Текст книги "Под крылом судьбы"

Тот вечер я провела дома. Головная боль, мучавшая меня после встречи с Олегом, постепенно успокаивалась благодаря сыну. Его возня на ковре, боевые действия против какого-то фантастического монстра завершились наконец полной и безоговорочной победой Павла, после чего он миролюбиво устроился на моих коленях.

– Ма, а кто такие лесбиянки?

Я постепенно стала привыкать к его необычным вопросам, но этот поставил в тупик.

– Сынок, где ты услышал это слово?

– По телику.

Педагоги учат не уходить от прямых вопросов детей, а давать исчерпывающие ответы, естественно, щадя при этом их психику. Ну что ж, попробую.

– Лесбиянки – это две женщины, которые дружат, вместе гуляют, держа друг друга за ручки. Иногда они даже живут вместе.

– Как мы?

– Нет, конечно. У нас по-другому.

– А они целуются?

– Наверное.

– А ты с папой никогда не целуешься. Только со мной, – при этих словах он призадумался, – значит, меня ты любишь больше, чем папу.

– Тебя я люблю больше всех на свете!

Павлик не обратил внимания на мой нежный порыв. Весь в отца.

– Сегодня я видел лесбиянок, целый автобус.

– Где ты мог их видеть? – изумилась я.

– Мы с няней гуляли, а к магазину подъехал автобус с иностранными бабушками. Они держали друг друга за ручки!

ОЛЕГ. Порода

Однозначно и твердо заявляю: я полностью и безоговорочно поддерживаю власть. Я серьезно говорю. Рыночный механизм выстроен, четко обозначены правила игры. Имеется реальная возможность работать и зарабатывать. Социальные проблемы будут решаться по мере развития экономики. Но при одном условии: правила не нарушать! Законы, наверное, нарушать можно, иногда. Почему я так говорю, а потому что законы часто пишутся не по принципу экономической целесообразности, не исходя из имеющихся реалий, без учета нашего менталитета. Очень часто наш парламент вынужден принимать законы, подчиняясь давлению международной общественности: права человека, демократия, свобода слова. Поймите, я не против этих основополагающих краеугольных камней, но эти камни, иной раз, для нас как булыжники, некоторые из них неподъемные. Только не думайте, пожалуйста, что я коммунист, элдэпээровец какой-нибудь. Совсем нет. Но вот получили избирательные права, огромные деньги тратятся на выборы депутатов. И что? Вы получили то, что хотели? Страной стали управлять? Это Владимир Ильич всех взбаламутил, разрешив кухарке порулить. Может, все-таки отправить ее на кухню, ужин готовить.

Но правила – не нарушать!

Только, пожалуйста, не передавайте эти слова моему отцу. Он за «коммуняку» навсегда обидится!

Очень известный предприниматель, общаясь со мной, рассуждал примерно так же.

– Понимаешь, Олег, по большому счету у всех у нас рыльце в пушку. Без исключения! Если бы было исключение, то либо не было бы нас, либо не было бы этого исключения. Период приватизации завершен, кому че, кому ни че, а кому… сам знаешь че! Пора подвести черту и строить цивилизованные правила игры. В противном случае, бесконечный процесс передела собственности погубит страну. И самое важное, условия для этого есть. Предпринимателю, прежде чем сделать какой-либо шаг, надо договариваться и с властями, и с бандитами, при том, что гарантии спокойствия все равно нет. Но работать все равно можно, даже при таких условиях. Важно знать, с кем договориться, и проблемы решены. Но если они, – последовал указующий взгляд в потолок, – будут сами нарушать правила, то тогда всем хана. И стране, и экономике, и социальным программам. Мы поддержим их при условии неприкосновенности нашего. И никак иначе! Другими словами, властям должно быть выгодно не нарушать объявленные ими же самими правила игры.

Вам все понятно в его рассуждениях? Не совсем, да? Есть законы, их надо уважать и, по возможности, не нарушать. Но кроме них есть механизмы распределения власти, ресурсов, влияния, то есть то, что не регулируется законами, некие неписаные правила игры. Вот о них он и говорит. Не нами придумано, и не нам нарушать.

