Текст книги "Эволюция сознания"

Сочетание принципов Дарвина и точки зрения Руми позволяет подойти к построению целостной концепции психики. Неосознаваемое приспособление к окружающей среде начинается с естественного отбора. Однако у человека это не единственный его принцип. Благодаря изобилию клеток в мозгу мы становимся способны к сознательному отбору или выбору. Процесс приспособления, который начинается вслепую и вращается вокруг одной-единственной ниши, становится творческим процессом, и человек уже не приспосабливается к миру, а приспосабливает мир к себе. В основе нашего развития лежат, таким образом, естественный, нейрональный и сознательный отбор. Эволюция, которая прежде была исключительно биологической, становится в нашем случае сознательной.

Поэтому хотя слепой отбор в ходе эволюции исходно мог работать на приспособляемость, устойчивость к перегреву и т. п., в целом весь этот комплекс привел к тому, что появились мы: двуногие, способные изящно двигаться, наделенные большим мозгом для управления движениями и речью. И всё это или почти всё можно объяснить процессом, который описал Дарвин. Его вклад в эволюцию наших представлений о себе значительно больше, чем мы думаем.

Согласно этой точке зрения, человек – часть окружающего его мира, и поэтому наше тело и душа развивались и эволюционировали вместе с этим миром. Дарвин, отвечая на критику тех, кому пришлись по душе соображения Пейли, писал: «Есть величие в этом воззрении на жизнь с ее различными силами, изначально вложенными Творцом в одну или незначительное число форм; и между тем как наша планета продолжает описывать в пространстве свой путь согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала возникли и продолжают возникать несметные формы, изумительно совершенные и прекрасные»1919
  Дарвин Ч. Происхождение видов. М.: Сельхозгиз, 1935. /Пер. с англ. под ред. Н. И. Вавилова. С. 591.


[Закрыть].

Если хочешь быть здоров, приспособься

 
Ты считаешь себя владыкой,
А сам стоишь за порогом.
Не имея власти над собственными страстями,
Как ты можешь добро отличить от зла?
 

Руми

Одному моему знакомому психиатру позвонили из полицейского управления Сан-Матео (Калифорния): «Говорит сержант Томас. Ваш пациент Альфред Р. стоит на отвесной скале между Скайлайн-драйв и Аронда-роуд и угрожает спрыгнуть. Можете приехать помочь?» Мой приятель поскорее сел в машину и поехал.

Альфред стоял на краю обрыва, над каньоном. Что бы вы сказали человеку, готовому прыгнуть в пропасть? Мой друг попытался спросить у Альфреда, думал ли он о том, что будет с его матерью. О том, как ей будет больно? Да, он в курсе. А о детях? Ведь у них будет травма на всю оставшуюся жизнь! Ну, что поделать. А как же его робототехническая компания, находящаяся на пороге крупного научного открытия? И об этом он тоже думал. А разве Альфред не чувствует, что уже почти справился со своими проблемами, и не пройдет и нескольких недель, как он сумеет наладить отношения с женой? Но что бы мой друг ни говорил, все без толку.

Наконец мой приятель отчаялся и ушел, уповая лишь на то, что полицейский эксперт, более искушенный в подобных делах, нежели он сам, скажет или сделает что-нибудь этакое, благодаря чему самоубийство удастся предотвратить. Впрочем, по правде сказать, он почти и не надеялся.

Эксперт так и не приехал, но и Альфред не прыгнул.

А случилось вот что. Другой полицейский, патрулировавший участок, подъехал к месту происшествия, не ведая, какая там разыгралась драма. Вытащив громкоговоритель, он заорал горстке людей на скале: «Что за дурак (на самом деле, он использовал несколько более сильное выражение) бросил свой Понтиак посреди дороги? Я в него чуть не въехал! Кем бы ты ни был – а ну, убери сейчас же, слышал?» Альфред Р., вняв этому воззванию, тотчас же слез со своего насеста, послушно увел машину с дороги, аккуратно запарковал на обочине, после чего, ни слова не сказав, отбыл в полицейской машине в Стэнфордскую больницу.

