Текст книги "Странник"

Глава 47

Улица Днепровская находилась на другом конце города. Когда Олег подъехал к нужному дому, уже совершенно рассвело.

Данилов поднялся на поскрипывающем тросами лифте на четвертый этаж.

Квартира одиннадцать. Дверь была хлипкой, неопрятной, да и замкнута была на замок-защелку начала семидесятых. Выбить ее можно было даже не ногой – тычком.

Данилов нашел пимпочку звонка, нажал, руку дернуло током, но резкий, неприятный звук разнесся-таки по квартире. Молчание. Олег чертыхнулся про себя, нажал на самый край кнопочки. На этот раз звонок верещал долго и очень отвратно. За дверью послышались шаркающие шаги, сиплый голос спросил настороженно:

– Чего надо?

– Шоколада.

– Кто это?

– Милиция.

– Мы не вызывали.

– Мне нужно поговорить с Иваном Яковлевичем Сердюком. На его машине совершен наезд на пешехода.

Дверь распахнулась. В проеме стояла заплывшая нетрезвая баба лет сорока.

– Какой наезд, начальник, папашка и водить-то толком не умеет.

– Он сейчас дома?

– Папашка вообще здесь не живет. Тока прописан.

– А где живет?

– В Славинске. У какой-то бабенки.

– Адрес знаете?

– А на кой мне?

– Есть телефон?

– Нету. Частный дом, откудова там телефон, в районе?

– Я имею в виду ваш домашний. Есть?

– Ну.

– Мне нужно позвонить.

Баба вздохнула:

– Послать бы тебя... Вы разберитесь уже по совести: нет у папашки никакой машины. Да и на кого он наедет, когда не просыхает уже лет двадцать?

– Разберемся.

– Машка, кто это? – Из вороха простыней на кровати показалась всклокоченная голова.

– Мент.

Мужик в постели замер, укрывшись с головой. В квартире кисло пахло брагой и перегаром. Данилов подошел к телефону, набрал номер Игоря. Трубку взяли сразу.

– Это Данилов. Меня интересует Славинск.

– Секундочку... Ага. Есть там бригадка, под нею вещевой рынок, пара заправок. Судя по всему – в доле с местным главой администрации. Руководит бригадой Борис Михайлович Борисов, среди своих известен как Барбарис. Жесток, жесток, но среди деловых не в авторитете: поговаривают, девок за бугор сплавляет, а шмаровозов любой масти они, мягко говоря, не жалуют. Влияние ограничивается пределами района. Адресочек имеется, даже три.

– Диктуйте, я запомню.

До Славинска Данилов добрался через час. Упомянутый Барбарис квартировал в вычурном особняке, перестроенном из обычного дома: сверху нагородили этажа эдак полтора, как водится, в готическом стиле, ну и, конечно, башенку прилепили.

Если чего и не хватало уплюевскому баронету и эсквайру, так это витиеватого герба на фасаде и пушки в огороде.

Олег притормозил. Никакого передвижения во дворе он не заметил. Зато заметил кнопочку звонка прямо над воротами. Но входить незваным гостем к таким хозяевам лучше быстро и по возможности сюрпризом. Он проехал чуть Дальше, припарковал машину, прогулочным шагом прошелся вдоль периметра ограды, выбрал место, где его совершенно не было видно с дороги, залез на цоколь, подпрыгнул, подтянулся и, кое-как перемахнув острые кованые прутья, приземлился во дворе.

Замер. По всем понятиям должен был показаться какой-нибудь маститый песик-оглоед, снаряд на ножках – бультерьер или серьезно-одухотворенный ротвейлер, но слава богу, не показался. Наверное, хозяин предпочитал хомячков.

Данилов оказался перед дверью, сработанной из литого стекла и забранной такой же литой, под стать ограде, фигурной решеткой. Звонок гулко прозвучал в доме.

За стеклом показался силуэт. Человек двигался столь легко и привычно, что Олег счел за благо отступить в сторону. Дверь распахнулась, на пороге появился парень чуть выше среднего роста, подтянутый, стриженный «а-ля спецназ»; он тупо смотрел на ворота и, не обнаружив за ними посетителя, собрался было ретироваться и дверь захлопнуть, как Олег материализовался из-за приоткрытой створки и деликатно кашлянул.

