Текст книги "Сокол и огонь"

Глава 14

«Это сон, – подумала Мартина, когда Торн опустил ее на прохладный мягкий мох. – Это только сон, и я скоро проснусь». А потом он накрыл ее своим мощным телом, обнял, и она поняла, что это не сон что она действительно здесь, наяву, на речном берегу, покрытом влажным от предрассветного тумана мхом. Она здесь вместе с Торном. Это его губы она чувствует на своем лице, это его небритая шершавая щека прижимается к ее щеке. И руки, жадно исследующие ее тело, и что-то твердое и горячее, упирающееся в ее живот, тоже принадлежит ему. Он гладил ее укромные местечки, исторгая из нее вздохи наслаждения, его ласки становились все настойчивее и смелее. Он опустил голову на ее грудь, вобрав губами сначала один, потом Другой сосок, посасывая и покусывая их. Затем он продолжил эту сладкую пытку серией поцелуев и касаний языком, скользя губами вниз по животу, все ниже и ниже…

Мартина задрожала, ощутив влажное тепло его губ между ногами. Положив руки ей на бедра, он целовал ее там, лаская языком ее плоть изнутри. Он творил с нею какое-то неведомое ей до этого волшебство, его руки и язык скользили по ней нежно и настойчиво. Она была словно палочка, которую трут пальцами, вызывая поначалу ярко-красное слабое мерцание, и вот уже язычок яркого пламени вырывается наружу, охватывая ее всю, доставляя невыразимое счастье и радость. Трепеща от желания, слыша лишь только стук бешено колотящегося сердца, она впилась пальцами в его волосы.

– Пожалуйста… прошу тебя.

Торн покрыл ее горящую, требующую плоть нежными поцелуями и, приподнявшись, опустился на нее. Она открылась навстречу, притягивая его к себе. И тогда он вошел в нее. Мартина знала, что это случится, и ждала этого, но, когда она ощутила его внутри себя, ее на мгновение охватил панический страх.

Теперь она будет принадлежать ему?! Он получит власть над ней?!

Торн взял ее лицо в ладони. Она заглянула в его глаза, такие бездонные и синие, как небо. Он шептал ей какие-то слова, она едва могла различить их сквозь звенящий шум, стоящий в ушах, какие-то нежные обещания…

Она могла видеть в его глазах отражение своего лица, пылающего страстью, истосковавшегося по ласке, и поняла, что все это рано иди поздно должно было случиться. Они бы все равно оказались вместе, она смутно сознавала это с самого начала, еще в гавани, впервые увидев его на пристани.

Он что-то сказал, она разобрала лишь несколько последних слов.

– …Но если ты против, то я…

Мартина упрямо потрясла головой. Ну как он только мог подумать такое?

Торн закрыл ей рот серией благодарных, мучительно сладких поцелуев. Когда он снова устремился внутрь нее, настойчиво и в то же время нежно, она замерла с открытым ртом. Она почувствовала, как напряжены все его мускулы, и поняла, что он сдерживается, не позволяя себе полностью войти в нее, боясь причинить ей боль.

Он сделал паузу. Оставаясь наполовину внутри нее, он привстал, лаская ее снова там, где ее плоть соединялась с его плотью. Восхитительный огонь снова искрами вспыхнул в ней, она изогнулась навстречу Торну, ища его ласки, умоляя на этот раз не только телом, но и голосом.

– Пожалуйста, пожалуйста… о, прошу тебя…

Мартина впилась пальцами в его плечи, шепча его имя. Пламя пожирало ее, растекаясь по всем клеточкам. Она сотрясалась от этих пробегающих по телу волн. Наконец он приподнял ее за бедра и, застонав, с усилием подался вперед. Одним сильным рывком он полностью углубился в нее, а потом заключил в крепкие объятия и держал, пока она содрогалась в его руках.

– Тебе больно? – тихо и нежно спросил он.

Мартина глубоко вздохнула и качнула головой. Ей было больно, но какой сладкой и желанной была эта боль! Она почти не чувствовала ее, отдавшись переполнявшему ее наслаждению. И он, конечно же, знал это заранее. Торн ласково коснулся пальцами ее мокрой головы, и она закрыла глаза от наслаждения.

