Текст книги "Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)"

Глава XXIV

Поразительной его метаморфозе способствовало несколько причин. Прежде всего, из-за внезапного увольнения Джерри, он два дня не делал упражнений, к которым привык, а это раздражало и душу, и тело. Уныло размышляя о том, как все несправедливо, он почти настроился на восстание. А тут, как иногда случалось, когда он нервничал, ко всем его бедам добавился приступ подагры. По природе терпеливый, Пэтт и снес бы испытания безропотно, если б ему дали поспать ночью. Однако не успел он задремать, беспокойно провертевшись с боку на бок часа два, как в библиотеке поднялся шум. Он проснулся, смутно ощущая, что внизу бушует шторм.

Душа его от всех этих бед была в таком состоянии, что сначала даже крики о помощи не возбудили в нем интереса. Он не сполз с кровати. Он знал, что ходить ему очень больно, и не желал терпеть новые муки из-за того, что кого-то убивают в библиотеке. А вот пронзительных тявканий Аиды нервы его не выдержали, и он приковылял вниз, отнюдь не в благодушном состоянии. Он не собирался спасать неизвестного, вставать между убийцей и жертвой. Нет, он шел для того, чтобы угомонить собаку. Однако на пороге библиотеки гений отдавил ему больную ногу, распылив тем самым его гнев, как-то рассредоточив. Злость уже не сосредотачивалась на Аиде. Ему захотелось наброситься на всех разом.

– Что тут творится? – клокотал Пэтт. – Объяснит кто-нибудь? Мне тут что, всю ночь торчать? А это кто? – сверкнул он глазом на мисс Тримбл. – Зачем у нее револьвер? – Он неосторожно споткнулся о больную ногу и взвыл от боли.

– Питер, это детектив, – робко пояснила жена.

– Детектив? С какой стати? Откуда она взялась?

Теперь за объяснения взялась сама сыщица.

– Мъссис Пътт пъслала за мной, чтъб въшего сънка не похитили.

– Огги! – вступила миссис Пэтт. – Мисс Тримбл охраняла нашего Огги.

– Зачем?

– Чтобы его не похитили, Питер…

Пэтт оглядел толстого пасынка, потом взгляд его упал на жалкую фигуру Джерри Митчелла, и он вздрогнул.

– Мальчишку он похищал?

– Съмо събой! – отрубила мисс Тримбл. – Зъстукан на мъсте пръстъпленья. Пъджидал на улъце в мъшине. Задержала его, и вън того, с ръвольвером. Пръвезла сюда.

– Джерри, – сказал Пэтт, – не твоя вина, что тебе не удалось. Я поступлю с тобой по-честному. Ты бы сделал это, не помешай они тебе. Ты получишь деньги на эту ферму, не волнуйся. А теперь – все спать! Больше вам тут делать нечего!

– Слъш-ка! – в гневе вскричала сыщица. – Вы чъто, не станьте дело възбъждать? Дъ он мъльчишку чуть не пъхитил!

– Я сам ему приказал, – огрызнулся Пэтт.

– Питер!

Пэтт обернулся на жену, словно лев-маломерок. Воспоминания обо всем, что он выстрадал от Огдена, укрепили его решимость.

– Два года я тебя уговаривал отослать его в хороший пансион, но ты не соглашалась. Я не мог дольше выносить, как он слоняется по дому, и велел Джерри Митчеллу отвезти его к своему приятелю. Тот держит собачью лечебницу на Лонг-Айленде. Мы бы его попросили, чтобы он подержал Огдена у себя, вбил в него разум. На этот раз ты испортила дело, вызвала эту особу, но ничего, все поправимо. Даю тебе выбор. Или на следующей же неделе ты отсылаешь мальчишку в пансион, или он отправляется в собачью лечебницу. Больше терпеть его в доме я не намерен! Вечно разваливается в моем кресле, курит мои сигареты… Что выбираешь?

– Но, Питер…

– Отвечай!

– Если я отправлю Огги в пансион, его могут похитить!

– Ну и что? Он только того и хочет! В любом случае платить буду я. И с радостью заплачу. Отправь его в постель немедленно! А завтра подыщем для него школу. О Господи! – Пэтт подскакал на одной ноге к письменному столу и сморщился, в отвращении глядя на беспорядок. – Что за помойка! Кто устроил? Единственная комната в доме, которую я попросил для себя, чтоб сидеть тут в покое! И ее превратили в свинюшник! Да еще дрянь какую-то по всему столу рассыпали! Кофе, что ли?!