Парень повернулся, голова его резко дернулась назад от неуловимо хлесткого удара, и он мешком свалился навзничь. Данилов успел подхватить незадачливого стража под мышки, пока тот не коснулся пола, затащил в прихожую и аккуратно уложил у стены, стянув руки сзади висевшим тут шнуром.

Из просторного холла прямо на Данилова таращился красноватыми стеклами-глазками кабан-секач; запечатлен таксидермистом он был в самой угрожающей позе и был, по-видимому, призван демонстрировать званым гостям дружелюбие и добросердечие хозяина со сладким именем Барбарис. Ну а поскольку Олег гостем не был, то и кабан произвел на него впечатление не большее, чем вешалка в углу: у англичан вообще, говорят, в каждом шкафу по скелету.

Данилов миновал холл, мельком заглянул в две прилегающие комнаты. Пусто.

Услышал: откуда-то сверху раздавались характерные щелчки: хозяин «гонял шары».

И пусть его: игра почти интеллектуальная, но результат немедлен. Если что и лучше успокаивает нервы, так только рубка дров или успешная стрельба по хаотичным мишеням. Разумеется, из знакомых пистолетов.

На верхний этаж вела витиеватая деревянная лестничка, наверняка скрипучая, как кровельное железо. Ну да выбирать не приходилось.

Лестницу Данилов одолел в четыре прыжка, открыл дверь в бильярдную.

– Ты чего, Бутик, как макака скачешь? – процедил сквозь зубы хозяин, нацеливаясь кием в очередной шар. Щелчок, шар с хрустом впечатался в лузу и повис в сетке-мошонке. – Кого там черти принесли... – начал он, повернулся к Данилову и замер озадаченно.

Олег улыбался хищным оскалом волка; глаза оставались спокойны и холодны.

– Извини, Барбарис, что без приглашения, но такой уж выпал расклад.

Боря Барбарис был худ, высок, поджар, жилист. Единым взглядом он окинул средненькую фигуру Данилова, успокоился, а если тревога и осталась – от даниловской недружелюбной ухмылки, то ее Борисов запрятал далекохонько, и лишь стилетный блеск крохотных, как у крысы, глаз выдавал его потаенное беспокойство.

– Ты кто такой? – спросил он неожиданно высоким голосом.

– Прохожий. Шел мимо, заглянул. Вопрос жизни и смерти.

– Вопрос смерти, говоришь? – Барбарис растянул губы в улыбке, обнажив длинные лошадиные зубы. – Чьей?

– Твоей.

– А-а-а...

Он аккуратно положил кий и теперь шел к Олегу, продолжая улыбаться и протягивая ладонь, как для рукопожатия.

От летящего бритвенного лезвия Данилов уклонился кивком, хотя бросок левой был сделан мастерски. Не мешкая Борисов ударил правой в голову; Олег ушел нырком, поймал руку нападавшего, слегка подвернул запястье и дернул чуть в сторону. Барбарис с маху рухнул на колени, получил кажущийся очень легким тычок в затылок и завалился на бок. Мир виделся ему теперь затянутым слезливою пеленою, боль пульсировала жарко, но дело даже было не в этом: его, Борю Борисова, шваркали по ковру в собственной бильярдной собственного особняка, как безродного сявку, и это в его же городе!

Он хотел вскочить, но, казалось, бетонная плита легла ему на руку, сковала болью, вывернула, притиснув лицо к полу.

– У нас мало времени, мой сладкий сахар. И у меня немного, а у тебя – так совсем нет.

Бориса душила злоба, но все бранные слова застывали в сведенной спазмом глотке; казалось, долговязое, жилистое тело его просто-напросто скрутило в замысловатый узел, и, стоит лишь пошевелиться, ткани и сухожилия начнут рваться с противным треском, а печень, селезенка, кишки просто полопаются от дикого напряжения.

– Ты понял, как будешь умирать, если что?

Борис промычал невнятное.

– Ну и ладушки. Отвечать быстро, коротко, внятно. Куда дели девчонку?

