Текст книги "Поцелуй негодяя"

– Совсем как я сейчас?

– Ничего подобного! Он тогда был чуть не вдвое младше тебя нынешнего и излучал веру в безоблачность нашего брака. А ты радуешься только своему холостячеству.

– Я тогда верил во много всяческих глупостей, – вставил отец.

– В том числе – в брак? – съехидничал Воронцов.

– Нет. Я считал брак с твоей будущей матерью одним сплошным пространством счастья. Она была такой маленькой, стройной, миловидной, хозяйственной и скромной, будто ее специально создавали для меня.

– То есть, ты такой и представлял свою жену?

– Именно.

– И не ошибся?

– Сергей! – возмутилась мать.

– Нет, не ошибся, – твердо заявил отец и взял жену за руку. – Я бы и сейчас на ней женился, если бы не сделал этого в прошлом веке.

– И о какой же жене, по-вашему, должен сейчас мечтать я?

– Разве не ясно? О такой же.

– Таких же уже давно не делают.

– Ерунда! Пустые отговорки! – заверила мать. – Мы только что говорили с тобой именно о таких женщинах. Но тебе, видимо, грезятся модели и звезды порнобизнеса.

– Мама, я не настолько мал и глуп.

– Хорошо, а какой ты представляешь идеальную жену?

– Да не хочу я жениться! Вообще. Сколько можно возвращаться к старому?

– Ты ведь не голубой? Кто там у тебя еще поселился?

– Елки, ну вы даете! Агентура у вас надежная. Мишка у меня поселился, Мишка. Его жена из дома выгнала.

– Почему?

– Попался с поличным.

– Дурак, – спокойно прокомментировал отец.

– Действительно, дурак, – согласилась мать, хотя понимала определение не так, как ее благоверный. – У него же замечательная жена. И дети! У него же двое мальчиков?

– Да, двое. Может, поэтому на сторону и потянуло.

– До чего же вам, мужчинам, скучно жить на свете! Два маленьких сына – это же так замечательно. Тем более для отца. Мать за ними ухаживает, одевает и кормит, а ему остается только с ними возиться, играть, водить их в цирк и в зоопарк. Это же так весело, так забавно! Об этом можно бесконечно долго рассказывать. Помнится, я могла часами рассказывать о твоих проделках, а у него ведь два пацана, а не один. И почему вам вечно хочется всякой ерунды вместо настоящего и подлинного?

– Природа у нас такая, мам.

– Не нужно валить на природу лишнего! Это все из-за воспитания.

– Поскольку воспитывают детей у нас женщины, и дома, и в садике, и в школе, то винить вам, кроме самих себя, некого.

– Некого, кроме наших замечательных инфантильных мужчин, которые считают для себя возможным не заниматься собственными детьми, а шляться по проституткам.

– Так я и говорю – всех мужчин в детстве воспитывали женщины. Жаловаться некому.

– Ладно, умник, помолчи лучше. Что ты собираешься дальше делать?

– Ничего особенного я делать не собираюсь. Буду продолжать то, что делал до сих пор.

– И сколько еще лет ты собираешься ничего не делать?

– Почему ничего? Я ведь сказал – то же, что делал до сих пор.

– А я считаю, что до сих пор ты ничего не делал. Так сколько же еще лет ты намерен ничего не делать?

– Мама, не надо драматизировать. У меня все в порядке.

11

В дверь долго звонили, потом забарабанили кулаками. Воронцов не хотел отрываться от компьютера, но Мишка ушел на работу, а Вера не спешила открывать, поэтому с тяжелым вздохом раздражения он отправился в прихожую сам.

На лестничной клетке обнаружился дюжий мужичина с маской ярости на лице. Огромной корявой пятерней он крепко держал за плечо насупленного Петьку. Последний был одет в черную футболку с какой-то надписью, черные широкие штаны до щиколоток и черные кроссовки. Ежик белобрысых волос хулигана потемнел от пота, он низко опустил голову и Воронцов не видел его лица.

– Ваш? – хрипло спросил мужичина.

– Наш, – хладнокровно ответил Воронцов. – А что случилось?

