Текст книги "Последняя тайна Храма"

Он прервался, подыскивая подходящее слово. Бен-Рой вспомнил, что рассказывала Вейнберг о том, как Шлегель таскала домой груды бумаг из «Яд Вашема».

– Архив?

– Да, что-то вроде архива. А на стене в гостиной висела черно-белая фотография, старая, увеличенная. Пребольшущая. – Он обрисовал в воздухе контур фотографии. – Мужчина в форме. По-моему, это была единственная фотография во всей квартире.

Снаружи послышались голоса и топот ног, как будто по аллее проходила толпа.

– Кто-то известный? – спросил Бен-Рой, не прислушиваясь к крикам с улицы.

– Не, никогда его раньше не видел. Фотография была старая. Но вряд ли семейная.

– Почему ты так решил? – спросил следователь, вопрошающе посмотрев на палестинца.

– Не знаю. Просто семейные снимки так не вешают. А тут он торчал на стене, как… – Майди затянулся, – как фотороботы у вас в участке. Снимки преступников, которые находятся в розыске.

Он сжал сигарету в зубах и, подкатив к телевизору, прихватил пепельницу и поехал в кухню. Послышался скрип крана, затем журчание воды, и Майди вернулся, держа наполненный стакан между бедер.

– Больше я ничего не знаю, – сказал он.

Майди повернулся лицом к старушке. Бен-Рой задал еще пару вопросов, но было ясно, что парень говорит правду. Следователь закрыл блокнот и собрался уходить.

Прощаться было неуместно – он же не в гости приходил, так что Бен-Рой лишь холодно кивнул и направился к двери. Взявшись за ручку, он услышал, как женщина произнесла: «Эхна миш килаб».

– Что она сказала? – спросил полицейский, повернувшись к Майди.

Тот смерил его взглядом, но ничего не ответил, затянувшись сигаретой.

– Что она сказала? – переспросил Бен-Рой.

Молодой человек выпустил клубок дыма.

– Она говорит, что мы не собаки.

Бен-Рой заметил, что женщина пристально смотрит на него и в ее глазах нет ни страха, ни злости – лишь усталость и беспредельная грусть. Он хотел было ответить, рассказав про Галю, про то, как безжалостно растерзали ее террористы, те самые люди, которых здесь, в лагере, чтят как героев, но осекся, поняв, что не найдет слов выразить немыслимые страдания и ненависть, наполнявшие его. Покачав головой, Бен-Рой открыл дверь и вышел из дома.

– Ал-Маоот ли йехуди! Ал-Маоот ли йехуди!

Истошный крик зазвенел у него в ушах и заставил содрогнуться все тело. Еще полчаса назад пустынный переулок теперь кишел десятками обезумевших от ярости людей. Оскалив ярко-белые зубы и плотно сжав кулаки, они возликовали при виде долгожданной жертвы. На долю секунды установилось затишье, подобное короткому промежутку между вспышкой молнии и раскатом грома, затем толпа внезапно окружила беззащитного полицейского и налетела на него, неистово визжа:

– Иктело! Иктело! Уктул иль-йехуди!

Бен-Рой не успел опомниться, как оказался на асфальте. Еще мгновение, и несколько десятков рук схватили его за куртку, рубашку, штаны, волосы и поволокли в переулок. Кто-то вытащил пистолет у Арие из кобуры и выстрелил в сантиметре от его уха. За сворой избивавших его хулиганов Бен-Рой разглядел визжащего и хлопающего в ладоши от радости мальчишку, который еще совсем недавно объяснял таксисту, как проехать к дому Майди. На шее у Арие затянули петлю и стукнули изо всей силы чем-то вроде бейсбольной биты по животу, так что он скорчился от боли.

«Я труп», – подумал Бен-Рой, одновременно задыхаясь от ужаса и совершенно отстраненно констатируя происходящее, точно это происходило не с ним, а с персонажем какого-нибудь боевика.

Он тщетно пытался прикрыть голову руками, но нападавшие моментально вывернули их и стиснули мертвой хваткой. Со всех сторон на него сыпались плевки, горячие и липкие, струившиеся по щекам и шее. Он чувствовал себя попавшим под страшный оползень, несущий его в пропасть.

