Текст книги "Никто не заплачет"

Водитель вел машину очень аккуратно, соблюдая все правила дорожного движения.

Глава тридцать вторая

– Значит, вы, Верочка, замуж за него собрались? – Семен Израилевич покачал головой. – Ладно, оставим это без комментариев. Антоша, ты мне скажи честно, ты дома не живешь потому, что от милиции прячешься? Что там у тебя за проблемы с налогами?

– Нет. От милиции я не прячусь. На наш «Стар-Сервис» наехали бандиты. Ну и налоговая полиция. Впрочем, мне кажется, они друг с другом были тесно связаны. Просто кому-то мы дорогу перебежали. С нашей стороны – никакого криминала. Мелкие грешки, конечно, были, но это как у всех. Без этого бизнеса не получается. Хотя при желании можно раздуть и до криминала. И желание такое возникло, правда, до сих пор не знаю, у кого именно. А что?

– А то, что мне придется сейчас позвонить на Петровку.

– Можно, я сначала домой позвоню? – спросила Вера. – У меня ребенок один дома.

– Ваш? Сколько лет?

– Десять, – Вера взяла радиотелефон с журнального столика, – это дочь моей близкой подруги, она живет сейчас у меня, родители в отъезде, – объясняла она, слушая протяжные гудки.

– Может, Соня с собакой вышла погулять? – предположил Антон, заметив, как Вера все больше бледнеет.

– Может быть. – Она нажала кнопку отбоя и отдала телефон Семену Израилевичу.

Прежде чем звонить на Петровку знакомому генералу, старый адвокат записал адрес Веры.

До дома они доехали за полчаса.

– Подождите, – уговаривал Антон по дороге, – не нервничайте. Еще ничего не началось. Кац уже звонит генералу, этого Сквозняка ищет чуть ли не вся Петровка.

Вера молчала. Она ненавидела себя за то, что не догадалась сегодня утром сделать одну простую вещь: взять Соню с собой, не оставлять ее одну. Да, неловко заявляться к незнакомому человеку с ребенком. Да, было раннее утро, и Соня еще спала, к тому же до разговора с адвокатом ситуация все-таки не выглядела столь кошмарно. Много можно придумать всяких разумных оправданий. Но факт остается фактом: ребенок один в квартире, у бандита, профессионального убийцы, есть от этой квартиры ключ, жизнь ребенка может стать самым весомым аргументом в его руках, и он это прекрасно понимает.

– Верочка, у нас с вами есть какой-нибудь план? – спросил Антон, выруливая на Новослободскую. – Нам обоим сейчас лучше всего исчезнуть, пока его не возьмут. Захватим Соню, собаку, и можно поехать в Александров. Там у меня тетя и мама.

– А моя мама? Ей нельзя позвонить, она на вызовах. Я же не могу ей передать через регистратуру, что мой жених Федор оказался бандитом по кличке Сквозняк и домой ей лучше не приходить, а переночевать у приятельницы? После вызовов у нее прием с четырех до шести. И вообще, его могут не взять, если мы исчезнем. Ему нужны вы, ну и я, конечно. Мы с вами сейчас вроде наживки. Вы – чтобы узнать важную для него информацию, а я – чтобы убить меня как свидетеля. Наверное, для того же ему нужны Соня и моя мама. Семен Израилевич сказал, этот Сквозняк не попадается потому, что уничтожает свидетелей.

– Меня он тоже убьет, как только я отдам ему листочек с факсом.

– Не обязательно. Без вашей помощи он вряд ли разберется, что это за адрес. Он ведь даже не знал, как должен выглядеть нужный ему факс.

Они уже въезжали во двор, и Вера замолчала. Сердце гулко колотилось. Из квартиры был слышен нервный лай Моти. Пес рвался, скреб лапами дверь. У Веры так дрожала рука, что она не могла попасть ключом в замочную скважину.

– Верочка, только спокойно. Не сходите с ума раньше времени. Она могла просто уйти гулять, – сказал Антон, когда они оказались в пустой квартире.

