Текст книги "Романцев. Правда обо мне и «Спартаке»"

Конечно, некоторые могли себе порой позволить лишнего. Например, Илюша Цымбаларь. Но некоторые моменты ему до поры до времени прощались. Надо понимать: футбольная команда – живой организм. Заслуга тренера как раз в том и заключается, чтобы найти подход к каждому футболисту. Одному нужно «напихать», другому – сказать доброе слово, третьему – что-то запретить. В целом на тренировках все работали по максимуму, никто не отлынивал.

* * *

Если я принимал серьезное решение – назад, как правило, не отыгрывал. Во-первых, я упертый Козерог. Во-вторых, прежде чем что-то решить, я тысячу раз продумываю и перепроверяю. На эмоциях такие вещи я не делал. Не помню, чтобы какое-то серьезное решение я поменял. По мелочи – бывало. Допустим, отменял те же послематчевые сборы в Тарасовке, которыми грозил перед игрой. Хотя в душе я уже знал, что просто пугаю их этими лишними тремя днями на базе. И понимал, что отпущу домой при любом результате.

Помню одну историю. Ребята отпросились у меня на свадьбу Алексея Мелешина. Я сказал: «Да, конечно. Хорошо вам погулять. Кстати, завтра у нас две тренировки, а с утра максималка». Конечно, я пошутил. И никакой максималки наутро не было. Более того, я назначил всего одну тренировку, чем очень удивил ребят. Но иногда их необходимо было поддерживать в тонусе.

Есть притча в тему про Ходжу Насреддина. Он провожает свою дочь, которая должна отнести кувшин родственникам. И тут – неожиданно для всех – как даст ей оплеуху! Она в слезы.

– За что ты ее ударил? – спрашивают его прохожие.

– Чтобы не разбила!

– Так она еще не разбила.

– Когда разобьет – поздно будет наказывать. А так она будет понимать всю серьезность наказания, которое ее ожидает!

* * *

Цымбаларю все можно было простить только за его обворожительную улыбку. Однажды он пропал – не приехал на тренировку. Но вот что значит команда – никто из ребят его не сдал. Но я-то знал, что группа игроков за день до этого как следует отдохнула на даче. Говорю: «Ребята, скажите мне одно: он жив?»

– Жив, – отвечают.

– Хорошо, пусть отдохнет, придет в себя, а потом приезжает на тренировку.

Искать к тому моменту мы его уже начали очень активно, подключили серьезных людей.

Зато потом, когда Цымбаларь приехал, он несколько матчей подряд рвал и метал. Я никогда не был рьяным сторонником штрафов. Человек у меня должен был все отрабатывать игрой. Объясню почему. Во-первых, получали ребята при мне не такие уж и большие деньги. А во-вторых, если человек выплачивал штраф, это вроде как означало, что он искупил свою вину. Мелкие штрафы у нас были. Но именно мелкие. Благодаря им к концу сезона набегало денег на командный банкет.

Все мог простить игроку, если он способен был принести серьезную пользу на поле. Но если вкупе к гулянкам футболист начинал терять свои качества, я с ним расставался. Иногда ждал до последнего, давал шансы. Тот же Цымбаларь стал сильно терять в объеме работы, что для игрока бровки – недопустимо. Я пробовал переводить его в центр поля, но там тогда тоже играли очень сильные ребята – в порядке были Титов и Кечинов, неплохо себя проявлять стал Булатов. А всех при желании на поле не разместишь.

* * *

Как я определял, когда футболист на сходе? Как правило, люди в целом сдавали. Сначала футболист теряет в скорости, потом – в объеме выполняемой работы. Это заметно на глаз – без компьютерных тестирований. Объявлять о том, что игрок больше не нужен, мне всегда было тяжело. Подавляющее большинство футболистов считает, что они еще способны что-то сделать. Но уже видно, что им на пятки наступают более молодые игроки, которые интересней и востребованней, нежели ветераны.

Чаще всего я сам объявлял футболисту, что нам придется расстаться. Готовился к таким беседам – хотелось не ранить игрока. Важно было, чтобы он все правильно понял.

