Текст книги "Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)"

Глава VIII

Полуденное солнце ярко сияло над Парк-роу. Улицы затопили торопливо шагавшие люди, вырвавшиеся из тысячи контор. В мыслях у них бродили образы ленча. В каньоне Нассау-стрит торопливый бег толпы замедлялся. Пришлые торговцы конфетами теснили мальчишек-газетчиков, а лошади, впряженные в телеги, старались как могли, чтобы не растоптать прохожего. Устремляясь к Сити-Холл, тек густой, как обычно, поток – армия счастливых влюбленных шла покупать брачные лицензии. Из дверей метро выскакивали пассажиры и скрывались за ними точно кролики. Короче, нервный центр городского тела, как всегда, кипел и бурлил.

Джимми Крокер, стоявший в подъезде, завистливо наблюдал толчею. В толпе шагали мужчины, жующие жвачку; мужчины в белых шелковых галстуках с булавками – имитацией под бриллиант; мужчины, которые, выкурив семь десятых сигары, дожевывали остаток. С любым из них он охотно поменялся бы местом. У всех у них была работа. А в его теперешнем состоянии духа казалось, что ничего другого для абсолютного блаженства и не требуется. Поэт очень грубо и неприятно говорит о человеке, «чье сердце не пылало, когда вернулся он домой с чужбины»; но, может, он и простил бы Джимми за то, что тот вместо пыланья испытывал холодное, липкое смятение. Ему пришлось бы признать, что следующие строки – «хотя он очень знатен и богат» – неприложимы к Джимми Крокеру. Последний, возможно, и сосредоточился на себе, но все его богатство составляли 193 доллара и 40 центов, фамилия была отнюдь не знатна, а мелькание ее в подшивках «Нью-Йорк кроникл», редакцию которой он только что навестил, подсказало ему, что, переменив ее на Бейлисс, он совершил разумнейший свой поступок.

Причины такой печали, когда он обозревал часть родины, видимой с порога дома, искать было недалеко. «Атлантик» вплыл в гавань субботним вечером; Джимми отправился в дорогой отель, снял шикарный номер и попросил горничную, чтоб завтрак подали в 10 часов утра, а с ним воскресный номер «Кроникл». Пять лет прошло с тех пор, как он видел милый старый листок, в который и сам сообщал про пожары, убийства, уличные происшествия и свадьбы. Читая его, думал Джимми, он официально приобщится к давно покинутой стране. Куда уж лучше и символичнее – в первое утро возвращения сидеть в кровати и читать добрый старый «Кроникл»! Среди его последних мыслей, пока он засыпал накануне, бродили добрые догадки, кто сейчас редактор и печатаются ли по-прежнему в юмористическом приложении приключения семьи Дафнат.

Волна немужской сентиментальности захлестнула его, когда на следующее утро он потянулся за газетой. Силуэт Нью-Йорка, показавшийся, когда корабль вплывал в гавань, вызвал отклик в его душе: перестук поездов надземной дороги и специфический аромат подземки – все было добрым и приветливым. Но по-настоящему странник ощутил, что он и вправду на Манхэттене, только взяв в руки воскресную газету. Развернул он ее, как и всякий другой, на юмористическом приложении. И тут же леденящая душу, почти вещая тревога пробрала его. Семья Дафнат исчезла. Джимми понимал, что страдать так, будто ему сообщили о смерти близкого друга, неразумно: папаша Дафнат и его родственники забавляли народ своими приключениями еще лет за пять до того, как он уехал из Америки, а даже самый забавный герой приложения редко выживает дольше десяти лет. Тем не менее утренний его оптимизм подернулся тучкой. Он не получил никакого удовольствия от натужных хохм дебильной личности по прозвищу Старый Дилл Пикл, сменившей Папашу.

Однако это, как обнаружил он почти тут же, оказалось мелочью, пустячком. Да, неприятно, но на его благополучие непосредственно не влияет, настоящая трагедия развернулась, когда он дошел до журнального раздела. Едва он развернул газету на этой полосе, как тотчас меткой пулей сразил его крупный заголовок «ДЖИМ С ПИККАДИЛЛИ ОПЯТЬ ЗА СВОЕ».