– Пойдемте во двор, искать, – Вера пристегнула поводок, – если бы она гуляла, собака была бы с ней. Она бы не оставила Мотю. С ним никто не выходил с раннего утра. Видите, как рвется.

На улице Мотя поволок их не к собачьей площадке, где обычно делал свои дела, а в центр двора, к проезжей части, оттуда к арке. Вера с трудом удерживала поводок. Пес остановился в арке, громко завыл, стал быстро нюхать асфальт, подбежал к стене, заскулил, поскреб лапой в углу. Потом, напряженный, дрожащий, сел и ткнулся мордой в Верину ладонь. В зубах он держал большую пластмассовую заколку с нарисованным пятнистым далматинцем.

* * *

Соне еще никогда в жизни не было так худо. Она не могла шевельнуться, тело не слушалось, было каким-то чужим. Голова сильно кружилась, болели глаза, язык распух и стал сухим, наждачным. Ей казалось, она сейчас умрет, и это было так страшно, что она попыталась закричать. Но крик получился совсем тихий, слабый, словно в кошмарном сне. Хочешь позвать на помощь, открываешь рот, но звука нет, тебя никто не слышит. Хочешь побежать – и тут же падаешь. Мягкие ватные ноги подкашиваются, не держат.

Громко орала музыка. Это был тяжелый рок, от него еще сильней раскалывалась голова. Соня чуть приоткрыла глаза и сначала увидела, как мимо открытого окна мчатся деревья. Солнечный свет быстро пульсировал сквозь листву. Она подумала: все хорошо, ничего страшного. Она заболела, ее везут в больницу. Но почему так орет музыка? Надо сказать, чтобы сделали потише.

Однако уже в следующую секунду она вспомнила, что произошло. Ее украли, похитили. Это люди Федора. Орать и драться бесполезно. Они могут убить.

Преодолевая ужас и дурноту, Соня стала соображать, как лучше поступить сейчас: притвориться, что не очнулась еще, или все-таки попробовать открыть дверь и выпрыгнуть из машины.

Соня полулежала на заднем сиденье, откинув голову и вытянув ноги. Машина мчалась с большой скоростью, не меньше ста двадцати. Двери заблокированы. Рядом с Соней сидела худая женщина с короткими крашеными волосами. Не поворачивая головы, чуть скосив глаза, Соня увидела востроносый профиль, черно-белые пряди торчали во все стороны, как шерсть мокрой крысы. В ухе поблескивали три сережки, на шее болтались дешевые голубые бусы. Женщине было не больше тридцати. Она не смотрела на Соню, сидела, уставившись вперед, на бегущее под колеса ухабистое подмосковное шоссе.

Мужчина за рулем показался Соне совсем молодым. Лица она не видела, только аккуратный белобрысый затылок. Если бы руки слушались, можно было бы хорошенько врезать кулаком по этому затылку. Но что толку? Они опять брызнут газом ей в лицо… Хотя в салоне машины, даже при открытых окнах, им это будет сложно сделать. Могут просто избить и связать. Эта тетка с тремя серьгами в ухе похожа на крысу… Наверное, они не рискнули везти связанного ребенка по Москве, из центра. Вдруг ГАИ остановит? А так можно сказать, что ребенок заснул. Но сейчас они уже едут где-то за городом, по пустому шоссе. Здесь нет никаких постов ГАИ. И теперь ее запросто могут связать, рот залепить.

Вера вернется домой, сообщит в милицию… Она, конечно, сразу догадается, но вот в милиции придется долго объяснять, заявление писать. Пока объявят розыск, Соню уже привезут куда-нибудь и спрячут.

К горлу подступила тошнота. Соня почувствовала – сейчас ее вырвет. Она судорожно сглотнула. Женщина повернула голову. Да, очень похожа на крысу. Низкий лобик, вострый носик, маленькие злые глазки.

– Меня сейчас вырвет, – произнесла Соня.

– Эй, она мне весь салон загадит! – заволновался водитель. – У тебя есть пакет какой-нибудь?

– Не могу больше, – простонала Соня, – остановите.