Из воспоминаний Виктора Самохина:

– С Цымбаларем решено было расстаться после того, как в 1999 году он нарушил режим в сборной. Явился в отель после отбоя. Его там на пороге встретил Сергей Павлов. Это и стало поворотным моментом.

Расставание с ветеранами, к сожалению, вещь неизбежная. Освежать команду надо всегда. Я понимал, что многие ребята уже свое отыграли. Тот же Цымбаларь нам был уже не помощником. Надо было искать новых игроков. А иначе был бы застой, как в болоте. Тиной покроемся – вот и весь результат. Да, печально понимать, что твое время уходит. Но что с этим поделаешь? Мы каждый год старались брать кого-то нового.

Цымбаларя я хотел оставить в команде и даже вызвал его на сбор в Турции. Но там окончательно стало ясно: он уже не тянет. Поэтому решили расстаться. Хотя обычно до последнего верил в ребят и надеялся, что они помогут нам. Но если окончательно понимал, что время игрока ушло, принимал решение о расставании.

Пятницкий тоже ушел потому, что пришла пора омолаживать команду. Он долго играл на своем потолке, но это не может продолжаться вечно. Рано или поздно наступает момент, когда голова думает, а ноги уже не бегут. Возраст – никуда не денешься.

Примерно в это же время я расстался и с Мамедовым. Рамиз, считаю, провел хорошую карьеру. Просто кому-то чемпионства не приедаются, а он немного расслабился, снизил требовательность к себе. Это наша извечная беда: что перетруждаться, мы же все равно чемпионы! И с режимом у него не все в порядке было. Они с Цылей дружили, а это о многом говорит. Зато он потом еще поиграл в Киеве, стал чемпионом Украины.

* * *

Больше всего обсуждали мое расставание с Тихоновым. Слышал слова Титова в телеинтервью – мол, после этого все поняли: подобное может произойти с каждым. Не знаю – может, ребята неправильно восприняли ситуацию. Я не смог донести до них причины этого решения – а скорее всего, не захотел донести. Возможно, в команду в тот момент как раз нужно было искусственно внести напряжение.

С Андрюхой мы эту тему обсудили. Он всего, что можно, в «Спартаке» на тот момент достиг. Был многократным чемпионом, обладателем Кубка, лучшим игроком сезона. Я видел, что они с Егором Титовым переросли нашу команду. Им обоим были нужны новые эмоции. А то все шло как заезженная пластинка: чемпионат еще не начался, а мы уже знаем, что мы чемпионы. И я решил принять такое решение, чтобы ребята друг от друга отдохнули. В итоге оно пошло на пользу обоим. Титов по-другому заиграл в «Спартаке», а Тихонов провел еще несколько звездных лет в «Крыльях Советов», где стал любимцем публики. Я считаю, что именно поиграв в «Крыльях Советов», а потом в «Химках», он приобрел по-настоящему народную любовь.

Никакого конфликта с Андреем у нас не было. Мы до сих пор поддерживаем с ним дружеские отношения. Матчу с «Реалом», который стал для Тихонова последним в «Спартаке», предшествовал целый сезон, в котором у него не клеилось. Я понимал, что переход в новую команду, к новым партнерам, мог по-новому раскрыть, завести его. Он получил великолепную прессу, любовь болельщиков, признание специалистов. Трудно после этого поддерживать себя на высочайшем уровне. Для этого надо быть таким по характеру, как Криштиану Роналду. Это тому все мало побед.

Я видел, что он эмоционально выхолощен. Такое тоже бывает. Андрей стал лучшим бомбардиром команды в 1999 году. А год спустя это был совсем другой Тихонов. И в ситуацию необходимо было вмешиваться.

Я так и сказал Андрею: «Ты уже выиграл все в «Спартаке». Тебе надо двигаться дальше. И свежую кровь в тебя вольет новая команда». Тихонов все понял. Если бы он ответил: «Олег Иванович, не нужны мне никакие новые эмоции!», я бы, возможно, его и оставил. Но он со мной согласился. Сказал: «Да, я чувствую, что уже не тот».

