Текст книги "Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845"

822.
Тургенев князю Вяземскому.

13/1-го декабря 1838 г. Париж. Утро.

Сию минуту получил письмо твое от 10-го. Квартир я и твой наемник нашел много, и близко, и не дорого; то-есть, à peu près в 500 francs par mois; но не везде есть и стол, а надобно брать из трактиров в большей части. От Tronchet и я отказался; во-первых потому, что 600 francs, а 500 другая, а во-вторых и потому, что дом новый и, может быть, сырой, хотя хозяйка и уверяла меня, что сух и тепел. О столе: Полуехтова берет хороший и дешевый откуда-то; советует и вам то же делать, и я подписываю совет её. Стол носят всюду. Как скоро получу от тебя приказ: нанимай – решимся, хотя дамы в деле квартиры мне не помогают; а я один решиться опасаюсь, не зная какие другие квартирные снадобья нужны для дамских потребностей. Хорошо бы жить сестрам вкупе.

Жаль Сперанского: мы уже слышали о его опасной болезни, то-есть, Булгаков писал ко мне о нем и о Шишкове. Но что же ты ни слова о смерти дуэльной графа Самойлова? Мы не знаем, кто уходил или, лучше, уложил его, а знаем только, что за кого-то, а не за что-то. Булгаков пишет мне кучу новостей и для тебя. В Москве все родят, в Петербурге – женятся. Сестра Фофки, графиня Толстая, выходит за графа Мордвинова, и ваши Четвертинские были уже на бале. Кутайсова родила, Сафонова-косая от старого мужа брюхата. «Dites à Wiazemsky, что кузина родила дочь Зенеиду». Кто эта кузина?

Свадьба князя Касаткина с Стрекаловой все еще не устроилась, ибо начинается процесс о законности дочери князя Касаткина, не жившего с женой 20 лет, а ей 16. Графиня Гудович родила, но пишут, что опасно больна в девятый день после родин (князю Трубецкому). От Павлова получил письмо в двенадцать страниц – все о деве Орлеанской, – не девой Павловой. Он поехал в Петербург. Князь Голицын пишет ко мне, чтобы я не опасался оставаться сколько хочу в чужих краях, по моим занятиям, и старается утешить меня религией в моей грусти, о коей заключает из тона писем моих к нему и к другим.

Вчера я был на первой середе у Лёв-Веймара: много о тебе. Жаль, что в ум не пришло попросить его о билетах, а теперь поздно; по для будущих камер он тебе верный поставщик. Скучно у него, но чай хорош. И полагал найти литературную братию, а нашел мнимую знатность и следовательно скуку и карты.

О бернуфе твоем я хлопочу; вчера был два раза у женатого Гагарина: не возьмет ли? Но не застал его. Но верен ли он? О курьерах спрошу Лёв-Веймара, если увижу.

Доложи милой Мещерской, с коленопреклонением моего сердца, что причина тому что я не…[5]5
  Точки в подлиннике.


[Закрыть], что я тридцатью годами старее и живу в Париже, а не на Михайловской площади.

Бельведерши еще не встречал. Милая Леонтьева мила по прежнему. В ней что-то необыкновенно доброе, и им она привлекательна столько же, сколько и глазами. Посылаю ей письмо твое и пойду на совещание, а потом к Полуехтовой потолковать о вашем общежитии. Получил приглашение от m-me Ancelot на вечер с m-lle Rachel. А тебя – нет, как нет! Рекамье опять о тебе спрашивала. Третьего дня вечер у Свечиной многолюдный; невзначай собрались: Лакордер, Баланш, Брифе, Экштейн, скучный надоедало, синофил Паровей, графиня Гих (дочь Штейна) и толпа других умниц; но всех заговорил Циркур: его монологи против всего, что не нравится в том салоне, где он держит их, – холодный кипяток: горячится, но не от сердца, а от ума и от памяти; впрочем, я люблю его ум, довольно верный с верными и строгий с строгими, хотя и на все руки.