– На привязи надо держать вашего психопата, тогда ничего бы не случилось.

– А все-таки?

– Случилось то, что вам придется оплатить ремонт моей машины.

Воронцов замешкался на несколько секунд, затем решился:

– Ладно, проходите.

Он ощущал себя в странном положении без вины виноватого бездетного отца, поэтому зычно позвал Веру, которая появилась в прихожей быстро и сразу возмутилась:

– Что происходит?

– Петька что-то натворил, – умиротворяюще произнес Воронцов. Он полагал агрессию наихудшим способом реагирования на происходящее и попытался первым делом успокоить Веру, но успеха не добился.

– Отпустите его! – приказала она мужичине, который возвышался над ней мрачной скалой.

Тот принялся хриплым басом излагать свои претензии, но возмущенная мать его не слушала, требуя освободить своего отпрыска.

– Мне что, с милицией придти? – зарычал наконец жалобщик, считавший избранный им способ реагирования на правонарушение наиболее щадящим по отношению к виновному.

– Приходите, с кем хотите! Я вам сказала: отпустите мальчика. А то я вас самого в камеру упеку.

– Меня – в камеру? – загудел возмущенный посетитель нехорошей квартиры. – Это меня-то – в камеру? Может, лучше твоего щенка на цепь посадить?

– Послушайте, не нужно эмоций, – попытался вмешаться в разрастающийся конфликт Воронцов. – Давайте пройдем в гостиную, сядем и все подробно обсудим.

Он произносил свои миролюбивые слова, пока Вера безуспешно пыталась вырвать тонкую ручку сына из могучей лапы пришельца, а тот другой рукой ее отталкивал. Миротворец бросился к выходу, запер дверь и возобновил свои усилия:

– Послушайте, я закрыл дверь, никто никуда не убежит, не нужно никого удерживать силой. Тем более, что вы пришли выяснить отношения со взрослыми, а не с подростком.

– Я тут вижу пока одних сообщников, – рычал мужичина, сражаясь с разъяренной Верой.

– Тебе говорят, отпусти! – звонко кричала та, пока Петька всеми своими жалкими силами пытался выдернуть руку из железного захвата.

Воронцов влез между борющимися и принялся расталкивать их в противоположные стороны:

– Тихо! Спокойно! Вера, прекрати! Послушайте, как вас!

Постепенно разрозненные выкрики превратились в общий гвалт, сопровождаемый толчками, тычками и пинками. Добрую долю их с обеих сторон получал Воронцов, которому спустя несколько минут удалось возобладать. Возможно, в действительности его роль свелась только к поводу для примирения, поскольку эскалация конфликта грозила приобрести опасный характер. Посредник сумел оттащить Веру от посягателя на свободу ее ребенка, а Петькину руку он же смог вырвать из цепких пальцев расходившегося не на шутку истца.

– Все! Все! Хватит! Все идем, чинно и спокойно, в гостиную. Прошу.

Предусмотрительно стараясь держаться между комбатантами, Воронцов проводил их в указанном направлении, где усадил Веру с сыном на диван, а незваного гостя – за круглый стол. Последнее обстоятельство придавало ситуации несколько комичную торжественность. Получалось – высокие договаривающиеся стороны приступали к новому раунду переговоров.

– Во-первых, давайте друг другу представимся, – чинно продолжил посреднические усилия Воронцов. – Меня зовут Сергей Михайлович, это Вера Ивановна и Петр.

– Степан Семенович, – буркнул мужичина и решительным жестом сложил руки на столе.

– Теперь во-вторых. Что произошло, Степан Семенович?

– Этот сучонок машину мне покорежил, вот что произошло!

– От сучонка слышу, – выдал свою партию Петька.

– Так, спокойно! Спокойно! Давайте обходиться без мускулинной лексики, – поспешил встрять Воронцов. – Петр, что произошло?

– Этот козел по людям ездит, вот что!

Мужичина вскочил, с грохотом отодвинув стул, и сделал движение в направлении маленького охальника, но самозванный посредник изловчился встать на его пути и за несколько минут в очередной раз погасил вспышку насилия.