Из воспоминаний Андрея Тихонова:

– В 2000 году у меня с самого начала сезона что-то пошло-поехало не так. Не забил пенальти в концовке важной игры с «Локомотивом», хотя играл в том матче неплохо, и уверенность ушла. Полного объяснения, почему тот сезон получился для меня таким неудачным, у меня до сих пор нет. Человек забивал, не раз показывал, что умеет это делать, а потом все резко куда-то пропало – загадка! Возможно, что-то психологически во мне надломилось. Сказалось и отношение некоторых людей вокруг команды. Мы же все видели, кто куда копает. Я не ощутил поддержки в свой адрес. Другое дело, что, если человек силен духом, он не должен обращать на это внимания.

Я предполагал, что дело может кончиться расставанием, такие примеры были и до меня – Юран, Кечинов, Мамедов, Цымбаларь. Таким в тот момент был стиль Олега Ивановича. С теми ребятами, которые не давали результат, он расставался.

Встреча с «Реалом», после которой мне пришлось покинуть «Спартак», стала последней каплей. В раздевалке мы обсуждали игру с Витей Булатовым. Я спросил у него: зачем в конце матча бить с левой с 30 метров? Он же не Роберто Карлос. Витя в ответ предъявил мне претензии по-другому эпизоду, когда я пробил по воротам, а мог отдать пас. В целом это рабочие моменты, ничего особенного там не было. Но Олег Иванович в той ситуации заступился за Булатова. А в самолете ко мне подошел Самохин и сказал, чтобы на следующий день я заехал в клуб. Там мне все и объявили. Приехал на базу, забрал вещи, поговорил с ребятами, и на этом все закончилось. Было неприятно, но я пережил это. В жизни у меня были куда как более сложные моменты – когда я два года служил в Сибири и охранял зону. А здесь я все понял – наступило время, когда мне нужно уйти. Не я первый, не я последний. Я был взрослым, состоявшимся человеком и понимал, куда мне дальше идти и что делать.

Никаких глобальных претензий у меня к Олегу Ивановичу нет – мы до сих пор общаемся, поздравляем друг друга с Новым годом, с днями рождения. Он принял решение, которое на тот момент считал нужным, – и это нормально. Тренер в команде главный, он отвечает за результат. Олег Иванович слишком многое дал мне как футболисту, чтобы я на него обижался.

Считаю, что я был прав, вступившись за Булатова после встречи с «Реалом». Андрей сам провел тот матч не так, как положено. А мое мнение: пихать после игры может только тот, кто отыграл достойно, к кому не придерешься. Я сам, даже будучи капитаном «Спартака», если чувствовал, что сыграл плохо, никогда ребятам ничего не предъявлял. Так, на мой взгляд, и должно быть. Странно, если я сам возил телегу на поле, а потом пришел к тебе и начал тебя учить, как играть.

Конечно, для него, Андрея такой поворот был неожиданным. Но тут сработала поговорка: все, что ни делается, – к лучшему. Если бы Тихонов не ушел, может, он так и затухал бы в «Спартаке» и в итоге закончил карьеру гораздо раньше.

Андрей и Егор друг другу в тот момент не помогали. Не знаю, какие отношения у них были вне поля, я судил по тому, как они тренировались и играли. И почувствовал, что требовательность к себе ребята начали снижать.

В дубль я отправлял игроков, когда понимал, что они допустили действительно грубое нарушение. Такое было с Мамедовым, с тем же Цымбаларем. Закроешь глаза – потеряешь тренерский авторитет. И другие скажут: «Ему, значит, можно, а мне нельзя?» Это педагогика. Отправка в дубль сильно била по самолюбию. И заставляла игроков делать все, чтобы вернуться обратно. К примеру, в случае с Тихоновым отправка в дубль не помогла бы – я сделал бы Андрею только хуже. Ссылка в дубль – это наказание. А за что мне было наказывать Тихонова? Я хотел сделать так, чтобы лучше было для всех.

