Текст книги "Преподобный Венедикт Нурсийский. Свет Темных веков"

12. Библиотека, школа и скрипторий

«Правила монашеские» свидетельствуют о глубочайших познаниях прп. Венедикта текстов Священного Писания и трудов современных или предшествующих ему величайших подвижников: свт. Василия Великого, блж. Августина Иппонского, прп. Иоанна Кассиана Римлянина, прп. Пахомия Великого. Начитанность отвергшего в свое время учебу подвижника вызывает восхищение.

Понятие «размышления», которое мы встретили в Уставе, тоже несет в себе, как мы уже видели, отдельный смысл. Чтение Божественного (iectio divina) и молитвенное размышление или медитация (meditari aut legere) над прочитанным текстом является, по Уставу, одним из главных занятий монаха.

Исходя из этого, можно сделать вывод, что в распоряжении монастыря имелись книги: списки Евангелий, Псалтири и Священного Писания на латинском языке, подаренные благотворителями, купленные на пожертвования и переписанные самими монахами. Это было огромное сокровище. Следовательно, обучению монахов чтению и письму уделялось пристальное внимание, дабы каждый из братьев мог размышлять над боговдохновенными строками и уметь переписывать их. Аббат и келарь записывали, что они выдавали и принимали, письменные документы хранились в архивах (Леклерк Ж., 2015). Монахи должны были испрашивать разрешения писать друг другу письма; они не могли иметь у себя предметы для письма без разрешения, каждый из них получал специальный набор для письма.

Предполагалось, что хотя бы некоторые из них умеют изготавливать книги, то есть переписывать, оформлять, переплетать. Что касается предназначения книг, то поэтому поводу неточность Устава нетрудно восполнить сведениями, которые можно найти в других уставах этой эпохи. Книги создавались в первую очередь для нужд самого монастыря, во вторую – копировались на продажу.

Скрипторий. Средневековая миниатюра

В этой сфере очень быстро начались разделение труда и специализация: одни изготовляли пергамент, другие карандашом проводили на нем линии, третьи шлифовали кожу; затем наступал черед собственно писцов, корректоров, миниатюристов, переплетчиков. В одном тексте даже упоминается монах, который был обязан следить за правильностью пунктуации! В Эйнсхеме переплетением книг и полировкой кожи занимались новиции, и все эти работы совершались бесшумно, ибо скрипторий был одним из самых тихих мест в монастыре.

Скрипторий

Переписывание (scribere) рукописей до сих пор предстает в массовом сознании наиболее типичной повседневной работой монахов. Деятельность монахов, как мы уже видели, вовсе не ограничивалась именно этим родом занятий, но все же надо признать, что переписывание всегда имело для монахов большое значение, потому-то оно и стало в основном уделом монашества.

Скрипторий (scriptorium) – помещение, где монахи переписывали манускрипты. Для этого места предусмотрен специальный ритуал освящения.

В день монах переписывал три, пять, шесть листов форматом «in quarto» (в четверть). Для переписывания Библии требовался год. За всю свою жизнь переписчик успевал завершить до 40 трудов. Упоминают одного монаха-картезианца, переписавшего 50 книг.

Какими орудиями труда располагал переписчик? Например, у картезианцев, кроме «кафедры для письма» и скриптория, то есть мебели, на которой монах занимался перепиской (говоря точнее, это конторка или стол, а не общая мастерская для переписки, как в других орденах), имелись pennae – гусиные и лебединые перья; мел и пемза (pumices) – шлифовальный материал; два рога (cornua) – чернильницы для красных (rubrica) и черных чернил; скальпель для разрезания кожи; бритва, чтобы скоблить шероховатости и разрезать страницы; игла (punctorium), чтобы размечать пергамент, прежде чем провести на нем линии, «выделяя киноварью», как говорится в тексте XIV века; шило (subula), – протыкать дырочки в страницах, чтобы сшить их в общий том маленькими кожаными ремешками; отвес, чтобы лучше выверять вертикальные линии; дощечка с линейкой, чтобы шлифовать пергамент, пробивать в нем отверстия и линовать его; покрытые воском дощечки, служившие черновиками или записными книжками; стило (graphium) – писать на воске. В других картезианских текстах XIV века упоминаются «перья разные для письма», инструменты для заточки этих перьев, пропорциональный циркуль, «камень, на котором разводят краски», «металл для полирования», стамески, кожи из Кордовы и крашеные шкуры, медные «застежки», руанские гвозди и сусальное золото… Мошке отмечает наличие «большого скриптория (т. е. конторки) с перьями различной зачинки для выведения (и исправления) прописных и строчных букв» даже в помещении самой церкви.