Произвести кардинальное изменение в нашем психическом состоянии легче, чем кажется, особенно если здесь задействованы эмоции. И состояние, и психический статус меняются в один момент; измениться могут даже воспоминания и представления, а мы об этом так и не узнаем. Подобного рода изменения возможны, поскольку в нашей психике есть множество различных реакций и множество «Я». Альфред Р., размышляя о самоубийстве, прокрутил в голове все свои мотивы и дал ответы на все вопросы, имеющие отношение к тому серьезному шагу, посредством которого он планировал свести счеты с жизнью. Он пришел к заключению, что покончить с собой – лучший выход, и хотя самоубийство причинит боль его близким и оставит позорное пятно на всей его семье, другой альтернативы нет.

Однако всё это обдумывалось лишь той частью его психики, которая имела отношение к ходу его жизни и к будущему. Ему было невдомек, что у других частей психики – свои приоритеты, и что им дела нет до жизненных кризисов. И в результате решение покончить с собой реализовано не было. Его просто сместили, вытеснили автоматические переключающие процессы в психике, благодаря которым место упертого самоубийцы занял простой законопослушный гражданин, делающий то, что ему говорят. Подобные внезапные переключения возможны благодаря тому, что эмоции в нервной системе коренятся не там, где более привычная информация. Эти формы психики сложились в разное время.

Сколь бы ни был необычен и драматичен рассмотренный нами случай, в большинстве ситуаций наши эмоции действуют сами, независимо от остальной психики. Почему я сбежал? Почему не выполнил своего обещания больше никогда не сердиться? Почему вел себя как форменный обольститель? Отныне биологические основания подобного поведения ясны и недвусмысленны: за эмоциональными реакциями стоит иная нейронная сеть, вовсе не та, которая обеспечивает сознательное и разумное поведение.

Эмоциональная информация, поступающая в мозг, подается не через ту сеть, посредством которой транслируется более рядовая информация. В науках о мозге до недавнего времени считалось, что все сигналы поступают в кору по одним и тем же путям, однако дело, судя по всему, обстоит не так. Более новые исследования указывают, что у эмоций своя система проводящих путей, ведущих через лимбическую систему в кору, что позволяет эмоциональным сигналам избежать сознательного контроля.

Подобное разделение сигналов особенно полезно в критических ситуациях: нам не приходится задумываться, прежде чем пуститься наутек. Но иногда из-за него мы действуем так, как «нам» не хотелось бы: мы не можем справиться со страхом, вызываемым громким звуком или высотой, даже когда знаем, что они для нас не опасны. Или нас может сердить манера одного из наших друзей выражаться, хотя «мы» прекрасно понимаем, что сердиться не следовало бы. Эмоции противоречат нашим сознательным импульсам.

Открытия, о которых я буду здесь говорить, – пример того, как научный анализ природы психического по мере увеличения числа исследований становится всё более точным и целенаправленным. В большинстве ранних теорий мозга этот уникальный орган считался недифференцированным: предполагалось, что множество его областей наделены равным потенциалом в плане обучения и решения разнообразных задач – мол, мозгу безразлично, за что браться. Однако в последние годы в исследованиях мозговых механизмов эмоций активно изучаются различия между полушариями. Судя по всему, в плане обработки эмоциональной информации полушария специализированы ничуть не меньше, чем в отношении мышления. Левое полушарие отвечает на смысловое содержание того или иного эмоционального выражения, а правое – на интонации и жесты.