Отчисление Юрана? Вот Сережка как раз в то время с дисциплиной не дружил. Я посчитал такое поведение неправильным. При этом с ним я тоже до сих пор нахожусь в отличных отношениях. Недавно приглашал меня на тренировку, чтобы поговорить со мной о тренерских вещах.

Из воспоминаний Виктора Зернова:

– Прекрасно помню, как Романцев отправил в дубль на перевоспитание Мамедова и Цымбаларя. Они сильно сдружились и порой вместе уходили в загул. А это все легко контролировалось. После выходного у игроков мерили давление, вес – и там все было понятно. Потому что когда выпиваешь, ты еще и закусываешь. И не набрать вес – нереально. И вот в начале 1995 года команда уехала в Германию на мини-футбольный турнир, а Рамиза и Илью оставили в Москве – работать вместе с дублем. У меня им, конечно, было попроще – все упражнения на технику, функциональная нагрузка – минимальная. В основе же ребята все игровые упражнения выполняли на максимуме. Из квадратов они выползали. Цымбаларь тогда сказал: «Ну, тут я отдыхаю».

Помню, мы тогда играли контрольный матч с тюменским «Газовиком», которым руководил Бубнов. Хлопнули его 6:1. Цымбаларя я поставил центральным нападающим, Мамедова – правым полузащитником. Плюс еще Титов в дубле играл. Резервисты «Спартака» тогда были очень сильны. Поэтому на кубковые матчи ранних стадий Романцев не стеснялся отправлять смешанные составы.

Из воспоминаний Александра Хаджи:

– Романцев своих ребят любил. Цымбаларю Иваныч дал квартиру – неподалеку от стадиона имени Нетто. К Илюшке вообще отношение у всех было хорошее. Случаи с отчислением? Это естественный ход жизни. Такое в любой команде случалось. Просто «Спартак» всегда был на виду, поэтому про него и говорили. Не случайно же Юран и Цымбаларь после ухода не давали скандальных интервью, ни в чем не обвиняли Романцева. Значит, в чем-то сами были виноваты. Или неправильно повели себя, или что-то не так сделали. Вину всегда надо искать в себе. Проще всего сказать – тренер виноват. Но Романцев сам был игроком – и сам через это прошел. Поэтому отчислял за дело.

Из воспоминаний Юрия Василькова:

– Отчисления игроков давались Романцеву не одной невыспанной ночью. Он много размышлял. Олег Иванович строил новый «Спартак». Будешь стоять на одном месте – улетишь во вторую лигу. Со мной он не советовался. И ни с кем не советовался. Он все решал единолично.

Футболисты понимали: если Олег Иваныч что-то говорит, значит, все по делу. Поэтому все без скандала собирали вещи и уезжали. Со всеми этими ребятами – с тем же Андреем Тихоновым – он прекрасно общается. Все течет, все изменяется. Такова футбольная жизнь. Когда куда-то приходишь – сразу думай: когда уйдешь? Это я по себе знал.

Глава 19
Мои тренировки

Еще трудясь в «Красной Пресне», я мечтал соединить в тренировочном процессе две модели – Бескова и Лобановского. Спартаковские кружева, все эти стенки и забегания – это хорошо. Они должны были остаться в любом случае и развиваться дальше. Но нужны были мощь и дисциплина – те качества, которыми отличалось киевское «Динамо». А мощи «Спартаку» действительно не хватало.

Конечно, я брал что-то от Бескова. Но в каждом упражнении пытался добавить свое. Понимал: футбол не стоит на месте, а идет вперед. У Лобановского взял работу с барьерами, стоечками, но и эти упражнения старался развивать, придумывать что-то новое. Мы не только вперед, но и назад бегали.

Свои тренировки я конспектировал. Заносил в тетради все до мельчайших деталей. Помню, в 2002 году ко мне приехал Витя Пасулько – он тогда возглавил сборную Молдавии. Спросил: «Олег Иванович, можно посмотреть ваши конспекты?» Я ему отдал огромнейшую тетрадь. Только попросил: «Витя, верни». Но он так и не вернул.