– Какую...

Данилов сделал неуловимое движение, зажав пленнику рот. Когда тот поднял лицо, оно было белым от боли.

– Повторить?

– Нет.

– Куда дели девчонку?

– В дурдом.

– В какой дурдом?

– В областной.

– Отделение?

– Шестое.

– Почему туда?

– А там их никто не ищет.

– Ну да. Кладбища мозгов. Ее кто-то охраняет?

– В отделении?

– Да.

– Нет. А зачем? Сонников ей доктор Вик вкатил, дрыхнет девка сейчас без задних ног и сны приятные смотрит. А как проснется – снова к папочке.

– Вообще никакой охраны?

– Ну, есть там двое пацанов, не в самом отделении, рядом, на поселке, в машине. Вроде как дежурят. Вдруг чего.

– Вооружены?

– Только у Матроса ствол. Они не для дела, скорее так, для порядку и душевного спокойствия.

– В смысле?

– Ну, чтобы девку никто не выдернул.

– У Матроса сотовый есть?

– А как же.

– Диктуй номер.

Данилов подобрал с ломберного столика мобильный, набрал номер. Семь гудков, восемь, десять.

– У него всегда телефон с собой?

– А то. «Поводок», положено.

– Что не отвечает?

– Пес его знает.

– А знание – сила, а?

– Чего?

– Ты знаешь, кто та девчонка?

– Подруга какого-то крутого.

– Какого?

– Мне зачем это?

– Тебе заказали ее похищение?

– Ну.

– Кто?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Пацанчик один, Рубик, подошел, сказал, люди интересуются, чтобы девку взяли тихонько и подержали дня три. Так что заказчика я и не видел. А с Рубиком уже раньше работал. Да это... вроде и не похищение вовсе, а так... подержали, вернули.

– А если потом спросят?

– Кто у нас на «потом» загадывает?

– Скажешь, «работа такая»?

– А чего? Нормальная работа.

– И деньги хорошие... Гарантированная предоплата?

– Ну.

– Сколько?

Борис почмокал губами.

– Сколько?!

– Две сотни штук.

– "Зелени"?

– Ну.

– Цена не смутила?

– А чего...

– Раньше подобное бывало?

– Пару раз.

– Но цены скромнее были?

– Ясное дело.

– Чего ж ты не поберегся, не выяснил ничего?

Борис промолчал.

– Жадность фраера сгубила. Слышал поговорку?

– Слышал.

– Мог бы легко «лимон» запросить. Или пять.

– "Лимон" никто не заплатит. А башку отвернут.

– Башку тебе отвернут по-любому.

– Ты меня убьешь?

– Сказать, кого ты зацепил?

– Как знаешь.

– Эта девушка – Дарья Головина., -Кто?..

– Дочь Папы Рамзеса. Принцесса.

Лицо Бори Барбариса побелело как мел. Он несколько раз глотнул, дернув кадыком, а лицо из белого сделалось серым.

Глава 48

Борис помолчал, потом сказал тихо:

– Отпусти. Не побегу. Я покойник?

– Отчасти.

Глаза Бориса зажглись надеждой.

– Я сам за ней съезжу. Сейчас спит, наверное. Забирай. Папе Рамзесу ее передашь, а обо мне никто не услышит. Никогда. А? – Парень облизал разом пересохшие губы. – Денег хочешь?

– Кто ж денег не хочет.

– Я достану. Только не убивай.

– Кто такой Рубик?

– Барыга один.

– Кавказец?

– Нет. Местный.

– Почему Рубик?

– Да он квадратный. Кубики такие раньше в моде были.

– Имя?

– Вася Кузык.

– Здешний?

– В Княжинске он живет.

– Адрес. Телефон. Борис назвал.

– Дашу обкололи наркотиками?

– В машине ей «спейса» нюхнуть дали. Это вроде хлороформа, но понадежнее.

А там – доктор Вик должен был девчонку успокоить. Он мастак. Договоренка была, что мы подержим ее денька три, потом заберут.

– Кто?

– А мое какое дело? Я не спрашивал. – Борисов застекленел глазами, сказал в сердцах:

– Сколько раз такое крутили, и схема отработана, а тут... – вздохнул:

– Рубика мочить будешь?

