Текст книги "Жили-были… Грустные сказки, рассказанные на ночь"

– Мама, мама, я в канаву провалилась, я промокла, я боялась, а папа меня еще и побил! – рыдала она.

***

В школе часто водили на разные экскурсии. Оле нравилось бывать в инкубаторах.

– Дай денежку, – просила она маму, – так велели.

Она подолгу смотрела на множество шевелящихся пушистых комочков, а когда их разрешали брать в руки, восторгу не было предела. В душе возникало какое-то острое и большое чувство. Они были такие хорошенькие – все эти утята, цыплята, гусята. И каждый раз после таких экскурсий, Оля приносила домой с добрый десяток птичек.

– Не приноси больше никого, Оля, – уговаривала ее мама.

– Не буду, – соглашалась девочка.

И все равно, все время притаскивала птиц домой. Она помогала маме менять газетки, рассыпать птичкам пшено, резать молодую крапиву или вареное яйцо и часами могла смотреть на этих пищащих, милых и пушистых комочков.

А еще Оле очень нравилось собирать со своим классом макулатуру и особенно металлолом. И однажды она, придя вечером домой после таких сборов, пожаловалась бабушке на боль в животе. Немного поев, девочка легла, свернувшись калачиком и уснула. Мама разбудила ее, потому что Оля громко стонала. Вызвали неотложку и определили аппендицит. Подвыпивший врач успокаивал маму:

– Не волнуйтесь, мамаша, грыжи и аппендиксы я делаю с закрытыми глазами.

– Сейчас мы тебе укольчик в животик поставим, лампой погреем и все, – сказала полусонной Оле медсестра.

Операцию делали под местным обезболиванием и не давали девочке заснуть. Даже показали удаленный отросток. Тут только Оля сообразила, что это никакой не укольчик.

– Зачем вы меня обманули, говорили, лампой погреете, а сами режете мне там что-то. Мама! Мне больно! – завопила беспокойная пациентка.

– Тихо, тихо, пару шовчиков осталось, потерпи, не колоть же еще!

А потом после выписки (а папа уговорил доктора выписать дочку домой с еще не снятыми швами), мама принесла домой книжку Корнея Чуковского «От двух до пяти» и читала ее детям по вечерам. Они хохотали, а Оля держалась за живот в месте шва – так больно было смеяться.

А потом мама купила книжки Ивана Василенко «Жизнь и приключения Заморыша», «Там вдали за рекой» Юрия Коринца, «Динку» Асеевой, «Рыжика» Свирского, «Дети подземелья» Короленко, «Козетту» Виктора Гюго. Эти книги на долгие годы стали любимыми.

– Потитай!, – настойчиво просила сестра. Оля читала, а Лена слушала, подперев щечку кулачком. Будто понимала что-то.

– Титай!, – требовала она, когда сестра останавливалась, чтобы перевести дух.

Иногда родители ходили в кино в Дом офицеров и брали с собой девочек. В тот день показывали «Фантомаса». Родители уже купили билеты, как вдруг увидели на афише надпись: «Дети до шестнадцати лет не допускаются». Но до шести лет в кино пускали – считалось, что такие дети еще не понимают то, что им не положено. И родители стали уговаривать билетершу пропустить в кинозал и Олю тоже, которой на тот момент было около 9 лет. Сначала пытались уговорить Олю не говорить, сколько ей лет, благо девочка была небольшого роста. Но Оля категорически отказалась уменьшать свой возраст. Она сразу заявила билетерше, что ей 9 лет, сама она ничего не боится, и в кино пришла с определенной миссией – закрывать младшей сестре глаза, чтобы ей не было страшно смотреть на Фантомаса. Билетершу это развеселило, и она пропустила в зал всю семью. А младшая сестра весь фильм не давала сестре выполнять свое обещание и в конце сказала, что этот Фантомас, которого все так боятся, вполне симпатичный и ничуточки не страшный.