Итак, он заполнил ее, он взял ее, стал ее обладателем. Ей было невероятно жарко, по всему телу горячей волной Разлилась истома, и словно какая-то сила растянула ее, она чувствовала, что, войдя, он разорвал что-то внутри нее. И вдруг она вспомнила, что утром должна вернуться в Харфорд и готовиться к свадьбе с Эдмондом.

Мартина открыла глаза.

– Мы, должно быть, сошли с ума.

Он задумчиво поцеловал ее в лоб.

– Однажды я жил среди сумасшедших, в той земляной дыре в Леванте. Все, кто там был, кроме твоего брата и меня, потеряли рассудок. Им было так гораздо лучше. Они просто забыли о кандалах, в которые были закованы их ноги, и о стенах своей темницы. Можно сказать, что некоторые из них даже были по-своему счастливы.

Торн провел пальцем по ее лицу. Когда он остановился на губах, она дотронулась до него кончиком языка.

– Так что если мы и сошли с ума, – прошептал он, склоняясь над ней и ища ртом ее губы, – то пусть так оно и будет.

И он покрыл ее множеством едва ощутимых, невероятно нежных и благоговейных поцелуев. Он словно поклонялся, совершая какой-то особый обряд, поклонялся ее щекам, носу, векам, мочкам ушей и нежной шее, он лелеял их так, будто это были бесконечно дорогие святыни.

– Тебе было очень больно? – хрипло спросил он снова.

Она обняла его за плечи, притягивая к себе.

– Нет.

Мартина почувствовала, как при этом чаще и сильнее забилось его сердце.

«Он постарался доставить мне наивысшее наслаждение, – подумала она. – А теперь, наверное, захочет получить его и сам».

То, что она испытала, было исполнено новизны, и она внезапно поймала себя на мысли, что ей приятно осознавать – это наслаждение может повториться. Когда он опять вошел в нее энергичными рывками, она почувствовала, как волшебные искорки постепенно зажигают огонь в крови и пламя начинает опять пожирать ее. Желание с новой силой охватило ее, словно дразня и мучая. Он распалял в ней этот огонь все сильнее и сильнее, с каждым ударом учащая ритм, а она, снова охваченная огнем, не чувствовала ничего, кроме огненного урагана в крови, и, когда этот неистовый шторм вытеснил из ее сознания ощущение времени и пространства, она словно растворилась в море наслаждения.

Торн изогнулся над ней, дрожа от напряжения, его волосы, спутанные и мокрые, касались ее лица. Едва она ощутила волшебный экстаз, он резко вышел и упал на нее. Восторженный стон вырвался из его груди, когда он прижался к ней, и она почувствовала, что он достиг вершины блаженства. Потом он затих, мокрый от пота, вздрагивая от пробегающих по телу судорог.

Она крепко обнимала его, гладя по голове, покоящейся на ее плече, и замирая от удовольствия чувствовать на себе его большое, сильное и теплое тело. Мартина, конечно, понимала, почему он вышел из нее перед оргазмом, и была благодарна ему за это, но, с другой стороны, испытывала легкое сожаление от того, что он не остался в ней и они больше не соединены друг с другом этой восхитительной связью.

Он потянулся к ней, целуя вначале в губы, а потом опускаясь ниже и покрывая поцелуями всю ее.

– Ты прекрасна, – пробормотал он. – Ты само совершенство.

Встав на колени, он дотронулся до нее там, где ныла только что разбуженная плоть.

– У тебя идет кровь, – сказал он и наклонился, покрывая это место нежными врачующими поцелуями.

Туман почти рассеялся, и мягкий солнечный свет пробивался сквозь деревья. Торн взял ее за руку и повел к реке. Там, в воде, они и оставались некоторе время, крепко обнявшись в молчании, пока прохладная чистая вода смывала с них все следы его семени и ее девственной крови.

Путь назад показался Мартине бесконечным. За всю дорогу они с Торном почти не разговаривали, сознавая, что лишние слова или жесты могут их выдать. И когда они наконец поздно вечером добрались до Харфорда, Мартина чувствовала себя совершенно разбитой, не столько физически, сколько морально.

«Что я наделала? – корила она себя. – И куда я теперь пойду отсюда?»

Когда она спускалась в зал к ужину, на лестнице ее поджидал Торн. Она испуганно застыла, почувствовав, что он обвил ее своими огромными руками, прижимая к каменной стене и настойчиво ища ее губы.