Я отыскал в каталоге туринских рукописей отчет греческого епископа о путешествии греческого патриарха Иеремии в Россию и о поставлении им Иова на патриаршество в Москве. Весь церемониал описан и все официальные приветствия, роскошь православная и прочее, и прочее очевидцем-архиереем по– гречески и по-латыни. Переписываю оба текста.

Приписка Л. Н. Леонтьевой.

Mille remercîments de la bonne nouvelle de l'arrivée de mon frère, que j'ai eu le bonheur de revoir hier; votre lettre ne l'a devancée que de quelques heures. Nous sommes tous désolés de ce que vous nous avez quitté si tôt; vous auriez pu nous donner encore quinze jours, mais nous espérons vous voir encore une fois il Paris. Miss Georges vous salue à l'anglaise-«Shakes liands with you»– et moi aussi de toute moi. Au plaisir de vous revoir. Aimée Léontiefï.

J'espère expédier le bournous de m-me Walouieff par les Gagarines qui partent.

Продолжение письма Тургенева.

Три часа.

Полуехтова сказала мне, что готова с радостью принять вас; себя, княгиню и Надину поместит в спальне или Надину и особо, в гостиной; тебя где-то, но только не en justemilieu entre elles; фрейлину вашу – в столовой, за ширмами, а стол вместе. Если не уживетесь, то по крайней мере отыщете или аппробуете отысканную квартиру à votre aise. Но только приезжайте засветло, до обеда, чтобы ночью не петь ей:

 
Не будите меня, молоду.
 

Прости!

На обороте: Allemagne. Monsieur le prince Pierre Wiazemsky. А Francfort sur le Mein, а l'Hôtel de Russie.

823.
Тургенев князю Вяземскому.

22-го декабря 1838 г. Париж.

Вчера я получил письмо твое и вложенное доставил Полуехтовой. Ввечеру она сказала мне, что отыскала какую-то двойную квартиру в Rue de la paix, где два семейства могут удобно поместиться; что на вашу долю придется платить 400 франков в месяц, на её 600; что помещение удобное, и просила сегодня или завтра осмотреть ее; сегодня я вряд ли успею, ибо все утро занято Академией и визитами, а вечер у Ламартина и Свечиной; но завтра осмотрю и скажу свое мнение Полуехтовой и ничего не решу, ибо это должно решиться людьми семейными. Она ожидает опять какого-то письма от мужа и если получит, то поедет или скоро, или чрез шесть недель. Так сказано в карете на пути к английскому послу. Как будет решено после балу – неизвестно. Красавиц английских было несметное число. Жаль, что не попал к жиду-Лукуллу на обед! А мы отпраздновали в церкви и на обеде пышно и сытно. Я заслушался соседа Жомини! Охота ему визитаться в русском мундире с французскими генералами! Все отвернулись, а я слушал его во весь обед, не смотря, что на нас косились. Жаль, что зиждущие храм нашего государственного устройства не брегут о сем камне! 28-го декабри опять обедаю у посла с Леонтьевой. Передал ей твою фразу, но не давал письма, твоими фразами запачканного. Накануне получения письма твоего был у меня князь Егор Гагарин. Я показывал ему boimious и спросил, может ли верно и без затруднения доставить, что иначе я пошлю с другими; он велел прислать к жене; я послал, и она велела сказать мне, что доставит верно и в целости. Не знаю, уехали ли: сбирались в тот же день. Леонтьева отняла с бернуфа бараньи франжи. Белье твое все перемыл, сделал реестр и храню. Лёв-Веймар хотя и сказал мне, чтобы я прислал к нему на всякий случай бернуф, но такой коробки никакой курьер не примет, и она бы у него залежалась, а между тем и зима бы прошла. 26^:го у него обедаю; был и в прошлую среду. Посол спрашивал вчера о тебе: возвратишься ли? Я сказал что знаю.

