Текст книги "Марикита"

III
НОВЫЕ ВРАГИ

Услышав эту новость, Кокардас громогласно изрек: «Черт побери!» и вновь отправился пить. Он не занимался ничем другим с того самого утра, как приехал сюда, усердно претворяя в жизнь присказку, которую именовал древней и которую сам же и выдумал для собственного удобства:

– Скакун в конюшне, шпага в ножнах, молодец за столом.

Гасконец никак не мог утолить жажду: в Испании у него не было ни времени, ни средств прикладываться к бутылочке. Зато теперь он наверстывал упущенное, ибо в заведении прекрасной басконки весь погреб оказался в его распоряжении, да к тому же с него никто не собирался требовать платы – немудрено, что глотка гасконца ни минуты не оставалась без дела.

– Тысяча чертей! – воскликнул он, воспользовавшись моментом, когда его язык вдруг почему-то перестал заплетаться. – Представь-ка, дружище, каковы мы будем на свадьбе: одеты с иголочки, карманы набиты золотом… Мы поедем в кортеже впереди всех дворян, и еще долго в Париже будут говорить о благородной персоне Кокардаса-младшего, украсившего собой свадьбу Лагардера.

К сожалению, Паспуаль не слушал излияний своего приятеля. Кокардас был пьян от вина, Паспуаль – от любви; первый ни на секунду не отрывался от своего стакана, второй блуждал глазами в корсаже служанки – крепко сбитой байонки, которая, принося выпивку, всякий раз бесцеремонно опиралась своей пышной грудью на плечо нормандца. И тогда из глубины души достойного Амабля вырывались вздохи, способные разжалобить даже камень. Известно, что крайности сходятся, что противоположности притягиваются; вот и стали близки друг другу дебелые прелести служанки и угловатые плечи Паспуаля, полные икры одной и лишенные всякого мяса ляжки другого.

Итак, Кокардас и Паспуаль радовались жизни, пили вино и влюблялись. Вот почему они были так недовольны, когда в трактире прекрасной басконки появились шестеро подозрительных типов. Двое из них казались вожаками и, судя по всему, разбойничать принялись еще тогда, когда их сверстники играли с деревянными сабельками. Нынче они охотно передавали свой опыт молодому поколению, и их ученики обещали в скором времени превзойти своих учителей в искусстве душегубства.

Взглянув украдкой в сторону Амабля, эти шестеро присели поодаль и принялись тихонько переговариваться. Если бы Кокардас был менее пьян, а Паспуаль менее занят прелестями служанки, они, быть может, смогли бы составить некоторое мнение о прибывших.

Первый из главарей по имени Готье Жандри служил когда-то капралом в гвардии; второй – на удивление высокий – шести с половиной футов росту – звался Грюэль по прозвищу Кит и был в той же гвардии простым солдатом. Этих людей связывала старая, хотя не то чтобы добрая дружба. У них под началом было двое юношей: первый – сынок того самого Пинто, которому отрезали ухо во рвах замка Кейлюс и который потом пал от руки Лагардера в Италии, второй же – отпрыск Жоэля де Жюгана, также поплатившегося жизнью за то, что как-то вечером оказался возле известных нам рвов. Четверку сопровождали два отвратительного вида оруженосца: англичанин по имени Палафокс и каталанец, отзывавшийся на имя Морд – при том, что перечня родовых имен этого молодца хватило бы на полдня работы писаря.

Ревнивым взглядом человека, одержимого любовной страстью, Амабль Паспуаль, наконец, заметил, что прибывшие пристают к предмету его поклонения. Подумав, он пришел к выводу, что это ему вовсе не по душе.

– Тихо! – сказал он, положив руку на локоть Кокардаса, который живописал яркими красками будущую свадьбу Лагардера.

– В чем дело, дружок? – захохотал гасконец. – Кокардас-младший будет говорить, когда и где ему заблагорассудится, будь то с регентом Франции, или с господином маршалом де Бервиком, или же с распоследним из прислужников Пейроля… Черт возьми! Тот, кто попробует заткнуть ему рот, вряд ли увидит утро следующего дня… разве только в аду тоже бывают рассветы!

– Хорошо сказано! – послышалось в ответ из глубины зала. – А, да это бравый господин Кокардас, шут его дери, обладатель самой острой шпаги из всех, какие я когда-либо встречал на пути от Байонны до Лилля!