Ничто не сравнится с чувством, которое мы испытываем, неожиданно узрев собственное имя в печати. Мы или воспаряем в небеса, или сваливаемся на дно пропасти. Джимми свалился. Поверхностно пробежав очерк, он обнаружил, что ему отнюдь не поют дифирамбы. Беспощадной рукой автор пропахал его бурное прошлое, а главным стержнем, к которому пристегнул он прошлые события, было злосчастное столкновение с лордом Перси Уипплом. Эпизод этот памфлетист расписал досконально, с запалом и напором, перещеголяв даже измывательства Билла Блейка из лондонской «Дейли сан». Того стесняли и размер площади, и то, что он сдавал очерк в последнюю минуту, когда газета почти сверстана. Нынешнего автора подобные ограничения не тормозили. Пространства для самовыражения ему отвели достаточно, и он развернулся, да так, что даже дал иллюстрацию, крайне оскорбительную: бычьей наружности молодец в последней стадии опьянения замахивается кулаком на юношу в монокле и вечернем костюме. Подбородок у юноши был столь скудный, что Джимми удивился, как ему вообще удалось в такой попасть. Один проблеск утешения от мерзкого рисунка – лорда Перси художник изобразил еще противнее его самого. Среди прочего, второго сына герцога Дивайзиса нарисовали в короне пэров, чего не одобрил бы и лондонский ночной клуб.

Только трижды прочитав пасквиль, Джимми уловил нюанс, упущенный ранее его взбаламученным разумом, – это не одиночный всплеск, а составная часть сериала. Несколько раз автор ссылался на другие статейки. Завтрак остывал нетронутый на подносе. Благо, которое боги так редко посылают нам – увидеть себя глазами других, окатило Джимми ушатом воды. Заканчивая чтение в третий раз, он уже оценивал себя объективно, на манер натуралиста, разглядывающего отвратительное насекомое под микроскопом. Так вот, значит, каков он! Еще удивительно, как его в порядочный отель впустили!

Остаток дня он пребывал в такой униженности, что чуть не рыдал, когда официанты проявляли к нему вежливость. В понедельник утром он отправился в Парк-роу почитать подшивку «Кроникл» – жуткий поступок, вроде эксцентричного поведения жрецов Ваала, которые полосуют себя ножами, или писателей, которые подписываются на газетные рецензии о самих себе.

Почти сразу же Джимми наткнулся еще на один памфлет, опубликованный в том же месяце. Перерыл подшивку за несколько недель – пусто. Зашевелилась надежда – возможно, все не так паршиво, как он опасался, но тут же и разлетелась вдребезги. Джимми приступил к методическим раскопкам, полный решимости узнать худшее. Не прошло и двух часов, как он его узнал. Тут было все – и ссора с букмекером, и разнузданное поведение на митинге, и нарушение этих обещаний. Полное жизнеописание.

А прозвище, которое ему влепили!

Джимми вышел на Парк-роу в поисках тихой улочки, где можно бы поразмышлять на эту тему. Не сразу дошел до него ее практический, финансовый аспект. Какое-то время он страдал только от обиды. Ему казалось, что все, снующие мимо, узнают его и бросают в его сторону косые взгляды. Жующие резинку жуют ее издевательски, а те, кто посасывает сигары, сосут их с едва прикрытым презрением. Потом, когда острота ощущений притупилась, ему открылось, что для страданий и раздумий есть причины повесомее.

Когда у него выстроился план внезапного побега от лондонских соблазнов, он решил, что, как только прибудет в Нью-Йорк, явится в редакцию старой газеты и подаст заявление, чтобы его приняли на прежнюю службу. О деталях ближайших планов он мало задумывался. Ему в голову не приходило, что придется что-то предпринимать – только и надо зайти, похлопать старых приятелей по спине и объявить, что готов снова приступить к работе. Работа! В газете, чье главное развлечение – памфлеты о его эскападах! Даже если бы он и набрался мужества – или нахальства – сунуться с заявлением, какой толк? Он стал притчей во языцех там, где когда-то был почтенным гражданином. Какая газета доверит задание Джиму с Пиккадилли? Леденящая растерянность заползла ему в душу. Ему чудился замогильный голос Бейлисса, шепчущего на Паддингтонском вокзале: «Может, это немножко опрометчиво, мистер Джеймс?»