Она могла сдержаться, но почувствовала, как водитель беспокоится за чистоту салона своего авто. Вот и пусть остановится. Пусть. Далеко Соня убежать не сумеет, но вдруг там какие-нибудь люди…

Женщина сунула руку в сумку, и Соня увидела маленький пистолет.

«Газовый, – подумала она, – но возможно, что настоящий… заряженный. Ой, мамочки…»

– И без фокусов, – предупредила крыса. – Из машины не выходить. Я сейчас открою дверь. Нам все равно, живая ты или мертвая. Поняла?

Соня поняла и жутко разозлилась. Так разозлилась, что дурнота прошла. Нельзя такое говорить ребенку. И делать такое с ребенком нельзя. Даже если ты крыса и тебе за это заплатят очень много денег, ты все равно подавишься этими деньгами.

Машина съехала на обочину. Соня подняла вверх рычажок блокировки и открыла дверцу. Крыса уперла дуло пистолета ей в спину.

«Я буду думать, что он газовый, – сказала себе Соня, – иначе я не смогу шевельнуться».

Она медленно высунула ногу из машины, чуть наклонилась вперед, чувствуя холодок пистолетного дула сквозь тонкую футболку. Крыса одной рукой держала пистолет, а другой вцепилась в Сонино плечо.

«Если бы он был настоящим, она не ухватилась бы за меня так крепко», – подумала Соня, напряглась, как струнка, и, резко распрямившись, саданула затылком, сама не зная куда.

Наверное, она попала крысе по подбородку, потому что ударилась обо что-то твердое. Рука, державшая плечо, ослабла на миг. Соня выскочила из машины и кинулась через неглубокую канаву в рощу, не оглядываясь.

Она слышала: крыса и водитель мчались за ней, оба топали и громко матерились. Где-то рядом взвизгнули тормоза, но Соня не обратила внимания. Она споткнулась о камень, с разбегу стукнулась об него большим пальцем. На ней были открытые босоножки, получилось ужасно больно.

– Мама! – кричала Соня. – Помогите! Кто-нибудь!

Несколько метров она проскакала на одной ноге. Нет, так она не убежит далеко… И на крик уходит много сил. Лучше не кричать, не хватит дыхания…

Мат и топот были все ближе. Она не оглядывалась, но понимала: ее сейчас догонят. Уже догнали. Белобрысый водитель сопел совсем близко. Грубая рука схватила за волосы. Соня извернулась, лягнула его куда-то в колено. Но подоспела крыса, они уже держали ее вдвоем. Дуло пистолета было у самого лица.

И тут прозвучал выстрел. А потом сразу – второй.

«Настоящий… – подумала Соня, – пистолет настоящий».

Белобрысый водитель стал падать прямо на нее. Она видела его глаза, совсем белые, странно выпученные и пустые, будто кукольные. Рядом что-то стукнуло, мягко и тяжело. Женщина-крыса упала лицом вниз.

Деревья, облака, кусок шоссе с прижатыми к обочине вишневыми «Жигулями», все закружилось со свистом, будто Соня неслась на очень быстрой карусели. Карусельщик сошел с ума и запустил свой смертельный аттракцион. Надо бы спрыгнуть, но разобьешься…

– Сонечка, не бойся, все кончилось… – Кто-то совсем незнакомый не дал ей упасть, подхватил на руки, назвал по имени.

Соня увидела молодое, почти мальчишеское лицо, светлые ясные глаза. Маленький человек в клетчатой ковбойке держал ее на руках. Она обняла его за шею, он был теплый и живой. Теперь уже не так страшно. Она не одна с этими двумя мертвыми в пустой подмосковной роще.

– Вы кто? – спросила она, когда он вынес ее из рощи и бережно усадил на заднее сиденье желтого «Москвича».

– Меня зовут Володя, – сказал он, сел на водительское сиденье, завел мотор, развернул машину. – Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. У вас есть что-нибудь попить?

– Там около тебя куртка, в кармане банка «Спрайта».

– Вы из милиции?

– Нет, я сам по себе.