В одном из исследований регистрировалась электрическая активность лобных долей мозга испытуемых, в то время как экспериментатор вызывал у них разнообразные эмоции. Участников эксперимента просили припоминать самые печальные либо самые счастливые события их жизни, и в то же время в левом и правом полуполях зрения им предъявлялись изображения лиц, относительно которых предлагалось вынести суждение, какое из лиц выражает более сильную эмоцию. При припоминании счастливых событий сильнее активировалось левое полушарие, а печальных – правое. Одно из предъявляемых лиц было нейтральным, другое – грустным либо счастливым. Когда одно из лиц было счастливым, испытуемые быстрее опознавали его, если оно предъявлялось левому полушарию, тогда как печальное лицо опознавалось быстрее, когда информация о нем поступала в правое полушарие.

Улыбка Моны Лизы. Знаменитую двусмысленность улыбки Моны Лизы кисти Леонардо да Винчи можно объяснить тем, что изображенная на портрете дама улыбается лишь левой стороной лица, которая контролируется правым полушарием головного мозга.

Переживания гнева и печали в большей степени обеспечиваются правым полушарием, а переживание счастья – левым. Даже у младенцев одной недели от роду лобные доли коры по-разному реагируют на разные эмоции.

Но если правое полушарие управляет левой половиной тела, а левое полушарие – правой половиной тела, есть ли различия между левой и правой половинами тела в выражении эмоций? Взгляните на приведенные ниже изображения «Моны Лизы» Леонардо да Винчи. Её улыбку называют загадочной, головоломной, двусмысленной. Почему? Приглядитесь повнимательнее к левой и правой половинам её лица, а потом к зеркально отраженному изображению. Мона Лиза улыбается лишь левой стороной лица, которая контролируется правым полушарием. Возможно, именно поэтому выражение её лица кажется столь неоднозначным. А теперь взгляните на схематические рисунки на следующей странице: какое из лиц счастливее?2020
  Рисунок взят из книги: Jaynes J. The Origin of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral Mind. © Julian Jaynes, 1976. Опубликовано с разрешения «Хьютон Миффлин Компани».


[Закрыть]

А теперь посмотрите на три лица в нижней части страницы. Которое из них выражает самое сильное отвращение? Эти фотографии созданы искусственно. Слева – обычная фотография мужчины, лицо которого выражает отвращение. В середине – составное изображение, собранное из двух правых половин его лица. Справа – фотография, составленная из двух левых половин его лица. Большинству людей кажется, что наиболее сильное отвращение представлено на самой правой фотографии, где показана эмоция, выраженная средствами правого полушария. Сходные результаты получены в исследованиях и с регистрацией движений глаз, и с интерпретацией выражения лица. По всей видимости, левая половина нашего лица выражает эмоцию сильнее, чем правая (во всяком случае, когда речь идет о произвольном выражении эмоций), мы лучше «читаем» эмоции по левой половине лица, чем по правой.

Эти лица – зеркальное отражение друг друга. Зафиксируйте взгляд на носе каждого из них по очереди. Которое из лиц счастливее? (Julian Jaynes, 1976)

Выражение эмоций: две половины лица и мозга. Слева – фотография мужчины, лицо которого выражает отвращение. Средняя фотография составлена из двух правых половин лица этого мужчины, а правая – из двух левых половин его лица. Согласитесь ли вы с большинством людей относительно того, что на фотографии справа (удвоенном изображении половины лица, контролируемой правым полушарием головного мозга) отвращение выражено сильнее?

Почему наши эмоции настолько разделены? Почему в мозге они отъединены друг от друга? Возможно, это связано с тем, что разные эмоции по-разному мобилизуют организм. Правое и левое полушария осуществляют надзор за разными мышечными механизмами. Правое в большей степени управляет крупной моторикой, движением больших мышц конечностей, тогда как левое – мелкой моторикой, например, движениями пальцев. Если бег управляется одной определенной подсистемой, имело смысл «поместить» эмоции, связанные с убеганием и крупными движениями рук, то есть влекущие за собой борьбу или спасение бегством, в те же зоны мозга.