– Петр, мы договорились – без оскорблений. Что конкретно произошло?

– Мы с пацанами на тротуаре стояли, а этот на нас наехал. Ну, я и саданул ему по двери.

– Наехал? Я наехал? – взревел пострадавший автомобилист. – Я вам пять минут сигналил! А эта мелкота наглая – гонор решила показать! Думали, я их испугаюсь, шантрапа!

– Слушайте, в очередной раз повторяю: давайте без оскорблений. Иначе мы будем только пререкаться, не решая самой проблемы.

– И вы решили наехать на мальчишек, чтобы самому их напугать? – спросила Вера звенящим от напряжения голосом.

– Пороть надо чаще этих мальчишек, чтобы старших уважали!

– Вас, что ли, они должны уважать? Мало того, что хам, он еще требует, чтобы его за это уважали!

– Вера, успокойся! – вновь подключился Воронцов.

– Вы, дамочка, держите себя в рамочках! А то я ведь могу и забыться!

– Никто не будет забываться! Все будут вежливы и корректны! – продолжал изображать беспристрастность Воронцов.

– На тротуарах парковаться запрещено, никогда не слышали? – игнорировала медиатора возмущенная мать. – Почем права покупали?

– Я паркуюсь там, где все паркуются. Иначе все проезды заставят машинами, и ездить будет негде.

– А мальчишки здесь при чем? Они правил не нарушали, правила нарушили вы.

– Это в каких же правилах разрешается машины пинать?

– В тех же самых, в которых разрешается людей давить ради незаконного места для парковки. Я милицию вызываю – с такими, как вы, по-хорошему договариваться нельзя. Вы от этого еще больше наглеете.

Вера трагически преобразилась. Обычно спокойная, ее скуластая круглая физиономия теперь раскраснелась и дышала экспрессией, замешанной на лютой ненависти к вторгшемуся в ее жизнь человеку. Воронцов робко пытался привести ее в прежнее расположение духа и старался разговаривать тихо и размеренно, вследствие чего конфликтующие стороны совсем перестали его замечать.

– Ты милицию вызовешь? – на угрожающе пониженных тонах прохрипел мужичина. – Да вызывай! Хочешь, я сам вызову?

– Подождите, подождите, не надо никого вызывать! – вяло вмешался Воронцов и не встретил понимания.

Вера выхватила мобильник и стала набирать какой-то номер. Возможно, и в самом деле – милицию. Воронцов смутно припоминал, что при наборе с сотовых телефонов классические номера спасательных служб отличаются от традиционных двузначных, но не знал их достоверно. То ли Вера действительно набирала номер милиции, то ли какой-то другой – он понятия не имел. Но очень сильно не хотел именно сейчас встречаться с сотрудниками правоохранительных органов, поэтому попытался ей помешать физически, то есть выхватить телефон из руки.

Вера отшатнулась и спрятала руку с мобильником за спину:

– Ты с ума сошел?

– Вера, не нужно вызывать милицию.

– Почему не нужно? Ты разве не видишь – у тебя в квартире сидит мордатый вымогатель.

– Это кто здесь вымогатель? – возмутился мужичина. – Кто здесь вымогатель? За шпаненком своим лучше смотри! Нашла мордатого! На себя посмотри, кикимора!

– Нет никакого смысла ругаться, – бессильно проговорил Воронцов. – В таком тоне ни о чем не получится договориться. Надо во всем спокойно разобраться.

– В чем ты еще не разобрался? – выпалила распаленная Вера.

В течение бурной дискуссии среди взрослых Петька смирно сидел на диване рядом с матерью, имея вид примерного мальчика. Он переводил взгляд с одного спорщика на другого и внешне никак не выдавал своего волнения, хотя предметом спора был он сам.

– Вера, успокойся, – мягко настаивал Воронцов. – Гражданин не имел права въезжать на тротуар, но и Петр не имел права повреждать его машину. В такой ситуации для всех будет лучше разобраться полюбовно.