И вдруг ни с того ни с сего, нападавшие утихли, так же неожиданно, как и набросились, оставив полуживого израильтянина валяться у стены. В ушах Арие эхом отдавался резкий, пронзительный звук. Поначалу Бен-Рой принял его за последствие многочисленных ушибов головы, но, немного придя в себя, понял, что это кричит женщина. Некоторое время он лежал неподвижно, боясь, что малейшее движение спровоцирует хулиганов. Затем, корчась от боли, встал на ноги и пошел обратно по переулку с болтающейся на шее, точно шутовской галстук, веревкой.

Майди сидел на пороге дома, прижав руки к колесам коляски. Его хилая, сгорбившаяся мать стояла немного впереди, неистово размахивая руками, и тараторила что-то сердитым голосом, обращаясь к скучившимся в стороне хулиганам. Несмотря на то что она была меньше всех ростом, слова ее словно загипнотизировали рассвирепевших соседей, так что никто из них не смел и посмотреть ей в глаза. Покричав еще с минуту, пока голос ее совсем не охрип, она обернулась к Бен-Рою.

– Кефак?

Дико озираясь по сторонам, он промолчал, не поняв вопроса.

– Сильно тебя? – перевел Майди.

Как ни удивительно, учитывая жестокость нападавших, Бен-Рой отделался сравнительно легко: несколько синяков, порез на губе да ссадина от веревки на шее. Могло быть намного хуже. Он попробовал сказать что-нибудь в ответ, но слова застряли в горле, и в итоге Арие лишь слегка мотнул головой, как кукла с двигающейся шеей. Старушка, наклонившись, подняла пистолет, в суматохе брошенный налетчиками, и немощной рукой протянула его полицейскому. Рукавом платья она протерла окровавленный подбородок инспектора.

– Эхна миш килаб, – тихо сказала она. – Миш килаб.

Бен-Рой посмотрел на нее и, скинув веревку и спрятав пистолет в кобуру, поплелся к стоявшему в конце переулка такси. За его спиной, словно отдаленное завывание ветра, послышалось недовольное перешептывание.

– Предупреждал я, что тут опасно, – сказал испуганный таксист. – Я же говорил…

– Плевать мне, что ты там говорил! – огрызнулся Бен-Рой, заваливаясь на пассажирское сиденье и доставая фляжку из кармана. – Лучше вывези меня из этого осиного гнезда. Как можно скорее!

Израиль, аэропорт Бен Гурион

Салим, знакомый турагент Лайлы, забронировал ей билет на дневной рейс «Бритиш эйруэйз» с посадкой в лондонском аэропорту Хитроу. Утренний рейс компании «Эль-Аль» был удобнее, но и билеты на него стоили дороже. Кроме того, Лайла из принципа никогда не летала рейсами израильского авиаперевозчика. Камель привез ее в аэропорт в полдевятого утра, остановившись у гигантской каменной меноры – творения Сальвадора Дали. В этот день Камель был особенно не в духе и, выгрузив сумку Лайлы, умчался, даже не попрощавшись.

– Ну и черт с тобой! – пробурчала вслед недружелюбному водителю Лайла.

Проверив, на месте ли паспорт и билеты, она, как всегда по приезде в Бен Гурион, остановилась перед сюрреалистической скульптурой семисвечника. К этому древнему символу Израиля Лайла испытывала смешанные чувства. С одной стороны, менора, как главная эмблема Хар-Зиона и его сподвижников, вызывала у нее глубочайшее отторжение, поскольку символизировала власть угнетателей ее народа. И в то же время в этом символе, в его извилистой симметрии, в простертых ветвях, словно стремящихся охватить небосвод, была таинственная притягательность, и Лайла не могла преодолеть бессознательный интерес к главной реликвии иудеев. В прошлом году, собирая материалы о традициях евреев, она узнала о колоссальной роли меноры для духовной жизни древнего Израиля. Менора была самой почитаемой святыней Храма Соломона до тех пор, пока в 70-м году римляне не вывезли ее в Рим. Каждый раз, когда Лайла смотрела на вздымавшуюся ввысь скульптуру Дали с выгравированным у основания посвящением («Народу Израиля – избранному народу»), в ней боролись противоположные чувства – отвращение и непреодолимое, иррациональное влечение. Так же, как и к Хар-Зиону, что не раз замечала она. Постояв еще с минуту перед медной менорой, Лайла вскинула рюкзак на плечо и пошла в зал отлета.