– Питер, это не кофе, – слабо пискнула миссис Пэтт. Пещерный человек, за которого она вышла замуж, полагая, будто он – ласковое домашнее животное, лишил ее всякого запала. – Это взрывчатка.

– Взрывчатка?

– Лорд Уизбич, то есть человек, который выдавал себя за лорда, швырнул ее туда.

– Швырнул?! Отчего же она не взорвалась? Почему обломки дома уже не улетели за реку?

Миссис Пэтт беспомощно взглянула на Уилли. Тот запустил пальцы в лохматые волосы и выкатил глаза.

– К счастью, дядя Питер, случилась легкая ошибка в формуле, – объяснил он. – Завтра проверю все снова. То ли тринитротолуол…

Пэтт взревел, как раненый зверь. Он колотил стиснутыми кулаками по воздуху. На него налетел припадок безумия.

– Так эта… эта рыба, этот недоумок… жил за мой счет столько времени… я ему устраивал сладкую жизнь… а он копался со взрывчаткой, которая не взрывается?! – Пэтт ткнул обвиняющим пальцем в изобретателя. – Завтра проверишь? Да, проверишь! После шести часов. А до шести как миленький будешь вкалывать у меня в конторе! Поработаешь в первый раз в жизни! Давно тебя туда следовало засадить! – Пэтт воинственным взором окинул зал. – А теперь все – в постель! Дайте людям хоть немного отдохнуть! А вы – домой! – приказал он сыщице.

– Хвътит гръбить, мист Пътт, – хладнокровно сказала она. – Мне тожъ нужно пъспать. Но я останусь тут. Из «Астъра» едът дама, опъзнать того мъшенника. Ръзыскивала его, кък-нъкак.

– Что? Скиннера?

– Еслъ он Скиннър.

– Что он сделал?

– Нъ знаю. Она скъжет.

В парадную дверь раскатисто позвонили.

– Она скърей всъго, – объявила мисс Тримбл. – Ктъ двърь откроът? Я не могу.

– Я, – вызвалась Энн.

Пэтт кинул на Крокера подбадривающий взгляд.

– Не знаю, что вы натворили, Скиннер, но я буду стоять за вас. Вы лучший болельщик, каких я встречал. Если сумею, от тюрьмы спасу.

– Мне не тюрьма грозит, – скорбно отозвался Крокер. В дверях появилась высокая, красивая, решительная дама. Она встала у порога, оглядывая зал. Заметила Крокера. С минуту она недоверчиво смотрела на его разноцветное лицо, потом подошла поближе, всматриваясь.

– Знаъте его, мъм? – осведомилась мисс Тримбл.

– Бингли?!

– Его ръзыскъвали?

– Это мой муж! – воскликнула миссис Крокер.

– За этъ ареста не пълъгается, – недовольно пробурчала сыщица и спрятала револьвер обратно, в недра костюма. – Пъхоже, мъгу идти, – сурово нахмурилась она. – Ну, ръботка! В жизнъ такой не бъло! Пръказали следить за шайкой, я слъжу, нъ сплю – а у них, окъзъвътся, съмейная въчъринка! – Она ткнула пальцем в Джимми: – Знъчит, вът этът – сын вън тъго?

– Это мой пасынок Джимми Крокер!

Энн коротко вскрикнула, но вскрик затерялся в оглушительном фырканье. Сыщица повернула к стеклянным дверям.

– Пъду скърее, – бросила она напоследок. – А то окажътся, я вашъ дочкъ Дженни.

Глава XXV

Миссис Крокер повернулась к мужу.

– Ну, Бингли? – не без суровости бросила она.

– Что, Юджиния?

Странный свет сиял в добрых глазах Крокера. Только что он видел чудо. Женщину, еще более грозную, чем его жена, укротил мужчина, еще более робкий, чем он. Это его потрясло. Ему и в голову такое не приходило, но вот, значит, возможно! Чуточку решимости, и дело в шляпе. Он покосился на Пэтта. Тот сокрушил сестру Юджинии тремя твердыми фразами. Значит, возможно…

– Что скажешь, Бингли?

Крокер подобрался.

– Только одно! Я – американский гражданин, и мое место в Америке! Не стоит, Юджиния, мусолить этот вопрос. Извини, если расстраиваю твои планы, но в Лондон я не вернусь! – Он бестрепетно оглядел онемевшую жену. – Я остаюсь тут. И буду ходить на матчи. А потом, заметь, – чемпионат Америки!

