цепочку следов.

На всякий случай я держался на пару шагов правее того пути, которым выходили Матвеев с Барсуковым. Все следы вели от дорожки до куста, и никаких следов с другой стороны я не обнаружил. Семён запечатлел для истории, как я стою под кустом с озадаченной физиономией, а я махнул рукой Матвееву. Тот пришел, ступая аккурат по моим следам, и мы уже вдвоем приступили к осмотру места преступления. Точнее, я осматривал, а Матвеев комментировал.

– Вот тут он лежал, – сказал Матвеев, указывая на человекообразную вмятину на снегу.

Барсуков, должно быть, рухнул плашмя, раскинув в падении руки. Пока Матвеев поднимал его на ноги, они тут здорово снег умяли, но кое-что разглядеть еще было можно. Матвеев подошел к Барсукову слева, тогда как собака подбежала справа, и бывалый городовой позаботился о том, чтобы не затоптать ее следы.

На мой непросвещенный взгляд, выглядело всё так, будто бы собака подбежала к купцу, покрутилась рядом и убежала обратно. На более опытный взгляд Матвеева она еще тут малость покопалась в снегу. Городовой указал мне на круглую ямку с разрытыми краями. Размеры ямки вполне соответствовали карманным часам.

– И что у нас получается? – сам себя спросил я. – Собака догнала тут Барсукова, дала ему по башке, он выронил часы, она их подняла и убежала. Бред какой-то!

– Если собака – это собака, то да, – согласился Матвеев.

– Ты же не веришь в сказки про оборотней?

– А ты веришь, что простой собаке могли понадобиться его часы? – вопросом на вопрос ответил Матвеев.

В это я тоже не верил. Минут десять я задумчиво таращился на следы, пытаясь по ним понять, что же здесь на самом деле приключилось, но вдохновение на меня так и не снизошло. Холодный ветер задувал мне в ухо. Я поднял воротник и махнул рукой:

– Ладно, давай проверим этого оборотня.

Фамилию «оборотня» я спросить у купца не догадался, но сторож, пролистав учетные книги, нашел в них Барсукова Кирилла Игнатьевича. Именно он заказал и оплатил похороны. Затраченная сумма была по тем временам примерно средней. Похоронили же с его подачи некоего Карла Фаддея Нагеля, семидесяти трех лет, лютеранина.

Сторож соотнес номер в книге с планом кладбища и уверенно повел нас на место. Пока наш дружный коллектив шагал за ним вдоль ограды, я старательно вертел головой, но никаких следов, кроме тех, что мы же и наоставляли в большом количестве, не заметил.

– Вот она, – объявил сторож, так внезапно остановившись, что я чуть было не наступил ему на пятки.

Выглядела могила этого Нагеля так, как, по-моему, и должна была выглядеть могила, за которой лет десять никто не следил. Она заросла. Кое-где сухая трава даже сквозь снег пробивалась. Крест покосился. Но самое интересное ждало меня впереди. Сторож нахмурился и сказал Матвееву:

– Надо бы снег-то убрать.

Поскольку на снегу не наблюдалось никаких следов, я дал добро. Сторож, ловко орудуя лопатой, шустро откидал снег, и нашим взорам предстал могильный холм. Точнее, полное отсутствие оного. Семён украдкой перекрестился.

– Ешкин же кот, – медленно произнес я. – И как это прикажете понимать?

– Тут, господин полицейский, возможны разные варианты, – спокойно пояснил сторож. – Земля – она не камень, она завсегда в движении пребывает. Только очень медленном. За десять лет всякое могло случиться.

– Например? – сразу спросил я.

– Бывает, воды подземные подтачивают грунт, и тогда земля оседает, – сказал сторож. – Живем мы на острове, да и грунт тут болотистый. Воды хватает. Потом, опять же, гроб деревянный, а дерево со временем гниёт, особливо когда вода вокруг. Ну и, стало быть, когда крышка-то прогнивает, земля своею массой ее продавливает и внутрь гроба обрушивается.

– Там же внутри покойник, – напомнил я.

– Покойный к тому времени тоже сгнивает, – ответил сторож.

– Или сбегает, – громким шепотом добавил Семён.

Я строго на него глянул. Семён напустил на себя вид:

«Да я то что? Я ничего, но потом не говори, что я о важном умолчал».