Опрометчиво, точнее не скажешь. Он сейчас в стране, бесполезной для него. Конкуренция тут высокая, а работы для человека без специальности очень мало. Господи, что же он будет делать?

Можно бы, конечно, вернуться домой. Хотя нет, нельзя! Его гордость восставала против такого решения. Возвращение блудного сына само по себе недурно, но теряет всякую эффективность, если возвращается сын через две недели после бегства. Фактор времени играет огромную роль – срок, проведенный среди свиней, должен быть убедительный. Кроме того, нельзя забывать об отце. Возможно, Джимми и неважный представитель рода человеческого, но не настолько никудышный, чтобы явиться преждевременно и испакостить все своему предку, едва совершив достойный поступок, очистив поле боя. Нет, о возвращении не может быть и речи.

Что же остается? Воздух Нью-Йорка, конечно, бодрит и лечит, но все-таки им одним не проживешь. Необходимо найти работу. Но… какую?

Что же делать?

Сосущее ощущение в области жилета ответило на вопрос. Решение, которое оно подсказывало, было, правда, временным, но весьма заманчивым. Средство это чудесно действовало и раньше во многих критических ситуациях. Надо пойти и поесть, а после еды его, возможно, озарит вдохновение.

Выйдя из аллейки, Джимми направился к метро. Он успел вскочить на подоспевший экспресс и через несколько минут вышел на 42-й стрит, где пошел к отелю, вполне, как он надеялся, отвечавшему его целям. Едва войдя, он заметил в кресле у дверей Энн Честер, и тут же все его уныние как рукой сняло. Он вмиг стал самим собой.

– О, здравствуйте, мистер Бейлисс! Вы зашли поесть?

– Если только вы не предпочитаете другое место, – отозвался Джимми. – Надеюсь, я не заставил вас долго ждать.

Энн засмеялась. В чем-то пушисто-зеленом она была неотразима.

– Я совсем не собиралась обедать с вами. Я жду Ролло и его сестру. Помните? Он с нами на пароходе плыл. Его шезлонг стоял на палубе рядом с моим.

Опять удар! Когда он подумал, что несчастная едва спаслась от этого несносного Тедди – или Эдгара? – он чуть в обморок не шлепнулся.

– Во сколько вы договорились встретиться? – строго спросил он, оправившись от слабости.

– В час.

– А сейчас уже пять минут второго. Не собираетесь же вы сидеть тут и ждать его целую вечность? Пойдемте со мной, свистнем такси.

– Ну что вы!

– Пойдемте! Я хочу обсудить с вами мое будущее.

– И не подумаю, – возразила Энн и двинулась с ним к выходу. – Он никогда не простит меня. – Она забралась в такси. – Еду только потому, что вы попросили обсудить ваше будущее, – сказала Энн, когда они отъехали. – Больше ничто бы меня не сманило…

– Ясно. Я знал, что могу положиться на вашу женскую чуткость. Куда отправимся?

– А куда вам хочется? Ох, я и забыла! Вы же не бывали в Нью-Йорке. Кстати, каковы ваши впечатления от этой грандиозной страны?

– Самые благоприятные. Только бы еще работу найти.

– Скажите шоферу, пусть едет в «Делмонико». Это за углом 44-й улицы.

– За углом нас много чего подкарауливает, верно?

– Как таинственно! К чему вы клоните?

– Вы забыли нашу беседу на пароходе? Вы отказались признать, что чудо ждет за углом. И говорили всякую чушь. О любви. Помните?

– Не станете же вы говорить о любви в час дня! Лучше говорите о своем будущем.