– Вообще-то, я бы на вашем месте не был так уверен, – самодовольно встрял автолюбитель. – Лично меня вариант с милицией вполне устраивает. Вот ей и будете доказывать, имел я право или не имел.

– Послушайте, вы сами прекрасно знаете, что не имели! – Воронцов охранительным жестом выставил руку с растопыренной пятерней в направлении мужичины. – Давайте спокойно, без криков и оскорблений, договоримся об устраивающем всех решении.

– Ты предлагаешь ему заплатить? – спокойно и размеренно спросила Вера и посмотрела на квартировладетеля странным взглядом, в котором он сразу прочел явный оттенок презрения.

– Я этого не сказал.

– Еще немного – и скажешь. Только есть одна заковыка – я ничего ему платить не собираюсь, а он пришел сюда за деньгами, и другой вариант его не устроит. Какой обоюдоустраивающий выход ты можешь предложить?

– Тысяч десять меня вполне устроят, – высказался мужичина и поудобнее устроился на своем стуле.

– Видишь, какой замечательный человек! – ехидно улыбнулась Вера. – Его устроят десять тысяч! Заплати ему, и все будут довольны. Кроме тебя.

– Что значит «заплати»? – стушевался Воронцов.

– А ты не понимаешь? Достань кошелек, вытащи из него несколько хрустящих бумажек и отдай этому хлыщу.

– Дамочка, я бы попросил держаться в рамочках.

– Видишь, он стихами разговаривает. Очень утонченная натура.

Посетитель резко встал, с грохотом отодвинув стул:

– Ладно, хватит. Надоело.

Он извлек свой сотовый и стал набирать номер. Воронцов побоялся воспрепятствовать ему, потому что все равно не смог бы с ним справиться, а еще потому, что это выглядело бы как нападение, едва ли не с целью ограбления.

Мужичина действительно позвонил в милицию, которая через несколько часов явилась и начала длительную запутанную юридическую процедуру разбирательства. Она длилась с перерывами несколько недель и свелась в конце концов к предложению дознавателя к участникам конфликта договориться полюбовно, в противном случае дело об умышленном вандализме направляется в суд. К тому моменту против мордатого автомобилиста уже составили акт об административном нарушении в связи с неправильной парковкой, он заплатил штраф и разозлился на отечественную систему правосудия, поэтому жаждал крови.

Впервые в жизни Воронцов давал показания, общался с участковым, объяснял, каким образом в его квартире очутились жильцы без регистрации. В конце концов он морально приготовился даже к встрече с налоговой инспекцией и уже мысленно перебирал доводы, которыми можно было бы доказать отсутствие каких-либо финансовых отношений между ним и Верой. Насколько смог понять Воронцов за несколько недель разговоров, намеков и понимающих ухмылок, отсутствие таковых воспринималось и милиционерами, и соседями однозначно как доказательство существования отношений совсем иного рода. Заверениям благотворителя никто не верил, приводя его в совершенное отчаяние.

Вера наблюдала за развитием ситуации со стороны, словно не имела к ней ни малейшего отношения. Только однажды она вдруг спросила Воронцова:

– Почему ты так усердно доказываешь всем, что между нами ничего нет?

– Что значит «почему»? – оторопел тот. – А ты не хочешь это доказать?

– Речь не обо мне. Почему ты так суетишься из-за подобной ерунды?

– Это вовсе не ерунда!

– А по-моему – полная ерунда. Я бы могла переживать за свое доброе имя, но вот за что переживаешь ты?

– Я не хочу тебя компрометировать.

– С ума сойти! Какая чуткость. Напрасные старания – женщина, живущая в одной квартире с мужчиной, который не родственник, скомпрометирована по определению. Можешь либо полностью успокоиться на этот счет, либо предложить нам с Петькой удалиться. Других вариантов спасения моего доброго имени просто не существует.

– Почему же? Совсем не обязательно. Неужели нельзя объяснить людям даже самых простых вещей?

– Вещи, которые ты имеешь в виду, очень даже не простые. По крайней мере, для нашего патриархального общества. Возможно, в какой-нибудь Голландии на нас бы никто не обратил внимания. В богемных кварталах Парижа, Лондона и Нью-Йорка нас бы не заметили. Но в Москве нет богемных кварталов, и здесь нет невидимок. Нас видят и понимают наши отношения однозначно. Точка.