Получаешь ли «Revue des deux mondes»? Каковы статьи о Фонтане? St.-Beuve нездоров; сбирается приняться за St.-Martin. Ламартин возвратился и звал меня ежедневно от 7 до 9, а на субботы по прежнему. Чтения Шатобриана у Рекамье возобновятся для двух аудиторий: одна келейная, другая многолюднее. Третьего дня мы много толковали о Ламене, Ламартине и прочих по случаю фразы аббата Жербе, издателя de «L'Université catholique», которую я передал салону Рекамье; она в предисловии к новому изданию его статьи: «Sur la chute de m-r de Lamennais» и вот она: «La chute d'un ange» de m-r de Lamartine est le pendant des «Affaires de Rome» de m-r de Lamennais. En gémissant sur ces tristes défections, il не faut pas trop s'en alarmer. La plus obscure fille de St.-Vincent de Paul qui déserterait la foi, serait quelque chose de plus sinistre, qu'un grand talent qui tombe. Cette chute de la charité serait vraiment la chute d'un ange: quant au génie, ce n'est guôres qu'un beau mortel, qui nous accoutume depuis six mille ans à ses faux pas». С этим Шатобриан, Кюстин, Рекамье не согласились: гений также имеет свое высокое назначение. Это завлекло нас в характеристику Ламартина, Ламене и их начал религиозных и двойной роли Ламартина – поэта и христианина. Шатобриан рассказал нам участие свое в мнениях Ламене и объяснил не для всех понятное в его так называемом отступничестве: он сам когда-то указал ему на демократизм в Евангелии, коим Ламене с жадностию воспользовался и упился: и кости его католицизма рассыпошася.

Недавно был я на вечеринке литературной у графа Шувалова. Эмиль Дешан читал три первые акта «Ромео и Юлии» Шекспира, им переведенные; другие два перевел Альфред Де– Виньи (ныне в Англии). Перевод хорош, если бы Шекспир был француз. Князь Мещерский глупо восхищался всем, и здесь не без надежды, что его и «Северное затмение» возбудит такой же энтузиазм в Детане; жена его, миленькая, свеженькая, отвечала улыбками на сладкие взгляды индустриального Мейендорфа, который также не в попад восхищался офранцуженным Шекспиром. Завтра читает, кажется, Лекноз у Рекамье об истории живописи. Сегодня Виншпер засиделся у меня и помешал идти в Академию нравственных и политических наук. В прошедшую субботу экс-министр Насси, избранный в вице-Дюпеня, читал нам примечательное рассуждение о формах правления, доказывая несостоятельность, почти невозможность республик для государств огромных; причину их падения в Риме, в Европе вообще и предсказывая будущую участь их в Америках; новые виды на прошедшее в разных частях света, наставительные для будущего в Европе, где, по его мнению, все клонится или и стремится к монархизму: и этот новый Монтескье принадлежит здесь теперь к либеральной оппозиции!

Не забудь справиться о книге Нибура, то-есть, второй части его писем. Первую имею. Брум опять радикальничает и дурит: написал письмо к королеве, доказывая ей, что она не только в делах государственных, но и в своем туалете не может еще иметь своего мнения. Стоит ли труда говорить такие истины семнадцатилетней конституционной королеве. Смерть Самойлова не состоялась. Здесь уморила его Мейендорфша: она же уморила недавно принцессу Виртембергскую, и с тех пор ей лучше; третьего дня убила на дуэли нового певца Mario de Candia – и сегодня он поет. Чего не собрано ныне в Опере! И все мои, домашние и троншетные, едут, а я к Ламартину. Бельведерша – Рахманова. Как же ты не узнал Аполлоновны! Она здесь и хочет быть всюду. У них служит твой Личарда. С вами ли Игнатий? Недавно был я в концерте Берио с Laroche и оттуда к Верне на чай; пили и о тебе вспоминали. Возвращусь и завтра: у дочери – субботы, у матери – воскресенья. М-me Lagrange (Caumont) приехала, и опять понедельничают; она уже знает о тебе и приглашает. Муж весь в Камере с Ламартином и в «Revue franèaise et étrangère» с Циркуром et compagnie. Приезжай к Discussion de l'adresse: будут сильные вспышки. Я поведу тихо-тлеющуюся и еще цветущую Леонтьеву, но уступлю тебе билет, если приедешь.