Данилов молча скривил губы в усмешке, и усмешка эта была жутковатой.

– Тебе меня... заказали? – спросил Борисов.

– Ты сам себя заказал.

– Ну погоди, братан. Договоримся. Сто штук хочешь?

– Лучше двести.

– Нету у меня здесь двухсот. А сто – есть. Даже сто пятнадцать. Забирай, и расстались, а? Перед Рамзесом отчитаешься, я дом запалю... Бутика ты убил?

– Охранника?

– Ну.

– Нет.

– Ну и не бери в голову, я добью. Потом сожгу, он комплекции не моей, а роста одного, кто там поймет на горелом, а? д я слиняю. Так, что никто никогда.

– Ты добрый.

– Сколько тебе заплатили? Десятку? Двадцатку? Я сотку дам. Сейчас.

– Давай.

– У меня не в этой комнате. В спальне, в сейфе. Сам ты сейф не найдешь. Да и не откроешь. Отпусти, а? Я тебе не нужен. Тебе нужен Рубик. Это он принес заказ. Через него ты узнаешь, кто под Папу Рамзеса роет. А я – что? Так, мелочь мелкая. Ну что, договорились?

– Почти. – Данилов отошел в сторону, вытащил конфискованный у Корнилова пистолет. – Только без глупостей и резких движений.

– Да понял я, не дурак. Тебя по повадке видно.

Они вышли из комнаты, перешли через узкий коридор в спальню. Телефон на тумбочке запиликал часто и требовательно. Барбарис вопросительно посмотрел на Данилова.

– Поставь на громкую связь, – велел Олег. Барбарис кивнул.

– Да?

– Боря? Барбарис?

– Слушаю, Макеша, что?

– Марата кончили.

– Что?

– Убили Марата.

– Кто?

– Я знаю? Машина его за рынком. В ней Марат мертвяк мертвяком. Полбашки нету. Отстрелили.

Барбарис покосился на Данилова. Спросил сквозь зубы:

– Что, менты уже приехали?

– Нету никого, рано еще. Его машина у дома Ленки Малышевой стоит. Я мимо проходил, заглянул. Ну и тебе звонить сразу. Че делать-то?

– Ничего. Сам приеду, разберусь.

– Во. Отлично. Пацаны, которые дежурные, через полчаса к Рынку начнут подгребать. Может, мне собрать их?

– Сказал: сам приеду. Тогда решу.

– Понял.

Барбарис отключил аппарат, снова покосился на Данилова-Давно Марата кончил?

– Тебе какая разница?

– Ты и меня грохнешь, когда сейф открою?

– А ты сам подумай.

– Грохнешь. Оно надежнее.

Ссутулившись, Борис понуро присел на кровать. Телефон снова зазвонил.

Хозяин нажал кнопку громкой связи.

– Боря? Это Светлана. – Голос у женщины был визгливо-истеричный, и дышала она часто, словно на бегу.

– Светлана? Какая Светлана? – спросил Борис, едва разлепляя серые губы.

– Мятлева. Врач из «санатория». Тут такое у нас! Тут – Не части, дура!.. – рявкнул Борис, снова покосился на Данилова. – Давай по порядку.

– Ага. – Слышно было, как женщина, переводя дух, всхлипнула. – Девки сбежали у нас. Трое. Одна из них – та, которая, которую...

– Понял, – оборвал ее Борис, мельком глянул на Данилова, лоб его обметало испариной. Послышался женский плач.

– Ты чего воешь?

– Страшно. Девки сбежали. А троих – убили.

– Кого?

– Доктора Вика. И двух санитаров тоже. Один – Студент, как зовут его, я не помню, он в отделении у Вика подвязался, другой – из третьего отделения, Гнутый, это у него фамилия такая. Ему гвоздь-сотку в висок вогнали. Да и Вика со Студентом – ножами попластали в лоскуты. – Женщина всхлипнула. – Психи, что ли, какие объявились, или мстят за кого? Мне-то что теперь делать?

– Милиция приехала?

– Нет еще. Но вызвали. Что мне делать, Борис?