– Сегодня ночью приходи ко мне, – выдохнул он. Его глаза молили, а руки жадно скользили по лицу, по шее и груди.

– Торн… – Она застонала, когда он нащупал пальцами ее напрягшийся сосок и сжал его сквозь платье. – Нам надо…

Он вжался в нее бедрами, и она почувствовала, как он жаждет ее.

– О Боже, Торн…

Он куснул ее за мочку уха.

– Приходи.

– Нам надо поговорить, – с трудом произнесла она.

– Боже, как я хочу тебя. Да, мы непременно поговорим. Ты только приходи.

Шаги на лестнице! Прежде чем Бернард показался за поворотом лестницы, Торн успел отпрянуть от нее.

– Миледи, – вкрадчиво сказал Бернард, кивая Мартине. – Сокольничий, – добавил он, подозрительно переводя взгляд на Торна. – Ужин на столе, если вы оба соизволите присоединиться к нам.

– Довольно говорить об этом чертовом Невилле, – заорал Годфри, поднимаясь из-за стола на нетвердых ногах. – Я не хочу больше слышать имя этого ублюдка!

«И я тоже!» – подумала Мартина. Весь вечер все только и делали, что говорили о бароне-убийце, который исчез из Суссекса, и с ним большая часть его слуг и рыцарей. Его жена попросила убежища в местной обители, но о самом Невилле ничего не было слышно. Поговаривали, что он уплыл на континент, но более достоверными были слухи, утверждающие, что он отправился на север страны, чтобы собрать там армию наемных солдат. Ничего не зная о его намерениях, Оливье повелел всем своим вассалам готовиться к войне.

– Замолчите все! – скомандовал Годфри. – Ты, Торн! Встань!

Сакс поднялся, слегка обеспокоенный.

– Я должен тебе кое-что сказать.

«Господи Боже, значит, Бернард все-таки успел увидеть нас вместе на лестнице и сказал Годфри. Все погибло».

Разговоры прекратились. Присутствующие опустили свои кубки и ножи, за исключением Эдмонда, который продолжал есть. Стало так тихо, что слышно было потрескивание и шипение дров в очаге.

Барон вперил в Торна пристальный взор мутных глаз. Сакс стоял за столом как раз напротив Мартины.

– Десять лет ты служил мне, Торн Фальконер, и, надо признать, служил хорошо. Ты непревзойденный солдат, тебе нет равных, но все, кто знает меня, знают и то, что именно твое мастерское обращение с охотничьими птицами – даже более мастерское, чем твое искусство в стрельбе из лука, в котором ты тоже не имеешь соперников, – сделало тебя столь незаменимым для меня.

– Слушайте, слушайте, – хором воскликнули Питер и Гай.

– Слишком незаменимым, – добавил Годфри немного более грустным голосом. – Да, я признаю это. И то, что я делаю сейчас, я должен был бы сделать много лет назад, но не делал по причине своей жадности. Я хотел видеть тебя здесь, в Харфорде, тренирующим моих птиц, а не в милях отсюда в твоем владении тренирующим своих.

Он вздохнул.

– Но время пришло. Помолвив моего мальчика Эдмонда с прелестной Мартиной Руанской, – он поклонился Мартине, которая поклонилась в ответ и с облегчением вздохнула, поняв, какой оборот принимает дело, – ты породнил мой род с родом королевы Алиеноры. Сослужив мне такую службу, ты заработал награду, лишить тебя которой было бы крайне несправедливо.

Годфри сделал знак слуге, который подошел к Торну и вручил ему что-то длинное, завернутое в пурпурный шелк.

– Разверни его, – приказал барон.

Торн развернул сверток, оказавшийся мечом в дорогих ножнах. Он вынул клинок, взявшись за усыпанную алмазами рукоятку.

Перекрывая восхищенные возгласы присутствующих, Годфри сказал:

– В эфесе этого меча заделан лоскут пеленальных одежд Господа нашего Иисуса Христа!

Возгласы усилились, переходя в одобрительные крики. Торн невозмутимо стоял посреди общего гвалта.

– А теперь о твоей земле.

Тишина воцарилась в зале. Все, включая Мартину, смотрели на Торна, который терпеливо ожидал продолжения речи. Казалось, происходящее не производит на него никакого впечатления, но побелевшие костяшки пальцев, сжимающих эфес меча, выдавали его напряжение.