Пергамент делался из шкур «недоношенных телят, козлят и ягнят», то есть из шкур мертворожденных животных и иногда из шкур оленя или свиньи. За разрезанием и шлифовкой пергамента, а также за считкой и корректурой манускриптов и их переплетением был обязан следить главный певчий. Но подготовка шкур заключала в себе столько сложностей и требовала таких забот, что вскоре это дело доверили специалистам, чаще всего мирянам. Иногда покупали уже готовую кожу. Пергамент был редкостью и стоил дорого, поэтому монахи очищали старые, уже использованные листы, подобно тому, что практиковалось еще в Древнем Риме (очищенный для повторного использования пергамент назывался палимпсестом). Монахов часто обвиняли в том, что они жертвовали античными шедеврами ради переписки богословских трудов, уже имевшихся в достаточном количестве экземпляров. Но анализ манускриптов показывает, что все то, что мы имеем сегодня из классической латинской литературы (произведения Тацита, Сенеки, Тита Ливия, Апулея и др.), дошло до нас благодаря монахам-переписчикам. Они использовали только рукописи в плохом состоянии или, точнее, те страницы, которые невозможно было разобрать, но никогда не приносили в жертву целую книгу (Иванов К., 1895).

Монах, переписывающий книги. Средневековая миниатюра

Прп. Венедикт имел в виду, что монахи должны быть обучены грамоте. Лишь некоторые из них, признанные неспособными к чтению и письму, освобождаются от занятий в школе, где их этому обучали. Стало быть, при монастыре была и школа. Ведь в VI веке трудно было надеяться, что все поступающие в монастырь знают грамоту.

Прп. Венедикт велит «прочитывать» послушнику устав (Устав, 58), как бы предполагая, что тот не может сделать это сам, если прежде не научится грамоте.

Неизвестный художник. «Святой Иероним трудится в скриптории»

Впрочем, можно допустить, что слово «чтение» может означать здесь и разъяснение устава с его комментариями и дополнениями для новичка. В Уставе говорится о том, что послушника учат читать в период новициата, но поскольку, как мы видели, некоторых детей отдавали в монастырь, чтобы они стали монахами и остались жить в обители, то им предстояло научиться грамматике там. Стало быть, были нужны школа и книги. Отсюда можно сделать вывод, что монастырское собрание книг – библиотека – должна была содержать, кроме Священного Писания и сочинений отцов, и элементарные труды по грамматике: Доната,

Квинтилиана и произведения классических авторов. Таблички и стилусы, о которых идет речь в 55 главе Устава, были принадлежностями не только скриптория, но и школы.

До нашего времени сохранилась молитва, читавшаяся пред началом учения. «Дай рабу сему, – говорится в ней, – пригодный к учению разум, чтобы он преуспевал и во внешних науках (т. е. светских – Ред.), и удостоился бы приобрести способность к пониманию вечной науки (богословия – Ред.)».

В элементарный курс обучения в Средние века входили: Псалтирь (т. е. чтение латинской Псалтири), письмо, церковное пение, церковное счисление и элементарный курс грамматики. Для обучения чтению пользовались маленькими дощечками или листочками, на которых располагались буквы азбуки в алфавитном порядке. Очень может быть, что на них, кроме букв, изображались еще и слоги, и слова, удобные для первоначального чтения. Таким образом, начинали с букваря. Когда учащиеся показывали уже достаточные успехи, от латинского букваря переходили к Псалтири, написанной крупными буквами. При этом стремились добиться того, чтобы ученики читали без малейших ошибок. «Правило жизни монашеской» предписывает за ошибки при чтении бить учеников. Это было, в сущности, бессмысленное упражнение в чтении, так как латинский язык еще не был доступен пониманию начинающих учение детей. Были люди, которые выносили из школы только одно уменье читать по-латыни, без всякого понимания смысла прочитанного.

Монах работает в библиотеке. Средневековая гравюра

В элементарное обучение входило также и письмо. Сперва учились писать грифелем на покрытых воском дощечках. Учитель писал букву на дощечке, а ученик, копируя ее, исписывал дощечку до конца. Непривычным учитель оказывал особую услугу: сложив надлежащим образом пальцы ученика, он сам водил его рукой. От дощечки переходили к пергаменту, на котором писали пером и чернилами. Вообще, обращали большое внимание на то, как ученик держит свое перо. За дурное письмо, как и за дурное чтение, провинившегося постигало телесное наказание. В то же время мальчиков учили церковному пению. В ту пору, которой посвящен наш очерк, учили пению по невматической методе. Невмами назывались особые нотные знаки, ставившиеся над слогами и показывавшие повышение и понижение голоса. При этом они не могли показывать ни абсолютной высоты звука, ни интервалов[22]22
  Невмы – то же самое, что наши древнерусские крюковые ноты (крюковая нотация).