Выехать из Израиля было отнюдь не просто. Лайла сбилась бы со счета, если бы ее попросили рассказать, сколько раз она садилась уже после окончания посадки, впритык перед взлетом. А ведь нередко удача оказывалась не на ее стороне и самолет улетал без нее. И все по милости дотошных израильских пограничников, часами изучавших ее небольшой багаж. (Наученная горьким опытом Лайла никогда не возила ничего лишнего: ни записных книжек, ни подозрительных книг, а из техники – только мобильный телефон.) Ее засыпали всевозможными вопросами, в том числе и не имеющими отношения к цели поездки: семейное положение, друзья, родственники, коллеги и тому подобные подробности из личной и профессиональной жизни. Со схожими процедурами приходилось сталкиваться каждому палестинцу, вылетавшему из израильского аэропорта, но Лайле с ее репутацией скандальной журналистки доставалось особенно. «Знаешь, у них на тебя, наверное, завели особое досье, – сказала ей как-то полушутя-полусерьезно Нуха. – Когда они просвечивают твой паспорт, в компьютере выскакивает предупреждение: “Задержите эту сволочь настолько, насколько можете!”»

Сегодняшний досмотр не стал исключением. Лайла приехала в аэропорт первой из пассажиров своего рейса, а села в самолет последней. Пограничники переворошили ее рюкзак и верхнюю одежду, а эксперт по взрывчатке, занявшийся проверкой ее телефона, как бы случайно стер все номера из «адресной книги». («И какого черта это было нужно? Только израильтяне вставляют бомбы в мобильники!» – еле сдержалась, чтобы не закричать, Лайла.) Заняв наконец место в самолете (она просила у окна или в проходе, а получила в середине), Лайла вздохнула с чувством облегчения и стала листать купленную накануне книгу по истории катаров. Сложности с выездом из Израиля были цветочками по сравнению с грядущим возвращением в эту чертову помойную яму…

Луксор

Халифа потушил энную сигарету, осушил стакан чая и, вконец изможденный, повалился в кресло. Он с пяти утра сидел в своем кабинете, а сейчас стрелки часов указывали на два. Девять часов беспрерывной работы, и практически никаких сдвигов.

Первым делом он послал по факсу фотографии Янсена в Интерпол и в голландское посольство, втайне надеясь, что в каком-нибудь архиве всплывет упоминание о подозреваемом в убийстве Шлегель. Тщетно. Затем несколько часов инспектор бродил по наиболее известным в городе антикварным лавкам, пытаясь разузнать, не продавал ли Янсен найденные им древности. Однако и тут его постигла неудача: никто из антикваров и слыхом не слыхивал о Янсене. Было ясно, что предметы из подвальной коллекции этот тип не выставлял на продажу. Вернувшись на работу, Халифа попытался отсортировать и упорядочить собранную за последние две недели информацию. На отдельных карточках он записал все, что помнил, по персонажам и темам, имевшим отношение к следствию: от бога Тота и нацистов до аль-Мулатхама и Фарука аль-Хакима, а затем постарался разложить это более или менее четко.

Постанывая от усталости, подавленный Халифа вышел на улицу, чтобы проветрить голову. В ларьке на углу улицы эль-Матуф он купил стакан каркадайи[67]67
  Каркадайя – популярная в Египте настойка из лепестков гибискуса.


[Закрыть] и, присев у стены полицейского участка, глотнул рубиновой жидкости.

Главная проблема состояла в том, что Халифа исчерпал практически все источники информации. Фарук аль-Хаким, который один, по всей вероятности, знал правду, умер, и следствие теперь могло двигаться лишь по двум направлениям: каирские друзья Янсена и помощь израильского полицейского. Грацы по-прежнему не выходили на связь. Все опрошенные Халифой соседи в один голос утверждали, что слышат, как Грацы говорят друг с другом в квартире, однако по непонятным причинам на запросы следователя они не отвечают. Ехать в Каир стучаться в дверь к незнакомым людям у Халифы большого желания не было, а вероятность того, что Грацы все же соблаговолят отозваться, была минимальной.

Таким образом, оставалось рассчитывать лишь на Бен-Роя. Грубого, некомпетентного, ленивого Бен-Роя. Халифа четыре раза звонил ему сегодня утром, упорно попадая на автоответчик, и каждый раз просил израильтянина перезвонить, если тот узнал хоть что-нибудь о Ханне Шлегель. Но Бен-Рой не перезванивал, заставляя Халифу подозревать, что израильтянин его просто дурачит.

– Будь ты проклят, Бен-Рой, – пробормотал инспектор, выйдя на улицу и прикрывая на ярком солнце глаза. – Будь ты проклят, гнида!