– Кто это говорит? Не могу разглядеть тебя в твоем углу! Где это ты имел честь повстречаться с мэтром Кокардасом-младшим?

– Если не ошибаюсь, это было на балу у регента в садах Пале-Рояля: там-то я вас в первый раз и встретил, – ответил Жандри. – Я тогда стоял в карауле у одних ворот, а вы с вашими приятелями тащили куда-то этого старого пьянчугу господина барона де Барбаншуа…

– Тысяча чертей! – изрек Кокардас. – Люди высшего света совершенно не умеют пить.

Вставая, он, правда, сам слегка покачнулся.

– Прихвати свою шпагу! – шепнул ему Паспуаль.

Гасконец снял свою Петронилью с гвоздя, где она висела, и пристегнул ее к поясу. Говоря по совести, там она смотрелась куда лучше, чем где-либо еще.

– Разрешите осведомиться, откуда вы? – спросил подозрительный нормандец.

Жандри не ответил, предоставив болтать подвыпившему гасконцу, который, казалось, был в хорошем настроении и мог молоть языком без умолку. Однако Кокардас поддержал вопрос своего друга.

– Черт подери, милостивые государи, а и впрямь – откуда вы все сюда свалились? Чему мы обязаны радостью видеть вас тут нынче вечером?

– Мы прямиком из Арраса, – сказал Жандри. – Нам сказали, что в Испании найдется работенка для смельчаков, – и вот мы здесь.

Кокардас затрясся от неудержимого смеха:

– Поздновато, мои ангелочки, – сообщил он, держась за бока. – Менуэт уже давно кончился, и мы прекрасно справились без вас…

– Я так и понял, – вздохнул Кит. – Нам остается только вернуться в Париж в надежде, что там кому-нибудь понадобятся наши услуги.

– В Париж?.. Разрази меня гром, мы едем туда завтра! Если вы хотите к нам присоединиться, то, уверяю вас, вы не заскучаете в нашей компании.

– Не спеши, – прервал его Паспуаль. – Попутчики нам не нужны, в особенности те, которых мы совсем не знаем.

– Что с того? Они-то нас знают…

– Говорю тебе, что нам не нужны попутчики! – сухо повторил Паспуаль.

Обыкновенно нормандец бывал робок и неразговорчив, однако сейчас он твердо решил стоять на своем и переубедить недогадливого Кокардаса. Недаром же Амабль Паспуаль славился своей интуицией. Он предчувствовал, что ничего хорошего в компании этих мерзавцев их не ожидает, и старался помешать подвыпившему гасконцу навязать Лагардеру сомнительный эскорт из бродяг, коим у него были все основания не доверять. К тому же в глазах служанки, которая смотрела на него с восхищением, он черпал отвагу, удивлявшую его самого, – и ощущал в себе силы перевернуть ради этих глаз весь мир. Что смог бы сделать непревзойденный Дон Кихот, если бы его не вдохновляла на подвиги прекрасная Дульсинея?

– Эй, приятель! – вскричал бывший капрал. – Уж больно ты подозрителен! Хочешь знать, кто мы? Что ж, придется тебе прочесть наши имена на острие наших шпаг.

– Ну, два-то из них я знаю, – ответил Амабль с убийственным спокойствием. – Что до остальных, то я убежден: это не имена благородных людей.

Услышав такое, бретеры схватились за эфесы шпаг.

– Что это с тобой, братец? – все еще добродушно спросил Кокардас. – Ты затеваешь драку с друзьями, вместо того, чтобы выпить с ними по стаканчику вина.

У Готье Жандри были свои причины избегать шума, поэтому, уклоняясь от шпаги Паспуаля, которая тем временем уже сделала прореху в его камзоле, он сдержанно сказал:

– Черт побери! Мэтр Кокардас прав! И, обернувшись к своей шайке, добавил: – Шпаги в ножны, господа; давайте лучше выпьем и познакомимся с нашими будущими попутчиками поближе…

– Это лишнее, – произнес позади него звонкий голос. – Я и так тебя отлично знаю, Жандри. А что касается Кита, то ему не мешало бы вспомнить тот день, когда он вздумал занять место Горбуна в доме Гонзага.