Вот поэтому я и рискнул. Они выставили банк на продажу, объявили открытый и честный конкурс, я их за язык не тянул. Могли бы провести закрытый конкурс, или там ваучерную приватизацию. Не захотели. В таком случае извольте потесниться! Первого партнера в создаваемый консорциум «Новые инвесторы» я приобрел. Однако мою уверенность поколебал известный в стране банкир. Он отказался, объясняя свой отказ примерно так:

– Да, Олег, я хотел бы купить банк и стал бы после объединения самым крупным в стране, но я не лезу в политику. Да, они заявили о прозрачных механизмах, прислали приглашение принять участие в торгах, но я даже на торги не пойду. Пойми, любое движение, влияющее хотя бы на один процент экономики, должно быть согласовано с Ноль Первым. Если он лично не дал согласия, то лучше даже не рыпаться.

Естественно, я не удержался от вопроса:

– Ты лично обсуждал это с Ноль Первым?

Банкир рассмеялся:

– Ты меня поражаешь, Олег. Затеваешь такое крупное дело и задаешь наивные вопросы. Конечно же нет. Для того и создана администрация президента. Есть десяток человек в стране, которые выполняют регулирующую функцию. Это первый помощник, непосредственно сам руководитель администрации и все его заместители, некоторые из министров и управляющий делами. Вот с ними все и утрясай.

– А ты уверен, что они передают твои слова президенту именно так, как этого хотелось бы тебе – без искажений? – поинтересовался я.

Его пыл слегка поугас. Он даже немножко съежился.

– Не знаю, если честно. Мне отвечают, что все в порядке. – Он сделал паузу, вероятно вспоминая свой последний разговор с кем-то из этой десятки.

Я не удержался и съязвил:

– Значит, подставить тебя могут в любой момент. Не так донесут или, еще хуже, обманут, ссылаясь на президента. И баста. Мой пример – тому доказательство.

Он весь скукожился, даже уменьшился в размерах. И проговорил, скорее себе, чем мне.

– Недавно я взял завод, шиферный. Кому он на фиг нужен, всеми доказано, что асбест, из которого делают шифер, вызывает рак. В Европе шифер не увидишь, даже в бывших соцстранах. Брата на этот посадил, младшего. Но все согласовал! – с волнением подчеркнул он. – Получил согласие, все как положено. А недавно на брата дело завели. Может быть, действительно подставили.

Банкир с надеждой посмотрел на меня, видимо желая услышать слова утешения. Но я утешать и жалеть никого не собирался. Кто бы меня пожалел!

– Дался тебе этот завод, если шифер никому не нужен.

Видимо, я задел его за живое, он оживился.

– Ну не скажи, брат. А Афган? По международным программам помощи там строится жилье. А китайцы? У них еще такого закона нет. Да и у нас в сельской местности шифер востребован. Я начал было поставлять его в Ирак, но там, понимаешь, санкции действуют. Лазейку-то я нашел, первая сделка прошла блестяще, а потом вдруг возбудили дело. Но я ведь все согласовал!

Стало интересно:

– Что же ты будешь делать?

Ответ был ошеломляющим:

– Школу решил построить, рядом с заводом.

– Школу? – Я не поверил своим ушам.

– Ну конечно, растрезвоню об этом во всех газетах, чтобы президент увидел, ну, внимание обратил. Может, похвалит еще. Тогда, глядишь, и душить перестанут. Я же последовательный сторонник президента, его продукт, так сказать.

В этом он не первый. Недавно по телевидению один крупный руководитель тоже назвал себя продуктом президента. Те еще фрукты!

Другим партнером стал не предприниматель, не чиновник и не банкир. Его статус вообще трудно определить – таких людей сейчас все больше и больше появляется. И называть его следовало не по имени, а просто – Султаном.

– Олег, по акциям в твоем холдинге я регулярно получал дивиденды, так что давай, не пугай меня, – гудел он в телефонную трубку. – Приезжай-ка сегодня ко мне, там и поговорим.

Полчаса я записывал адрес. Как его угораздило залезть в такую тмутаракань?

