Текст книги "Закованные в железо. Красный закат"

Пока Вирвис с друзьями попивая кофе планировали свою военную операцию, а непобедимый Гавриил со своими новыми друзьями пытался добраться домой, Михаил уже вторую неделю сидел во Фригидмурзкой тюрьме. В камере было ужасно холодно. Михаил уже не помнил себя. На полу была вода, превратившаяся в зловонную жижу. Кровати здесь не было, но и спать в такой грязи было невозможно. Сначала Соборов пытался дремать, упираясь спиной на стену и выставляя ноги в полусогнутом состоянии перед собой, чтоб не спать в воде. Спустя два дня он попробовал спать на корточках, а на четвертый день не выдержал, и упал прямо в воду и проспал там. У него болели глаза, знобило, появился кашель. Он не мог согреться. Когда миновала первая неделя, Михаил уже начинал забываться. Ему начинало казаться, что он не существует, что вокруг только темнота, что он где-то в космосе. Потом он успокаивался, пытался отжиматься, согреваться, но сил почти не было. Затем, Соборов опять начинал бредить. Он вдруг испугался, что это просто сон и попытался себя разбудить. Но тщетно. Позже он решил, что проснулся и начал звать на помощь. Ему показалось, что он дома, он почти выкрикнул к своим, но потом затих. Он мечтал крикнуть имена своих друзей жены, начальства, да кого угодно, но вспомнил что нельзя. Он вспомнил, что все еще на задании и заплакал. Он мечтал не быть здесь, он ломался изнутри. Он бил воду, бил пол и ревел. Ему больше всего на свете хотелось сейчас вернуться домой, больше ничего ему не хотелось. Вся эта ерунда – эта слава, честь достоинство – это все ложь не более того. На самом деле человеку нужен уют, любовь и благополучие, а все остальное и гроша ломанного не стоит. Это неоспоримая правда, но Михаилу всего этого было нельзя. Он уже давно встретился со всеми своими страхами и смирился со всеми потерями, которые могли ожидать его в будущем потому, что не мог без конца переживать. Он простился мысленно со Светланой, простился с еще даже не рожденным сыном и друзьями. Друзья его почти не беспокоили, они были так далеко. Он простился сам с собой. Со своими мечтами – все они пошли в ту тьму, что стала теперь его домом. Это был ад. Его разум тоже позабыл свет. Удивительно как быстро наш мозг приспосабливается к новым реалиям жизни и позабывает все остальное. Михаил ничего не хотел. Его тошнило, и он поносил. Удивительно, но в последнее время он жил без веры в то, что все образуется, но и без страха и оказывается, что даже так можно жить. Это было открытием. Единственное что беспокоило это частые провалы памяти, и какие-то безумные навязчивые мысли, разрывающие его мозг. Это было из-за легкого обезвоживания, поддерживаемого специально охраной и голодом. Михаил не отказывался от еды. Он знал, зачем жить, и все равно шел дальше. В нем горел яростью огонь азарта. Михаил был воином, он спрашивал у своей судьбы – «Сможешь ли ты меня победить?» и смеялся. Он радовался, что еще не умер, а потом плакал в истерике не в силах найти в себе ни надежду, ни веру, пропадая в своих страхах и сомнениях, разрывающих его на части. Но каждый раз он воспрявал духом и успокаивался, держась за одно единственное, что у него было – жизнь. «Один из принципов психологического выживания – учит полюбить то, что у тебя есть», и Михаил следовал ему. Дисциплина его ума и духа рушилась под сокрушительным гнетом той ужасной обстановки, в какой он прибывал, но он все равно держался за нее. Сколько раз он отступил и впал в панику? Не важно, ведь он еще на ногах, и пусть они трясутся, а глаза едва могут открыться, но он не сдастся, никому его не сломать только потому, что он не признает победы над собой. Не важно, как они будут его бить, как будут издеваться и что отберут, он решил, что не проиграет, и тут компромиссов не будет.