– У нас нет отношений, – с ноткой усталого отчаяния выпалил Воронцов.

– Ну, какие-то отношения у нас точно есть, – спокойно возразила Вера. – Пусть не близкие и не интимные, а соседские. В каком-то смысле я ведь твоя содержанка – ты оплачиваешь мое жилище.

– Я оплачиваю свое жилище!

– Да, но я ведь живу с тобой, значит, за меня и за Петьку ты тоже платишь. Раньше, возможно, не платил, но теперь ты нас официально зарегистрировал и стал платить. А я не возражаю. Выходит, я – содержанка.

– Содержанки получают деньги в обмен на секс.

– Значит, и ты имеешь полное право.

– Прекрати молоть чушь.

– Почему чушь? Тебе противно даже подумать обо мне? Ты никогда не представлял меня голой? Между прочим, у меня хорошая фигура.

– Вера, тебя занесло далеко не в ту степь.

– Почему? Ты относишься ко мне, как к сестре? С какой, собственно, стати?

– Я не отношусь к тебе, как к сестре. Я понятия не имею, как к тебе отношусь. Я ни разу не подумал об этом и не собираюсь задумываться.

– Я настолько омерзительна?

– Нет. Просто… это совсем не просто.

– Так просто или нет? Легкий вопрос.

– Нет, трудный. Я не могу начинать в твою сторону какие-либо движения, потому что это было бы непорядочно.

– Почему? Ты щадишь моего мужа? Так я давно отправила его в отставку. А что касается меня – ухаживания мужчин мне никогда не претили. Наоборот, льстили моему самолюбию и самооценке.

– Странный какой-то разговор.

– Самый обыкновенный. Хорошо, не ухаживай за мной, просто объясни, чем я тебе так активно не нравлюсь.

– Речь совсем о другом. Ухаживание предполагает право женщины на выбор. Если ухажер ее не устроит, она должна иметь возможность послать его к чертям собачьим. Если женщине сложно отшить ухажера, ухаживание оказывается домогательством.

– И что же, по-твоему, помешает мне тебя отшить?

– Жилищный вопрос. Оставаться впредь в одной квартире станет невозможно, тебе придется искать новую, что практически неосуществимо.

Вера молча смотрела в упор на Воронцова, словно пыталась заметить в его лице некие черты, прежде ей не замеченные.

– Надо же, какой ты внимательный, – произнесла она после мучительно долгой паузы, в течение которой благодетель не знал, куда деть руки. – Сразу и не скажешь. Я все время думала, что ты такое, помнишь? Даже тебя спрашивала, но ты увильнул. Кажется, теперь начинаю догадываться.

Воронцов не понимал, делают ему комплимент или насмехаются, поэтому настороженно молчал, готовый к подвоху. Вера свою мысль не развивала, и он с опаской поинтересовался:

– И что же ты поняла? Хочешь какую-нибудь гадость сказать?

– Почему ты такой закомплексованный? Даже странно, как еще не разучился с женщинами ладить. Или это я на тебя так разрушительно влияю? Извини, я не специально.

– И все-таки, что ты там такое поняла?

– Не все ли тебе равно? Я тебе не жена и не невеста, даже не любовница, какое тебе дело до моих мыслей? Я ведь действительно не могу никуда подеваться с твоей жилплощади, поэтому лучше помолчу.

– Хочешь сказать, распознала во мне грязную подноготную?

– Нет, ну это невозможно! Совсем больной мужик.

– Именно это ты и поняла?

– Да, именно это и поняла. Отстань ты со своими страданиями, ипохондрик!

Вера решительно прервала разговор, тем более, что на кухню явился жизнерадостный Мишка и весело поинтересовался планами на ужин. Выяснение отношений само собой отложилось на потом.

12

Воронцов счел за благо убрать Петьку с улиц и предложил Вере устроить его в секцию картинга.

– У меня тут есть выходы на одну такую, – пояснил он насторожившейся мамаше. – Они летом тоже работают, без каникул.