Поскольку правое полушарие управляет крупной моторикой, благодаря ему мы движемся быстрее и можем тем самым избежать неприятностей; а благодаря левому полушарию, управляющему мелкой моторикой, мы можем бережно обращаться с тем, что приносит нам радость. Припомните, как ваши мышцы реагируют на угрозу и на появление рядом любимого человека. Вероятно, чувства и управление движениями в мозге взаимосвязаны. У нас есть разные системы положительных и отрицательных эмоций, управляющие разными формами поведения.

Особым совершенством отличаются мозговые механизмы управления мышцами лица. Управлению лицом в мозге отведено больше места, чем управлению любой другой частью тела. Столь тщательный контроль служит одной цели: выражению эмоций. Мы «читаем» эмоции, определенным образом закодированные на лице другого. Свои эмоции мы тоже транслируем, изменяя выражение лица: то поднимая брови, то опуская уголки рта. Поскольку выражение эмоций универсально, можно научиться распознавать эмоции в разных выражениях лица.

Удивление – реакция на неожиданность:

• Брови подняты и изогнуты.

• На лбу образуются горизонтальные морщины.

• Глаза широко раскрыты, белки хорошо видны, особенно над радужкой.

• Рот открыт, однако напряжения в нем нет.

Каждое из этих проявлений может частично выражать эмоцию удивления. А поскольку наше восприятие склонно заполнять пробелы, нам может казаться, что остальные части лица выражают ту же эмоцию. Лицо может выражать и незначительное удивление: скажем, лишь посредством поднимания бровей.

Страх – обобщенная готовность к бегству или к самозащите.

• Брови подняты и сведены.

• На лбу морщинки образуются в середине, а не по краям.

• Глаза раскрываются шире.

• Рот открыт, губы напряжены.

Страх может сопровождаться другими эмоциями. Например, мы можем увидеть на лице выражение страха и удивления одновременно, когда человек удивлен и напуган, однако не испытывает настоящего ужаса.

Отвращение – реакция несовместимости или антипатии, неприятие чего-то отталкивающего. В выражении этой эмоции участвуют прежде всего нижняя часть лица и глазные веки.

• Верхняя губа приподнята, нижняя слегка выдается вперед.

• Нос наморщен.

• Щеки приподняты.

• Брови опущены.

Смесь отвращения и удивления дает новое выражение лица, соответствующее недоверию или скептицизму.

Гнев выражается открыто и сильно и представляет собой демонстрацию резкого неудовольствия. Эту эмоцию легко прочесть. Выражение гнева во многом избыточно, что делает эту эмоцию очевидной для всех окружающих.

• Брови опущены и сведены, из-за чего между ними появляются вертикальные морщины.

• Глаза смотрят прямо и иногда выпучены.

• Губы сжаты или приоткрыты, в последнем случае рот кажется квадратным, как при крике.

Гнев часто смешан с отвращением. При этом cморщенный нос сочетается со злым взором и насупленными бровями: «Как ты посмел так со мной поступить?»

После всех этих тяжелых переживаний особенно приятно писать о радости. В её выражении задействованы прежде всего нижняя часть лица и глаза:

• Уголки губ приподняты.

• Рот принимает форму улыбки, и при этом может быть как приоткрыт, так и закрыт.

• Щеки приподняты, в результате между уголками губ и носом образуются морщинки.

• В уголках глаз тоже образуются морщинки – так называемые «гусиные лапки».

Гнев может соединяться с радостью в ликующем выражении лица, говорящем: «Ага, попался!»

Связи между выражением лица и переживаемыми эмоциями прочно закреплены в культуре. Переживая трудные времена, мы «нацепляем счастливую мину». Недавние исследования показывают, что, как это ни удивительно, выражение лица тоже влияет на наши эмоции2121
  На самом деле, еще в конце XIX века этот факт подметил и положил в основу своей теории эмоций знаменитый американский психолог Уильям Джеймс (1842—1910). – Прим. перев.