Принесли обед. Михали на коленях в холодной воде пополз к полочке на дверях и дрожащей слабой рукой взял тарелку. Там был вонючий хлеб и стакан воды. Так мало, но нужно было съесть все. До последней крошки. Это было не роскошью – это были углеводы и, какие никакие, а микроэлементы и все. Так всегда – еда – это не удовольствие, так что ничего не поменялось. После первых кусков хлеба начало тошнить и Михаилу пришлось сдержать рвотные позывы силой. Он ел без рук, боясь подхватить заразу, что была в воде. Потом он медленно выпил воду, обогревая каждый глоток во рту и прижимая стакан к телу. Таким образом, можно было сэкономить энергию, что потратит организм, подогревая ее в желудке. Клетки тела всасывают пищу, только если она соответствует температуре тела. Если эта температура отличалась, то он должен был тратить энергию на ее изменение. Михаил весь трясся. После первых кусков хлеба в голове резко прояснело, и даже притихла дрожь, но это ненадолго, ведь энергии от куска хлеба было крайне мало. Выпив воду Соборов пару раз присел и отжался, чтоб разогнать кровь. В голове сразу закружилось.

Спустя полчаса после перекуса к нему пришли. Соборов дремал, сидя у стены его мучил насморк, и все лицо из-за этого болело. Вдруг его схватили под руки и потащили. Он даже не смог сопротивляться, или передвигать ногами, его просто тащили. Тусклый свет в коридоре показался вспышкой от слеповой гранаты, и Михаилу даже заболело в глазах. Он напрягся, пытаясь вырваться, но сил было так мало, что он почувствовал себя младенцем, которого тащили два бугая. Он расслабился и отдался событиям, экономя силы, попутно радуясь тому, что он хотя бы не в воде. Рассудок затуманился, и Михаил опять решил что это сон.

Ведро воды почти сбили Соборова с кресла, и он едва поймал равновесие. Помотав головой, он оглянулся. Свет снова врезался прямиков в мозги, и он зажмурился.

– С какой целью тебя внедрили? – орал на него какой-то голос.

– Что? – Михаил едва мог что-то говорить. Последовал жесткий удар и Соборова сбили со стула, он рухнул на пол, и в глазах закружилось, зато теперь он проще переносил свет. От удара воспаленные носовые пазухи начинали болеть все сильнее и сильнее. Казалось, они сейчас разорвутся изнутри и Соборову всерьез стало страшно по этому поводу. Потом боль ушла. Его подняли, и он с удивлением узнал что уже почти не чувствует боли.

– Не бей кулаком, а то вырубишь. Он итак едва дышит – сказал другой голос.

– Говори, зачем ты здесь? Какая твоя миссия? Зачем тебя внедрили? Что ты должен узнать?

– Я должен узнать, почему у тебя такой идиотский акцент – Соборов засмеялся, хихикая тихо и почти неслышно. Ему было плевать на все.

– Получай – верзила врезал ему ладонью по лицу, а потом зарядил по ребрам. У Михаила пошла кровь изо рта и из разбитой губы. – Выкладывай все, иначе умрешь.

– Если хочешь, кретин, я могу выложить тебе свой обед. Больше у меня ничего с собой нет – Соборов опять засмеялся. Он выглядел жалко. Мокрый, тощий, синий от голода и переохлаждения едва держащийся на стуле в каком-то грязном тряпье. От нег воняло, а он смеялся. Ему хотелось повеселиться напоследок. А раз ему так хотелось, то можно было.

– Послушайте, Михаил – к Соборову подошел другой более вежливый. Играют в хорошего и плохого парня – сразу понял Соборов – Мы все знаем. Думаете, только ваш бункер додумался внедрить в тыл врагу своего агента? У нас тоже были такие мысли и они, в отличии, от вашего случая, закончились более удачно и наших людей даже не поймали. Более того, они рассказали нам о вас все. О том, что вас направили к нам в секрете от большей части руководства бункера. Мы даже знаем имена людей, владеющих информацией о вашем пребывании здесь. Это Главнокомандующий Вирвис и генерал Зорога. Мы знаем все. И даже то, что вы должны были воспользоваться своими довоенными связями с Быковым, и с его помощью проникнуть без боя в наш тыл. Как видите, мы знаем все, но, тем не менее, вы все еще живы. Вы уж простите нам ту грубость, с какой приходиться действовать, но иначе никак. Люди попадаются разные, с чувством юмора или, наоборот, слишком серьезно настроенные. Они думают, что аргументы, какие я вам навел – это просто липа, дабы вас расколоть. А другие пытаются нас убеждать в том, что наши агенты нас предали. Но я не хочу тратить свое время на подобный лживый бред и хочу просто услышать от вас правду. Тогда вы, обещаю, получите нормальную жизнь в нашем благородном обществе. Мы просто должны знать, что вам можно доверять. Понимаете?