Из воспоминаний Александра Хаджи:

– Люди, не особо сведущие в футболе, часто говорили: мол, Романцеву было легко, он пришел на все готовенькое, ему доставались лучшие игроки. Я на это всегда отвечал: «Легко? Он пять составов за это время сделал! Если все было так легко, почему никто другой не сделал то же самое?»

При Романцеве у нас была другая игра – не такая, как у Бескова. Тренировки, может, и были в чем-то похожими. Но они точно стали короче и интенсивней. Плюс сама игра убыстрилась.

* * *

С самого начала своей тренерской работы я понимал, что нагрузки футболистам нужны, причем нагрузки приличные. Не такие, конечно, как у моего приятеля Валерия Овчинникова в Нижнем Новгороде – там футболисты бегали 100 раз по 100 метров. Я сначала не верил, что такое возможно. Но он сам мне подтвердил, что это правда. «А что такое? Пусть бегают!» – говорил Овчинников.

Я же эти нагрузки «прятал». Приведу примеры. Допустим, футболистам нужно пробежать 10 раз по 100 метров. Я кричал через все поле: «Так, кто последний, тот п…с». Как же они мчались после этого! Потом обратно – то же самое. И все проходило легко, со смехом: «Ты сегодня последний!», «Нет, я тебя опередил»!

Или, допустим, играют ребята в квадратах. Футболисты у меня больше всего любили квадрат «пять на два». 14 человек делятся на две группы и катают мяч в противоположных углах поля. Я так и говорил ребятам: «Играйте в свой любимый квадрат». По свистку футболисты должны остановиться и поменяться участками. Двое последних становятся в середину. А попасть в спартаковском квадрате в середину – это шанс не выйти оттуда до конца тренировки. Быть отбирающим никто не хотел. Я давал свисток и видел – ребята мчались на другой участок поля сломя голову! Лишь бы в центр квадрата не попасть! Чуть ли не в подкатах влетали в нужную зону. До споров доходило: кто именно последний! Проходило время – опять менял участников квадратов местами. Вот они свою нагрузку и получали. И главное – все с удовольствием, шумом и улыбками. А я в уме отмечал для себя – так, 5 раз по 100 метров ребята пробежали.

* * *

Квадраты у нас были самые разнообразные. Пять на три с двумя разрешенными касаниями, четыре на четыре без ограничения касаний. Но я заставил игроков работать больше, чем это было при Бескове.

И чем лучше у ребят получалось играть в таких квадратах, тем тесней я их делал. Лимит времени и лимит пространства – два фактора, которые присутствуют в игре, особенно в штрафной площади соперника. Значит, действия в таких условиях надо было доводить до автоматизма на тренировках.

Важно не какое ты даешь упражнение, а какие требования ты в него вкладываешь. Допустим, квадрат «пять на три». В него играют в два касания. Я требовал от футболистов, чтобы они обрабатывали мяч так, чтобы перед вторым касанием они уже знали, куда, кому и как будут отдавать его. Если ты остановил мяч и только потом поднял голову – это значит, что ты не выполняешь мои требования.

Самым изнуряющим упражнением в «Спартаке» была отнюдь не максималка, а квадрат «четыре на четыре» с нейтральным. При условии, конечно, если в нем отрабатывают правильно. Можно ведь просто встать и стоять на месте. Но, если я видел такое отношение, я моментально убирал этого человека из квадрата. Сам я часто играл нейтрального и поэтому хорошо видел, кто как работает.

Этот квадрат позволял тренировать все необходимые качества, ведь работа велась в лимите времени и пространства. Там были щели, в которые одни футболисты должны были открываться, а другие – отдавать. И если ты правильно сделал открывание, ты обязан был получить передачу от партнера. Хозяин мяча – не тот, кто им владеет, а тот, кто открывается. Это было главное правило в «Спартаке» – и когда я сам играл у Бескова, и когда стал тренировать. Чем велик Гаврилов? Тем, что он этому правилу всегда следовал. Не он хозяин мяча. «Открывайтесь – я отдам».