– Про девчонок кто-то знает? – спросил Данилов.

– Что? – испугалась женщина, услышав незнакомый голос – Про девчонок сбежавших кто-то знает?

– Кому до них теперь дело?

– Про них молчи.

– Борис, ты где? Кто это? Данилов скривился, кивнул Борису:

– Представь меня.

– Это мой приятель. Твое дежурство кончилось?

– Да.

– Ну и вали оттуда. И лучше – подальше. В село, к бабке, к тетке, к едрене фене, но подальше, поняла?

– Ага. Поняла.

– И раньше чем через месяц не объявляйся, если жизнь дорога.

– Ой, – севшим голосом произнесла женщина.

– Не ойкай. Ноги в руки и – мотай.

– Ага.

Слышно было, как женщина бросила трубку, словно ядовитую змею.

Борис повернулся к Данилову:

– И что теперь?

– А сам как думаешь?

– Зачем Папе Рамзесу зачищать моих людей? Так грубо и в такой спешке? При его-то возможностях?

– А ты не глуп.

– Ты много видел у глупых таких домов?

– Да всяко.

– Зачищают не ваши?

– Нет.

– Тогда – люди заказчика работают. Того, что Принцессу велел умыкнуть.

Слушай, а она точно Принцесса?

– Ты еще сомневаешься?

Борис вздохнул:

– Уже нет, – помедлил, произнес:

– Не убивай меня. Деньги ты получишь. Дай мне за это шанс.

– На что?

– На жизнь.

– Шанс у тебя уже был. – Данилов замолчал, жестко сложив губы, добавил:

– У каждого из нас был свой шанс. Но он никогда не повторяется дважды.

– Я уеду. Далеко. Совсем далеко. И жить буду иначе.

– Это вряд ли. Свое прошлое мы носим с собой.

Борис подошел к окну, взял с подоконника пачку, вставил между губ сигарету, чиркнул колесиком зажигалки.

Звон и хруст слились в один звук, голова Бориса дернулась, и он мешком рухнул на покрытый ангорским ковром Пол. В стекле, украшенном витражом, появилась маленькая дырочка, от которой паучьими лапами ветвились треки.

Данилов рывком перемахнул в другой конец комнаты. Снова раздался треск стекла, и пуля впилась в ножку кресла, откусив от нее длинную щепу. Соседний дом был метрах в сорока не меньше. И – на западе. Это был шанс. Хороший. Люди когда речь идет об их возлюбленной жизни, склонны всегда преуменьшать свои шансы. Особенно постфактум. «Шанс выжить был один из миллиона!» Ерунда. Шансы всегда – один к одному. Или выживешь, или нет.А снайпер – серьезный противник. Но не безнадежный. Данилов замер. Подобрал тапку, метнул в вазу на столике. Ваза упала, покатилась по столу и свалилась на пол. Снайпер никак себя не проявил.

Значит, не из слабонервных. И стреляет только наверняка.

Данилов подполз к подоконнику, отыскал на полу шнур, потянул. Тяжелые портьеры сошлись наглухо. Быстро подполз к трупу. Вытащил из кармана брюк ключи, бумажник с двумя кредитками, подобрал отключенный мобильный, выдвинул ящик прикроватной тумбочки, к которой покойный так навязчиво стремился. Толстая пачка долларов, перетянутая резинкой. Еще две, свернутые в рулончики, но пожиже. Так сказать, жалованье доверенным лицам. И – пистолет, конечно.

Итальянская полицейская «беретта» с длинным хоботом профессионального глушителя.

Послышался звон стекла по подоконнику, в дырочках, пробитых пулями, заплясали пылинки в длинных лучах света. Обе пули попали в стену близ плинтуса и увязли в ней: стена под слоем штукатурки была деревянной. Человек с винтовкой на верхнем этаже соседнего трехэтажного особнячка явно просил нервных удалиться. По крайней мере, из комнаты. А что это означает? Только то, что «нервных» уже ждут «на номерах», внизу. Одно радует: шансы не изменились. Они никогда существенно не меняются. Или живой, или мертвый.