[Закрыть]. Линейная нотная система распространилась позднее (Иванов К., 1895).

Монах учит детей в монастырской школе. Средневековая миниатюра

Научив читать и писать по-латыни, приступали к элементарному курсу грамматики: приучали различать части речи, склонять и спрягать их. При этом старались, чтобы ученики вели обыденные разговоры на латинском языке. В иных школах даже запрещали говорить на другом языке, кроме латинского.

Когда ученики приобретали некоторый навык в латинском языке, их заставляли заучивать псалмы. Кроме того, считалось необходимым даже маленькому ученику знать молитву Господню и Символ веры.

13. Обвинительный капитул

По своей сути Обвинительный капитул, или общее собрание братии монастыря во главе с аббатом, приором и старцами представлял для предстающего пред ним монаха как бы прообраз частного, а потом и Страшного Суда.

Публичное покаяние, принятое в среде первых христиан I–II веков от Р.Х. имело то же самое значение – человек был обличаем и судим своей совестью и добровольно брал на себя публичное исповедование своих грехов. После реформ императора Константина с резким увеличением христиан и расширением приходов опыт публичного покаяния уходит из жизни мирян, обретая при этом новую жизнь в монастырях.

Как правило, причинами для публичного обличения перед всей братией на обвинительном капитуле становилось нежелание брата оставить то или иное греховное поведение, упорство в нарушении Устава и пренебрежение увещеванием наедине старцами, приором или аббатом. Если кого-то из монахов замечали в совершении чего-то недостойного, нарушении дисциплины, оскорблении других братьев, ропота, пренебрежения

А. Маньяско. Молитва кающихся монахов

послушанием и пр., то устав рекомендовал вначале один-два раза увещевать наедине. Если же это не помогало, то лишь после этого брат представал на обвинительном капитуле, где его еще раз, уже перед всеми, обличали в этом проступке. Если же дисциплинарные меры, возложенные на брата, не приносили плода, и провинившийся не исправлялся, то его могли подвергнуть физической и моральной изоляциии – с ним было запрещено общаться, его могли переселить в специальную келью, не допускать к общей трапезе. Если и это не помогало, то такого закоренелого грешника могли попросту высечь розгами (Устав, 23).

Как правило, обвинительный капитул собирался в определенное время, но иногда чрезвычайное происшествие могло вызвать внеочередное собрание.

В специальном помещении, так и называемом «капитулом» или «залом собраний», в присутствии всей братии провинившиеся монахи, дождавшись своей очереди, должны были публично признать свою вину в содеянных грехах и нарушениях устава и принести покаяние.

Среди людей, чья жизнь тщательно регламентирована, где каждый предъявляет к себе максимальные требования, вменяя себе в вину любую мелочь, не прощая себе ничего, прегрешений оказывается множество. Если же у человека слабые нервы, он может впасть в состояние, называемое «болезненной нерешительностью», – такого монаха парализуют боязнь совершить ошибку и мысли о том, что он поступает неверно.

В остальном же припоминание ваших грехов, по словам блж. Августина, «в духе милосердия и любви к людям и ненависти к греху» становилось обязанностью других монахов. Само по себе delatio – «обвинение» еще не приобрело того уничижительного смысла, какой появится впоследствии, оно являлось обязательным, и само вынесение обвинения должно было оживить память остальных. С другой стороны, специальный монах занимался тем, что записывал упущения и прегрешения братии, чтобы потом объявить о них на капитуле.

Сборники обычаев описывают церемонию оглашения прегрешений и указывают ее место и время. К примеру, после чтения отрывка из устава, аббат произносил: «Если кому-то есть, что сказать, пусть говорит». Из рядов братии выходил монах и падал ниц. Аббат спрашивал: «По какой причине?» Виновный вставал и отвечал: «По причине моего прегрешения, дом[23]23
  Форма обращения к лицу духовного звания.


[Закрыть] аббат». Далее следовало изложение обстоятельств, при которых был совершен проступок. Наказание должен был определить старший, в обязанности которого входило и публичное увещевание провинившегося (Мулен Л., 2002).