– Все нормально? – послышался знакомый голос.

Халифа открыл глаза: прямо над ним стоял его бывший помощник Мохаммед Сария.

– Первый раз слышу, чтобы вы так бранились, – удивленно сказал Сария.

– Все оттого, что мне в первый раз приходится иметь дело с чертовыми израильтянами, – буркнул Халифа.

Они пошли обратно в участок.

– Слышал, ты теперь с Ибрагимом Фатхи работаешь, – сказал Халифа.

Детектива Фатхи коллеги за спиной называли Ослом – за туповато-дотошный, нетворческий подход к работе следователя. За этот же подход он был одним из любимцев Хассани.

– Интересное что-нибудь есть? – спросил Халифа.

– Еще бы! – весело ответил Сария. – Пытаемся вывести на чистую воду торговцев бананами из эль-Баядийи, которые обвешивают покупателей. А еще расследуем крайне увлекательное дело о серийном похищении цыплят в Баяраме. Да, инспектор, у вас так интересно мне никогда не работалось.

Халифа улыбнулся. До сих пор он не был стопроцентно уверен, что Сари не нравится рутинная работа с Ослом, но после этих язвительных слов успокоился. За несколько дней Халифа соскучился по своему помощнику.

Они прошли пост охраны и стали подниматься по лестнице к главному входу в участок.

– Ну а как у вас? Не сильно продвинулись, я смотрю? – спросил Сария.

Халифа пожал плечами и промолчал.

– Могу чем-нибудь помочь? Позвонить куда-нибудь или еще что?

Халифа улыбнулся и похлопал помощника по руке.

– Спасибо, Мохаммед, но, думаю, будет лучше, если я все сделаю сам. Я не переработал, просто немного озадачен. Как обычно.

Они вошли в здание. Кабинет Осла, где работал Сария, был справа по коридору, кабинет Халифы – слева.

– Не забудь рассказать, что там произошло с торговцами бананами! – сказал Халифа, подмигивая Сарии.

Он повернулся и пошел к своему кабинету, однако, сделав несколько шагов, остановился.

– Мохаммед! – окликнул он бывшего помощника. – Есть одна просьба.

Сария двинулся вместе с инспектором к его кабинету. Как только они вошли, зазвонил телефон.

– Возьмете трубку?

Халифа махнул рукой.

– Наверное, опять Хассани меня выслеживает. Пускай потерпит.

Он прошел к столу и, не обращая внимания на непрекращающийся трезвон, стал копаться в груде бумаг, пока не вытащил слайд из дома Янсена.

– Думаю, ничего особенного, просто хотелось узнать, что это за гробница. Честно говоря, интерес скорее личный, так что не трать много времени. Так, если будет свободная минутка… Буду очень благодарен.

Сария взял слайд и поднес к свету. Слова Халифы заглушало назойливое дребезжание телефона.

– И Фатхи, наверное, лучше ничего не говори, – добавил инспектор, раздраженно глядя на аппарат. – Вряд ли он обрадуется, узнав, что ты работаешь не только на него.

Иерусалим

– Ну, где ты теперь, тупая арабская гнида?

Бен-Рой сидел за столом, нетерпеливо постукивая пальцами и прижав телефонную трубку к уху. Из-за поездки в лагерь настроение у него резко ухудшилось, а когда, вернувшись на работу, Арие прослушал подряд четыре сообщения, которые египетский сыщик наговорил на автоответчик, он готов был рвать и метать от возмущения. «Инспектор Бен-Рой, не могли бы вы мне перезвонить?» «Инспектор Бен-Рой, я надеялся получить ответ от вас в ближайшее время». «Инспектор Бен-Рой, пожалуйста, проинформируйте меня о ходе расследования». «Инспектор Бен-Рой, скажите, вы вообще занимаетесь моей просьбой?» Он только что рисковал жизнью из-за этого подонка, а вместо благодарности получил лишь назойливые сообщения. Зря он вообще ему стал перезванивать, лучше бы тот попотел еще пару дней. Проучить его следовало, этого арабского хама!

И вот на другом конце провода все же взяли трубку.

– Сабах эль-кхир.

– Хедива?

Короткая пауза, затем по-английски:

– Халифа. Ха-ли-фа. Предполагаю, это вы, инспектор Бен-Рой?

– Да, я, – ответил израильтянин, еле сдерживаясь, чтобы не добавить «докучливая ты мусульманская дрянь». Вместо этого он сделал глоток из фляжки.