Мартина вспомнила все, что было утром, его ласки, свою боль, волшебное чувство божественного единения, его тепло, и ей стало жарко. Она ощутила каждую клеточку своего тела, вновь переживая все восхитительные моменты их близости. И, несмотря на ноющую боль, которая еще усилилась из-за долгой поездки верхом, ей с непреодолимой силой захотелось вновь почувствовать его прикосновения, ощутить его внутри себя, быть с ним рядом, соединиться с ним в единое целое. Она вспомнила, как он выглядел, когда изогнулся над ней в момент наивысшего экстаза, будто большой английский лук, сгибаемый твердой рукой и звенящий от напряжения; как он стонал, вторгаясь в ее лоно… Неужели человек, который стоит сейчас перед ней, принимая награду за то, что помолвил ее с другим, и есть он?

– И как принято, сразу же после свадьбы, – продолжал Годфри, – я намерен выделить тебе земельные владения, дабы ты владел ими под моим покровительством; а именно те тридцать семь десятин угодий, что расположены к югу и западу от реки Харфорд, и на восток от камня, отделяющего мои владения от… – последующие слова потонули в реве одобрительных криков, что свидетельствовало о том, что присутствующие хорошо поняли, о каких именно угодьях шла речь, и оценили щедрость своего сюзерена.

Ошеломленный, Торн непроизвольно посмотрел на Мартину.

– Ты невероятно добр ко мне. Это исключительно щедрый дар, мой господин, – тихо промолвил он и сел на место.

– Ты заслужил его, – сказал Годфри. – А теперь, если моя дорогая Эструда соблаговолит подняться и предстать перед присутствующими, я с превеликой радостью…

Сияющая Эструда поднялась со своего места.

– …я с превеликой радостью в сердце сообщаю всем, что наконец свершилось то, чего я ожидал долгие годы, четырнадцать лет, если быть точным. Дорогие друзья и домочадцы, сообщаю вам счастливую весть – Эструда Фландрская, моя невестка, понесла под сердцем ребенка, моего наследника.

Радостный рев наполнил зал. Эструда поклонилась. На плечи Бернарда обрушился шквал дружеских хлопков.

– Ребенок! Ребенок! – вопила маленькая Эйлис, сидя на материнских коленях.

Одна только Клэр, похоже, не разделяла всеобщего ликования. Краснея, с дрожащим подбородком, она украдкой утирала жгучие слезы, искоса бросая мученические взгляды на мужа своей госпожи.

Сидящий рядом с Мартиной Райнульф так и застыл на месте с приоткрытым ртом.

– Торн!

Головы всех присутствующих повернулись в сторону сакса. Он сидел, выпрямившись, сжимая в правой руке меч, левая лежала на столе, рядом с тарелкой. Из глубокой раны на ладони текла кровь.

– Какой я неуклюжий, – сказал он сквозь зубы.

Мартина хотела было встать и подойти к нему, чтобы оказать помощь, но вскочившая быстрее Фильда удержала ее на месте. Служанка развязала свой передник и склонилась над саксом.

– Сидите спокойно, сэр Торн, – приказала она, когда он попытался подняться.

В его лице не было ни кровинки.

– Все в порядке, – прохрипел он.

Мартина старалась встретиться с ним взглядом, но он отводил от нее глаза.

Фильда обмотала передник вокруг его ладони. Торн поднялся из-за стола и пошел в сторону лестницы. Фильда бросилась за ним.

– Позвольте мне перевязать вас…

– Оставь меня. Со мной все в порядке.

– Торн, но дайте я хотя бы…

Он круто развернулся.

– Оставь меня!

Эта неожиданная и необъяснимая вспышка вызвала у служанки испуганный возглас. На мгновение Торн закрыл глаза, играя желваками, потом, подняв руки, извиняющимся тоном тихо произнес:

– Просто дай мне побыть одному, хорошо? Пожалуйста.

Присутствующие молча смотрели, как он выходит в дверь, пригибая голову в недостаточно высоком для его роста проеме.

«Приходи ко мне вечером», – так он сказал. Мартина смотрела на освещенные окна птичьего домика. Во дворе было темно и ни души. Может, все-таки еще слишком рано идти туда? Вдруг кто-нибудь увидит ее?