– Любовь и мое будущее связаны неразрывно.

– Но не ближайшее. Мне показалось, вы хотите найти работу. Значит, служба в газете вас больше не прельщает?

– Абсолютно.

– Что ж, в общем, я рада.

Такси подкатило к ресторанной двери, и беседа прервалась. Когда они уселись за столик и Джимми сделал заказ, Энн вернулась к теме.

– Что ж, теперь главное для вас – выбрать занятие.

Джимми окинул зал оценивающим взглядом. До летнего бегства из Нью-Йорка оставалось еще несколько недель, и зал был забит посетителями процветающего вида. Ни у одного вроде бы не было ни забот, ни хлопот. Атмосфера прямо благоухала солидными банковскими счетами. Платежеспособность светилась на чисто выбритых лицах мужчин, сияла в нарядах дам.

– Наверное, – вздохнул Джимми. – Хотя, будь тут выбор, я бы предпочел стать богатым бездельником. На мой вкус, идеальная профессия – залетать в контору и выманивать у старого папочки тысчонку-другую.

– Какая гадость! – сурово осудила его Энн. – В жизни не слыхала ничего постыднее. Вы должны работать!

– Очень скоро я буду сидеть с судком для супа у обочины, а вы проедете мимо в лимузине. Я взгляну на вас и скажу: «Вот до чего вы меня довели!» Каково вам будет тогда?

– Буду собой гордиться!

– В таком случае и говорить не о чем. Я б лучше поболтался в людных местечках. Может, какой миллионер усыновит. Но если вы настаиваете, чтобы я работал… Официант!

– Что это вы выдумали?

– Принесите мне справочник профессий, пожалуйста, – попросил Джимми.

– Зачем вам? – удивилась Энн.

– Поищу, что мне подходит. В любом деле методичность превыше всего.

Официант вернулся с красной книгой. Джимми поблагодарил и распахнул ее наугад.

– Кем же станет наш мальчик? Как насчет аудитора?

– Вы считаете, что сумеете аудировать?

– Наверняка не скажу, пока не попробую. Может, очень даже сумею. А монтировщик?

– Монтировщик чего?

– Справочник умалчивает. Тут ремесла в широком смысле. Монтировщик вообще. Насколько я понимаю, сначала человек решает стать монтировщиком, а потом выбирает, что ему монтировать. Например, спаржу.

– Как это?

– Неужели не знаете?! Монтировщики спаржи продают шпагатики, штучки разные, чтобы отправлять спаржу в рот. Вернее, процесс этот осуществляет, разумеется, лакей. Обедающий откидывается на стуле, а лакей собирает механизм где-то на задворках. Это напрочь вытесняет старомодный способ брать овощи и попросту класть в рот. Но я подозреваю, чтобы стать искусным монтировщиком спаржи, нужна большая тренировка. Ладно… Есть еще обивщики мебели. Газонокосильщики. Нет, вряд ли это по мне. Косить газоны весной – жалкое занятие на заре жизни. Взглянем дальше.

– Лучше взгляните на омлет. На вид он вкусный.

Джимми покачал головой:

– Нет, полистаю справочник. Инстинкт подсказывает мне, что подходящей работы для… – на краю пропасти Джимми спохватился, содрогнувшись от ее глубины: он едва не брякнул «Для Джеймса Крокера» и, запнувшись, докончил: – для Алджернона Бейлисса тут нет.

Энн удовлетворенно улыбнулась. Очень типично, что отец назвал его так. Время не подточило ее уважения к старику, которого она видела в тот краткий миг на вокзале. Он был такой милый, и она вполне одобряла подобное проявление гордости.

– Вас правда зовут Алджернон?

– Не могу отрицать.

– Мне кажется, отец у вас очень милый, – непоследовательно сказала Энн.

Джимми опять нырнул в справочник.

– «Д»! – возвестил он. – Потомство узнает меня как Бейлисса-дерматолога. Или Бейлисса – штамповщика горячих деталей. Хотя нет, штамповщик мне не очень нравится. Может, занятие и респектабельное, но мне как-то режет ухо. Есть в нем что-то преступное. Приговор за штамповку фальшивых денег – двадцать лет строгого режима.