Соня взяла в руки куртку из тонкой светло-серой плащовки, нащупала в большом кармане какие-то тяжелые штуки.

– Осторожно, – сказал Володя, – там в правом кармане гранаты, в левом – «Спрайт». Не перепутай.

– Гранаты – в смысле фрукты? – спросила Соня.

– Нет, в другом смысле. Не бойся, они не взорвутся. Но лучше не трогай. Нашла «Спрайт»?

Он гнал машину к Москве очень быстро, не отрываясь смотрел на дорогу.

– Нашла. А зачем вам гранаты? – Соня открыла банку, сделала несколько жадных глотков и протянула Володе: – Хотите?

Он оторвал руку от руля, не оборачиваясь, взял у нее банку, отхлебнул немного и отдал ей.

– Можешь допивать. У тебя есть ключ от квартиры?

– Есть, – Соня проверила на всякий случай, ключ лежал в кармане шортов, – а вам зачем?

– Когда мы приедем, ты останешься в машине. Я поднимусь. Мне надо войти тихо, не звонить в дверь. Он скорее всего уже там. Главное – успеть.

Соня прекрасно поняла, кого Володя имеет в виду, и только спросила:

– А как вы узнали, что он бандит?

– Он убил мою семью. Маму, папу и бабушку. Милиция поймать его не может уже три года. Даже больше.

– И вы решили сами? Своими силами? А вы давно за ним следите?

– Давно, Сонечка, очень давно.

– Значит, вы ждали его у нас во дворе, увидели, как меня затаскивают в машину, и поехали следом? Кстати, откуда вы знаете, как меня зовут?

– Я слышал, случайно. И Веру я знаю… То есть я с ней не знаком. Она очень похожа на мою бабушку в молодости. Если посмотреть старые фотографии…

– Если вы знали, что он бандит, почему не подошли к Вере или ко мне, не предупредили?

– Я хотел сначала. Но потом подумал, вы не поверите. Представь, подходит совершенно незнакомый человек и говорит такое. А даже если бы вы и поверили, все равно – ну что бы вы с ним сделали?

– Мы бы пошли в милицию. А почему вы не сообщили в милицию?

– Я не могу идти в милицию. Меня арестуют. Понимаешь, пока я его вычислял, выслеживал, я… В общем, я убил несколько человек. И вот сейчас, только что – еще двоих.

– Вы меня спасали. Вы не виноваты. За это не могут арестовать.

– Могут.

Соня долго молчала, потом спросила:

– Этого, с ширинкой, вы застрелили?

– Я случайно зашел в подъезд, спрятался от дождя. И увидел… Я знаю, что такое астма. Если бы у девочки не начался приступ, возможно, я бы не стал в него стрелять. Я понимаю, он больной, сумасшедший, но я не мог сдержаться.

– Я бы тоже не сдержалась. Девочку зовут Лида. Ей уже лучше. Из реанимации перевели в обычную палату. Вы только его убили? И этих двоих? И все?

– Нет…

Впервые в жизни Володя мог выговориться. Он говорил тусклым, ровным голосом. Соня слушала затаив дыхание. Они давно въехали в Москву. Володя вел машину уже не так быстро, нельзя было превышать скорость.

– А что будет, когда вы убьете его? – тихо спросила Соня, дослушав до конца.

– Не знаю. Мы скоро приедем. Ты останешься в машине. Ни в коем случае не выходи. У тебя есть часы?

– Нет.

– Ладно. Там в куртке маленький карман, внутренний, на «молнии». Открой.

Соня осторожно достала круглую золотую коробочку с толстой короткой цепочкой.

– Ничего себе, – присвистнула она, – настоящие старинные. Такие в жилетном кармане носили. Неужели они еще идут? – Она прижала часы к уху и услышала тихое тревожное тиканье. – Можно открыть?

– Там плоская кнопка сбоку, нажми. Ты будешь ждать двадцать минут. Если через двадцать минут я не выйду, ты пойдешь в милицию. Ты знаешь, где милиция?

– Да. А он не убьет Веру?