Глава 49

По лестнице Данилов не пошел: уходить тем же путем, что появился при таких навязчивых проводах, слишком хлопотно. Он проскочил коридор, вернулся в бильярдную, окна которой были занавешаны наглухо, осмотрелся: в глубине комнаты маленькая дверца. Подошел. На замке. Что там хранил покойный? Или – пионерская привычка все запирать от лихих людей? Ни один из ключей покойного Бори к замку не подходил. Мудрить некогда.

Данилов выстрелил из «тишака». Пуля попала в сердцевинку замка. За дверью оказалась маленькая винтовая лестничка. Данилов скатился по ней в крохотную персональную котельную. Еще одна дверь. Не заперта. Гараж. В гараже мирно дремал громоздкий, как катафалк, «ровер». Стекла тонированы вглухую. Сам гараж открывался электронной системой. Можно было бы, как показывают в боевиках, выскочить на джипе прямо на супостатов, громыхая и постреливая во все стороны, но тотально не попадают «охотники» только в кино. А при наличии работающего снайпера такая лихость даже и лихостью бы не была – просто самоубийством.

Данилов быстро прошел по гаражу, нашел то, что искал, с помощью тесака и пружины сотворил с педалью газа немудреные изменения, заклинил руль, отделил от связки ключ зажигания, забрался в автомобиль, завел, привел пультом в движение подъемный механизм гаражной двери, выскочил, захлопнул дверцу машины. Пустой «ровер» двинулся к выезду из гаража. Олег ринулся в котельную, заблокировал дверь, взлетел по лесенке, проскочил бильярдную, вернулся в спальню, подошел к портьере и затаился за нею, наблюдая в отверстие, столь любезно пробитое чужой пулей. Мозг Данилова работал сам собой, рассчитывая отклонение пули при столкновении со стеклом. Из «тишака» попасть проблематично, на сорок метров «полицай-беретта» с глушаком сработает впустую. Олег приготовил «смит-и-вессон».

Автомобиль выехал из гаража самокатом, шторка на приоткрытом окне третьего этажа соседнего дома дернулась, и снайпер влепил две пули подряд в крышу движущегося «ровера». Нервы. Когда цель близка, человек забывает об осторожности. Данилов поймал размытый силуэт в черную рамку прицела и плавно спустил курок. Выстрел щелкнул бичом, снайпер кувыркнулся в комнату, но Олег этого уже не видел.

Подхватив «тишак» в левую руку, он скатился по центральной лестнице, оказался в холле, подбежал ко входной двери, привязанный им охранник продолжал лежать в той же позе, лицом вниз, вот только затылок его был проломлен пулей и вокруг головы натекла небольшая, кажущаяся черной, лужица. Данилов затаился за косяком.

Безликий человечек влетел в комнату, наставив пистолет на лестницу. Олег выстрелил дважды. Тяжелая пуля попала в бедро и сбила вбежавшего с ног, вторая – раздробила правое предплечье у локтя, и он лишился сознания: болевой шок. К профессии он уже не вернется. Смерти не служат калеки.

Олег снова пересек дом, на этот раз оказавшись в гостиной выходившей на широкий балкон. Его он проскочил и замер за длинным ящиком густой декоративной зелени.

Машина нападавших была припаркована чуть в стороне. За рулем стойко сидел водитель. Данилов ждал.

Напарник снайпера показался из дома напротив, уложив на плечи раненого стрелка. Водитель двинул автомобиль в их сторону. Олег прицелился, уложив пистолет-"тишак" на каменный парапет, и спокойно спустил курок. Человек с раненым на плечах словно споткнулся и упал. Пуля попала в голень. Водитель действовал профессионально: он перекрыл автомобилем сектор обстрела, дав возможность раненым заползти в салон; сам же показался из верхнего люка и открыл из коротенького «скорпиона» с глушителем плотный огонь по парапету балкона. Пули взметнули целые фонтаны земли, срезали несколько декоративных деревьев и свалили прямо на балкон две кадки. Как толь-ч ко огонь прекратился, Данилов выглянул и увидел удаляющийся хвост автомобиля. Стрелять вслед было можно, попасть – нельзя. Через пару секунд автомобиль свернул в проулок и скрылся.