– Отложили бы справочник да поели.

– А может, – продолжал Джимми, – внуки в один прекрасный день прильнут к моим коленям и пролепечут детскими голосками: «Дедушка, расскажи нам, как ты стал Королем Эластичных Чулок?» Как вы думаете?

– Постыдились бы! Теряете время попусту. Лучше поболтайте со мной. Либо всерьез задумайтесь, чем заняться.

Джимми быстро листал страницы.

– Через минуту – весь ваш. Постарайтесь развлечься, пока я занят, загадайте себе загадку. Или свежий анекдот расскажите. Поразмышляйте о жизни. Нет. Опять не то. Не вижу себя в роли импортера вентиляторов, резальщика стекол, брокера отелей. Уничтожение насекомых, сбор макулатуры. Не то, не то! Работник прачечной, строитель мавзолеев, окулист, кровельщик, жестянщик, гробовщик, ветеринар… так, так, так… парики, рентгеновская аппаратура – нет, не то. Даже свинцовые чушки не по мне. – Джимми захлопнул справочник. – Что ж, придется помирать с голоду в канаве. Скажите мне, вы ведь знаете Нью-Йорк, где самая удобная канава?

Тут в ресторан вошла сама элегантность – молодой человек в костюме безупречного покроя, в туфлях без пылинки, со строго вымеренной бутоньеркой в петлице. Через монокль он оглядел зал. Смотреть на него было сплошное удовольствие, однако Джимми вздрогнул как ужаленный и удовольствия не испытал. Он узнал нового посетителя. Он хорошо его знал, и тот превосходно был знаком с Джимми. Видел он его всего каких-то две недели назад, в клубе холостяков. В нашем мире мало достоверного, но одно было вернее некуда: если Бартлинг – так назывался пришелец – заметит Джимми, то непременно подойдет и назовет по имени, тогда как тот стал Бейлиссом с головы до пят, Бейлиссом и никем больше. Может, если отрицать категорически, пронесет? В конце концов, Реджи Бартлинг славится слабыми умственными способностями, он поверит чему угодно.

Монокль продолжал обзор, пока не уткнулся в профиль Джимми.

– Вот это да! – воскликнул пришелец.

Реджинальд Бартлинг приплыл в Нью-Йорк только сегодня утром, но его уже давило одиночество чужого города. Приехал он, чтобы поразвлечься, карманы у него были набиты рекомендательными письмами, но их он еще не пустил в ход. Его томила тоска по родине, ему не хватало приятелей. А тут нате вам, Джимми Крокер собственной персоной. Один из лучших! И он заспешил к столу.

– Крокер, дружище! А я и не знал, что ты тут! Когда приехал?

Джимми радовался до глубины души, что углядел его раньше и успел приготовиться к встрече. Внезапно атакованный, он, несомненно, изобличил бы себя признанием, но, предугадав, что Реджи подойдет, сумел победить его. Он сказал Энн целую фразу, прежде чем понял, что обращаются к нему.

– Ой, да тут Джимми Крокер!

Джимми напустил на себя недоумевающий вид, взглянул на Энн, перевел взгляд на Бартлинга.

– По-моему, – сказал он, – произошла какая-то ошибка. Моя фамилия Бейлисс.

Под его каменным взглядом безукоризненный Бартлинг сник. Ему припомнилось все, что он читал и слышал о двойниках, и он смешался, полыхнув румянцем стыда. Какая невоспитанность! Подскакивать к совершенно незнакомому человеку, прикидываясь, будто узнаешь его. Пожалуй, друзья сочтут его нахалом. Нет, какая вульгарность! Реджи пунцовел и пунцовел. Со стороны могло показаться, что покраснел он до самых щиколоток. Он отступил, бормоча сбивчивые извинения. Джимми сочувствовал страданиям приятеля. Истовая приверженность того к хорошему тону была ему хорошо известна, и он представлял его неописуемый ужас. Но необходимость диктовала жесткий курс. Пусть душа его корчится в муках, пусть он проводит бессонные ночи после такого ляпа, Джимми все равно готов стоять на своем хоть до осени. И вообще, Реджи только на пользу получать иногда встряску. Поддержит его в резвой, энергичной форме.