Головы всех присутствующих повернулись в сторону говорившего. Эффект был такой, как будто хорек заглянул в кроличью нору.

– Лагардер! – прошептали Готье Жандри и Кит, отступая к двери.

– Вы не ошиблись… Убирайтесь прочь, жалкие шуты! Вы из тех, кого я не хочу видеть на своем пути.

Кит съежился и юркнул в угол; он с ужасом вспомнил о побоях, полученных в тот достопамятный день. Палафокс, флегматичный, как истинный англичанин, остался стоять, опираясь обеими руками на эфес рапиры, а Морд свирепо размахивал своей шпагой, надеясь, очевидно, кого-нибудь напугать.

Естественно, что те, кому никогда прежде не приходилось сталкиваться лицом к лицу с Горбуном, решили изображать из себя героев. Вот так и двое юнцов хорохорились, точно неопытные бойцовые петухи, тем более что оба, наконец, увидели перед собой убийцу их отцов. Хотя поведение Жандри должно было послужить им предостережением, юноши были весьма рады тому, что случай свел их с врагом, которому оба поклялись страшно отомстить. Острия их шпаг нацелились в грудь Анри – однако он только улыбнулся при виде этих новичков с горящими от гнева глазами и, смерив их презрительным взглядом, сказал:

– Вы можете нечаянно пораниться этими игрушками; напрасно их доверяют таким недорослям. Отдайте-ка их мне.

С этими словами он взялся за оба клинка и резким рывком выдернул их из рук противников. Затем граф спокойно сломал их о колено.

Задиры побелели от ярости.

– Я сын Жоэля де Жюгана! – завопил один.

– А я – сын Пинто! – объявил другой.

– Сожалею, что оставил вас сиротами, – сказал Лагардер. – Но позвольте дать вам совет: избрать в жизни другой путь – не тот, которым следовали ваши достопочтенные папаши.

– Шпаги! Отдайте нам шпаги! – прохрипели они в приступе ярости.

Лагардер обернулся к протрезвевшему от всего этого Кокардасу и к Паспуалю, проверявшему пальцем остроту своего клинка.

– Ну-ка, выставьте весь этот сброд за дверь. И по возможности, без шума, – проронил он. И добавил, повернувшись к оруженосцам: – Счастливого пути! И впредь – для вашего же блага – убедительно прошу увеличить разделяющее нас расстояние.

Но Ив де Жюган был бретонец – а, следовательно, упрям как осел. Несчастный вбил себе в голову, что именно он должен убить Лагардера. Дабы исполнить свой замысел, он, не имея другого оружия, выхватил пистолет. Эфес чьей-то шпаги обрушился на его запястье, и пистолет выпал из руки юного наглеца. Незамедлительно вслед за этим он получил пониже спины сильнейший пинок, и отпечаток кованого сапога Кокардаса украсил собой потертые штаны Жюгана-младшего.

– Какого черта! – заорал гасконец. – Почему эти сопляки околачиваются здесь, почему они прогуливают школу?.. А ну, убирайтесь отсюда, а не то еще не так достанется!

Шаверни встал рядом с Анри, и оба единым жестом скрестили на груди руки. Видя, что ни тот, ни другой не обнажают шпаг, бретеры попытались, было, напоследок сохранить лицо.

– За что же нас выставляют отсюда? – начал Жандри. – Мы никого не трогали, и если нам хочется остаться, так это наше дело.

– Карамба! – поддержал его Морд. – Пусть кто-нибудь попробует согнать с места дворянина вроде меня!

Он вышел на середину зала, уперев руки в бока, высоко вздернув нос и хвастливо усмехаясь.

– Тебе хочется остаться здесь – изволь! – произнес чей-то голос. – Вот это не даст тебе двинуться с места…

В воздухе просвистела веревка и обмоталась вокруг тела Морда; последний, испустив дикий вопль, рухнул на пол, напоминая аккуратно обвязанную хозяйкой колбасу.

Баск, метнувший лассо, привязал веревку к кольцу, вделанному в стену, и, распахнув настежь дверь, обернулся к бретерам со словами:

– Вы видели, что ожидает каждого из вас в случае неповиновения? Вон из моего дома, иначе я привяжу веревку не к этому кольцу, а к ветке дерева, а на ней можно повиснуть и вверх ногами…

Кит подчинился приказу первым и стремглав бросился в дверь. Он показал дорогу остальным. Толкая друг друга, бандиты покинули владения прекрасной басконки.