[Закрыть]. Проверьте сами: изобразите улыбку и удержите ее на лице на несколько секунд, а потом, напротив, надуйте губы. Обратите внимание на свои переживания. Улыбка приводит к возникновению приятных эмоций, а надутые губы портят настроение.

Мы можем произвольно обращаться со своими эмоциями, управляя одним лишь выражением лица, как поступают актеры. В новаторском исследовании Пола Экмана и его коллег испытуемые получали инструкцию придать своему лицу то или иное выражение в соответствии с описанием: например, поднять брови или опустить уголки губ. Обнаружилось, что люди переживают при этом эмоцию, которую изображают, начиная от гнева и заканчивая радостью.

Но хотя мы и способны сознательно управлять эмоциями, их врожденные механизмы намного сильнее разума. Младенец не выжил бы, если бы не умел плакать и взывать к чувствам родителей. Реакция младенца на мать, связующая их в критические моменты, не говоря уже об удивлении, панике, страхе и отвращении в жизни взрослого человека – всё это неосознаваемые программы, которые верно служат нам и неплохо послужили нашим предкам.

Летом я обычно отправляюсь на Шекспировский фестиваль в Беркли, чтобы посмотреть новые постановки – порой странные, порой сумасбродные, но иногда просто сказочные. И сколь бы ни намудрил режиссер, всегда отрадно вспомнить, каким замечательным докогнитивным психологом был старина Шекспир.

Как-то летом показывали особенно идиотскую постановку «Отелло». Я чуть было не ушел, но в итоге, как обычно, остался и открыл для себя много нового благодаря тому, как Шекспир характеризует Яго и Отелло. Поведение этих героев, наложенное на процессы, протекающие внутри нас, дает нам возможность по-новому взглянуть на отношения между системами эмоций и принятия решений в нашей психике.

Отелло приходит к выводу, что его жена, Дездемона, ему изменяет. Это неправда, но хорунжий Яго не перестает разжигать ревность Отелло. Яго ни разу не говорит, что она неверна, и даже не намекает ни на что подобное. Однако он особым образом направляет внимание Отелло, чтобы вызвать подозрения в отношении Дездемоны и лейтенанта Кассио.

В III акте (сцена 3), он говорит: «Когда вы сватались к синьоре, знал ли / Микеле Кассио вашу к ней любовь?»2222
  Здесь и далее – перевод М. Лозинского.


[Закрыть] Исподволь он намекает, что отсюда надо бы сделать вывод, но сам этого вывода не делает. В конечном счете Отелло произносит: «Он вторит мне, как будто / Таит в уме чудовище такое, / Что страшно показать». И после такой подготовки разум Отелло следует по дорожке, проторенной Яго. В душе мавра растут подозрения, и наконец, неверно расценивая последующий разговор в соответствии с подсказками Яго, он приходит к ужасному выводу.

Мне хотелось бы здесь привлечь внимание читателя к тому, как эти герои иллюстрируют роль эмоций в психике. В психологии нет согласия по этому вопросу, и обычно эмоциям в анализе психики отводится незначительная роль – исключением здесь стал лишь психоанализ, где они рассматриваются как квинтэссенция иррационального.

Многие из нас не доверяют эмоциям, признавая в них разрушительную силу, действующую вопреки «нашим» интересам. Они вносят в нашу жизнь беспорядок, сбивают нас с толку, вводят в заблуждение, заставляют действовать иррационально: «А ведь стоило подумать, и я бы понял, что не следовало вступать с ним/с ней в брак; переезжать в Индию; удирать из дома; терять голову и спасаться бегством». Или наоборот?

Эмоции редко когда дезорганизуют мышление в ущерб нам, да и пресловутая дезорганизация отнюдь не всегда ставит нас в трудное положение. Когда «организованная» ситуация скажем, работа или законный брак не оправдывает себя, адаптивнее будет от нее отказаться. Беспокоиться по поводу того, что эмоции нас дезорганизуют, в высшей степени неверно. На самом деле, они представляют собой главную организующую систему нашей психики.