Миссис Крокер открыла было рот, захлопнула его, снова открыла… И обнаружила, что сказать ей нечего.

– Надеюсь, – продолжал он, – у тебя хватит ума остаться по эту сторону океана. Тогда мы будем счастливы. Извини, что я так говорю, но слишком уж мучила меня. Ты женщина, тебе не понять, каково это – пять лет не видеть бейсбольных матчей. Поверь, это выше сил человеческих! Я чуть не умер. Не хочу рисковать снова. Согласен мистер Пэтт держать меня в дворецких – останусь у него. А нет, найду работу еще где. Но в любом случае я остаюсь здесь!

Пэтт издал одобрительный вопль.

– Старина, в моем доме для вас всегда есть место! Когда у меня такой дворецкий…

– Бингли! Как ты можешь? Служить дворецким…

– Вы бы посмотрели на него! – с восторгом откликнулся Пэтт. – Он чудо! Такую церемонность изобразит, точно с одними герцогами водился. А потом сорвется, да и швырнет кукурузный початок прямо в судью! Замечательный человек!

Похвала пропала впустую, миссис Крокер разразилась слезами. Муж неловко на нее смотрел, и решимость его испарялась.

– Юджиния… – тихо сказал он и отер ей глаза.

– Я не вынесу! – рыдала несчастная. – Сколько я старалась все эти годы! А теперь, когда успех совсем близко… Бингли, вернись! Осталось совсем немножко! – И она умоляюще посмотрела на мужа.

– Немножко? А драка с этим лордом Перси?.. Я понимаю, Джимми, у тебя, конечно, были веские причины, но это прихлопнуло крышку… Уж конечно, теперь шансов не осталось.

– Осталось! Осталось! Драка ничему не повредила. На другой же день лорд Перси явился к нам – с подбитым глазом, бедняжка. Он сказал, что Джимми – настоящий спортсмен, он хочет с ним поближе познакомиться. Джимми ему очень понравился. Он просил научить его какому-то там удару, свингу, что ли. Драка расположила его к Джимми! Леди Корстофайн говорит, герцог Дивайзис прочитал отчет о сражении премьер-министру, и оба хохотали до упаду. С герцогом чуть удар не приключился.

Джимми был глубоко тронут. Он и не подозревал, что в его сопернике горит спортивный дух.

– Молодец, Перси! – воскликнул он. – Папа, ты должен вернуться! Это по-честному.

– Ты-то уж мог бы понять! Между «Гигантами» и «Филадельфией» всего одно очко, а «Храбрец» дышит им в затылок! Сезон в разгаре!

– Бингли, это же совсем ненадолго! – умоляюще смотрела на него жена. – Леди Корстофайн говорит, твое имя непременно появится в следующем списке. Она знает все. Потом езди себе в Америку сколько хочешь. Будем проводить лето тут, а зиму в Англии или где тебе захочется.

Крокер капитулировал.

– Ладно, Юджиния! Едем!

– Бингли! Нам придется вернуться первым же пароходом. Все недоумевают, куда ты подевался. Я объясню, что ты в поместье отдыхал. Если ты сразу не появишься, заподозрят неладное!

Лицо Крокера исказили муки. Он никогда не испытывал такой любви к жене, как сейчас, когда она пролила неожиданные слезы и просит-молит об одолжении. Перед ним встал образ матча в теплый денек – но он его подавил.

– Хорошо. Едем.

– К чемпионату успеете вернуться, – утешил Пэтт.

– И то правда! – просветлел Крокер.

– А я буду каждый день телеграфировать тебе, папа, – пообещал Джимми.

Миссис Крокер взглянула на него, и счастливое ее лицо подернулось тучкой.

– А ты, Джимми, разве остаешься? Не вижу смысла. Тебе надо тоже вернуться. Если ты решил изменить образ жизни…

– Изменить я решил, но только здесь, в Нью-Йорке. Дядя Питер хочет дать мне работу у себя в конторе. Начну снизу и пробьюсь до самого верха.

Пэтт хрюкнул от восхищения. Он испытывал примерно то, что испытывает проповедник, когда видит, как заполняется скамья раскаявшихся грешников. Обретя Уилли Патриджа, которого он намеревался привести в царство высоких финансов, начиная с надписывания адресов, он был вполне доволен. Но то, что Джимми, имея выбор, выбрал контору, просто восхитило его. Он только что не затанцевал на больной ноге.

– Не беспокойся обо мне, папа. В Америке легче легкого сколотить состояние. Утром я наблюдал за дядей Питером в конторе. У него только и дел посиживать за столом красного дерева, а уж рассыльный передает посетителям – ушел, мол, на целый день. Работа прямо по мне!