– Ого – играли красиво, решил Михаил. Упомянули Вирвиса и Зорогу, которые стопроцентно должны были владеть об информации такого рода. Это даже не требовалось узнавать от каких-то агентов или от них самих – это было понятно само собой. Дальше все остальное обычной воды липа построенная грамотным и подготовленным провокатором, рассчитывающим на то, что Михаил сломался и выберет любой вариант кроме возврата в камеру. Однако он не учел, что Соборов не сломался. Странно, но он держался и даже еще думал – вы знаете больше чем я.

– То есть? А, вы об осведомленных о вашей операции людях? – психолог тут же решил, что Михаил не знает о тех людях, что были осведомлены про его задание – ну, вам не обязательно говорить все, поэтому вы и не знали обстоятельств. Итак, какие же ваши задания или миссия? Подрывная работа? Провокация? Вербовка агентов? У вас есть еще товарищи?

– Можно, я скажу вам то, что думаю? – Михаил уже решил что и как играть.

– Да, конечно. Говорите как есть.

– Только обещайте, что не будете меня бить, ладно?

– Конечно, я весь во внимании – военный психолог прояснел.

– Идите вы в задницу – честно проговорил Михаил.

– Стоп. Не надо бить – педантичный юноша, допрашивающий Соборова, остановил здоровяка от намерения ударить Михаила. – Послушайте, Михаил, мы знаем о вас все. Неужели вы не можете это понять? Более умно было бы признаться – убеждал он.

– Более умно? Более умно было бы мне остаться с моей женой, а не бежать к вам, как наивному ребенку. Я верив в вас, в Легион, в наше общее дело, начатое еще до войны, я верил в светлое будущее – Соборов встал гордо выкрикивая эту фразу, являющуюся девизом Второго Легиона, но тут же рухнул от слабости назад на стул. Михаил заплакал – я просто хотел закончить то, что начал еще до войны. Просто хотел вернуться к своим друзьям и закончить эту войну, понимаете? А вы…Вы усадили меня в эту камеру. Где даже нельзя спать, кормили хлебом с плесенью, и этой грязной водой. А я до сих пор еще верю в наше дело – Михаил договорил спокойно и безразлично. – Пошли вы. Проклятые лжецы. Расстреляйте меня, я не за тех воевал.

– Вы серьезно? – психолог поддался, и ему даже стало жаль Михаила, но спустя минуту он опамятовался – Хех вы молодец, я почти поверил! Браво! – он захлопал в ладоши, – а ну-ка врежь ему еще раз.

Верзила подошел и ударил Михаила по ребрам еще раз в ту же точку. Михаил как мог напряг мышцы, чтоб не повредили ребра. Он все еще хотел быть здоровым и сильным, он все еще планировал свое будущее. Чтоб не били снова, он спроецировал свое падение со стула и остался лежать на земли. Его подняли и усадили снова в кресло. Михаил прояснел, адреналин дал ему сил, но сам он притворился почти потерявшим сознание.

– Полей его водой – скомандовал психолог – дайте укол от вранья. Мне надоело это.

Этого Михаил и боялся. Его ждала сыроватка правды. Она блокирует деятельность мозга, а именно левого полушария, отвечающего за логику, и мозг просто делает то, что от него требуют. Он не сопротивляется и не может врать. После укола рот наполнился слюной, дыхание замедлилось, стало очень тяжело думать. Прийти к какому-то выводу было очень сложно. Мысли изменяли одна другую очень медленно. Михаил знал, как бороться с ней, но это могло и не сработать. Он просто дожжен был игнорировать вопросы, и отвечать не в тему, оскорбляя или насмехаясь над добрасывающим.

– Ну? Прояснел? Сколько у тебя тут агентов? – спросил опять юноша.

– Иди, купи себе зубную щетку – ответил Михаил. Он игнорировал вопросы и не думал о них.