IV
КОКАРДАС – УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ

Каталанец, пойманный в ловушку, отбросил всю прежнюю спесь и молча боролся со своими путами. Добившись совсем не того результата, на который рассчитывал (веревка затянулась еще туже), он решился попросить, чтобы его развязали.

Лагардер не обращал на него ни малейшего внимания, чрезвычайно занятый разговором с Шаверни, Лаго и Паспуалем. Ответить ему мог лишь Кокардас, а он, как вы понимаете, не упустил случая позубоскалить.

– Не бойся, плутишка; раз ты хочешь в Париж, так мы тебя туда доставим. Мне, кстати, кажется, что тот, кто тебя так хорошо зашнуровал, хочет показывать тебя по дороге, как ученого медведя… Ловко придумано, ничего не скажешь, и я так и быть одолжу ему свою шляпу, чтобы собирать в нее деньги… Тысяча чертей! Тебе не поздоровится, если публика будет недовольна!

Сам вид гасконца приводил Морда в бешенство – каково же ему было терпеть все эти наглые выходки.

– Будь я медведем, я бы от тебя и мокрого места не оставил, не поглядел бы, что ты такой верзила, – проворчал он.

– Разрази меня гром, да этот верзила попросту разорвал бы тебе пасть! Поосторожнее в выражениях, не то ты у меня попляшешь!

– Нашел чем испугать!

– Значит, ты меня не боишься? Плутишка у нас смельчак! Так, может, ты еще и не веришь, что я смогу заставить тебя танцевать? Может, я, по-твоему, лгун? Ну нет, у меня, знаешь ли, есть свой особый секрет, чтобы быстро обучить любого этому делу.

– Оставь свой секрет при себе, болван!

– Болван?! Тысяча чертей!.. Этот паршивый мальчишка назвал меня болваном!.. Вот как? Ну что ж, пожалуй, я раскрою тебе этот секрет: занятия у меня бесплатные, и пора их начинать, дружочек ты мой!

Гасконец рывком поставил Морда на ноги, вытащил свою шпагу и ее кончиком пощекотал икры испанца; тот стал инстинктивно поднимать то одну, то другую ногу. Однако острие шпаги двигалось так быстро, что бедняге не всегда удавалось избежать укола.

– Ага, черт побери! – торжествующе заорал Кокардас, ехидно глядя на врага. – Петронилья свое дело знает. Я же говорил, что ты у меня попляшешь!

Лагардер и Шаверни не смогли удержаться от смеха при виде этой сцены. Однако Антонио Лаго, обладавший в высшей степени практическим умом, смотрел на это не как на развлечение. Идея гасконца показалась ему восхитительной. Несколько дополнительных штрихов – и она тут же послужила делу.

– Господин граф, разрешите мне помочь Кокардасу, – произнес он. – Я уверен, что эти мерзавцы пришли сюда не просто так, и нам нужно узнать их цель. Мне пришла в голову одна мысль насчет того, как добыть у нашего пленника все необходимые сведения, так позвольте же мне…

– Хорошо, – сказал Лагардер. – Только не мучай его слишком.

Лаго отвел Кокардаса в сторону и что-то сказал ему на ухо. Видимо, тема их беседы была чрезвычайно смешной, если судить по веселости гасконца.

В это время в зале появились услышавшие подозрительный шум госпожа де Невер, Аврора и Флор. На их лицах отражалась тревога.

– Анри, что случилось? – спросила мадемуазель де Невер. – На вас кто-то напал? Надеюсь, никого не ранили?

– Успокойтесь, Аврора, – произнес граф.

– Господи, а это еще кто?

– А это, черт его подери, мой ученик, – с шутовским видом провозгласил Кокардас, снимая свою шляпу и склоняясь так, что его хребет сложился под острым углом. – Я буду иметь честь преподать ему в вашем присутствии очередной урок танца и надеюсь, что присутствие зрителей заставит этого бездельника работать лучше, чем он это делал только что.

Глаза каталанца растерянно забегали, он переводил тоскливый взор с одного лица на другое. Гасконец уселся на табурет и приветствовал беднягу таким саркастическим тоном, что тот задрожал от ужаса.