– Это же опасно!

– Самый безопасный из технических видов спорта. Но адреналина все равно хватает. Можно, конечно, попробовать запихнуть его в какую-нибудь легкую атлетику или гимнастику с футболом, но, по-моему, картинг лучше. Им мало кто занимается – дорого стоит, и секций мало. И в смысле адреналина – лучше всего. Надо ведь как-то снимать ему гормональную интоксикацию.

– Какую интоксикацию, что ты мелешь? – возмутилась Вера.

– Я в том смысле, что в его возрасте тестостерон разве что из ушей не брызжет. Надо как-то снимать напряжение, а то снова может сорваться.

– Сорваться? Ты считаешь, он сорвался?

– А ты не считаешь?

– Скажи, а если бы на тебя наехали машиной, ты бы не сорвался?

– Я бы не стоял на месте, если бы мне сигналили.

– Но он имел право стоять на тротуаре, а этот жлоб не имел права на тротуаре парковаться! Даже милиция это признала.

– Ну и что? Все равно конфликт на пустом месте. Он ведь у тебя пока не инспектор дорожного движения. Зачем нарываться на конфликт, если можно просто перейти на другое место? Но тут у Петьки случился всплеск агрессии, потому что из-за гормонов у него крыша всегда набекрень.

– Слушай, ты не имеешь права так говорить о моем сыне! – закричала Вера. Она смотрела на Воронцова, как на врага, вторгшегося в ее дом бесцеремонно и беспричинно.

– Я не говорю о нем ничего страшного или возмутительного. Они все такие, я сам таким был.

– Ты всерьез готов доказывать, что все подростки – ненормальные?

– Почему ненормальные? Для их возраста их состояние нормально.

– Я хотела сказать, ты считаешь всех подростков психованными?

– В некотором смысле.

– Ты никогда не видел тихих мальчиков в очках, читающих книжки в библиотеке? Ты ходишь по библиотекам?

– По библиотекам не хожу, я пока у себя дома не все книги прочитал. А тихие мальчики мастурбируют в ванной и в туалете, представляя голыми своих одноклассниц, юных соседок и молодых учительниц – смирись с этим. С точки зрения общественного спокойствия такой выход из положения предпочтителен, поскольку наименее затратен. Я думаю, в видах радикального решения проблемы следовало бы легализовать проституцию и выдавать подросткам бесплатные абонементы в публичные дома, но на такие высоты не поднялось еще ни одно общество в мире. Есть только подростковая сексуальная распущенность, в которую втянуты девчонки, что совершенно излишне. Должно же в нашей жизни оставаться хоть что-то чистое и светлое.

– Ты серьезно все это говоришь? – подозрительно нахмурилась Вера, несколько отстраняясь от собеседника.

– Абсолютно. Имеешь мне что-нибудь возразить по существу? Когда я слышу истории о мальчиках, которых якобы развратили совершеннолетние девицы или женщины, мне делается смешно. Подростка невозможно развратить – он от природы образчик развращенности. С утра до ночи он думает об одном и возбуждается даже от рассказов про тычинки и пестики.

– По-моему, это ты – образчик развращенности, – ответила Вера после недоуменного молчания. – У тебя ведь нет детей, почему ты счел себя специалистом в детской психологии?

– Ерунда, я не говорю ничего нового или необычного. Так что насчет картинга?

– Я спрошу у Петьки. Может, он и сам не захочет заниматься твоим картингом.

Вера действительно поинтересовалась мнением сына, и тот отреагировал восторженно. Просто воспрянул духом. Стал ездить два раза в неделю на другой конец города, сначала возвращался несколько расстроенным, но затем начал ездить на картах и пришел в неописуемый восторг. По вечерам взахлеб рассказывал матери, про обгоны и оптимальные траектории поворотов, апексы и прочие непонятные вещи. Вера слушала его с некоторым недоумением и недоверием, но в конце концов смирилась. Ее сын – совсем мужчина, с мужскими тараканами в голове, думала она. Так должно было случиться, это естественно, нужно радоваться.