Данилов .ринулся в дом, вбежал в холл и упал навзничь: левую сторону лица обожгла острая боль. Он услышал выстрел и – провалился в беспамятство.

...Олег бежал сквозь душную мглу, длинная трава спутывала ноги, и ему приходилось продираться сквозь ее стебли, словно сквозь сеть. Тяжелые, сладко-гнилостные ароматы орхидей душили, дыхания не хватало, сердце, казалось, выпрыгивало из груди, но он бежал и бежал, раздвигая заросли, становившиеся все гуще, туда, к девчонке на берегу, стоявшей там нагой и беззащитной перед несущимся на нее беззвучным смерчем... Он добрался до песка, но песок оказался зыбучим, он затягивал, и каждый шаг давался невероятным усилием воли. Он попытался бежать по кромке воды, но и теперь его ноги вязли, а вода скатывалась с ног каплями прозрачной ртути. А потом капли делались твердыми и превращались в камни. В красные, точно сгустки запекшейся крови, в зеленые, словно пролежавшее несколько лет под накатом прибоя бутылочное стекло, в белые, желтые, синие... Они вовсе не были красивыми, эти камни, это были настоящие природные сапфиры, рубины, изумруды и, конечно, алмазы – белые, голубые, красные, желтые... Они ждали огранщика, чтобы явить миру свою вечную, неповторимую красоту, чтобы... Олег запнулся, упал навзничь, чувствуя, как тяжелая, удушливая волна накрывает его с головой, а когда поднял голову – не увидел ни песчаного пляжа, ни темной густой зелени позади... Смерч разметал все, выжег до коричневой окалины, и ему казалось, что он чувствует во рту вкус этой окалины, и это был вкус крови...

...Данилов очнулся. Машинально коснулся щеки, ладонь оказалась мокрой, но это была не кровь. Олег сморгнул слезы, повел рукой чуть выше и вздрогнул: пуля рассекла кожу на виске, как тогда, только тогда его беспамятство продолжалось почти час. Он слышал крик девчонки и потом – тихий, непонятного тембра голос, повторявший монотонно: «Мир не изменился. Добрые дела наказуемы».

Раненый слишком быстро пришел в себя и попытался застрелить Олега; теперь он лежал на спине и смотрел в потолок пустыми зрачками. Данилов не знал, когда успел выстрелить; инстинкт самосохранения и вбитые накрепко навыки заставили тренированное тело сделать все правильно даже тогда, когда обожженный пулей висок отправил сознание в черный провал бреда.

Олег встал, опасаясь, что слабость и беспамятство вернутся. Выскочил из дома, пробежал до оставленной в проулке машины, сел за руль и поехал прочь. На ощупь он вытащил пачку сигарет, но прикурить на ходу не смог: руки дрожали, а губы плясали так, словно начался приступ жестокой, сводящей с ума тропической лихорадки. Олег тормознул у обочины, кое-как прикурил и в три затяжки прикончил сигарету. Закурил следующую и спалил ее так же скоро. Олег понимал, что остался жив только по прихоти случая. Он нарушил основной принцип схватки: не оставлять за спиной противников. Живых.

Данилов закрыл глаза. Мысли текли сами по себе с вялой леностью; они словно покачивались на густых мерных волнах...

Мир иллюзорен. И мир наших фантазий, и тот обыденный мир, что качается в теплых восходящих потоках нагревающейся земли там, за стеклом машины. Для большинства живущих в этом маленьком городке он тих, покоен, размерен, нетороплив, полон запахов жилья, теплой разогретой пыли, липового цвета... А для него – это территория боя, которого он не желал и к которому не стремился в своем мучительном уединении... Но жизнь, наверное, мудра: если тебе суждено покорить вершину, обстоятельства подведут тебя к подножию горы, а вот карабкаться по тропе ты будешь сам. И вовсе не потому что других путей нет: совсем рядом, в шаге, – дорожка сбегает вниз в сонную долину, укрытую дымами чужих очагов и тиной устоявшегося единообразия, но ты ее просто не заметишь. И пойдешь по другой – вперед и вверх. Не потому, что иного пути нет: его нет для тебя.