Фильда ходила по комнате за ее спиной, обсуждая вслух новость о беременности леди Эструды.

– Ей повезло, скажу я вам. После четырнадцати лет без ребенка. Мы все уже решили, что она бесплодна.

В окне напротив показалась тень Торна, на руке он держал птицу.

– В ее-то возрасте? Ей ведь всего тридцать, – возразила Мартина.

– Верно, но ее месячные в последнее время стали нерегулярными.

– А ты откуда знаешь?

– В этом замке все знают всё о каждом, миледи. Она говорит, что чувствует, как малыш шевелится внутри.

– Но это смешно, – сказала Мартина. – Она сказала, что беременна всего месяц. Может, это даже и не ребенок. В Париже я однажды помогала лечить одну женщину, которая так отчаянно хотела ребенка, что убедила себя в том, что беременна, и знаешь, у нее прекратились месячные и даже стал расти живот…

Внизу показалась женская фигура. Она быстро шла через двор по направлению к домику Торна, опасливо оглядываясь через плечо.

Это была Эструда.

Она открыла дверь, не постучавшись и проскользнула внутрь. Мартина вдруг почувствовала, как по спине пробежал противный холодок.

Фильда, которая в этот момент тоже смотрела в окно через плечо своей хозяйки, прошипела англосаксонское проклятие. Мартина обернулась к ней. Женщина сокрушенно качала головой.

– Ты дурак, сэр Торн, – пробормотала Фильда.

Мартина пристально посмотрела на служанку.

– Что ты имеешь в виду. Ну-ка говори.

Фильда опять покачала головой.

– Я и сама ничего толком не знаю, но почему-то мне кажется, что Торн наделал глупостей.

– Что? Что ты говоришь?

– А то, что, по-моему, леди Эструде не просто повезло. Что, может быть, она оказалась гораздо умнее. Может, она поняла, что бесплодна-то не она, а Бернард.

Несколько секунд Мартина осмысливала услышанное.

– Так ты, значит, считаешь… ты думаешь, что отец ее ребенка – сэр Торн?

Фильда пожала плечами. Вихрь противоречивых чувств охватил Мартину, ей пришлось сделать усилие, чтобы собраться с мыслями.

– Так они с Эструдой… Он что, ее любовник?

Фильда выпучила глаза.

– Ее любовник? Ну нет, что вы! Торну не надо любить женщину, чтобы лечь с ней в постель, миледи. Даже необязательно, чтобы она ему хотя бы нравилась. Если женщина просто хочет провести с ним ночь, то для него этого уже достаточно. Он любит женщин, но никогда не влюбляется. Он мне сам говорил, что не верит в эту чушь Говорил, что любовь – это такая штука, которую придумали трубадуры, чтобы не остаться без заработка.

Мартина поежилась.

– Теперь я поняла.

– Самое интересное, – продолжала Фильда, – что в общем-то его не интересуют благородные дамы, хотя, конечно, когда-нибудь он женится на одной из них. Слишком уж он озабочен тем, чтобы обзавестись землей, чтобы жениться по любви на какой-нибудь девушке без приданого. Так что он вряд ли женится на какой-нибудь из тех женщин, с которыми спит. А пока что он отдает предпочтение простым деревенским девушкам или кухаркам. Он говорит, что все, что нужно от него шлюхам, – это его серебро, а высокородным особам подавай сказочки о любви, чего он терпеть не может. Говорит, что это выводит его из равновесия. Хотя, однако, с его аппетитом, не думаю, что он стал бы отнекиваться, если бы какая-нибудь из них пожелала познакомиться с его достоинствами, учитывая, что никого подходящего вокруг больше нет.

В окне птичника теперь появились уже две тени, стоявшие так близко, что почти сливались в одну.

Мартина обхватила себя руками, согреваясь и унимая дрожь.

– Теперь я поняла.

Торн продел длинную иглу в ноздрю связанного ястреба. Работал он медленно и аккуратно, держа птицу левой, перевязанной рукой, а правой ловко манипулировал иглой. Даже когда вошла Эструда и, обойдя его, стала за спиной, он не оторвал глаз от работы и продолжал очень осторожно делать свое дело. Любое неловкое движение могло причинить птице непоправимый вред.

Эструда опустила руку ему на плечо и слегка похлопала по нему.

– Чем это ты занят?