– Сколько у тебя тут людей? —

– Мое мнение – ты – кретин, – ответил Михаил. Злость была сильней, и он использовал ее, чтоб проецировать ответы. Однако, сыроватка начинала действовать все сильнее и он почувствовал как мозг выбирал слова для ответа каким-то странным образом почти без ведома Михаила, а любая активность разума была болезненная.

– Хватит играть. Признайся, и ты получишь комнату, медикаменты, еду и теплую ванную. Каковы твои задания? Передача информации?

– Да.

– Какой?

– Что у тебя жуткий характер – ответил Михаил и засмеялся. – пристрелите меня, пристрелите просился тихо он.

– А ведь могу и пристрелить, и дело с концом – военный вытащил пистолет, передернул затвор и направил его в сторону Михаила. Соборов вдруг стал серьезней. А что, если это конец? – пронеслось в голове. Он с грустью подумал о своей жизни, какой бы она могла быть? Счастье, дом, семья, уют, жена и тепло ее объятий, смех сынишки. А еще могли быть праздники, елки, изучение письма сыном и помощь ему с математикой. Но эта проклятая война отобрала все и теперь замахнулась на жизнь. Михаил поморщился. В груди что-то болело, ему хотелось плакать и кричать. Он ненавидел эту войну, оружие страх и слезы, он ненавидел их и хотел разрушить эту тьму вокруг себя.

– Пошел ты, жалкий слабак – тихо ответил он.

– Быков – тоже ваш агент? Отвечай! – он тряс пистолет и тыкал дулом в лежащего на полу Михаила.

– Я хочу жить – ответил он с пустым взглядом.

– Быков с тобой?

– Пойди, проспись, кретин – ответил Михаил. Ему было на все плевать. Он был пуст изнутри.

– Что здесь происходит?! Михаил Соборов? Как? Вы? О, нет.! Что они с вами сделали?! – над Соборовым наклонился какой-то странный человек в штатской одежде. Он корчил сожалеющую гримасу, и Михаилу стало смешно – О, господи, как вы могли? Простите, прошу, простите, это ужасное недоразумение, как только я узнал, что с вами происходит, то сразу примчался сюда – человек в штатском что-то еще говорил, но Михаил ничего уже не слышал. Он разочаровался во всем, и него не было сил ни для чего.

– Скорее, заберите его, накормите и смотрите мне, чтоб все по высшему классу.

– Простите сер, мы не знали, мы думали.

– Вы думали? Что вы наделали? Это же Михаил Соборов – орал незнакомец – а Михаил мысленно хвалил их за неплохой спектакль, жаль аплодировать он не мог.

– Простите – оправдывался психолог.

– Вы у меня попляшете – незнакомец в штатском даже врезал психологу пощечину. Он был в гневе или отлично его играл.

Спустя полчаса Михаил мылся в душе. Его отвезли туда на инвалидной коляске – как мило с их стороны. В больничной душевой было пусто и Михаилу удалось расслабиться под теплой, даже нарочито горячей водой. В Карпатии такой теплый душ бывал не чаще два раза в неделю, а у них вот – когда угодно. Хоть какой-то плюс от пребывания в этом месте. После душа забитый нос разболелся еще сильней. Михаилу показалось, что у него температура. Слабость снова подкралась к нему и он, вытершись, отправился прочь, в новой подаренной ему одежде. Сразу после душа его усадили в новую инвалидную, отчищенную коляску. Вокруг забегали врачи и медсестры. Они принялись мерить ему температуру, давление, давали какие-то таблетки и суетились с уколами. В белоснежной палате, кроме Михаила и лекарей был его спаситель в штатском. Он присел на край стола и с неподдельной любовью смотрел на Соборова.

– Здравствуйте еще раз, мой друг. Меня зовут Юрген Шмейхель. Надеюсь вам уже лучше? – Юрген был мужчиной лет тридцати пяти, с черными волосами и где – нигде сединой у висков. Он был гладко выбрит и одет от иголочки. У него была аккуратная прическа, хорошо подходящая для его овального, сходящегося к острому подбородку лица, и золотой перстень с черным плоским камнем. Это первое, что бросалось в глаза.