Однако выяснилось, что живет он совсем недалеко от центра города; проложил собственный мост через реку и оказался в индивидуальном раю.

– Понимаешь, не могу дышать смогом, – объяснял Султан. – А здесь у меня воздух чистый. Скажи водителю, чтобы попусту движок-то не заводил, не надо воздух портить. Да еще вот десяток гектаров земли – тоже мое. В двух шагах от города. Для души. Душа, понимаешь, простора просит!

Всю территорию окружал мрачный каменный забор с колючей проволокой, с прожекторами, с вышками для охранников. Ну, забором, скажем, нас не удивить.

– Прежде чем пройдем в дом, я хочу показать тебе кое-что. Гордость мою покажу! Понимаешь, Олег, у каждого уважаемого человека должна быть гордость.

Вообще-то я надеялся через час от него уехать, но, раз речь зашла о гордости, то придется уважить человека. Тем более что меня охватило любопытство: что за гордость такая, которую надо хранить отдельно.

Мы подошли к отдельному коттеджу, покрытому настоящей черепицей, украшенному резными фонарями и прочей европонтовой ерундой. Сначала я предположил, что это гостевой домик. Каково же было мое удивление, когда хозяин произнес:

– Курятник!

Я не мог скрыть своего восхищения. По куриному дворцу важно прохаживались петухи, такие же важные, как и их хозяин. Таких петухов я видел впервые – натуральные павлины в миниатюре.

– А теперь пройдем туда, – Султан указал на большое строение неподалеку. – Ты, я надеюсь, не торопишься. Приезжая ко мне, торопиться нельзя. Мой принцип – никогда не торопиться!

Я мысленно перенес на завтра все сегодняшние дела.

Строение оказалось конюшней, в которой стояли десять красавцев жеребцов и три не менее красивых кобылы. Дух захватывает! Особенно одна кобыла арабской породы! Мне б такую!

Только не надо сопоставлять! Это я о песне. Песня есть такая: «Ах, какая женщина, мне б такую!». Гимн мужской зависти. Увидел в ресторане красивую женщину и обзавидовался, рыдать готов. Более омерзительной и унизительной для мужчины песни я не слышал. Хочешь – добивайся, не можешь, или она тебя не хочет – забудь. Но рыдать от зависти?! Нонсенс.

А вот позавидовать такой красоте, естественно по-белому, не грешно. Тем более когда речь идет о лошади. Может быть, и грешно, но не настолько, как в этой песне поется. Мечтать, желать, восхищаться – это я понимаю. А вот завидовать… чушь какая-то!

– Это еще не все, – сказал Султан, довольный произведенным впечатлением. – Я тебе сейчас еще кое-что покажу.

С трудом отведя глаза от коней, я взглянул на Султана. Коренастый, коротконогий, с приглаженными, точнее, с прилизанными волосиками и маленькими глазками, он никак не походил на лихого всадника.

– Слушай, Султан, ты ездишь верхом? Получается? – невольно спросил я.

– А ты думал! – фыркнул Султан. – Только в последнее время не удается, все некогда. – Он почему-то отвел глаза.

Когда мы поднялись на второй этаж конюшни, моим глазам представилось и вовсе диковинное зрелище.

– Голубятня! Мечта детства! – пропел Султан, и мне показалось, что сейчас он лопнет от гордости. – Каждой твари, как говорится, по паре, а то и больше, сотен баксов.

Когда мы спустились и пошли к дому, Султан не выдержал:

– Ну как тебе мое хозяйство?

– Слов нет! – развел руками я.

– Это плохо. Слова надо уметь говорить. – Он сделал глубокомысленную паузу. – Где-то, кому-то и когда-то ты чего-то не сказал, или сказал не так, как следовало, или не вовремя. И теперь ты пришел ко мне.

– Вот об этом я и хотел поговорить.

– И опять не вовремя, Олег, – укорил меня Султан. – Так и быть, покажу тебе еще кое-что.

Невысокое здание, к которому он меня подвел, оказалось псарней.

– Здесь только тобеты. Слышал о такой породе?