Не выходя в сознание, эмоции, подобно Яго, склоняют психику к определенным выводам. Это системы «короткого замыкания», позволяющие правильно реагировать, когда решаются вопросы жизни и смерти, когда приспособляемость обретает первостепенное значение. Эмоции безотлагательно выдвигают важные события на передний план, уведомляя остальную психику, что происходит нечто знаменательное. Животное, которое при появлении агрессора пугается и приходит в возбуждение, будет в большей степени готово дать ему отпор. Человек, испытывающий половое влечение, породит потомство с большей вероятностью, нежели человек, подобных эмоций не испытывающий. Разъяренное животное готово к нападению; испуганное в большей степени готово тотчас же сбежать. И хотя эмоции, как и любые другие наши реакции, не могут быть верны всегда, в общем и целом они помогают нам приспособиться к миру.

Эмоции берут управление в свои руки, когда рациональность оказывается недостаточно адаптивна. Обычно у вас нет времени разбираться, что не так с пищей, которую вы едите: не то она слегка испортилась, не то попросту ядовита. Можно было бы, конечно, поэкспериментировать на себе или собрать статистику по десяти другим людям в рамках вполне рационального исследования. Но это грозит смертью. Так что вы просто кривите лицо и выбрасываете эту гадость куда подальше. Или выплевываете. Конечно, ваша реакция может оказаться и неверна: с пищей может быть всё в порядке, но откуда вы знали? И стоило ли рисковать? Каждый божий день мы запоминаем, мыслим и чувствуем в соответствии с тем, как эволюционировали наши психические процессы. Когда случается какое-то драматичное, судьбоносное или опасное для жизни событие, человек склонен запоминать необычно большое количество подробностей происходившего. Эти воспоминания получили название «воспоминаний-вспышек», поскольку в такие напряженные моменты всё запечатлевается, словно выхваченное вспышкой фотографа, и хранится в памяти подобно фотографии в альбоме. Те, кто еще помнит убийство президента Джона Ф. Кеннеди, наверняка до сих пор не забыли, где они были и что делали в тот миг, когда узнали об убийстве.

Повышенное возбуждение, сопровождающее то или иное событие, делает след в памяти более прочным, как если бы эмоции сообщали нам, какое из событий считать важным. Влияние эмоций на запоминание подтверждается и множеством лабораторных экспериментов. Например, двое психологов зачитывали своим испытуемым список слов, в котором отдельные слова были эмоционально окрашены (грудь, труп, насильник). Эти слова запоминались лучше, чем нейтральные. Что еще более важно, участники опыта запоминали больше фактов, сопутствующих предъявлению эмоционально окрашенных слов: в данном случае – каким голосом они произносились.

Эмоции, эти активные связующие звенья нашей психики, подобны связям между нервными клетками. Еще Фрейд подметил, что человек не может припомнить прошлых событий, если они вырваны из эмоционального контекста. В таких случаях наш опыт, писал он, «остается как бы изолирован и не воспроизводится также и в процессе мышления. Эффект изоляции аналогичен тому, что имеет место при вытеснении с амнезией»2323
  Цитата приводится по изданию: Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному; Страх; Тотем и табу: Сборник/ Пер. с нем. Я. М. Когана, М. В. Вульфа. Мн.: ООО «Попурри», 1998. С. 273—274.


[Закрыть]. Согласно Фрейду, наши воспоминания, теряя связь с эмоциями, теряют и свои отличительные черты. Эмоциональные моменты оставляют в психике особый след. Они организуют психику. А в множестве случаев и замещают психику.