Глава XXVI

Джимми взглянул на Энн. Они остались одни. Пэтт ушел наконец досыпать. Миссис Крокер уехала в отель, Крокер смывал у себя в комнате грим. После их ухода наступила тишина.

– Вот и конец чудесного дня, – заметил Джимми.

Энн шагнула к двери.

– Не уходите!

Энн остановилась.

– Мистер Крокер!

– Джимми, – поправил он.

– Мистер Крокер, – твердо повторила она.

– Или Алджернон, если вам больше нравится.

– Могу я спросить, – Энн пристально смотрела на него, – могу я спросить…

– Почти всякий раз, как люди начинают так, жди какого-нибудь подвоха…

– Могу я спросить, почему вы пустились в такие хлопоты, чтобы выставить меня дурой? Разве нельзя было сказать с самого начала, кто вы?

– А разве вы забыли все гадости, которые регулярно говорили про Джимми Крокера? Я думал, если вы узнаете правду, вы сразу от меня отвернетесь.

– И были абсолютно правы!

– Но вы же не допустите, чтобы случай пятилетней давности повлиял на наши отношения!

– Я никогда не прощу вас!

– А вот с полчаса назад, когда бросили взрывчатку, вы кинулись ко мне!

Энн полыхнула заревом.

– Я равновесие потеряла!

– Может, не стоит его восстанавливать?

– Вы совершили жестокий, бессердечный поступок. – Энн закусила губку. – Какое имеет значение, сколько лет прошло? Если вы были способны на это тогда…

– Энн, Энн, где ваш разум? Разве вы не признаете перевоспитания? Возьмите хоть свой случай! Пять лет назад вы были сентиментальной поэтессой. А теперь! Похитительница детей, умная, прелестная, при чьем приближении все кидаются запирать дверь на ключ. А я… Да, пять лет назад я был бессердечным животным. Но зато теперь – трезвый деловой человек, специально вызванный своим дядей, чтобы вытащить гибнущую фирму из трясины! Почему бы не похоронить прошлое? Оно мертво. Кроме того – не из похвальбы, просто хочу обратить внимание… кроме того, подумайте, что я для вас сделал! Вы сами признавали, что под моим влиянием характер ваш круто поменялся. Если б не я, вы так бы и кропали стишата. Да еще верлибр! Я вас спас, а вы презрительно пинаете меня!

– Я вас ненавижу!

Джимми, подойдя к письменному столу, снял с полки томик.

– Положите на место!

– Хочу почитать вам «Похороны любви», чтобы проиллюстрировать свою точку зрения. Посмотрите на себя, какая вы сейчас, и вспомните, что совершенствованию способствовал я. Ага, вот! «Похороны любви»! «Сердце мое мертво…»

Энн выхватила у него книжку, швырнула ее, и та, взлетев, задела за перила галереи и со стуком свалилась на пол. Энн стояла, глядя на Джимми сверкающими глазами. Потом отошла.

– Извините, – сухо сказала она. – Вспылила.

– А все ваши волосы, – успокоил ее Джимми. – Вам и полагается быть вспыльчивой с такими-то волосами! Какой оттенок… А замуж вам надо выйти за голубоглазого человека, милого, но решительного и с ба-альшим будущим! Он приведет вас в норму.

– Мистер Крокер!

– Ласково, конечно, по-доброму, бархатной, а не железной рукой. Но все-таки – твердо.

Энн была уже у дверей.

– Для такой натуры просто необходим муж, с которым можно ссориться. Мы с вами подходим друг другу. Наш брак будет идеально счастливым. Если вам попадется матрасик с надписью «Топчи меня», вы будете несчастны. Вам нужен кто-то попрочнее. Собственно, вам нужен партнер. С кем вы будете ссориться, точно зная, что он не свернется мячиком, чтоб вы его гоняли, а всегда сумеет дать сдачи. Может, у меня и есть недостатки… – Джимми с надеждой примолк.

Энн молчала.

– Мелкие. Но я именно тот человек. Резкие перепалки – основа счастливого брака. Так и вижу нас в преклонном возрасте. Вы – по одну сторону радиатора, я – по другую. По-прежнему влюбленные. Греем конечности и придумываем, как бы поддразнить друг друга. Если я уйду сейчас из жизни, вы будете несчастны. Вам будет не с кем ссориться. Разумеется, вы знаете, что ягуарша выражает симпатию к супругу, цапая его за ноги. Если она цапнет воздух…

Из всех колкостей, которые Энн намеревалась вставить во время этой речи, вынырнула лишь одна, к ее стыду – самая слабая.