Конечно, слышал. Пастушьи собаки, волкодавы. Порода была загублена в годы советской власти, скот и чабанов обобществили, а про собак забыли. Теперь ее пытаются восстановить.

– Их корни из Тибета, отсюда и название, – проговорил Султан. – Их никогда не держали на привязи, это свободные собаки. С волками дрались на равных, помогая пастухам, с детьми нянчились. Не веришь? Не подпускали малышей к огню, точно тебе говорю.

– Верю, Султан. А слов нет, потому что восхищен.

– Все это и есть моя гордость, – с пафосом произнес Султан.

Оригинальная такая гордость. Животная.

На крыльце дома нас ожидала хозяйка.

– Что же гостя в дом-то не ведешь, – закудахтала она, – стол накрыт давно. Проходите, Олег, у нас все свое, экологическое.

Но Султан повел меня в сторону от столовой.

– Гордость свою я тебе показал, а теперь покажу свою душу.

Душа Султана оказалась картинной галереей. На стенах были развешены работы старых мастеров советского периода. Классический и добротный соцреализм. Коллекция была великолепной, жаль, Рима ее не видит, она лучше разбирается. Памятуя о том, что слова надо говорить вовремя, я немедленно выразил свой искренний восторг Султану.

– Хорошо, что ты так сказал. Понимаешь, во времена перестройки, когда в стране все стало разваливаться, я работал в Госснабе. На дефицитных стройматериалах сидел, при бабках был, конечно. И приходит баба, искусствовед, плачется, говорит, музей надо отремонтировать, помогите. А я ей: а мне, говорю, что с того будет, если помогу? Она и говорит: картину подарю. А на кой мне твоя картина, отвечаю. А она: да ей цены, говорит, нету. Тогда, говорю, такой не надо. Ты подбери, чтобы цену хорошую имела, чтобы я продать ее смог. Потом мы с ней сошлись, на почве искусства, сама она мне неинтересна была, тощая, костлявая, в очках. Я люблю баб справных, чтобы все при всем было. Вон моя, видишь, как кудахчет. Такую и ты себе найди.

– Хорошая у тебя супруга, Султан, – ответил я, опасаясь, так ли сказал, вовремя ли.

Но он пропустил мои слова мимо ушей.

– Так вот мы с ней по всей стране картины собирали. Я ей наряды на стройматериалы подписывал и приплачивал помаленьку. А она, понимаешь, что делала, к ней художники приходили, просили, чтобы музей картину купил. Это сейчас они все классики, а тогда кому они нужны были, картины кроме музеев никто и не покупал-то. А у нее чутье на талант, понимаешь, ушлая такая баба была. Видит, что картина может уйти за хорошие деньги, тогда и говорит художнику: чего ты хочешь, денег у музея нет. Давай я, так уж и быть, сама ее куплю. Ну и платила копейки. В те времена много чего ценного до музеев не доходило, да из запасников уплывало. Так и получилась коллекция.

Он повернулся ко мне всем телом и уставился на меня своими маленькими глазками. Лазеры они у него, что ли? Чуть не прожгли насквозь.

– Опасался, что обманывает она, фуфло подсовывает. А вот на тебя смотрю и понимаю, хорошая коллекция, душевная. Да и без тебя теперь знаю. Про моих художников в газетах пишут, в каталогах. Только меня тревожит, что про эти работы говорят: «утеряно», «местонахождение неизвестно», а один раз так прямо и написали «похищена». На бабу-искусствоведа в свое время дело завели за мошенничество, трухнул я тогда, если честно, вдруг и меня за собой потянет, а ее – бац – инфаркт и долбанул. Не зря говорят, что нет худа без добра. Так что добро я сохранил. Каждая картина от двух до пяти тысяч баксов теперь стоит. А таких у меня знаешь сколько? Сто девяносто три, вот и считай. В этой комнате их несколько, а остальные в надежном месте запрятаны. Ты не думай, я не один такой, наш министр, ты его знаешь, умнее меня оказался, скупил во всех провинциальных музеях старинную и даже древнюю ювелирку, из скифских курганов, они от страха с радостью дарили или продавали за копейки. Коллекция получилась супер, мирового уровня. Но теперь-то ее отмыть надо, а как? Он поступил просто, а потому гениально. Торжественно передал коллекцию государственному музею! Молодец, патриот, благородный! Только приписку сделал: «На временное хранение». Смотри, что получилось. Коллекцию отмыл, бесплатную рекламу сделал, политические очки заработал. Теперь его коллекции цены нет, а если и есть, то говорить об этом вслух необязательно. Наша земля не без талантов, я тебе скажу! Сейчас многие так делают. Кто оружие собирает, кто кинжалы. Один додумался яйца собирать, своих не хватает.