В «Священных гимнах» Туркети много поэзии. Мицкевичевой и лучше, и нет, но сбивается на другое; бедность усиливает, бедствие. Здесь генерал Медем, глухой, с женой, урожденной Балудж[ьянской], с переломленной ножкой, и с сестрой её, Бал[уджьянской] же. Знаешь ли ты их?

Третий час по полудни.

У Полуехтовой. Сейчас ходил смотреть предлагаемую квартиру, но нашел вашу половину взятою за минуту перед тем; и даже еще была там другая половина еще не взята, но одной половины вам мало; будем искать другой; пишу под диктант бель-серы. О m. Boildieu справлюсь, хотя и знаю; по сестра лучше устроит вам. На княгиню Zénéide трудно полагаться. Граф Самойлов убит четырьмя жидами, братьями или приятелями увезенной им жидовочки в его деревне. Il а été écartelé: они были в масках и приехали выручать жидовку в полночь. Жена Самойлова в Турине.

Далее 28-го декабря или 1-го января m-me Polyektoff не может ждать в сей квартире, а должна переехать и, следовательно, и для вас нанять вместе (со слов Полуехтовой).

На обороте: Allemagne. А monsieur monsieur le prince Winzern sky. А Francfort sur le Mein. Recommandé aux soins de la mission de Russie.

1839.

824.
Тургенев князю Вяземскому.

14/2-го января 1839 г. Париж.

Поздравляю с прошествием старого. С новым поздравлю также по прошествии. Я получил по утру письмо твое от 11-го и немедленно отправился в Веймар, по уже не застал льва, а львица еще покоилась в объятиях Орфея, avec un М., как говаривала наша глупая…[6]6
  Одно слово не разобрано.


[Закрыть] От него прошел к Моле, но и там его не было; дал звать Полуехтовой о твоей отсрочке, не сказав причины, согласно твоему предписанию. Веймару оставил записку с прописанием тебя и твоего семейства, с домочадцами и прося, если можно, замолвить слово Моле и дать мне знать о резолюции до трех часов. Если получу – сообщу. Впрочем, я не вижу нужды в visa franc. Как же проехали Мещерские, Рахмановы и весь здешний ангельский собор и человеческий сброд? С Богом поезжайте и без Кипарисной аллеи прямо в Елисейские поля, где русский посол примет вас под кров свой, из коего скоро переезжает в Hôtel Montebello. Мы ожидаем ежедневно курьера и после комнатной или камерной суматохи отправим и своего, вероятно не прежде десяти дней. Квартира уже нанята; по крайней мере Полуехтова уже переехала; не знаю, начала ли уже и за вас платить, à saison de 400 francs par mois; следовательно, спеши, чтобы не платить за две. Я бы сказал о твоих затруднениях и послу, но ты запретил, а другим болтать не для чего. Здесь теперь все кипит, по крайней мере политическою жизнию; бальная прекратилась на время трауром, но ораторы шумят, и чуть до рукопашного не дошло у Ламартина с Тьером. Первый не пускал крошку экс-президента на трибуну, вспомнив, что года за два он уже раз поддел его, или не раз, а три раза в одно заседание:

 
Однажды шел дождь трижды,
 

умолив также au nom de la loyauté пустить его в огород; да и не вышел оттуда прежде, нежели не высказал часа в три всего, что было на сердце и тем парализировал речь Ламартина, который тогда же посмеялся, что вперед он его не проведет или, лучше, не сведет с трибуны. Я слышал эти прения я этот шум и звон президентского колокола в Камере; Ламартин накануне еще говорил мне, что вряд ли в силах будет ораторствовать; у него идет кровь горлом; но Моле умолил его заступиться за потрясенное министерство, и Ламартин вышел в бой на две крошки – Гизо и Тьера, но слонов по таланту, но не по великодушию и не по характеру.