– Вы просите меня выйти за вас замуж?

– Да.

– Ну уж нет!

– Вы говорите так, потому что я сейчас не в форме. Я нервен, робок, косноязычен. Ничего, это пройдет! Вы себе не поверите, когда поймете истинную мою натуру. Под поверхностью – разумеется, я говорю фигурально – я истинный фейерверк!

Дверь за Энн захлопнулась. Джимми остался в одиночестве. Он задумчиво подошел к креслу Пэтта, уселся и – заброшенный, одинокий – меланхолично приняться пускать клубы дыма. Ну что он за болван? Наболтать такого! Разве девушка с характером это выдержит? Ведь самый подходящий был момент проявить ласковость и серьезность, умолять, убеждать, а он такого наплел!..

Тянулись минуты. Девять, десять… Джимми вскочил. Ему показалось, что он услышал шаги. Он распахнул дверь. Пусто. Он снова свалился в кресло. Конечно, Энн не вернется. С какой стати?

– Джимми! – окликнул голос.

Он опять вскочил и ошалело огляделся. Потом взглянул наверх. Над перилами галереи улыбалось ее лицо.

– Джимми, я обдумываю твое предложение. Только хочу спросить… уточнить… Ты признаешь, что пять лет назад вел себя чудовищно?

– Да!

– А с тех пор ведешь себя еще хуже?

– Да!

– И вообще ты жуткий тип?

– Да-а!!!

– Тогда я согласна. Так тебе и надо!

– В каком смысле?

– Ты заслужил такую жену. Я боялась за тебя, жалела, но теперь вижу – это самое подходящее наказание! – Она подняла руку. – Вот оно, мертвое прошлое! Ступай, похорони его! Спокойной ночи.

Маленький томик свалился ему на ногу. Он тупо смотрел на него. Потом с диким воплем, долетевшим до спальни Пэтта и вновь разбудившим страдальца, только забывшегося сном в третий раз за ночь, ринулся на галерею. С дальнего конца прозвенел музыкальный смех.

Даровые деньги

Иэну Хэю Бейтсу[2]2
  Под таким именем писал романист и драматург Джон Хэй Бейтс (1876–1952). Собственно говоря, это не псевдоним, т. к. «Иэн» – шотландский аналог имени «Джон» (Иоанн). В 1928 году Хэй, Вудхаус и А.А. Милн сложились по 500 фунтов каждый на постановку пьесы Вудхауса и Хэя «Дева в беде».


[Закрыть]

Глава I,
Представляющая читателю влюбленного молодого человека

1

Деревушка Радж дремала в летних лучах. На узкой, хотя и главной улице жизнь замерла, если не считать кошки, трущейся о желоб, мух, занимавшихся гимнастикой на раскаленных подоконниках, и глубоких мыслителей у кабачка, ожидавших, когда он откроется. Жизнь вообще не кипит здесь, но чужеземцу особенно трудно принять эту местность за Пиккадилли, Бродвей или Рю де Риволи в два часа пополудни, жарким летом.

Саму деревушку вы найдете, внимательно изучив ту живописную часть Англии, где серый камень Глостершира сменяется серым кирпичом, которым славен Вустершир. Тихо, почти бессознательно, притулилась она у речки Скерм, и никого не трогает, никуда не лезет, сонно довольствуясь норманнской церковью, одиннадцатью кабачками, населением (если верить справочнику) в 3541 человек и единственным знаком прогресса, аптекой Ч. Байуотера.

Ч. Байуотер трудолюбив. Не ведая радостей сиесты, он бдит, когда другие спят. Местные жители, как правило, расходятся днем по спальням, прикрывают лицо платком и выключаются. Так поступают они, но не Байуотер. В те мгновения, с которых начинается наша повесть, он работал, не покладая рук и только что продал полковнику Уиверну чудодейственное средство от комариных укусов.

Купив эликсир, полковник собирался уйти, но Ч. Байуотер любил приправить сделку беседой. К тому же Мередит Уиверн еще не заходил к нему с тех пор, как разразился знаменитый скандал, другими словами – две недели, и главный сплетник селенья страдал без сведений.