Из воспоминаний Дмитрия Аленичева:

– Меня поражало, как здорово сам Романцев смотрелся на поле, когда играл вместе с нами в квадрат. Для тренера очень важно самому участвовать в тренировочном процессе – находиться не в стороне от процесса, а внутри него. Мы едва ли не каждый день играли в квадрат четыре на четыре. Именно он позволил отработать то взаимодействие, которое было у нас в то время. Романцев играл нейтрального. При любой небрежности он мог остановить упражнение, напихать нам, иногда подсказать спокойным тоном. То, как он доносил до нас свои мысли, меня очень впечатляло.

С техникой я дружил с детства, но в «Спартаке» все равно ощутимо прибавил и в этом компоненте. Но самое главное, я стал гораздо глубже понимать футбол. Когда у тебя в партнерах такие футболисты, как Титов, Тихонов, Кечинов, Цымбаларь, Онопко, ты ежедневно растешь. Играя в другой команде, я однозначно не добился бы такого прогресса, какой у меня случился в «Спартаке» до отъезда.

Из воспоминаний Андрея Тихонова:

– У нас была не команда – командища! Если ты несколько лет одним составом тренируешься на запредельной мотивации и уровне, конечно, результат придет.

* * *

В квадрат «четыре на четыре» я внес дополнения – по сравнению с тем, что было у Бескова. Иногда футболисты, которые в нем участвовали, при потере давали себе передышку. Все-таки они только что совершали рывки, открывания – и после этого хотелось перевести дух. Для этого случая я придумал мотивирующую штуку: начал считать касания мяча четверки, которая им владеет. Если ее игроки делали десять касаний, при потере мяча он все равно оставался у них – только отсчет начинался сначала. Таким образом, без мяча вторая четверка могла находиться вплоть до конца упражнения. Чтобы этого не происходило, в отбор надо было идти без передышки – сразу после того, как ты потеряешь мяч. Отнимающим было тяжелей, но зато как они включались, когда близка была эта самая десятая передача! В подкаты летели так, что земля под ногами горела! Друг друга не жалели. Таким образом я развивал в игроках навыки отбора мяча.

Упражнение обычно длилось максимум 5 минут, а чаще меньше – потому что выдержать дольше на постоянных рывках невероятно тяжело.

В этом квадрате ребята любили играть через нейтрального. Получали мяч от него и тут же возвращали. Это упрощало им задачу. Я четко обозначил условие: если нейтральный отдает вам мяч – моментально возвращать ему вы не имеете права, только игроку из своей четверки. Это заставляло футболистов трудиться с еще большим напряжением. В момент, когда нейтральный отдавал им мяч, они должны были видеть спиной, как им распоряжаться дальше.

Еще одна установка, которую я постоянно внушал ребятам: ближний игрок рядом, ему вы всегда сможете отдать передачу – сначала найдите взглядом дальнего. Потом первого за ним и так далее. Это было обязательным условием и помогало тренировать вариативность принятия решения в оперативном режиме.

Если в игровой ситуации есть свободный игрок впереди, а футболист отдавал пас поперек поля, это опять же значило, что он не выполняет мои требования. Я всегда просил играть по возможности вперед. Все эти моменты я и разжевывал ребятам на тренировках. Останавливал занятия, показывал, рассказывал. Объяснял: чем меньше касаний ты затратишь на то, чтобы доставить мяч к чужим воротам, тем больше шансов у тебя забить.

Если футболисты ошибались в каких-то элементах, я часто останавливал занятие и просил переделать упражнение. Неправильные действия тоже тренируются. Если тренер не остановит футболиста и не скажет ему, как делать правильно, этот навык у него закрепится.

У меня есть приятель – пианист Денис Мацуев. Недавно я спросил у него: «А что такое абсолютный слух? Можно ли его развить?» И он, к неожиданности для меня, ответил: «Можно». Так и в футболе можно привить любые качества. Главное – чтобы у футболиста было желание учиться.

Из воспоминаний Виктора Онопко:

– Мы тяжело привыкали к квадратам, но через какое-то время – примерно полгода спустя – у нас уже невозможно было отобрать мяч. Как у «Барселоны» в ее лучшие годы. Когда в сборную приезжали футболисты из разных клубов и стран, они не понимали, как нас, спартаковцев, можно лишить мяча. В квадратах против нас они были бессильны – не знали, куда бежать. Может, я скажу высокопарно, но да – Романцев научил нас играть в футбол.