Халифа почувствовал еще большую неприязнь к израильтянину, чем во время первого их разговора. Возможно, из-за того, что сейчас Бен-Рой застал его врасплох.

– Я надеялся, что вы объявитесь пораньше, – сказал Халифа, пытаясь не выдать своего замешательства.

– Позвонил как только смог, – мрачно отрезал Бен-Рой.

Наступила тишина, и никто из них не хотел нарушать ее первым, боясь дать слабину. «Нельзя показать, что я завишу от него», – подумал Халифа, затягиваясь сигаретой. «Нельзя показать, что мне интересно», – подумал Бен-Рой и влил в себя изрядную долю водки.

Первым заговорил египтянин.

– Ну как, узнали что-нибудь? – спросил Халифа, плохо скрывая любопытство.

Бен-Рой довольно кивнул, почувствовав, что на первых порах он выиграл.

– Да, кое-что узнал, – важно сказал Арие, представляя, как египтянин сжимает кулаки от нетерпения.

Затем Бен-Рой скрестил вытянутые ноги на уголке стола и начал по порядку рассказывать все, что узнал о Ханне Шлегель: родилась во Франции, была узницей Освенцима, после переселения в Иерусалим работала в архиве «Яд Вашем», есть брат-близнец… Халифа то и дело обрывал его, засыпая разнообразными вопросами: «Где именно во Франции?»; «Какими архивами занималась?»; «Говорили ли вы с ее братом?» Бен-Рой отвечал резко и раздраженно, отчасти потому, что не терпел, когда его прерывают, но главным образом от сознания того, что вопросы были действительно обоснованными. Да, работу свою он до конца не довел…

– Слушайте, у меня было лишь два дня, а вы хотите, чтобы я разузнал все до мельчайших подробностей, – выпалил Бен-Рой, когда египтянин в очередной раз задал каверзный вопрос.

– Ну что вы, я все прекрасно понимаю, – снисходительно успокоил его Халифа, в душе радуясь, что чаша весов начала смещаться в его сторону. – Два дня – это, конечно, не срок. Особенно если есть другие дела.

«Урод!» – ругнулся про себя Бен-Рой и, отнеся телефонную трубку от уха, вытянул в ее сторону средний палец.

Однако, перейдя к рассказу о поджоге квартиры Шлегель, Бен-Рой почувствовал себя уверенней и уже с достоинством парировал вопросы египетского коллеги, отвечая подробно, спокойным, взвешенным голосом. Сначала он пересказал услышанное от госпожи Вейнберг, затем перешел к допросу Хани-Джамаля, поездке в аль-Амари и встрече с Майди. Говорил он медленно, особо подчеркивая важные подробности, которые ему удалось выцарапать у Майди: что поджог был заказной и что в квартире было много бумаг и странная фотография. В итоге Халифе пришлось смириться с тем фактом, что израильтянин проделал на удивление основательную работу, которой он бы и сам мог гордиться.

«Может, он и впрямь не такой тупой, как я думал, – подумал египтянин. – Грубый, неприветливый, ворчливый, но не тупой».

Израильский следователь хитроумно построил устный отчет, оставив напоследок, в качестве финального аккорда, самую важную деталь: кто именно заказал поджог квартиры Шлегель. Халифа настолько увлекся рассказом, что скорее всего и не задал бы такой вопрос. Когда же израильтянин произнес имя заказчика: «Гед или Гец», Халифа многозначительно присвистнул.

– Знаете его? – спросил Бен-Рой, неудачно пытаясь скрыть интерес к делу.

– Может быть, а может, и нет, – ответил Халифа. – У Пита Янсена был друг по имени Антон Грац, который тоже живет в Каире. Во всяком случае, очень странное совпадение.

Он задумался на мгновение, прикидывая, зачем потребовалось Грацу организовывать поджог квартиры Ханны Шлегель. В голову Халифе, однако, ничего не пришло, и он пробежал глазами наскоро сделанные записи.

– Тогда на лодке, по пути в Палестину, – произнес он после долгой паузы, – госпожа Шлегель сказала… – Халифа нахмурил лоб, пытаясь найти соответствующее место в записях.

– «Я всех их найду, – продолжил за него Бен-Рой, – чего бы мне это ни стоило. И убью их всех».

– Да. Так кого она имела в виду?