С такими мыслями Джимми снова повернулся к Энн, тогда как пунцово алевший Бартлинг засеменил восстанавливать нервы в другой ресторан. Энн смотрела на Джимми изумленно, широко распахнув глаза, приоткрыв рот.

– Как странно! – легко и небрежно, восхищаясь сам собой, обронил Джимми. – Наверное, я чей-то двойник. Как он назвал меня?

– Джимми Крокер!

Подняв бокал, Джимми отхлебнул и поставил его на место.

– Ах да, вспомнил! Любопытно, имя почему-то знакомое… Где то я его уже слышал, как будто…

– Да я же вам рассказывала! В тот вечер, на палубе!

– Н-да! – Джимми с сомнением взглянул на нее. – Ах, ну да, конечно! Припоминаю, тот самый субъект, которого вы так не любите.

Энн по-прежнему всматривалась в него, словно бы он превратился в кого-то нового и незнакомого.

– Надеюсь, это сходство не настроит вас против меня? – осведомился Джимми. – Одни рождаются Джимми Крокерами, другие – становятся. Надеюсь, вы не упустите из виду, что лично я принадлежу к последним.

– Нет, ну до чего необычно!

– Хм, не знаю… Каких только историй нет про двойников! Несколько лет назад в Англии жил один человек, его регулярно упрятывали в тюрьму за чужие проступки. Кто-то, по случайности, как две капли воды походил на него…

– Я не про это. Конечно, двойники существуют. Но любопытно, что вы приехали в Америку и мы вообще встретились. Понимаете, я ведь ездила в Англию, чтобы уговорить Джимми Крокера вернуться.

– Что?

– Нет, не лично я, конечно. Я ездила с дядей и тетей. Это им хотелось его уговорить.

– Ваши дядя с тетей? – Джимми обалдел вконец. – С какой стати?!

– Забыла объяснить, что они его дядя и тетя. Сестра моей тети замужем за его отцом.

– Но…

– Все просто, хотя на первый взгляд вроде запутанно. Вы, наверное, давно не читали «Санди кроникл»? Там публиковались статьи про его дикие выходки в Лондоне. В газете его называют «Джим с Пиккадилли».

В напечатанном виде прозвище шокировало Джимми. Произнесенное вслух, да еще Энн, оно показалось просто дерзким. Его раздирали угрызения совести.

– Вчера появился новый…

– Я видел, – перебил Джимми, чтобы избежать пересказа.

– Ах вот как? Вот еще доказательство, что за тип этот Джимми. Лорд Перси Уиппл, на которого он набросился в клубе «Шесть Сотен», – его лучший друг. Его мачеха сама сказала это моей тете. Абсолютно безнадежен. – И Энн улыбнулась. – Что-то вы приуныли, мистер Бейлисс? Веселее! Может, вы и похожи на него, но все равно вы не он. Главное – душа. У вас добропорядочная алджерноновская душа. Да, вы так сильно похожи, что даже его друзья подходят в ресторане и с вами заговаривают. Ничего, так даже лучше. Я думаю, явись вы к моей тете как Джимми Крокер, все-таки прикативший сюда в припадке раскаяния, она бы, объявись вы, обрадовалась и сделала для вас что угодно. Вы даже могли бы осуществить свои притязания, вас усыновил бы миллионер. Кстати, почему бы вам не попробовать? Я не выдам.

– И прежде чем меня разоблачат и отправят в тюрьму, я смогу побыть рядом с вами. Буду жить с вами в одном доме, разговаривать… – Голос у Джимми дрогнул.

Энн повернулась к нему.

– Да послушайте вы! А то распелись, честное слово… Прямо оратор, поистине златоуст!

Джимми сурово глядел на нее. Такого легкомыслия он не одобрял.