***

А однажды, когда Оле было лет около 12, она услышала чей-то душераздирающий плач. Она выскочила на улицу и замерла, Качаясь на чьих-то руках, как по воздуху, мимо дома плыл гроб, в котором лежал мальчик. Его лицо с заостренными чертами было не естественно белым, ветерок шевелил уже не живые волосы, а на виске расплылось синее пятно. Девочка в ужасе попятилась. За гробом небольшой горсткой шли женщины в черном. Одну из них вели под руки. Она периодически поднимала лицо к небу и дико кричала, а потом обвисала, как тряпичная кукла, на руках других заплаканных женщин, которые буквально тащили несчастную вслед за процессией. Когда все это, как в страшном сне, проплыло мимо, девочка дрожащими побелевшими губами спросила:

– Что это?

– Это Витя из соседнего подъезда. Убился третьего дня на стройке. С мальчишками там в войну что ли играли. На доску наступил, она подломилась, он упал, аккурат, на кирпич виском. Минута, и нет человека.

– Мать-то как убивается! Врагу не пожелаешь!, – услышала она чей-то приглушенный разговор.

Девочка забежала домой, часто дыша, и долго еще перед ее глазами навязчиво стояла одна и та же страшная картина – плывущий гроб с лежащим в нем мальчиком. И что-то было в этой картине непостижимое, неестественное, ужасное.

– Как же так? – думала Оля.– Значит, человек может в любую минуту умереть?! То есть исчезнуть? Совсем? От болезни или просто стукнувшись виском по неосторожности?! И я?! Я тоже могу умереть? То есть любой человек может? И не просто может, а когда-нибудь обязательно умрет? Живет-живет, а потом раз, и его нет? Все есть, и птицы поют, и солнце светит, и другие люди тоже есть, а меня нет? И не будет? Никогда?! Вообще никогда больше?! Как же это так? Этого же не может быть! Все останется, все будет, только меня не будет?! И это обязательно когда-нибудь случится?! И я не буду ничего видеть, не буду слышать, не буду чувствовать. И меня тоже понесут, как этого мальчика?! Но я не хочу! Я не хочу так! И не только меня, но и всех? Всех когда-нибудь не станет? И мамы, и папы, и Лены? И меня?! Нет! Нет! Нет! Это неправильно, несправедливо! Так не может быть! Так не должно быть!

Понимание конечности бытия обрушилось на девочку, по сути еще ребенка, слишком неожиданно и мощно. Оля плакала, задыхалась от рыданий, от чувства безысходности, беспомощности и утраты. Она ощущала в груди настоящую боль, комок в горле разрастался и мешал дышать. Она не помнила, сколько времени это длилось, уснув в конце концов, совершенно обессиленной и измученной.

Однажды, спустя какое-то время, идя мимо Дома офицеров, Оля увидела большую афишу. «Офицеры» было написано на ней.

– Пойду в кино, – решила девочка.

Фильм был длинный и очень интересный. Оля радовалась вместе с его героями, тайком утирала слезы и пыталась проглотить предательский ком в горле, когда видела трогательные или трагические события. А сцена с гибелью камэска, в честь которого главный герой потом назвал своего сына Георгием, напомнила ей недавнюю сцену похорон мальчика Вити, убившегося на стройке и вернула в ее сердце былую печаль. У девочки защемило в груди, слезы потекли ручьем, и она не вытирала их больше. Кино закончилось. В зале зажегся свет. И глядя на людей, выходивших из зала, девочка вдруг поняла, что ее веселое беззаботное детство закончилось. Она теперь знала Великую тайну. Так ей казалось… Наступала совсем другая пора…

***

– Бабушка, расскажи сказку, – попросила Оля бабушку Полю, приехавшую погостить.

– Да какая ж тебе сказка, ты ж большая уже совсем, книжки вон читаешь.– удивилась бабушка необычной просьбе.

– Ну, расскажи… пожалуйста, – не отставала девочка и была она какая-то непривычно очень грустная.

Бабушка тяжело облокотилась на стол, слегка задумалась с затаенной полуулыбкой.

– Ну что ж. Теперича слушай тогда: «Жили-были»… – придав голосу таинственность, начала она.