– Может и сбежать, – спокойно заметил сторож. – Доводилось мне слышать, как живого похоронили, а он взял да выбрался. Но это в деревнях, а у нас доктора толковые. Живого от мертвеца отличить умеют.

– Но если вдруг он всё-таки сбежал, картина будет та же? – спросил Матвеев.

– Картина? – переспросил сторож. – А, ну да, если сбежал покойный, то тогда на его вон аппарате, – сторож кивком указал на Семёна. – Картинка будет аккурат как вы сейчас видите.

Семён вздрогнул вместе с аппаратом. Матвеев как бы невзначай положил руку на кобуру.

– Так, спокойно, – решительно объявил я. – Оборотней не существует, и, стало быть, никто отсюда не сбегал.

Городовой молча указал на просевший холмик. Мол, ты сам всё видишь. Я нахмурился. Да, против фактов не попрёшь. Что-то тут точно было не так. Интуиция мне упрямо намекала, что не так тут что-то иное. Сказала бы прямо, и дело с концом, но она у меня иногда прямо вылитый Вениамин Степанович. Который, кстати, в потустороннюю мистику нисколько не верил.

– Хорошо, – сказал я. – В конце концов, мы всегда можем проверить, там ли еще наш покойничек.

– Это можно, – сказал сторож. – Только разрешение нужно.

Мне почему-то сразу подумалось, что получить такое разрешение будет не просто. Особенно с таким обоснованием, как восставший из гроба оборотень-грабитель.

– Только вот какое у меня соображение имеется, господа полицейские, – неспешно продолжал тем временем сторож. – А ну как он не сбегал никуда? Тогда ведь получится, что мы прах покойного зазря потревожили. Большой грех это. И, если вас интересует мое мнение, совершенно напрасный. Я почитай полвека мертвых сторожу и скажу вам, что никого спокойнее них вы во всем свете не сыщите. Если уж человек возвернулся из загробного мира, у него на то должна быть очень веская причина. И причину эту всё равно надо искать среди живых.

ПОИСКИ СРЕДИ ЖИВЫХ я начал с купца Барсукова. Его самого я нашел там же, где и оставил – в приемной доктора Азенберга. Клаус Францевич успел обработать рану купца и теперь с интересом слушал его семейные предания об оборотнях. Я застал уже самый конец истории. Впрочем, для расследования только он и был важен.

– Аккурат после Нового года он появился, – пожаловался Барсуков, имея в виду оборотистого предка. – Возвращаюсь как-то домой, уже на крыльце оборачиваюсь, а за спиной он стоит. И смотрит на меня так строго!

Я достал из кармана пиджака блокнот и карандаш, открыл блокнот на чистой странице и спросил:

– Что он вам сказал?

– Так а что он мог сказать? – Барсуков широко развел руками. – Он в собачьем обличии был, ежели что.

– Хм… Тогда как же вы его узнали?

– Так на часах он изображен, – Барсуков кистью правой руки изобразил циферблат, а левой – своё лицо, когда он на часы смотрит, после чего добавил: – Насмотрелся. А потом, я его не сразу признал. Поначалу решил, дворняга какая приблудилась. Старая совсем, седая, вот я и подумал: может, кто выгнал? Это уже в доме, когда супружнице своей рассказал, та и говорит: «Это был он!»

– То есть ваша супруга тоже его видела?

Барсуков аккуратно помотал головой. Супругу оборотень своим вниманием не баловал. Та и сама была бы рада встретиться с любимым дедом, но предок упрямо являлся исключительно в ее отсутствие. Заметив это, Барсуков стал выходить в свет только в сопровождении супруги, однако ушлый предок всё равно ухитрялся подловить момент. Однажды вечером прямиком в контору заявился, когда служащие уже разошлись.

– Это есть нормально, – уверенно заявил Клаус Францевич. – Гость с тот мир идёт только за тот, кто есть ему нужен.

– Чего уж тут нормального? – негромко проворчал Барсуков. – Похоронили его честь по чести, строго по лютеранскому обряду. За помин души да за упокой каждый год исправно подаём. Чего ему еще нужно?

– Может, вашего визита на кладбище? – предположил я.

– Кронштадт и Самара, чай, не ближний свет, – ответил Барсуков, отобразив руками необъятные просторы Российской империи. – Да и десять лет лежал он себе спокойно.

– Я и говорю, соскучился.

– Ну уж всяко не по мне, – ворчливо отозвался Барсуков. – Никогда он меня не жаловал при жизни, чего уж теперь-то?