– Когда-нибудь вы меня доведете…

– Разве вы услышали? – встревожилась Энн. – Однако я серьезно. Вы и впрямь златоуст. С таким чувством говорите!

Джимми подладился к новой интонации.

– Ах, что вы! Я только-только разогрелся. Еще минутка, и вы услышали бы кое-что стоящее. Но вы меня обескуражили. Лучше вернемся к моей работе.

– А вы что-то надумали?

– Мне хотелось стать одним из тех, кто сидит в офисе, подписывает чеки и приказывает рассыльному передать Рокфеллеру, что после обеда, так и быть, выкроит для него минуток пять. Хотя тут нужна чековая книжка, а у меня ее нет. Ладно, не важно, подыщу что-нибудь. А теперь расскажите мне о себе. Оставим на время мое будущее.

Час спустя Джимми свернул на Бродвей. Шагал он печально, ему надо было о многом подумать. Как странно, что Пэтты ездили в Англию уговаривать его! И как горько, что теперь, когда он в Нью-Йорке, эта дорога к богатому будущему перекрыта из-за поступка, который он совершил пять лет назад… Он даже не помнил ничего, и это приводило его в бешенство; однако ничего не попишешь. Энн его возненавидела. Он нежно замечтался о ней, наталкиваясь на прохожих.

Из транса его вывел седьмой, пробормотав имя, от которого он недавно отрекся:

– Джимми Крокер!

Удивление выдернуло Джимми из мечтаний, возвратив в суровую реальность, – удивление и некоторая досада. Нет, чушь какая! Приехал в город под чужим именем, инкогнито, можно сказать, не был тут пять лет, а тебя узнает каждый второй! Джимми кисло взглянул на коренастого парня с квадратными плечами, потрепанного в битвах, и увидел на некрасивом лице почтительную, радостную улыбку. На лица у Джимми была не очень хорошая память, но вот такое запомнилось бы даже при самой плохой. Оно, как говорится в рекламных объявлениях, несло печать индивидуальности – перебитый нос, низкий лоб, уши-лопухи… Последний раз Джимми видел Джерри Митчелла два года назад, в Лондоне, в национальном спортивном клубе, и мгновенно изготовился, как перед недавней стычкой с несравненным Реджи.

– Привет! – сказал Джерри.

– И вам привет! – вежливо отозвался Джимми. – Чем могу озарить дни вашей жизни?

Улыбка растаяла, сменившись недоумением.

– Вы ведь Джимми Крокер?

– Ну что вы! Я Алджернон Бейлисс.

– Прощенья прошу. – Джерри покраснел. – Обознался.

И пошел было прочь, но Джимми окликнул его. После расставания с Энн в жизни его образовалась зияющая пустота, и он жаждал заполнить ее общением.

– А я вас узнал! Вы – Джерри Митчелл. Помню, помню, как вы уложили Кида Берка четыре года назад!

Улыбка шире прежней вернулась на лицо боксера. Он просиял от удовольствия.

– Э-эх, как вспомнишь!.. Бросил я спорт. Работаю для одного старикана, такой Пэтт. Потеха, честное слово! Он как раз дядя Джимми Крокера, за которого я вас принял. Нет, ну прям вылитый Джимми! Слушайте, а вы сейчас заняты?

– Не особенно.

– Пойдем, посидим, поболтаем. Тут за уголком одно местечко…

– Пойдем.

Они отправились в местечко.

– Тебе что? – спросил Джерри. – Сам я в завязке.

– Да и я, – отозвался Джимми. – Что поделаешь! Нельзя вечно пить, позориться.

Джерри Митчелл молча принял эти мудрые слова. Они окончательно рассеяли остатки сомнений, таившихся в его душе. Вроде бы согласившись, что встречный этот не Джимми, от грызущих сомнений Джерри избавиться не мог, но теперь – убедился. Ничего подобного Джимми в жизни бы не сказал, ни за что бы не отказался; и, облегченно вздохнув, Джерри завязал беседу с новым знакомцем.