– Я бы представился, но вы, похоже, знаете обо мне больше чем я сам, как, к примеру, ваши любознательные друзья, пытавшиеся узнать у меня разные сильно интересовавшие их вещи. Жаль, что я не смог утолить из жажду знаний.

– Ха ха ха, отлично сказано, мне нравится ваше чувство юмора – Юрген искренне зашелся смехом и даже прихлопнул руками по животу – я бы не сказал лучше вас, честное слово. Ну, а если серьезно, то будьте уверенны, они ответят за свою ошибку.

– Ошибку? Значит, вы мне уже наконец-то верите?

– Они приняли вас за другого человека. После того как вы были сюда доставлены, информация о вас была изменена и пока данные пребывали в разведке, они решили что вы проникли внутрь хитростью, не найдя ваших личных данных в базе. Понимаете? Они подумали, что вы действительно шпион.

– А где же в это время были мои личные данные? – поинтересовался Михаил, которого наконец-то оставили в покое врачи. К слову сказать, ему стало полегче. Особенно это сказалось на зрении и резко отступившем гайморите. Оказалось, что боль в глазах была спровоцирована именно отеком гайморовых пазух.

– Дело в том, что вы для нас очень важны – Юрген подошел к Михаилу и присел перед ним на корточки, поддерживаясь рукой за подлокотник кресла каталки Соборова – для вас есть очень серьезная и важная миссия. В общем, нами было решено создать вас заново. Это подразумевало новое имя, звание, историю. В общем все. Пока над этим работали, вас и сочли за чужого. Мы немного задержались с этой историей, это наша ошибка, но иначе тоже никак не выходило. К сожалению должен признать, что ваши страдания были бесполезны и за это мы перед вами в долгу. Признаюсь, мы открыли для себя удивительную трудность найти вас в своем же убежище. Никогда не думал, что для этого может понадобиться столько времени. Служба внутренней военной безопасности сработала слишком самостоятельно в этом эпизоде и мы ничего не знали.

– Как всегда, никто не виноват – Михаил не удержался от этого комментария – да ладно, я зла не держу. Расскажите лучше, чем это я вам так приглянулся?

– Дело серьезное. Мы считаем, что в нашем сенате есть шпион. Нужно найти его и обезвредить. Это должно быть вашей миссией.

– Сенат? По-моему мне туда далековато – возразил Михаил.

– Далеко конечно. Поэтому вы отныне Михаель Флиммер. Имя мы решили оставить потому, что, во-первых, вам так будет удобнее, а во вторых оно вам почти никогда не будет требоваться, разве что в общении с друзьями, в число которых советую записать вашего верного слугу – Юрген Шмейхель указал на себя.

– То есть вы уже вводите меня в курс мой легенды? Я право не успеваю за событиями. Минуту тому назад я попрощался с жизнью.

– Да ладно вам, дело прошлое. У вас три или четыре дня для восстановления, а потом придется возвращаться в строй. Время не терпит, увы, оно непреклонно несет нас в будущее, и чем меньше времени мы работаем с настоящим, тем меньше шансов, что будущее будет принадлежать именно нам.

Юрген жестикулировал при каждом слове как дирижер. Михаил знал таких, они вбивают вам слова в психику всеми доступными способами, владея языком жестов, мимики, подсознательных мотиваций, влияющих на предрассудки, в общем, бьют по всем фронтам, и так или иначе когда этот человек начинает говорить, вы становитесь его слушателем, вникаете в слова и мысли. Его мысли становятся вашими мыслями. Поверьте, он не подумает о том, чего хотите вы. Важно знать свои слабости, чтоб остановить влияние подобных хитрецов на ваш разум. Если вы убегаете от них всю свою жизнь, если прячетесь во лжи или бегстве от своих страхов – вы в его власти. Михаил знал свои слабости и знал о той власти, что они имели над ним, поэтому Юргену нужно было попотеть. Но в случае Соборова он даже не догадается, что его таланты остались лишь воспоминанием в разуме Михаила.

– С удовольствием вернусь в строй, как вы сказали. Просто нужно привыкнуть к этой смысли – улыбнулся в ответ Михаил.