– Итак, тысяча чертей, сперва теория, – изрек новоиспеченный учитель. – Теперь тебе придется не только плясать, но и говорить, да еще так, чтобы язык двигался в такт ногам. Ты меня понял?

Каталонец не произнес ни слова.

– Ладно, – сказал Кокардас, – сейчас поймешь. Главное для тебя – это отвечать на все вопросы, которые я тебе задам. Поехали! – И добавил, усмехнувшись: – Дамы и господа, Кокардас-младший, магистр фехтовальных искусств, ныне учитель танцев и риторики, имеет честь ненадолго привлечь ваше снисходительное внимание. Сейчас он представит вам своего лучшего ученика, к сожалению, воспитывавшегося в неволе.

Если бы вы видели те взгляды, которыми обменивались учитель и ученик, вам бы не составило труда заключить, что отношения между ними были не то чтобы очень теплыми.

– Итак, малыш, начнем… Раз, два-с!.. Чугь-чуть повыше, дружище; коленка что-то не очень изящна… Вот-вот… Уже лучше… Теперь можно и поговорить… Расскажи-ка нам поподробнее о том, откуда вас черти принесли – тебя и твоих сообщников?

Никто не смеялся, невзирая на всю комичность этого зрелища, а Аврора даже попыталась вмешаться.

– Оставьте, пусть продолжает, – остановил ее Лагардер. – Кокардас не причинит ему зла, а нам было бы неплохо послушать его историю.

– А он заговорит?

– О! Еще бы! Петронилья – настоящая волшебница, она заставит говорить даже немого.

Ускорив движение клинка, гасконец воскликнул:

– Ну что, мерзавец, ты будешь отвечать?

– Мы из… наш главарь сказал нам… мы из Арраса…

– Да ну?!.. И что ж ты видел в Аррасе?

Как ни был прост этот вопрос, он вверг Морда в замешательство.

– Я видел… видел я…

– Тысяча чертей и одна ведьма! Ты, видать, ничего не видел!.. Да ты, может, по улицам Арраса только по ночам и шляешься?

Морд уцепился за эту соломинку, якобы протянутую ему Кокардасом:

– Да-да, конечно… – выдохнул он.

Кокардас разразился смехом:

– Сто чертей тебе в глотку!.. Я так и думал… А что ж ты пил в Аррасе? В мое время там пили такое прелестное винцо…

– Вот-вот… прекрасное местное вино…

– Черта с два!.. Ты пил аррасское вино?! Ты, паршивец?! Ты, видать, не знаешь, крошка, что Кокардас там никогда ничего не пил, кроме пива, которое надолго оставило ему мерзкий вкус на языке! Тебе придется сыграть в другую игру, если не хочешь плясать побойчее…

– Я сказал… правду… – поспешил ответить задыхающийся испанец. – Очень может… быть, господа… что это было… пиво, а не… вино…

– Вот так фокус!.. Да ты что, одно от другого отличить не можешь? Экий ты болван, черт тебя дери! Слушай, а вдруг этому можно научиться, если танцевать?.. Танцуй, чтоб тебя разорвало, танцуй, только пой, пожалуйста, не так фальшиво… Все, что ты нам пока исполнил, лишь вызывало зубную боль у наших прелестных дам.

И ужасная шпага вновь принялась щекотать кастильца, который начал вопить.

– Послушай, милейший, давай-ка другую песенку! – изрек Кокардас. – Эта не очень хороша.

– Ай! О! Смилуйтесь, не колите меня так сильно!..

– Я перестану, как только ты решишься все выложить начистоту. Итак?.. Тебе самое время одуматься, если ты дорожишь своими штанами и тем, что у тебя под ними.

Аврора вновь вмешалась, заметив умоляющий взгляд, который несчастный бросал в ее сторону.

– Довольно, – произнесла она, – дайте ему отдышаться, и, может быть, он все-таки решится признаться.

Ладонь Лагардера легла на плечо кастильца, и у того подкосились ноги.

– Я даю тебе пять минут на размышление, – сказал граф тоном, не допускающим возражений. – Если по истечении этого срока ты не скажешь всего, что знаешь, то тебя развяжут, вернут тебе твою шпагу, и уже я заставлю тебя петь!