Можно предположить, что публичное покаяния на Обвинительном капитуле перед лицом всей братии, могло иметь цели вызвать сострадание братии к согрешившему, мотивировать каждого из присутствующих укрепить собственную дисциплину, сплотить монахов разделением ответственности и переживаемыми чувствами.

Что-то подобное может испытать наш современник, пережив встречи на групповой терапии, куда он приходит за помощью в борьбе со своими проблемами, за поддержкой группы и за научением новому поведению. Публичное покаяние помогало отпавшему через грех от монашеского общества человеку снова почувствовать себя частью целого, избавиться от чувства вины и ненависти к себе через перенесение дисциплинарной меры – епитимьи, осознать произошедшие в нем изменения и получить новые возможности вести себя по-другому, то есть измениться.

Необходимо отметить, что на капитуле рассматривались лишь «грехи действием», а о греховных помыслах, таящихся в сердце, сообщают на исповеди своему старцу – старшему и более опытному монаху, в чье послушание входило принимать исповедь братии (Устав, 46).

14. Покаяние и дисциплина

Преподобный Венедикт со всей определенностью утверждал, что епитимия (дисциплинарное воздействие) должна быть соизмеряема с виной, и ставил определение этой соразмерности в зависимость от суда настоятеля. При этом в ряде глав устава (Устав, 23–30, 43–46) он давал строгие указания о мерах воздействия в самых распространенных случаях.

Провинившиеся иноки наказываются по Уставу прп. Венедикта в зависимости от тяжести проступка. Bсе наказания, детально ранжированные, постепенно усиливаются по мере усугубления вины. Мы видим градацию от словесного внушения наедине до телесных наказаний (бичевание и удары палками) и ограничения свободы; меру воздействия, как правило, определял аббат при собрании капитула.

Самолюбивый и своевольный инок, не желающий исполнять правила в точности, прежде всего, дважды подвергался выговору наедине, а затем на монашеском собрании. Если и третий выговор не помогал, то провинившийся брат или наказывался ударами палок или розг, или вовсе изгонялся из монастыря.

Незначительные проступки, среди которых наиболее распространенными оказывались опоздания на общую молитву, послушание или в трапезную, сон во время богослужения, наказывались лишением права участвовать в общей трапезе, не имел права петь псалмы или антифоны вместе с братией в церкви; более серьезные, такие как попытки вынести еду из трапезной, тайноядение, ссоры и препирательства с братией, небрежное обращение с орудиями труда, – лишением права участвовать к тому же и в общей молитве. Также подвергались наказанию те, кто во время работ в поварне, в келарне, в пекарне, в саду или еще где-нибудь испортят инструмент, потеряют что-либо или другое что сделают и утаят свой проступок, не признавшись тотчас же в этом перед настоятелем или братией. За утаенные грехи, обличенные кем-то другим, монах подвергался более суровому наказанию, как если бы он немедленно исповедовался в своей оплошности (Устав, 46).

Покаяние

Любые наказания, вне зависимости от степени вины, имели строго ограниченные по времени сроки.

Исключение из хода общинной жизни влияло на провинившегося тем сильнее, что в течение этого времени инок подвергался определенной социальной депривации – с ним запрещено было разговаривать или поддерживать какие-либо контакты. Тот, кто нарушал эти правила и вступал в общение с виновным, сам подвергался такому же наказанию.

Лишенный права участвовать в общей молитве должен был во время последней ложиться у порога церкви, ничего не говоря, так, чтобы все выходящие переступали через него, а когда братья будут выходить из храма, не поднимая головы припадать к их ногам. (Устав, 44). Так он должен был делать до тех пор, пока аббат не рассудит, что он уже достаточно искупил свою вину.

Но не следует представлять себе, что провинившийся только наказывался. Само наказание, конечно, должно было оказывать на него известное действие, но прп. Венедикт постановил, чтобы к наказуемому посылались старые иноки и старались уговорить его, объяснить ему вину, спасти его от окончательнаго падения. Если ни прежние наказания, ни тайные увещевания старцев не действовали на него, только тогда прибегали к наказаню палками или розгами (Устав, 28). Если же брат и после этого не исправлялся в своей вине или в гордости начинал защищать свое поведение, то аббату следовало поступить с ним, как мудрому врачу и еще раз побеседовать с ним. Если и это не помогало, то прибегали к общей братской молитве во время богослужения об исправлении и спасении немощного брата. Если и это средство оказывалось бессильно, то неисправимого грешника изгоняли из обители, дабы одна больная овца не заразила всего стада (1 Кор. 5:13). Но, предписывая самые строгие взыскания, прп. Венедикт не переставал быть милосердным. Его правило дозволяло исключенному иноку опять вернуться в монастырь под условием полного раскаяния. Такое возвращение могло повторяться три раза, после чего, в случае неисправимости, монах изгонялся из святой обители навсегда (Иванов К., 1895).