– Привыкайте. Кстати, вы теперь Грандкапитан, так, что не позволяйте всяким сержантикам руководить вами – Юрген засмеялся, дотронулся до колена Михаила, как делают, пытаясь передать эмоции собеседнику. Только вот Михаилу эти эмоции не подходили, но он засмеялся в ответ, поддаваясь Юргену – был большой соблазн создать для вас более высокое звание, чтоб избежать службы в войске, но большинство Архивиров знакомы между собой, а поэтому вы бы рисковали подпасть под ненужные подозрения.

– Скажите – перебил Михаил Юргена – почему именно я? Зачем вам шпион предатель?

– Отличный вопрос. Если бы вы его не задали, то я бы подумал, что вы пытаетесь водить меня за нос – Юрген снова захохотал – дело в том, что в нашей армии происходит перераспределение приоритетов. Одни хотят то, другие другое, и очень сложно определить, кто и чего хочет, понимаете? Мы не уверенны в своих людях, тогда как вы – это совсем другое. Вы, извините, но вы у нас на коротком поводку. У вас нет шансов найти себе место в нашем народе без помощи и потому будете служить, как я надеюсь, верой и правдой. Если же нет – не тешьте себя иллюзиями, вы проиграете во всем. – Юрген заглянул в глаза Михаилу и Соборов смог увидеть настоящее лицо разведчика. В них была власть, сила и безжалостность. Былая маска симпатичного приятного парня растаяла как масло на сковороде.

– Понимаю. Но вы то уверенны, что я справлюсь? Признаюсь, меня удивляет ваша решительность, из-за которой вы даже не спросили о моем желании. – Михаил действительно был удивлен.

– Ну, во-первых, за вас поручился ваш старый друг Быков. А во вторых, если вы откажетесь, то ваше будущее будет уже не в ваших руках, понимаете, о чем я?

– Как мило, вы угадали тот мотив, что действительно способен заставить меня делать то, о чем вы просите – Михаил засмеялся и Юрген тоже расплылся ему в ответ в улыбке. Действительно, кто же откажется от жизни? Легко было угадать, что Соборов этого не сделает.

– Ну что ж, раз я вам так приглянулся, то мне это льстит. Буду стараться оправдать ваши надежды – Соборов опять улыбнулся, но вряд ли гримаса получилась из-за нахлынувшей слабости.

– Даже не сомневайтесь в этом – Юрген опять стал любящей матерью, бабушкой и старшим братом в одном лице – мы сделаем все что нужно. Да и честно говоря, миссия ваша очень проста. Просто держать ухо востро, вот и все.

– Ну, это я уже умею Михаил – они тепло прощались с Юргеном.

Соборова вскоре отвезли в его новую комнату, где была белоснежная мебель и стены. Сначала показалось, что это больничная палата, но потом солдат отдал ему ключи и удалился, что означало, что комната теперь полностью в распоряжении Соборова. Здесь была пара мягких, роскошных белоснежных кресел, сделанных, как и вся комната в стиле Хай-тек. Они были прямоугольными во всех своих деталях, и прекрасно гармонизировали с теплыми, странно уютными для холодного серого оттенка стенами. Между креслами стоял прозрачный столик. Михаил невольно прикоснулся к креслам, они были из непонятного очень нежного, казалось, тающего от прикосновения материала. Под ногами был белый с холодным сероватым оттенком ковер из длинной шерсти. Она почти неощутимо подминалась под ногами своими вьющимися локонами. Постель казалась одним сплошным предметом без покрывала или подушек, так аккуратно и педантично она была застелена. Левее была меленькая ванная комната с душевой и раковиной. В комнате еще была небольшая тумба и спрятанный в стене, практически не заметный шкаф – купе. Внимание Михаила коснулось так давно позабытых им штор. Неужели тут действительно есть окно? Конечно, в бункере его быть не могло. Соборов подошел и раздвинул шторы. За окном шел дождь, был виден железнодорожный вокзал, куда приходили поезда в потопающий в ливне город. Соборов осмотрел раму и увидел несколько сенсорных кнопок. Нажав одну их них, за оном появилась пристань, а далеко на горизонте шел корабль, нажав еще раз Михаил оказался в пентхаусе какого-то мегаполиса уходящего своими домами и стоэтажными небоскребами далеко к горизонту, где как раз садилось красное раскаленное в собственном жаре миллионов градусов солнце. Вернувшись к дождю, Михаил опять осмотрел комнату. На нем была больничная одежда, поэтому хотелось поскорее переодеться. В шкафу оказалось несколько однотонных черных и белых свитеров и отлично подходящие его размеру стилизированные под классические брюки, джинсы из тонкого легкого материала. Носки и обувь тоже нашлись там. Посмотрев опять на кровать, Михаилу не хотелось ложиться на это произведение искусства и разрушать идиллию линий, и он рухнул в кресло, уставившись в так называемое окно. Только сейчас он заметил, что под окном есть встроенная в стене полочка, где лежал пульт. Он оправился к нему и принялся клацать на кнопки. После первого щелчка он попал на обучающие лекции по истории Второго Легиона, сделанные по сразу заметной для опытного разведчика методике. История навязывалась, диктор угадывал любые вопросы, какие только могли возникнуть у слушателя. Все было рассчитано до последнего слова, и спастись можно было, только зная цель монолога ведущего. Несмотря на попытку диктора поселиться в мозгу Соборова, Михаил все же продолжал смотреть. Он узнал о званиях в армии, истории, руководстве и продолжал поглощать информацию достаточно полезную ему для общения. В это время Юрген Шмейхель сидел в кабинете у Гариды. У них шла беседа именно о Соборове.