Наглядевшись на гордость и душу Султана, мы приступили к ужину. За столом Султан подвел итог экскурсии:

– Олег, мой тебе совет, ничто не должно делаться даром. От коней получу жеребят, буду продавать, мода на них пошла. Знаешь, сколько стоит породистый жеребенок? Не меньше двадцати штук. Слушай дальше, курей тоже продавать буду, они у меня особой породы. Быстро в моду войдут. И от голубей потомство пойдет, опять же польза немалая. Ну а щенки – это мое хобби, возрождаю уникальную историческую породу. Купишь у меня щенка? С тебя недорого возьму, всего штуку баксов.

Султан опустошил рюмку водки, не торопясь отрезал кусок мяса и только потом позволил мне рассказать, по какому, собственно, делу я к нему приехал.

Внимательно выслушав мое предложение, он почему-то долго мотал головой.

– Я вот что скажу, Олег. Надо тебе жениться. Был бы женат, не попал бы в такую историю. Ответь, пожалуйста, отчего я такой богатый? Знаю, что и ты не беден, но я все-таки побогаче буду. А богат я потому, что никому ничего не должен; зато все, и ты в том числе, должны мне. Вот у тебя заводы там всякие, рудники. А у меня как будто и нет ничего. Но зато везде деньжата вложены: и в тебя, и в Максима, и в банки – как здесь, так и за бугром. И все эти деньги работают, каждый доллар, как петухи мои. Но нигде у меня нет контрольного пакета, зачем мне головная боль? Важно правильно распорядиться деньгами, чтобы не кинули. Вот ты меня кинешь, например, – я тогда пойду к Максиму, жеребеночка ему подарю; не сносить тебе головы. Так и со всеми. Но тут получается, что ты сам против Максима пошел, так ты меня без процентов можешь оставить. С другой стороны, в твоих словах есть резон, а почему бы нам не заполучить этот банк, а? Говоришь, двойной навар будет?

Он опять замотал головой. Мотай-мотай, я терпеливый, подожду. Наконец Султан произнес:

– Ладно, уговорил. Деньги дам, если удастся банк прибрать, только не от меня получишь, придет человек. Если проиграешь, то я тебя знать не знаю. Понял?

– По рукам.

Прощаясь, жена Султана вручила объемистый сверток.

– Нельзя уходить с пустыми руками, возьмите яйца. Свежие, – подчеркнула она, почему-то оглядываясь на мужа.

Султан поддержал жену:

– Правильно, возьми яйца, пригодятся. Ты ведь не забудешь про наш уговор щенка купить. Штука баксов, как договорились.

Сидя в машине, я прокручивал в голове встречу с Султаном. Умный мужик, ничего не скажешь, держит всех на привязи, сам при этом ни за что не отвечает, прямо как Рима.

Как мне пришло в голову сравнить Султана и Риму? Хотя чему тут удивляться. Держит на поводке трех мужиков и живет себе припеваючи. Теперь вот еще и козла себе завела. Султанша!

РИМА. Насечка

Выставка прошла успешно. Кого там только не было! И бизнесмены, и чиновники, много студентов и просто тихих, интеллигентных людей. Встречались и забавные персонажи, например какой-то загадочный Султан, тщательно выяснявший цены на картины и рулеткой измерявший их размер. Потом с помощью калькулятора вычислял стоимость одного квадратного сантиметра и, обращаясь к Андрею, возмущался:

– Я посчитал, средняя стоимость картин, выставленных на продажу, девяносто центов за один квадратный сантиметр, а вон та, которая мне приглянулась, почему-то аж полтора доллара. Так не пойдет!