– Стараюсь сдерживаться, чтобы не дрогнула рука, – медленно и не сразу ответил Торн.

Она снова обошла вокруг и встала перед ним, глядя на птицу.

– Никогда не видела более неприятного зрелища. Ради Бога, что это ты все-таки с ней вытворяешь?

Он вздохнул.

– Делаю прокол, чтобы избавить этого ястреба от дурного характера.

Она усмехнулась:

– Да? А как думаешь, не мог бы ты таким же способом исправить и Бернарда?

«Умная сука», – подумал Торн.

– Тут одной иглой не обойдешься. Для этого понадобится что-нибудь покрупнее – например, мой новый меч.

Она снова усмехнулась и стала молча наблюдать за его Движениями.

– Как неприятно, что ты порезался за ужином, – указав кивком на его перевязанную ладонь, сказала Эструда.

– Как неприятно ты меня удивила, вот что. Терпеть не могу сюрпризов.

Торн медленно вынул иглу и посмотрел ей в глаза:

– Хотелось бы спросить тебя, как это ты догадалась, что бесплодна не ты, а именно Бернард?

Эструда отвернулась, машинально перебирая вещи на его рабочем столе.

– Ладно, думаю, уж тебе-то я могу сказать, – помолчав, проговорила она. – Когда мне было пятнадцать у меня был мужчина. Сюзерен моего отца. Я жила в его замке, прислуживала его жене.

Торн смазал птице ноздрю каплей целебного масла.

– И ты от него забеременела?

– Именно. – Она взяла со стола скульптурку, изображавшую голову белого сокола, которую Торн вырезал с Фреи и на которой он держал ее кожаный колпачок.

– Я была молоденькая и глупая, просто обожала его – совсем как эта дурочка Клэр, влюбленная по уши в Бернарда.

Торн метнул на нее внимательный взгляд, она улыбнулась.

– Да, я догадывалась о ее чувствах к моему мужу с самого начала. Но ничего из этого, конечно же, не выйдет. Она совершенно не в его вкусе – слишком простовата. Я же, напротив, была привлекательна и… ну, я сама этого хотела, так что была легкой добычей для моего хозяина. Когда он узнал, что у меня будет ребенок, то велел повитухе дать мне средство, вызывающее выкидыш.

– А потом ты вышла за Бернарда. – Торн надел перчатку на руку.

– И никто никогда ничего не узнал, – закончила она, поворачиваясь к нему лицом.

– Почему все-таки ты выбрала именно меня, чтобы зачать ребенка?

– Сказать тебе прямо как есть?

– Да, я простой человек.

– Мне показалось, что ты отличный племенной бычок.

– Черт тебя возьми.

– Крупный и здоровый, – продолжала она. – И к тому же очень неплох в постели, если верить слухам. Должна сказать, что я была несколько выбита из равновесия тем, что пришлось постараться, чтобы заполучить немного саксонского семени.

– Я простой, но не глупый. На самом деле ты выбрала меня по другой причине. Ты была абсолютно уверена, что я буду держать язык за зубами. И сегодня ты пришла ко мне, чтобы убедиться в этом.

– Угадал.

– У меня ведь нет выбора, не так ли? Если я выдам тебя, то погибну и сам. Ты прекрасно знала, что я буду вынужден молчать, и это была часть твоего плана. Ты очень хитрая женщина.

– Спасибо.

– Я не собирался делать тебе комплимент.

– Нет? А что еще остается женщинам в этом мире, как не добиваться своего с помощью хитроумных манипуляций? Так что если ты признаешь, что у меня это хорошо получается, то считаю это комплиментом.

Она несносна, но все же в ее словах есть доля правды. В лоб Бернарда не прошибить, единственное, что ей оставалось, это провести его.

Но Торн все же был несколько обеспокоен.

– Однако одна вещь меня очень тревожит. Я могу пережить то, что должен помалкивать, могу даже переварить то, что мой ребенок не будет знать, кто его настоящий отец, но смириться с тем, что моего отпрыска будет растить и воспитывать Бернард, я не смогу никак…

– Нет, он не будет! – яростно выкрикнула Эструда. – Уж об этом-то я позабочусь. Пока я жива, этого не случится.

От ее крика ястреб забился на привязи, взмахивая крыльями, и Торну пришлось успокоить его.

– Надо же, ты рассуждаешь почти как мать.