– Как все прошло? – Гарида прохаживался по кабинету, в то время как Юрген развалившись в кресле, растирал лоб и надбровные дуги, пытаясь избавиться от напряжения.

– Даже не знаю. Он так и не сломался или сломался, но как то странно. Думаю либо он действительно фанатик нашей идеи, либо непревзойденный актер и манипулятор потому, что мне не было причины его в чем – то заподозрить. Но и верить в то, что он бросил свою семью и друзей ради будущего нашей славной, но все же чужой для него страны – не могу.

– Может он играет свою собственную роль? Против всех, так сказать?

– Может быть. Не знаю.

– Попытайся узнать его настоящие мотивы. – Гарида замолчал, погрузившись в свои мысли – Ах да, как насчет нашей провокации, он простил нам, как думаешь?

– Не думаю, что это можно простить так быстро. Но пока что он явно рад, что все закончилось.

– Это понятно. Что ж пускай соберется с мыслями, отмоется отъестся. Не трогай его несколько дней. Пускай у него сформируется своя мысль и отношение к нам. Он должен проявить их в противном случае доверять ему будет сложно и станет очевидно, что он играет.

– Я думаю, что скандала от него мы не дождемся.

– Нет, но я хочу, чтоб либо он бегал за нами на задних лаках, либо пытался поставить в лужу нас. Если он не начнет проявлять своего недовольства заключением в камере, то он либо садист, либо игрок.

– В любом случае с ним вряд ли будет легко, я это уже вижу. Мне не ясны его мотивы, а значит не возможно им руководить так, как бы нам хотелось.

– Нам и не нужно им руководить. Подсадим его в Нелевскому и подождем, когда они проявят себя. Как только это произойдет – дни всего сената будут сочтены. И мы сами выберем, кто нам нужен, а кто нет – все просто. Даже хорошо, что есть такая большая вероятность его двойной игры. Более того, я направлю к нему особого человека, что будет развивать именно эту его сторону.

– С моей стороны будет опрометчиво не замечать каких-то странностей. Как мне поступить? Игнорировать или пресекать его мысли по этому поводу?

– Игнорировать глупо – он не будет тебе доверять потому, что не будет понимать. Но и пресекать нельзя. – Гарида задумался – у тебя должен быть свой интерес. Ты будешь руководить им, давая ему возможность делать то, что он хочет. Так он не будет тебя бояться.

– И каким же образом?

– Власть, власть и еще раз власть. Как только поймешь, что он играет – раскрой его, а потом помоги скрыться. Он будет в твоих руках. В качестве гарантии заставь его работать на тебя.

– Не думаю, что он так легко раскроется.

– Да, я тоже. Ладно, эту версию мы доработаем. Ты отдал ему легенду?

– Нет, попрошу передать с ужином.

– Хорошо. А теперь иди, у меня много дел. – Гарида снова сел за свой стол и утонул в бумагах.