Пока продолжалась суета и беготня вокруг Петькиных подвигов, Вера совсем забыла про Лену, но та вдруг снова позвонила. Они немного поговорили, пока не ведающий подвоха Воронцов занимался в своем кабинете работой, которую его собственный отец отказывался признавать таковой, а Мишка пропадал у себя в конторе. Потом квартирантка постучала в его дверь и вошла, услышав невнятное бурчание.

– Возникли некоторые обстоятельства, – начала она издалека.

– С Петькой? – насторожился Воронцов, привыкший к проблемам из одного источника.

– Нет, не с Петькой, – обиделась за сына мать. – Не такой уж он источник несчастий. Как ты посмотришь, если у нас поселится еще одна женщина? Чтобы сократить разрыв в счете, а то вас уже трое против меня одной.

Воронцов смотрел на Веру с недоверием, в ожидании развязки.

– В некоторой степени ты сам виноват, – продолжала та. – Ты так впечатлил ее тем, что нас приютил.

– О ком ты говоришь?

– Я говорю о Лене.

– Какой еще Лене?

– Ты что, забыл? Ты приводил ее домой, не помнишь? Возможно, ты и раньше приводил домой незнакомых женщин, но эту – уже при нас. Других случаев лично я не припоминаю.

– Ах, эту! А чем ей у нас так понравилось? У нее подружек нет?

– Не знаю. У нее сложилась тяжелая ситуация.

– Понимаю. Чтобы захотелось подселиться в нашу коммуналку, ситуация должна быть тяжеленной. Но почему я обязан нести ответственность за всех бездомных женщин Москвы?

– Не надо за всех. Она сможет спать со мной в гостиной, для тебя почти ничего не изменится. Но все изменения – в лучшую сторону. Она тоже станет дежурить по кухне, Мишкину стряпню есть будем реже.

– И очереди в туалет станут длиннее.

– Очереди получаются только время от времени. Мишка ходит на работу, а мы с Леной будем ходить в туалет, пока ты спишь. Ничего катастрофического не случится.

– Возможно, и не случится, но почему я за всех отвечаю?

– Ладно тебе, не надо кукситься. Она ведь тебе понравилась, раз ты ее подцепил.

– Я ее подцепил для развлечения на одну ночь, а не для уплотнения жилплощади.

– Значит, чаще станешь развлекаться. Обузы ведь никакой, сплошные выгоды.

– Да с какой стати?

– Ей тоже некуда податься.

– Из-за меня?

– Нет, но ты – хороший человек.

– И поэтому на мне можно воду возить?

– Никакой воды! При чем здесь вода? Тебе просто реже придется дежурить по кухне, вот и все.

– Красиво говоришь.

– Как есть, так и говорю.

– А тебе-то до нее какое дело? С одной встречи подружились?

– А ты не веришь, что так бывает?

– Порядочные женщины сложно относятся к женщинам легкого поведения.

– То есть, ты задумался: я непорядочная или Лена – все же порядочная?

– Очень трудно задуматься в таком бедламе.

– Слушай, ты можешь простыми словами объяснить, почему ей нельзя пожить здесь?

– Простыми – не могу. По-моему, и без слов все понятно.

– Хочешь сказать: квартира твоя, и ты не обязан впускать в нее всех желающих?

– Вот именно.

– А если отвлечься от частнособственнических инстинктов и представить женщину, которая имеет право не ночевать на улице, но которой придется это сделать, если ты ее не впустишь? Или почитать тебе сказку про теремок?

– Я давно вышел из детского возраста.

– Тогда должен многое понимать.

– Ну что у нее там стряслось?

– Я не совсем поняла. Без мужчин не обошлось, конечно. Какая тебе разница? Придет – сама расскажет.

Воронцов молча повернулся к своему гудящему компьютеру, а Вера пошла к себе в гостиную якобы звонить новой жилице, хотя в действительности санкционировала ее приезд еще до собеседования с собственником жилья. Несколько ошалевший хозяин все более населяемой квартиры думал о причинах своей слабохарактерности, потом пришел к выводу, что Лена не так уж и плоха. Правда, если ей тоже некуда идти, с ней тоже нельзя будет спать, как и с Верой.