Мы помним времена, ознаменованные сильными чувствами. Эмоциональное возбуждение всякий раз играет роль внутренней вехи, сигнального флажка, означающего, что происходит нечто важное. Сильные эмоции, вызванные как общественными событиями наподобие убийства главы государства, так и личными драмами, как будто бы фиксируют наши воспоминания об этих событиях. В жизни каждого из нас есть моменты, которые мы запоминаем навсегда: объявление о предстоящем бракосочетании, уход из жизни любимых людей, неожиданные потрясения. Человек помнит даже мельчайшие подробности подобных событий: например, как выглядела комната, в которой он впервые услышал о смерти одного из родителей.

Мы запоминаем такие волнующие события как переломные моменты нашей жизни и обращаемся к ним вновь и вновь. Эмоционально окрашенные моменты знаменуют перемены в жизни человека: вот ему предложили руку и сердце, вот не стало кого-то из близких, вот он чуть не утонул – и так далее. Эмоции сигналят «нам», что то или иное событие надлежит запомнить. Конечно же, не всегда эти события выбираются верно. Иногда мы приходим в возбуждение, когда следует, а иногда и нет: «Лишь тебя увижу – уж я не в силах вымолвить слова. Но немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает, смотрят, ничего не видя, глаза, в ушах же звон непрерывный. Потом жарким я обливаюсь, дрожью члены все охвачены…»2424
  Медавар Питер Брайан (1915—1987) – английский физиолог, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине за работы в области иммунологии, связанные с пересадкой тканей. – Прим. перев.


[Закрыть] Это описание взято отнюдь не из физиологического исследования эмоций, а из поэтического наследия Сапфо, жившей 2,5 тысячи лет тому назад. Эмоция маркирует события, вызывая экстренную реакцию всего организма, позволяющую нам незамедлительно подготовиться к действию – например, к реакции типа «бей или беги». Большинство реакций, вовлеченных в эмоции, задействуют механизмы симпатической нервной системы. Эти механизмы обеспечивают протекание наиболее сильных эмоций, таких как гнев, страх и радость. Сильные чувства, как правило, относятся к разряду отрицательных, поскольку, по всей вероятности, подать сигнал о том, что дела идут из рук вон плохо и требуют неотложного вмешательства, обычно важнее, нежели сообщить, что всё в порядке.

В этом процессе можно выделить несколько этапов. Надпочечники начинают выбрасывать в кровь большее количество норадреналина, что приводит к активации внутренних органов. Пульс, кровяное давление и объем циркулирующей крови возрастают. В результате больше крови приливает к мышцам и к лицу (поэтому эмоциональное возбуждение часто сопровождается покраснением). Электрическое сопротивление кожи снижается, дыхание учащается, потоотделение, слюноотделение и перистальтика желудка усиливаются, диаметр зрачка увеличивается. Однако в системе физиологического возбуждения нет такого показателя, который сам по себе, отдельно от остальных, задавал бы эмоцию.

Объяснение, которое мы сами даем собственному физиологическому состоянию, может привести к различиям в переживаемых эмоциях. Например, интерпретация причин, вызвавших физиологическую реакцию, может быть затруднительна, когда обстоятельства не допускают однозначного толкования. Например, было проведено исследование, в котором студентам показывали видеосъемку обряда, знаменующего достижение мальчиками одного из примитивных племен зрелости. Среди ритуалов было обрезание полового члена ножом. В процессе просмотра фильма психологи регистрировали степень возбуждения автономной нервной системы. Для этого использовалась стандартная мера кожного сопротивления, называемая кожно-гальванической реакцией (КГР). Одна из групп смотрела фильм без звуковой дорожки. Вторая группа слушала рассказ, где подчеркивалась жестокость ритуала. Еще двум группам предъявлялся рассказ, в котором жестокость ритуала, напротив, максимально смягчалась посредством её отрицания или интеллектуализации, то есть рационального обоснования. Показатели возбуждения по КГР возрастали в той группе, где жестокость специально подчеркивалась, и снижались в группах, которым предъявлялись рассказы, минимизирующие жестокость ритуала.