– А я и чувствую себя матерью. В конце концов я просто женщина.

Она приложила руку к животу, натягивая платье, и Торн заметил, что он уже слегка выпирает под туникой. Да нет, еще слишком рано, зря она красуется, это просто-напросто обильный ужин округлил ее пузо.

– Я отдам ребенка на воспитание в знатную семью. В хорошую семью. Далеко отсюда. Подальше от Бернарда.

– Ты можешь в этом мне поклясться? Ее глаза стали серьезными.

– Бернард во многом похож на моего отца. Я не позволю, чтобы он и близко подошел к моему ребенку.

Представив Эструду маленькой девочкой, которая, видимо, сильно страдала от крутого нрава своего отца, Торн смягчился. Он даже испытывал что-то вроде жалости к этой женщине. Должно быть, это отразилось на его лице, потому что Эструда выпрямилась и отчеканила:

– Мне не нужна твоя жалость, побереги ее для кого-нибудь другого. Все, что мне нужно от тебя, это твое молчание.

– Даю тебе слово, – медленно проговорил Торн.

Оставшись одна в своей спальне, Мартина продолжала наблюдать за птичником. Вскоре в дверях показалась леди Эструда. Накинув капюшон, она заспешила к замку. Мартина подождала, пока она войдет в свою комнату, затем спустилась в холл. Она накинула плащ поверх рубашки и, как была босиком, пошла по тому же пути, который только что проделала Эструда, – к птичнику.

Торн открыл ей дверь сразу же, едва она постучала, втянул ее внутрь и, захлопнув дверь, прижался к ней. Он впился в ее губы горячим, требовательным поцелуем. Больной рукой он расстегивал застежку ее плаща, другая заскользила по ее груди под шелковой рубашкой. Застонав, он наконец сорвал с нее плащ и, прежде чем она сумела остановить его, поднял рубашку и прижался к ней, обвив ее ноги вокруг себя.

Он жадно целовал ее шею, ласкал ее напрягшиеся соски, отчего желание пронзило ее, будто вспышка молнии. Мартина изогнулась в его руках, чувствуя, как напряжен каждый его мускул, как его бедра прижимаются к ней все сильнее.

«Нет, не позволяй ему делать это!» – кричал внутренний голос. Мартина уперлась руками в его плечи, отталкивая от себя, и он опустил ее на пол, но едва она попыталась что-то сказать, как он прильнул губами к ее рту, не давая произнести ни слова. Расстегнув ворот ее рубашки нетерпеливыми пальцами, он скользнул под шелк. Она почувствовала его ладони на своей груди, они ласкали, гладили и сжимали ее, льняная повязка терлась о ее нежную кожу.

Она на секунду сумела отстраниться.

– Торн…

Он вновь закрыл ей рот поцелуем и еще крепче обнял ее. Она коснулась натянутой ткани его шерстяных штанов и его восставшей плоти. Почувствовав ее прикосновение, Торн рванулся вверх, из его груди вырвался хриплый возглас. Схватив ее ладонь, он обвил ее пальцы вокруг него, и она ощутила его жар, трепетание, его пугающую и в то же время восхитительную величину.

Мартина еще раз попыталась отодвинуться.

– Торн, пожалуйста…

– Да-да, я знаю. Нам надо поговорить, – прохрипел он. – Но я так хочу тебя. Я ждал тебя весь день, места себе не находил. Я изнываю по тебе.

«По мне или просто по женскому телу? – с горечью подумала Мартина, уверенная, что теперь знает ответ: – Как там говорила Фильда, с его аппетитом он не станет чураться даже благородной дамы, если поблизости не окажется никакой другой, более в его вкусе».

Вспомнив эти слова служанки, она нашла в себе силы вырваться из его цепких объятий. Но он продолжал тянуться к ней.

– Знаю, тебе не нравится, что я так нетерпелив, – задыхаясь, проговорил он, – но я безумно хочу тебя. Прямо сейчас.

Торн снова обнял ее, Мартина почувствовала, как он поднимает ее длинную рубашку.

Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и с силой толкнула его.

– Так это твоим ребенком беременна Эструда?

Его словно ударили обухом по голове, мир закружился перед глазами. Несколько мгновений он стоял неподвижно, будто оглушенный, продолжая стискивать в кулаке ее шелковую рубашку.