Новая квартирантка появилась вечером, когда уже вернулся с работы Мишка, и даже Петька забрел с улицы. Стало весело и многолюдно, но просторная кухня по-прежнему вмещала одновременно всю компанию. Получалось, после всех подселений здесь еще оставалось свободное место.

Глухой ночью, когда все заснули, Лена, непонятным образом появившаяся в волшебном теремке одетой в домашний халатик Веры, на кухне рассказала Воронцову о печальных обстоятельствах своей жизни.

13

Федька долго казался ей безопасным и удобным. Женатый на высокомерной богатой красотке, он обожал представлять себя властелином чужих судеб. Он купил квартиру специально для амурных целей и принялся усиленно искать в ночных клубах и ресторанах наиболее подходящую обитательницу этого эротического гнездышка. Но нашел случайно: Лена на своей «девятке» сама двинула его «мерин» в задний бампер на светофоре. Она обмерла от страха и долго отказывалась выйти на улицу, хотя Федька стучал ей в боковое стекло настырно и бесцеремонно. Он действительно собирался учинить шумную разборку, но когда хорошенько рассмотрел до смерти перепуганную водительницу, сменил гнев на милость и даже принялся ее утешать. Вместо полноценного наезда получился в конце концов ресторан, где галантный кавалер накрыл поляну по полной программе, желая произвести максимально возможное в сложившейся ситуации впечатление.

Лена жила с родителями в двухкомнатной квартире и мечтала об отдельном жилье, как другие мечтают о сказочном счастье. Самостоятельная жизнь и казалась ей пределом мечтаний. Казалось – будет своя квартира, придет и все остальное. В жизни ей встречались парни, готовые много и эффектно рассказывать о пылком желании осыпать всеми мыслимыми благами, но на деле все они отделывались мелкими безделушками, не стоящими даже беглого упоминания. Федька показался ей самым перспективным из всей линейки ухажеров с самого начала. Едва убедившись в отсутствии у него желания стереть ее в порошок, Лена превратилась в само очарование, робкое и нежное на людях, но теряющее от волнения дар речи наедине с избранником.

У нее действительно был легкий логоневроз, доставивший ей немало унизительных мгновений во времена учебы. В ситуациях, требующих нервного напряжения, она начинала как бы судорожно вдыхать воздух между словами и произносила некоторые из них лишь после двух-трех попыток. Потом Лена повзрослела и обнаружила, что мужчинам нравится ее едва заметное заикание – со свойственным своему племени самомнением они относили эту особенность ее речи исключительно на свой счет, принимая за проявление восторга по их адресу. Она никому не рассказывала о школьных страданиях у доски и о том, что острое желание поскорее избавиться от раздражающего собеседника также приводит к упомянутому эффекту. В итоге заикание придало ей шарма и индивидуальности, выделило из общей шеренги девиц на выданье и позволило даже такую роскошь, как возможность выбора лучшего из нескольких претендентов на ее внимание. Через несколько недель после знакомства Федька поселил Лену в своей явочной квартире, и она впервые в жизни, по простоте душевной, оставила работу и ощутила себя свободной.

Месяца не прошло, как роковая ошибка была ей осознана. Она оказалась рабой чужой квартиры, как Аладдин в волшебной лампе. Каждый день, в любой момент, Федька мог позвонить или заявиться лично и объявить, что тогда-то и тогда-то им нужно быть там-то или там-то, либо наоборот – принять на квартире неких нужных людей. И Лена должна была вскакивать и исполнять волю хозяина волшебной лампы. Чаще всего он заскакивал на несколько часов днем, поскольку отпроситься у жены на ночь далеко не всегда получалось. Она оказалась богаче своего мужа и занималась импортом испанских вин в подаренной отцом фирме, никогда не обращаясь к благоверному с вопросами и просьбами о помощи, тем более финансовой. В свою очередь, Федька со своим бизнесом держался особняком и не посвящал супругу даже в самые общие вопросы, а она ими и сама не интересовалась.