Отрицательные эмоции отличаются от положительных по своей информационной ценности в связи с тем, что потенциальных опасностей в мире намного больше, чем потенциальных удовольствий. Положительные эмоции сигналят нашей психике, что можно продолжать делать то, что мы делаем, тогда как отрицательные носят намного более безотлагательный характер и сигналят, что нужно принять меры.

Возьмем, к примеру, удовольствие, которое мы получаем от сладостей. Когда мы вкушаем что-то сладкое, эмоции побуждают нас искать новых сладостей, используя для этого мелкую моторику, пускаемую в ход левым полушарием, в большей степени задействованном в переживании удовольствия, чем правое. Пристрастие к сладкому получило в эволюции особое приспособительное значение: сладкие плоды более питательны, и их с большей вероятностью можно переварить.

Когда вы, скажем, напуганы, то можете бежать быстрее и пробежать больше, чем когда вам скучно: эта форма приспособления важна в плане избегания опасности. Пользуясь этим, тренеры перед игрой произносят зажигательную речь, дабы возбудить в игроках эмоции. Сами спортсмены пользуются здесь словечком «накачать», и в этом случае сленг схватывает ситуацию весьма точно.

Страх – непосредственная и специфическая эмоциональная реакция на определенный угрожающий стимул. У птенцов реакция страха возникает, когда над ними появляется тень крыла ястреба, пусть даже деревянного. Однако по мере продвижения по филогенетической шкале страх становится символическим и в большей степени ориентированным на будущее, нежели непосредственным (возникающим здесь и сейчас): иными словами, превращается скорее в тревогу, чем собственно в страх.

Тревога – более широкое понятие, включающее переживания, которые возникают в ответ на предвосхищение опасных или вредоносных событий в будущем. Это не обязательно физическая опасность, она может быть и психологической: например, когда что-то угрожает нашей самооценке.

Страх – кратчайший путь к действию, данный нам от природы. В длительном процессе эволюции эмоции, судя по всему, складывались так, чтобы в наибольшей степени соответствовать потребностям большинства живых существ. Страх перед змеями наверняка спас немало жизней. У человека встающие перед системой эмоций задачи меняются: современный мир таит в себе беспрецедентные опасности. Страх перед ядерным оружием не столь непосредственен, как страх перед змеями. Радиация тоже не относится к числу непосредственно ощутимых воздействий, и не сразу понятно, как на неё реагировать.

Определенный схематизм вызывает соответствующую реакцию вне зависимости от того, что на самом деле отражает

Эмоции, связанные со стрессом, хоть и носят малоприятный и дезорганизующий характер, предупреждают человека о том, что дела идут или могут пойти не так, как надо. Журналист, беспокоящийся о сроках сдачи материала, будет работать намного усерднее, чем тот, кому до сроков дела нет. Здоровый страх может удержать человека от ночной прогулки в опасном районе города.

По всей вероятности, членение эмоций на положительные и отрицательные первично. О происходящем нам прежде всего интересно знать, хорошо оно или плохо. И осуществляется подобного рода оценивание за пределами сознания. При встрече с незнакомцами мы на подпороговом уровне относимся более приязненно к тем из них, кого раньше видели чаще, и менее приязненно – к тем, кого видели реже. Как правило, повторяющееся воздействие снимает тревогу и страх: повторяющиеся встречи с незнакомцем, не причиняющим никакого вреда, в значительной степени избавляют от обычных опасений.

Как сказал поэт Э. Э. Каммингс, «чувство – прежде всего». Причем в двух смыслах: с одной стороны, эмоции первыми появились в эволюции психики как механизмы специального назначения, а с другой стороны, они постоянно находятся у переднего края нашего опыта. Поскольку эмоции эволюционировали как системы «короткого замыкания», они срабатывают моментально, значительно опережая рациональный анализ ситуации. Поэтому столь привычное для любого из нас переживание, когда мы не знаем, почему нас тянет к тому или иному человеку, может иметь основу, недоступную нашему пониманию.