* * *

Интенсивность у меня на всех тренировках была приличная. А время занятий при этом я сокращал.

Часто по ходу тренировок я менял упражнения. Как-то общался с известным немецким тренером Отто Рехагелем, и он сказал, что тоже часто так делает. «Смотрю, не идет тренировка, – говорил он. – Тогда я беру и меняю запланированный порядок, импровизирую».

Порой, если чувствовал, что игроки устали, предлагал им двусторонку без правил. Это снимало накопившийся стресс: ребята могли пихать друг друга, забивать голы руками – и таким образом веселились. Иногда давал регбийный мяч – он был в арсенале в Тарасовке. Такой «футбол» тоже поднимал ребятам настроение. На базе были и другие мячи: гандбольный, теннисные.

В «Спартаке» у нас почти все упражнения были с мячом. Много было элементарных. Кому-то они даже могут показаться смешными. Представляете, игроки уровня сборной стоят друг напротив друга и в течение 20 минут перекатывают мяч друг другу. И так едва ли не каждый день. Я и в сборной такое практиковал, потому что понимал – навыки теряются. Константин Иванович не раз приводил нам цитату великого пианиста Антона Рубинштейна: «Если я день не поиграл – сам чувствую. Два не поиграл – чувствует жена. Три – почувствуют обычные слушатели». В футболе все то же самое. Навыки надо поддерживать. Не отрабатывал ты передачи неделю – потом в игре отдаешь пас, а он ни с того ни с сего у тебя корявый.

Я постоянно записывал себе в тетрадку, когда и какие упражнения мы делали, потом анализировал эту информацию. Смотрел записи: так, простые передачи на месте – делали четыре дня назад, пора снова дать. А ребят научился чувствовать настолько хорошо, что по звуку удара мог определить, кто из них бьет по мячу.

Играю, допустим, в квадрате. За спиной игроки стучат по воротам. И тут я говорю громко:

– Цыля, опять шлепаешь? Опять опорную недоставил?

– Олег Иванович, как вы видите? Вы же в квадрате!

– Я тебя по звуку чувствую, шельмец!

Регулярно отрабатывали пасы на бегу. Суть простая: вы бежите в паре, и партнер обязан передать тебе мяч точно в ногу, шаг в шаг. Бежать требовалось в одном темпе. Чуть-чуть затормозили – все, свисточек, возвращайтесь назад! Я объяснял: видишь, у тебя передача пошла медленней, поэтому партнер вынужден был сбавить ход. Свистел я и в том случае, если один игрок вынужден был резко ускориться, чтобы догнать мяч. В обязательном порядке! Плохие навыки тоже закрепляются, как и хорошие. А я хотел, чтобы пасы у ребят были точными вплоть до сантиметра!

Эти упражнения очень помогали. И я их давал если не каждый день, то уж через день – точно!

Показывал и на своем примере. Короткие и средние передачи я делал лучше многих в команде. Если не сказать – большинства. А вот длинные мне не удавались и в бытность игроком. Поэтому, если требовался конкретный пример, я всегда звал футболистов, у которых они получались. «Ну-ка, Юра Никифоров, иди сюда – покажи, как надо сделать! Посмотрите, ребята, как у него носок оттянут, какой замах».

Я не скрывал, что длинные – не мой конек. В этом плане я с футболистами всегда был честен. «Да, ребят, не могу. Зато короткие – смотрите». Куда опорную ногу поставить, как коленом накрыть, как голеностоп направить – все это я мог показать на себе. И, могу похвастаться, получалось всегда прилично.

* * *

Я никогда не понимал фразы: «Тренер должен убить в себе игрока». Помню, как Старостина клевали вопросами: почему он все-таки выбрал Романцева главным тренером «Спартака» – при том, что было множество других вариантов? А Николай Петрович ответил: «Я смотрел тренировки Романцева. И он умеет не только рассказать, но и показать». Что, Зидан, став тренером, убил в себе игрока? Или Круифф, царствие ему небесное? Нет, сохранили – и благодаря этому могли проецировать свое понимание игры на футболистов, которыми они руководили. Это, наоборот, здорово, если тренер остался игроком.