Во всех этих случаях от провинившегося ждали внутреннего сожаления о соделанных грехах – раскаяния и покаяния – решимости оставить греховное поведение и перемениться в чувствах и мыслях.

Дисциплинарные меры и внешние воздействия служат для того, чтобы сделать видимыми те невидимые процессы, которые происходят в душе человека, «синхронизировать» внутреннюю и внешнюю реальность, вернуть человеку утраченную в греховном проступке целостность мыслей, чувств, речей и действий.

Важно также отметить, что греческим словом «епитимия» (наказание) переведено латинское «дисциплина», которое первоначально обозначало изучаемый предмет, потом сами средства обучения этому предмету – методики и инструментарий, а впоследствии и правила, которым должна следовать группа, участвующая в изучении этого самого предмета.

Покаяние. Икона

По самомý факту проступок влечет за собой меры, направленные на его исправление: и в Восточной. и в Западной Церквях епитимия и дисциплина всегда означали те необходимые воздействия, которые направлены на прекращение опасной или душевредной деятельности какого-либо брата и на то, чтобы сам человек осознал эту душевредность для самого себя. Именно поэтому, прежде, чем подвергнуть брата публичному наказанию, с ним проводят беседу, в которой старцы – монахи, заслужившие духовный авторитет, или сам настоятель увещевают его, пытаясь понять причины поступка и разъяснить всю духовную тяжесть его последствий.

«Прежние грехи все очищены благодатию и человеколюбием распятого Христа; но те, которые сделаны после крещения, многого требуют труда для изглаждения их, они требуют слез наших и исповеди, милостыни, молитв и всех родов благочестия. Так и после крещения заглаждаются грехи, но с великим трудом и усилием», – учит свт. Иоанн Златоуст (Иоанн Златоуст, 36-е слово о покаянии), определяя этими словами суть покаяния делом – епитимии, традиционно включающей в себя дела аскезы: увеличение молитвенного правила, поклоны, воздержание от пищи (пост) и в тяжелых случаях – отлучение от причастия. Многие века это понятие было единым для Западной и Восточной Церквей, как единой была и монашеская практика преодоления своей греховной природы.

Таким образом, в «Правилах» прп. Венедикта мы не встретимся с понятиями вины и ее искупления посредством каких-либо практик (флагелляция, принудительная изоляция и пр.), в чем так часто любят упрекать монашество историки и бытописатели. Все эти явления возникли значительно позже, когда идеалы монашеской жизни были искажены умственными спекуляциями, злоупотреблением властью и корыстными выгодами, и никакого отношения к Уставу преподобного Венедикта не имеют.

Подобные практики, столь любимые массовой культурой, в корне противоречат самому духу добровольного следования Христу и принятия на себя монашеских обетов. Злоупотребления всегда есть там, где есть человек со своей поврежденной грехом природой, посему не стоит переносить последствия действий свободной воли человека на те институты и организации, в которых человек состоит и действует.

В целом, если мы окинем взглядом панораму нравственно-этической жизни тех времен, то бесспорным окажется тот факт, что монах стоит куда выше рядового человека раннего Средневековья. Именно в монастырях возникает та самая дисциплина, которая учит человека осознавать свои внутренние мотивы и побуждает оценивать свое поведение с точки зрения высоких евангельских норм. Давление группы тоже нельзя сбрасывать со счетов: то, что человек может совершить в одиночку, зачастую становиться для него невозможным в окружении тех, кто декларирует неприемлимость подобного поведения. Чувствуя плечо и внимание брата почти невозможно совершить отступничество от взятых на себя обязательств, отвергнуть то, что привык делать.

Прп. Венедикт, настаивая на монашеском общежитии и тесной совместной деятельности, гениально прозрел эти особенности человеческой психики и характера и сумел обернуть их на благо тех, кто искренне желал возвыситься над собственной греховной природой и преобразить ее путем аскезы.

Конечно, и тогда, как и сегодня, были среди монашествующих и «рабы, и наемники, и сыны», – одни трудились из страха перед загробным воздаянием, другие – в надежде на райские обители, третьи же, как истинные сыновья, жаждали любви Божией и наследия Отца Небесного.

Покаяние. Фреска. Болгария