С удивлением встретила на выставке Михалыча. Неужели Олег приставил за мной слежку?

– Олег Александрович попросил передать свои извинения, но на выставку прийти не сможет. Вот прислал меня, – с притворным смущением Михалыч прокомментировал свой визит. Они умеют притворяться, когда им нужно.

– Отрывать вас от работы ради формального визита вежливости невежливо, – я специально так скаламбурила, пусть помучаются, вежливо они поступили или нет.

Однако невозмутимость Михалыча может поколебать только танк.

– Хочу прикупить пару картин по просьбе Олега Александровича, кто тут главный организатор?

Я подвела его к Андрею. Андрей приветливо пожал руку Михалычу и принялся с увлечением расхваливать картины. Показалось, что Михалыч больше смотрел на самого Андрея, чем на предлагаемые к продаже работы. Фотографировал взглядом. Профессиональная привычка, успокоила я себя. Между тем у них завязался оживленный диалог.

– Значит, я могу связаться с вами и проконсультироваться в случае необходимости? – обратился к Андрею Михалыч.

– Конечно, запишите телефон.

– Еще один вопрос, – Михалыч взял его под руку, многозначительно посмотрев на меня.

«Поняла, поняла, – мысленно ответила я. – Ваши глупые и никому не нужные мужские секреты меня совсем не интересуют. Все равно потом потихоньку выведаю обо всем у Андрея».

После того как Михалыч удалился, Андрей с удивлением пересказал их разговор:

– Интересный такой мужик. В искусстве ни бум-бум, это стало ясно, как только он раскрыл рот. Но у него есть работа известнейшего мастера, он хочет показать ее, чтобы убедиться в подлинности.

Мне это не понравилось. Не видела я у Олега в доме таких работ.

– И что?

– Я дал ему свой адрес.

– А почему ему не привезти работу сюда? – продолжала допытываться я.

– Не хочет светиться, беспокоится, можно понять, – пожал плечами Андрей.

Мне это совершенно не нравится. В голове завыла сирена воздушной тревоги. Как на войне.

– Андрей, ты не эксперт, не искусствовед, не реставратор, наконец. Почему ты не порекомендовал ему специалиста?

– Он ответил, что может показать работу только надежным, проверенным людям. – Наивный, как ребенок.

– Он видит тебя первый раз в жизни! – воскликнула я.

– Успокойся, он сказал, что, если я твой друг, значит, мне можно полностью и безоговорочно доверять. – Андрей думал, что обрадует меня этим высокопарным заявлением. – Что-то не так? Ты не доверяешь этому типу?

Я не нашлась что ответить.

– А что еще он тебе говорил? – я пыталась изобразить полное безразличие, чтобы Андрей не услышал сирены, пронзительно завывающей в голове.

– Больше ничего. Сказал только, что разговор должен оставаться между нами. – Он с удивлением посмотрел на меня. – Но не от тебя же скрывать!

Потом Андрей рассказывал, что Михалыч действительно приезжал и показывал картину. Она оказалась подделкой, но классно выполненной. Михалыч ушел в расстроенных чувствах, но очень долго и благодарно жал руку Андрею.

– И больше ничего не было? – расспрашивала я.

– Ничего, – простодушно ответил Андрей. – Не считая пропущенных за знакомство ста грамм.

– И о чем же вы беседовали? – я пыталась изобразить полное безразличие.

– В основном говорил я. Понимаешь, чтобы распознать подделку, не понадобилось особых усилий. Элементарно, в те годы таких красок не выпускалось. Вот я ему и объяснил.

Можно ли давать отбой тревоге? Что они там опять затеяли? Звонить Олегу я не решилась, опять начнет орать: что ты ко мне привязалась, знаешь, какая ситуация в холдинге, а ты со своим козлом бородатым, а чего ты так за него трясешься, кто он тебе, я разберусь с этим нахалом… и всякая прочая чушь. Мужики такие мерзкие в гневе. Ну, берегись, Олег, я припомню твои выражения. Ну и что, что он не говорил таких слов, зато он так подумал. Я точно знаю!