Из воспоминаний Александра Хаджи:

– Как-то я подготовил для тренировки две сетки мячей. Пошел за жилетками. Возвращаюсь и вижу: Иваныч сам взял эти сетки и понес их на поле. Не игроки, а он, главный тренер. Это была середина 1990-х, уже Титов в команде играл. То есть Романцев не чурался даже таких вещей.

Из воспоминаний Валерия Карпина:

– В чем я прежде всего прибавил при Романцеве? Наверное, в понимании футбола с точки зрения атакующих действий. Как открываться, куда открываться, под какую ногу желательно отдавать мяч – всем этим вещам я учился на советах Олега Ивановича. В обороне все было проще. Четыре защитника, один из которых – последний, чистильщик. Раньше не существовало такого обилия схем, как сейчас. Даже разговоров таких не было – мол, сегодня мы играем 4-2-3-1. Все было стандартно.

Из воспоминаний Виктора Онопко:

– Критиковал Романцев нас чаще всего за неудобный пас партнеру – допустим, выше пояса – или неправильное открывание. Он просил, чтобы и то и другое делалось со смыслом. Мы должны были думать вместе. Если кто-то не выкладывался в квадратах – Иваныч давал в наказание максималку. Мол, не хотите как следует работать с мячом – побегайте без мяча. Правда, в последние пару лет моего пребывания в «Спартаке» ее почти не было.

* * *

Максималка была, конечно, самым суровым наказанием для команды. Все привыкли ею пугать. Но я часто давал ребятам максималку не как наказание, а как элемент подготовки. Чувствовал, что они поплыли, проиграли сопернику в физическом отношении, тогда решал – надо включиться.

У максималки такое название, потому что ее главная задача – проверить максимальные возможности организма. Выдержишь – значит, ты в порядке. По ней все было видно: кто готов так себе, кто хорошо, а кто настолько замечательно, что я сознательно сдерживал его, ставил его нейтральным в больших квадратах. Если видел, что человек не отстает, но бежит на жилах, через «не могу», понимал – этого, наоборот, надо подтянуть. Там есть такой период – после нескольких пробежек, когда можешь начать «задыхаться». Когда ребята готовы, все упражнения пролетают, как песня.

Бесков – если видел, что упражнения кем-то делаются ненадлежащим образом, – останавливал тренировку и начинал отчитывать конкретного футболиста. Я пошел дальше. Если видел, что кто-то халтурит во время максималки, останавливал ее и говорил:

– Ребята, стоп. У нас одна команда. Ледяхов ваш игрок? Ваш. Он плохо выполнил упражнение. Значит, отвечать должна вся команда. Упражнение не засчитывается, бежим снова.

Иногда одно и то же упражнение ребята выполняли по 3–4 раза. Злились, конечно. И высказывали друг другу. Проштрафившийся парень видел на себе косые взгляды партнеров. Но при этом понимал: больше команду подводить не надо. И в следующий раз все без исключения бежали в полную силу. Каждый думал: не дай бог из-за меня опять придется переделывать.

Я им часто приводил пример:

– Если бы вы были боксерами и тренировались плохо – это была бы ваша личная ответственность. Вышли на ринг – вам набили морду. А мы команда. Ты плохо тренировался, из-за тебя проиграли. Считай, что морду набили всей команде.

Из воспоминаний Андрея Тихонова:

– На тренировках «Спартака» из нас выжимали все соки. Но это было правильно. Из-за этого мы в конце концов и стали футболистами – с нас требовали каждый день работать на максимуме. Не было ни одной тренировки, на которой бы нам сказали: «Ребята, делайте что хотите». У всей команды была запредельная самоотдача. Но при этом никто никого намеренно не бил: мы даже тренировались без щитков. Подлости не было, хотя искры летели. И этой отдаче позавидовали бы нынешние ребята, которые тренируются в щитках.