Главное он, конечно, знал. Радж-Холл, обиталище рода Кармоди, окружал парк, а в этом парке росло несколько дубов, посаженных при Елизавете. То один из них, то другой становился настолько трухлявым, что угрожал жизни гуляющих. Тогда вызывали экспертов, и те, применив динамит, обращали его в невинный пень. Судя по слухам, две недели назад именно эта процедура едва не погубила полковника и мистера Кармоди. Они подошли к дубу как раз тогда, когда эксперт поджег шнур.

Это знали все и живо обсуждали в одиннадцати кабачках. Но Ч. Байуотер с его нюхом или тем шестым чувством, которое подсказывало ему, что творится у мелкой и крупной аристократии, чувствовал, что есть еще что-то, и надеялся на полковника.

– Жара… – начал он.

– Э… – согласился покупатель.

– А барометр поднимается.

– Э…

– Может, станет полегче.

– Э…

Ч. Байуотер открыл карты.

– У вас хороший вид, – сказал он. – После таких неприятностей…

Полковник, человек пылкий, как раз собирался узнать, почему, черт подери, надо заворачивать этот эликсир чуть не до вечера. Но тут, обретя ярко-малиновый цвет и грозно нахмурив брови, он яростно воззрился на аптекаря.

– Неприятности! – вскричал он. – Ну, знаете!

– Я имел в виду…

– Ха-ха! Неприятности!

– Да я просто…

– Если вы хотите сказать, – загрохотал полковник, – что я чудом спасся от смерти, я бы вам посоветовал лучше выбирать слова. Этот жирный мерзавец пытался меня убить. Неприятности! Нет, это бесподобно!

Мало что в мире печальней, чем ссора близких друзей, которые долго разделяли радости и скорби, что там – думали одно и то же о вере, вине, сигарах, политике и современной молодежи. Услышав, что полковник именует жирным мерзавцем Лестера Кармоди, надо бы опечалиться; но нет, аптекарь испытал греховный восторг. Нюх не подвел, скандал изрядный. И Ч. Байуотер развесил уши, ожидая разъяснений.

Он их дождался, и в превеликом количестве. Полковника он понимал, тут не захочешь – обидишься. Когда мы гуляем с другом в парке, слышим вскрик и, оглянувшись, понимаем, что сейчас бабахнет, легко ли, если этот друг схватит нас сзади и сунет между собой и шнуром, чтобы защититься от взрыва?

– Так-так-так… – сказал Байуотер, поднимая уши еще на один дюйм.

Хорошенько подумав, полковник не выбрал бы его в наперсники, но какие тут думы! Бутылка не выбирает пробочник, ей бы только не лопнуть; а несчастный Уиверн был именно такой бутылкой. Дочь уехала, две недели он терпел и наконец излил душу.

Изливал он ее с блеском. Аптекарь просто видел все, от окрика до тех мгновений, когда, подбежав к упавшему дереву, люди заметили, что полковник встает с физиономии мистера Кармоди. Честно говоря, аптекарь считал, что хозяин парка опроверг невысокое мнение об уме английской знати. Однако обидели все-таки полковника, и он ему сочувствовал. Жертва коварства имеет право на брань, а можно ли называть бывших друзей трусами и гадами, это уж дело личной совести.

– Подаю в суд, – заключил свой рассказ Уиверн, гневно глядя на рекламу пилюлей.

– Так-так-так, – сказал Байуотер.

– Этот жирный мерзавец любит только деньги. Я из него выжму последний пенни. До палаты лордов дойду!

– Так-так-так.

– Он мог меня убить! Я чудом спасся. Пять тысяч фунтов, не меньше. Если в Англии осталось правосудие, его вообще посадят.

Ч. Байуотер издавал неясные звуки. И истец, и ответчик покупали у него лекарства. Не желая оттолкнуть ни того ни другого, он надеялся, что полковник не спросит его мнения.

Тот и не спросил. Излив душу минут за шесть, он помолчал, подумал, покашлял и сменил тему.

– Где этот эликсир? – спросил он. – О Господи! Еще не готов? Почему вы три часа завязываете бантик?

– Сейчас-сейчас, – заторопился аптекарь. – Ну вот. Я сделал петельку, удобней будет нести.

– А он помогает?

– Говорят, да. Спасибо, полковник. До свидания. Всего вам хорошего!

Еще кипя обидой, полковник распахнул дверь, и тут же тихую улицу огласили дикие звуки. То был яростный лай, сливавшийся с сердитым криком. Ч. Байуотер отступил вглубь, к полкам, откуда извлек в поименованном порядке корпию, арнику, бутылку признанного средства от царапин, ожогов, уколов и укусов. Он знал, что надо готовить все загодя.