– Любовь значение не иметь! – сказал Клаус Францевич. – Он приходить к вам. Значит, иметь нужда именно в вас.

– Так я к нему и приехал, – отозвался Барсуков. – Сам лично пришел, а он мне бац по голове и обобрал до нитки! Ну куда это годится, господа хорошие?!

Про обобранного до нитки он, конечно, основательно загнул, но в целом купец всё-таки был прав. Это совсем никуда не годилось.

Пока купец возмущался, я с разрешения доктора быстренько пролистал его записи. На мой взгляд, история про оборотня вышла слишком путанной, но Клаус Францевич взволнованно заверил меня, что это как раз признак подлинности. Чем более складная сказка, тем вероятнее, что это просто сказка. У меня, правда, с ходу возникла встречная версия, что этот Барсуков – просто никудышный рассказчик, но я не стал ее озвучивать.

– Хорошо, – сказал я. – Кирилл Игнатьевич, расскажите мне всё, что вы помните. Абсолютно всё. Любая мелочь может быть важна.

Рассказывал он долго, минут десять, старательно живописуя всю картину в воздухе руками, но сути там было секунд на тридцать. Кто его оглушил – он не видел. Никакой слежки за собой ни по дороге на кладбище, ни на нём самом Барсуков опять же не заметил. Хотя не особо он ее и высматривал, ежели что.

– То есть вы знали, что вас преследует оборотень и не смотрели по сторонам? – удивился я.

– Так я сам к нему пришел, – ответствовал Барсуков таким тоном, как обычно говорят о вещах, которые сами собой разумеются. – Чего кидаться-то?

Ну да, погорячился предок. Если, конечно, это был он. Часы стоимостью с хороший аэроплан могли привлечь внимание не только в потустороннем мире.

– Скажите, а кто знал об истинной стоимости часов? – спросил я. – Я имею в виду здесь, в Кронштадте.

Барсуков для начала пожал плечами, потом сказал:

– Доподлинно про часы только мои домашние знали. Я ими и у себя в Самаре особо не хвалился, а тут и знакомых-то нет.

– А как же тот, который вам ресторан Мартына присоветовал? – тотчас спросил я.

– Да это просто попутчик, – Барсуков махнул рукой. – Мы вместе из Петербурга сюда ехали. Но я ему часы ни разу не показывал. Что я, совсем дитё малое, что ли? Понимаю, как-никак, что с кем попало лясы точить не стоит. Да он, ежели что, и не выспрашивал ничего. Наоборот, это я его всю дорогу пытал. Он-то уже бывал в Кронштадте, вот я и расспросил, где тут остановиться лучше, где кухня хорошая.

– Ясно, – я кивнул. – На всякий случай, не знаете, где его найти?

Барсуков пожал плечами и развел руками.

– А, кстати, где вы сами остановились?

– У Никитина. Пришлось в доходном доме квартиру снять. С гостиницами-то у вас не богато.

Тут для разнообразия руками развел я. В Кронштадт в основном приезжали по службе, а для служивых свои корпуса были. Правда, купец Громов обещался построить полноценную гостиницу, даже название уже придумал – «Лондон», но обещанного, как говорится, три года ждут.

– Еще вопрос, Кирилл Игнатьевич, – сказал я, одновременно записывая адрес купца. – Вы приехали один?

Барсуков снова помотал головой. В этот раз – гораздо увереннее и совсем не поморщившись. Уж не знаю, что сделал Клаус Францевич с его головой, но купец оживал буквально на глазах.

– Не, не один, – ответил Барсуков.

В поездке его сопровождали супруга и приказчик Васильев. Последний тоже был каким-то родственником по линии жены. Правда, родня оказалась такая дальняя, что Барсуков и сам запутался, кем ему приходится этот Васильев. Какая-то седьмая вода на киселе. Барсуков ценил его не за родственную связь, а за деловую хватку. У этого Васильева был прямо-таки нюх на удачные сделки, и купец рассчитывал с его помощью окупить расходы на путешествие в Кронштадт.

– Но на кладбище вы отправились один? – уточнил я.

– Так приболела супружница моя, – ответил Барсуков. – Простудилась в первый же день. Я все ждал, пока она поправится, но вот дернул меня бес пойти одному.

– Бес? – спокойно, копируя манеру инспектора, переспросил я. – Или кто-то другой?