– Тех, кто пытал ее в Освенциме, полагаю, – мрачно ответил израильтянин. – Врачей-экспериментаторов. Ведь, судя по словам госпожи Вейнберг, несладко ей там пришлось.

Халифа поднес ко рту сигарету и сделал глубокую затяжку. До вчерашнего дня он практически ничего не знал об Освенциме, если не считать названия. Даже прочитав в Интернете изрядное количество материалов о концлагерях, он и сейчас с трудом верил, что все это было не кошмарной выдумкой, а самой настоящей реальностью. Газовые камеры, печи, опыты над людьми… Он сделал еще одну долгую затяжку и вспомнил змеевидный шрам на животе Ханны Шлегель. «Неужели это осталось после лагеря?» – спрашивал он себя. На секунду Халифа представил, как маленькую девочку раздевают догола, привязывают тугими ремнями к операционному столу и безжалостно, невзирая на ее крики и мольбы о пощаде, режут заживо. Он скривился от смеси отвращения и ужаса, постаравшись выбросить страшную картину из головы.

– Как вы думаете, Янсен мог быть одним из этих врачей? – спросил он. – Тех, кто проводил эксперименты?

Бен-Рой категорически отверг такую возможность:

– Из освенцимских врачей в живых никого не осталось. Одних казнили, других посадили в тюрьму сразу после войны. Правда, Менгеле удалось скрыться в Южной Америке, однако он умер тридцать лет назад. Не думаю, что Янсен был причастен к медицинским экспериментам нацистов.

Халифа немного расстроился, но почти не удивился: понимал, что такой вариант слишком очевиден, чтобы быть правдой, да и к тому же не проясняет многих вопросов. Удрученный, он откинулся в кресло и снова стал смотреть свежие записи. Бесспорно, информация была важной, хотя принципиально направления следствия не меняла. Впервые с начала работы над делом Шлегель у Халифы пробудился осторожный оптимизм – тусклый, дрожащий свет в конце туннеля. Надо идти вперед, искать новые факты, новые доказательства, говорил он себе. Надо в ближайшее время поехать в Каир и поговорить наконец один на один с Антоном Грацем. Но и порывать с Бен-Роем тоже никак нельзя. Приятного в общении с этим парнем было мало, скорее наоборот. Только выбора у Халифы не было; к тому же он не мог не признать, что работать израильтянин, когда захочет, умеет неплохо.

Бен-Рой же, с каждым часом все более втягивавшийся в расследование, терзался над проблемой – как не дать египтянину почувствовать, что ему тоже небезразлична разгадка дела. Как бы ни был находчив и прозорлив луксорский инспектор, он все равно оставался в глазах Бен-Роя лишь грязным лживым арабом.

– Я подумаю, что еще можно сделать, – скороговоркой произнес израильтянин, прервав затянувшуюся паузу.

– Хорошо, – сказал Халифа, удивившись инициативе до сей поры крайне неуслужливого коллеги. – Я пришлю факс с фотографией Янсена. И данные следствия, полученные к этому времени.

– Давайте. Да, и запишите мой мобильный.

Халифа четко помнил, что пару дней назад израильтянин заверил его, будто мобильного у него нет. Впрочем, учитывая, насколько неожиданно полезным оказался Бен-Рой, инспектор не стал затевать никчемную перебранку и без лишних вопросов записал номер. Снова повисла тишина, и никто не знал, как закончить разговор.

– Я буду на связи, – нарушил наконец молчание Бен-Рой.

– Хорошо, – сказал Халифа. – Надеюсь, вы что-нибудь еще узнаете.

Он уже начал опускать трубку, как вдруг снова поднял ее и окликнул собеседника:

– Бен-Рой, вы еще здесь?

– Да, а что?

– Я вспомнил кое-что… Может, вам пригодится.

– Слушаю.

Халифа замолк.

– Пит Янсен… Похоже, он пытался наладить контакт с аль-Мулатхамом. Он говорил, что у него есть какое-то оружие, которое способно помочь в борьбе с Израилем. Думаю, вы должны знать об этом.

Несколько минут после окончания телефонного разговора Бен-Рой не мог прийти в себя. Он смотрел в одну точку и подергивал миниатюрную менору на шее. Затем встал и, открыв металлический сейф в углу кабинета, вытащил оттуда увесистую папку. Наглухо захлопнув дверь, он сел за стол и открыл дело. Справа вверху была прикреплена фотография коротко стриженной брюнетки, а посередине листа печатными буквами было набрано имя: «Лайла аль-Мадани».