Опять потянулась череда одинаковых и скучных дней. Мне никто не звонил, не мешал и не беспокоил. Андрей, вероятно, обо мне забыл, а навязываться я не хотела.

– Кстати, Андрей не звонил? – как-то однажды, не выдержав, спросила я у Наташи.

– Нет, – удивилась она. – А разве ты не давала ему номер мобильного?

– Да, кажется, давала. – Естественно, у Андрея был мой номер!

– Странно, – задумчиво протянула Наташа. – И сколько дней вы не виделись?

– С того самого дня, как закончилась выставка, – ответила я. – А что тебя удивляет?

– Хм…Мне казалось, что он влюбился в тебя по уши.

– Не мели чепухи, – она знает обо мне лучше меня.

– Позвоню-ка я ему, – простодушно заявила Наташа.

– Не смей, поняла? – категорически воспротивилась я.

– Как знаешь. – Она убежала обслуживать очередную покупательницу.

Ничего у нас с Андреем не получилось – а, собственно, что должно было получиться? Планов на будущее мы не строили, жениться, естественно, не собирались, общего хозяйства, слава богу, не заводили. И любви никакой между нами не было. Нам было интересно друг с другом и не скучно. Это, пожалуй, главное. На его свободу и независимость я не посягала.

Мужчины так опасаются за свою пресловутую независимость и почему-то страшно боятся влюбиться. Мне кажется, что, почувствовав, как засосало под ложечкой при встрече с красивой и умной женщиной, у них наступает мозговой коллапс, они бегут от нее, как от приближающейся лавы извергающегося вулкана (видела такую сцену в кино). И только оказавшись на безопасном расстоянии, облегченно утирают пот со лба – уф, пронесло! При этом абсолютно не понимают, зачем она далась, эта воспеваемая ими свобода. Меня, например, раздражают неженатые мужчины старше тридцати, и всех моих подружек, кстати, тоже. Столько незамужних женщин, мечтающих завести семью, детей, а они бродят, неухоженные, мятые, с желтыми от табака и алкоголя зубами, на ходу жующие бутерброд! Статистика, если хотите знать, утверждает, что холостяки наиболее подвержены инфарктам, не говоря о других неприличных болезнях. Вот так.

Правда, если честно, я не могу представить себе кого-то рядом с Олегом. Наверняка это будет очередная облезлая кошка, хищно опустошающая его карман. Мужчины же не головой думают, когда выбирают себе женщину, а совсем другим, малоэффективным органом.

Ладно, буду откровенна, как обещала. В последний день выставки состоялся праздничный фуршет, на котором Андрей и я чувствовали себя именинниками. Во-первых, действительно, о выставке написали практически все крупные газеты города, прошли репортажи по большинству телеканалов, картины легко уходили к новым хозяевам (кстати, Михалыч не соврал, купил две работы). Андрей довольно потирал руки.

– Сегодня отметим закрытие выставки по-особому.

Особенным было то, что после праздничного мероприятия он пригласил меня к себе. Только меня, и никого больше.

Я засомневалась, зная, что это может означать.

– Андрей, давай не будем. Уже поздно, надо идти домой.

– Ты мне не веришь. Я понимаю, – последнюю фразу Андрей произнес иронично, даже с некоторым сарказмом.

Стало стыдно перед Андреем: он ведет себя честно, не скрывая своих намерений, не давая ложных обещаний. Я же, как двадцатилетняя девчонка, кокетничаю и капризничаю, ничего ему не позволяя и при этом не желая его терять.

– Поехали, Андрей.

Не хочу рассказывать дальше. Нет, я ни в чем не виню Андрея. Он был как всегда остроумен, учтив, нежен. Мы выпили, наверное, целую бутылку вина. А потом… Вероятно, он делал все правильно, во всяком случае, он не был застенчив и не сгорал от стыда, как это было со мною. И, я думаю, мне понравилось. Хочу так думать. Его…, я не умею говорить на такие темы…, медвежий рык в… тот самый момент…, момент кульминации, его мягкое, но сильное тело… простите за подробности. Я ведь хотела этого, я это и получила. Потом, он попытался сказать какие-то ласковые слова, помнится, даже сказал. И… заснул. Повернулся на бок и заснул. И тогда я поняла, он как снайпер на войне, поразив мишень, поставил очередную, как там говорят, насечку на прикладе винтовки и с чувством исполненного долга… заснул.