Во все это время я был в большом горе за Клару: она потеряла сестру-друга, 19-ти лет, и беспокоится за другую и за бедного отца; с тех пор прошла она сквозь rage des dents, так что по ночам едва держать ее можно было. Теперь лучше, но грустит по милой сестре. Леонтьева мила по прежнему. От княгини Шаховской получил письмо из Берлина. Сбираюсь сделать ее твоей наместницей в получении моих «огромных», как сказал бы А. Н. Ол[енин], писем; но как-то не пишется, а было бы о чем; например, отчет в экзамене на докторство философии, где кандидат Ozauam загонял своих учителей. В полном собрании их Вильмень, Имузень, Фориэль, Лакретель, Жуффруа, St.-Marc-Girardin, Patin и множество других принуждены были признать его достойным войти в светлое их сонмище, а тема – «Essay sur la philosophie de Dante». Сочинение превосходное, ответы экзаменаторам превосходные! Я заслушался и объявил новому доктору, что ни в одном из полусотни университетов германских, англинских, шотландских, итальянских, русских и французских не слыхал я подобного прения. Сорбонна ожила бы с такими талантами и таким духом, ибо Ozanam истый христианин, хотя и католик. Дам прочесть его тему. Из Москвы, от Павловых, получил еще кипу стихов Павловой, условился печатать «Анну Арковну» с гравюрой статуйки de la princesse Marie, а мелкие стихи особо и великолепно. Здешние литераторы очень хвалят их. «Северное затмение» не слишком хвалят, хотя и обещали многие сказать за друга словцо, другое. St.-Beuve советовался со мной; я указал ему на «I love you», на «L'état c'est moi» и на русский вонючий тулуп, коим прикрыто все грешное тело автора: будь справедлив, а он хочет только быть благодарным за уважение к французскому языку. «Revue franèaise» и «La France» хвалили, по первая с ограничениями, а вторая по заказу и в кабинете Я. Толстого. St.-Beuve хочет включить все в одну статью с Туркети и пр. Но Туркети – истинный поэт de bonne foi, католик и прелестно переложил в стихи всю литургию и всю службу церковную. Три тома его посылаю к московским набожным приятельницам. Сбираюсь позвать St.-Beuve, Marinier на прощальный обед для последнего, коему король дал крест, а министр кафедру в Реймсе за его скандинавские похождения.

Два часа по полудни.

Вот что пишет ко мне Полуехтова: «Que voulez-vous que je vous dise si non que je regrette beaucoup d'avoir un plus grand logement, mais ce n'est pas ma faute. S'ils n'arrivent pas, je payerai un mois de loyer et puis je me donnerai encore le plaisir de changer de nouveau de logement». Для твоего оправдания я хочу объяснить ей причину отсрочки.

Так как уже три часа, а Лёве-Веймара нет еще, то я решился послать письмо, а завтра напишу другое, если будет что сказать вам. Жаль, что не все исписал. Нашел ли ты для меня вторую часть писем Нибура?

На обороте: Allemagne. А monsieur le prince l'ierre Wiazerosky. A Francfort sur le Mein. Recommandé aux soins de la mission do Russie.

825.
Тургенев князю Вяземскому.