Слова Лагардера заставили Морда задрожать от ужаса. Он знал о доблестях графа лишь понаслышке, но он увидел молнию, сверкнувшую в его взгляде, и понял, что Лагардер непременно выполнит свое обещание. Испанцу дали пять минут; он благоразумно использовал их во свое спасение.

– Я буду говорить, – произнес он, – но что вы со мной сделаете потом? Если вы собираетесь отплатить мне за это новой пыткой, то я лучше умру прямо сейчас, никого не предав.

– Если ты скажешь правду, – ответил Лагардер, – ты будешь волен идти, куда тебе заблагорассудится.

– Вы клянетесь?

– Тысяча чертей! – заорал гасконец, встряхнув его. – Ты что ж, думаешь, что Лагардер своего слова не держит?!

– Говори, – сказал Анри, – и, если тебе дорога твоя шкура, не вздумай лгать.

– Ну что ж, – начал каталанец, – вчера я и мои приятели бродили по берегу моря на испанской стороне…

– В поисках какой-нибудь отвратительной работенки, – вмешался Шаверни.

– Отвратительной… слово-то какое! Каждый делает, что может, особенно если у него нет ничего, кроме шпаги, чтобы не умереть с голоду. В общем, к нам подъехали какие-то всадники, а Жандри, наш главарь, всех их знал. Он перебросился парой слов с двумя дворянами…

– Ну да, – сказал граф, – Гонзага и Пейроль… Что было дальше?

– А потом Жандри принес нам золото и сказал, что мы должны следовать за вами во Франции, куда бы вы ни пошли – повсюду. Это все, что мне известно…

– Я сказал: дальше! – повторил Лагардер, нахмурив брови.

Каталанец опустил голову и скрипнул зубами, однако, сделав над собой усилие, продолжил:

– Я думаю, что господин де Пейроль пообещал много денег Жандри, если нам удастся…

– Ну же!

– Убить вас…

– Только меня?

– Сперва вас… а потом мадемуазель де Невер, если будет невозможно захватить ее в плен, чтобы везти в Испанию.

Последние слова заставили женщин вскрикнуть от ужаса: в голосе госпожи де Невер звучали испуг и отчаяние любящей матери.

– Неужели они никогда не отступятся? – печально произнесла Аврора. – Неужели всегда над нами будет довлеть их ненависть? Неужели что-то всегда будет угрожать нашему счастью, и отравлять его?

– Нет, не всегда, мое милое дитя, – ласково ответил Лагардер, – всему приходит конец, даже жизни убийц, и я не успокоюсь, пока не покончу с ними.

Кокардас подошел поближе к испанцу и сказал ему:

– Ты что ж, думал, что можно вот так вот запросто убить Лагардера и увезти мадемуазель де Невер, когда рядом с ними господин де Шаверни, Кокардас-младший и остальные?.. А вот попробуйте-ка, суньтесь сюда вы все, с Пейролем во главе, – и тогда посмотрим! А ты, чтоб тебе пусто было, гляди – хорошенько гляди на Петронилью и никогда не замешивайся в ту горстку подлецов, которую я насажу на ее лезвие, как на вертел – от эфеса до самого кончика!.. Ах, тысяча чертей! Сколько она уже проткнула таких, чертовка моя любимая!

– Я запомню, спасибо: одного урока вполне достаточно, – поспешно сказал Морд. – Я либо вернусь в Испанию, либо уберусь отсюда подальше. А Жандри и его шайка пусть делают, что хотят.

– Освободите его, – приказал Лагардер, – и дайте ему поесть и выпить.

– Ну ладно, ученичок, хватит, – сказал гасконец, – поскольку мой урок пошел тебе на пользу, то мы можем теперь вместе выпить.

Испанец произнес заискивающим тоном:

–: Для этого надо, чтобы господин де Лагардер позволил мне провести ночь здесь. Я не знаю, куда мне идти в столь поздний час, но завтра рано утром я отправлюсь в Бургос.

– Ладно, – сказал Анри. – Тебе и впрямь надо передохнуть. Но запомни: где бы я ни был, что бы я ни делал – не попадайся больше на моем пути!

Когда Лаго развязал веревку, опутывавшую каталанца, на губах последнего промелькнула странная улыбка, которую, впрочем, никто не заметил.