Я тихо встала и ушла. С того дня, точнее, с той ночи он не звонил.

Учтите мой грустный опыт, знаю, многим из нас приходится пройти через такое. Не делайте этого от скуки. Останется только насечка. Я надеюсь, эту главу не будут читать мужчины. Так и вижу их кривую ухмылку. Плевать. Эти слова адресованы не им.

Вы чувствуете в моих словах злость, обиду, раздражение? Все потому, что с той ночи все в моей жизни пошло кувырком.

Сев в машину, я помчалась домой – мне хотелось побыстрее влезть в ванну, полежать в горячей воде, отмокнуть, подумать о случившемся. Успокоиться, наконец.

Наверное, я ехала быстрее положенного, была поздняя ночь.

В последний момент я успела затормозить, визг колес слился с моим собственным воплем.

Удар. Тишина. И только звон в ушах.

Отняв руки от лица и открыв глаза, я поняла, что жива и, слава богу, не покалечена. Выйдя из машины, я увидела, что вдребезги разнесла бампер какой-то дорогой иномарки, и ужаснулась: за рулем побитой машины тоже сидела женщина. Было, наверное, часа три ночи; улицы были пусты, город спал, светофор издевательски подмигивал нам желтым глазом, а мы смотрели друг на друга – две женщины в двух побитых машинах, – и не знали, что делать дальше.

Моя сестра по несчастью выкарабкалась из своего авто, порылась в сумочке и протянула мне сто долларов.

– Что это? – я ничего не понимала.

– Бублик сказал, если чего натворю за рулем, то отдать сто долларов, – проговорила женщина; ее голос дрожал, как и она сама.

Вероятно, я выглядела не лучше.

– У меня тоже есть деньги, сколько я должна? – Это я потом поняла, что более идиотского диалога в моей жизни не было.

– А зачем? – спросила женщина.

– Ну, не знаю, наверное, я тоже виновата.

– Да? – неуверенно переспросила она. – Тогда я могу ехать дальше?

– Не знаю, – ответила я, с сомнением глядя на отвалившийся бампер ее автомобиля.

Женщина спохватилась.

– Лучше Бублику позвоню, он приедет и во всем разберется.

Я подумала, что она права, возникла обычная мужская проблема, пусть мужчина ее и решает. Бублика я представила мягким и добрым, и успокоилась.

Мы чуть не подружились, дожидаясь Бублика. Я успела разглядеть водительницу побитой машины: она была длинноногой, светловолосой, высокогрудой и настолько глупой, что это даже очаровывало.

Бублик не заставил себя долго ждать.

– Отойди-ка, – процедил он сквозь зубы, обращаясь к своей девушке, внимательно рассмотрел отвалившийся бампер машины, потом исподлобья посмотрел на меня. Сколько злобы было в его глазах!

– Так, девочка, ты попала, ответишь на полную катушку, – проговорил он.

– Бубличек, – запричитала девушка. – Не надо!

– Помолчи-ка, – скомандовал Бублик и, обращаясь ко мне, прогнусавил: – Пять штук и немедленно, а то я за себя не отвечаю.

Я посмотрела на его толстенные руки, бычью шею, налитые кровью глаза, и мне стало страшно. Если бы у меня были с собой такие деньги, я отдала бы их ему немедленно.

– У меня нет с собой… я сейчас позвоню… мне привезут… – забормотала я.

– Быстро звони своему козлу, забивай стрелку, и чтобы через пять минут бабки были здесь! – Бублик, довольный произведенным впечатлением, засунул руки в карманы и повернулся к своей девушке: – Не бойся, крошка, все в порядке.

Но крошка перепугалась не меньше меня. Почему-то она завыла.

– Бублик, Бублик, ну не надо.

– Помолчи, ты, что ли, башлять будешь за ремонт? – рявкнул Бублик, и она тут же притихла.