15/3-го января 1839 г. Париж,

Вот копия с записки, полученной много вчера от Лёве-Неймара: «Je me suis hâté en rentrant de demander les passeports pour le prince Wiazemsky; le ministre était à la Chambre et on ne peut les expédier sans lui; mais je le verrai ce soir, et demain (то-есть, сегодня) j'aurai l'houneur de vous dire qui sera saus doute un passeport». Ожидаю его по-утру и для того нейду сам в Камеру, а отдал билет брату. Получив, отправлю сегодня же. Вчера видел я Полуехтову. Квартира нанята с 12-го января, но она берет на себя, если не приедете. Впрочем, уладите сами это дело. Если получу паспорт от Моле, то ввечеру поблагодарю его и скажу ему о тебе. Из журналов узнаешь о результате вчерашнего заседания Камеры, по вот, кажется, намерения министерства: во всяком случае, даже и при малой majorité, подать в отставку; король пророжирует Камеру и поручит тому же Моле составить новое министерство, по из других лиц, хотя из тех же элементов. Я слышал это от министериальных. Вчера ввечеру приехал наш курьер и сегодня ожидают другого, нужного для отправлений. Отсюда не скоро еще отправится и, вероятно, после твоего приезда.

Я сказал Полуехтовой о причине вашего промедления, но просил не говорить другим. Впрочем, ты бы мог, кажется, взять паспорт французский и отдать свой, который бы здесь возвратил; или вытребовать от министра французского из Бадена, который никому не отказывает. Я очень доволен и обедами, и услужливостью Лёве-Веймара, и кипами старых журналов, кои он насылает мне; за то старался отплатить ему и жене балом князя Тюфякина, но подагра отлагает его, и вы, вероятно, приедете во-время.

З-й час но полудни.

Получил четыре номера «Журнала Просвещения». Оба курьера приехали и ни от кого ни строки. Но газетам вижу, что издание Пушкина уже вышло, и что начнут печатать другое; а я не получил моего экземпляра ни сочинений его, ни одной книжки «Современника», хотя заплатил за оба и давно писал к Прянишникову и к Татаринову снова заплатить за меня, если нужно, и прислать все. Пожалуйста, напиши к издателям сочинений «Современника», чтобы прислали мои экземпляры. Если нужно, то я еще велю заплатить в Петербурге. Но как же не совестно «Современнику» печатать меня и не высылать экземпляры! Лёве-Веймар еще не был; если до трех часов не будет, то письмо пойдет завтра.

Филарет рассказывал наследнику, при посещении храмов, что святитель Иона был обретен с подъятою, как бы грозящею рукою (в нашествие французов), и это страшное видение ужаснуло святотатцев у целебной раки. Не за то ли они всех других повыбрасали из рак? Журнал «просвещения», находя в этой книжке историко-политическое достоинство, с умилением хвалит ее.

16-го января. Утро.

Вчера ввечеру Лёве-Веймар заезжал ко мне и оставил записку, что Моле не успел подписать письма: «N'a pu encore signer la lettre pour notre ministre à Francfort qui lui ordonnera de signier la visa du prince Wiazemsky, mais vous l'aurez demain». Я оставлю это письмо брату, и он отправит его с бумагой или с пакетом, который принесут от Лёве-Веймара или от Моле, ибо сам должен ехать к художнику Рикети, который выливал врата для Магдалины вчетверо более флорентинских. За мной заедет Ламартинша, и оттого отказаться трудно было; но и брат устроит это дело. Вчера был я у Моле, но не благодарил, ибо дело еще не было кончено.

Три часа по полудни; Лёве-Веймар еще ничего не присылал. Я возвратился нарочно к отправлению на почту письма. Подожду еще до 3¾ и пошлю это письмо особо. Может быть, отправят предписание Моле к министру во Франкфурт прямо? Я был в литейной. Двери и отделка, и успех литья – превосходный и чудесный, и дешевый, а правительство не додает 30000 франков, и все остановилось; оттуда, с Ламартиншей, Цирку– ром и прочими, проехали мы к Дагеру, автору панорамы, и видели новый способ снятия видов: чудесный! Следствия для искусств и особенно для наук, например, энтомологии, или пауки о насекомых и о физиологии оных – неисчислимы. Насмотрелся, наслушался, нагулялся. Вечер у Свечиной, Леонтьевой и Ансело. Пора бы и тебе сюда.

На обороте: Allemagne. Monsieur monsieur le prince Pierre Wiazemsky. А Francfort sur Mein, Recommandé aux soins de la mission russe.