– Сначала он должен получить от нее какую-то информацию. Ему что-то надо от нее. Если бы он хотел просто убить, давно бы это сделал. Я успею. Она ведь не скажет сразу, в ту же минуту.

– Она понятия не имеет, что именно он хочет узнать. Она вообще за него замуж собралась. Представляете, за него замуж…

– Не отвлекайся, – перебил Володя, – у нас очень мало времени. Слушай внимательно. В милиции ты назовешь адрес и скажешь, что там находится Сквозняк. Ты поняла? Сквозняк.

– А если он выйдет первым из подъезда? – осторожно спросила Соня.

– Тогда ты тоже пойдешь в милицию, но так, чтобы он тебя не заметил. Ты пойдешь и все расскажешь про него.

– Они не поверят.

– Возможно, и не поверят сначала. Но потом все равно придется… И вот еще… если я не вернусь, ты эти часы оставь себе. Только не разбей, не потеряй, ладно? Их еще мой прапрадедушка носил, в жилетном кармане.

– Вы вернетесь, – убежденно сказала Соня, – я точно знаю.

* * *

– Семен? Рад тебя слышать. Как здоровьице? Как Маша? – раскатистый генеральский бас гудел в трубке так, что уху было щекотно.

– Все нормально, Гена, спасибо. Скажи, пожалуйста, кто у тебя работает по Сквозняку?

В трубке возникла долгая пауза. Было слышно, как генерал напряженно сопит.

– А что? – спросил он наконец.

– А то, что я могу сказать адрес, по которому твои ребята его возьмут в ближайшие сутки.

Генерал тяжело, с присвистом, засмеялся.

– Сема, у нас сегодня разве первое апреля?

– Гена, – жестко сказал Кац, – мы с тобой оба старые слишком шутки шутить. Только что у меня были молодые люди. Они владеют информацией, которая Сквозняку нужна позарез. Суть информации они не знают. И никто не знает, но это сейчас не важно. Ты просто запиши адрес и пошли по нему группу захвата как можно быстрей.

– Ну, валяй, записываю, – даже через телефонную трубку Семен Израилевич чувствовал, как генерал снисходительно улыбается.

Он медленно продиктовал адрес, телефон и код домофона Веры Салтыковой.

– Гена, ты записал?

– Записал, Сема. Спасибо за информацию. Приму к сведению.

– Ты не к сведению, ты меры принимай. Срочно. Мне что, по ноль-два звонить, дежурной все объяснять? Это серьезно, Гена, пойми наконец. Там еще и ребенок десятилетний под прицелом.

– Сема, ты знаешь, как я к тебе отношусь, но не надо учить меня, ладно? За Сквозняком у меня уже несколько лет половина Петровки охотится, а ты звонишь и говоришь: какие-то молодые люди… записывай адрес. Ну смешно, в самом деле.

– Во-первых, не какие-то. Ты помнишь полковника Курбатова? Ты с ним был знаком.

– А, тот чекист, который застрелился? Ну, помню.

– Так вот. У вдовы полковника было два сына, остался один. Если ты не вышлешь группу по этому адресу, у тебя, Гена, будет сегодня три трупа. Сын полковника, женщина тридцати лет и ребенок десяти лет. А возможно, и четыре. Там еще пожилая женщина, детский врач. Они все – свидетели. А ты знаешь, как Сквозняк поступает со свидетелями. А потом вы за ним еще три года будете бегать всей Петровкой.

– Хорошо, Сема, не горячись, я понял. – Положив трубку, генерал вызвал по селекторной связи своего адъютанта и мрачно спросил: – Кто у нас сейчас работает по Сквозняку?

– Группа майора Уварова, товарищ генерал, – доложил адъютант.

– Найди мне Уварова.

– Слушаюсь, товарищ генерал. – Через пять минут адъютант сообщил: – Товарищ генерал, майор Уваров с группой на операции, под Москвой, на станции Луговая, Савеловского направления.

– На какой операции?

– По задержанию особо опасного преступника. Сквозняка берут, товарищ генерал.

– Берут уже? На Луговой? Ну и хорошо. Ты держи меня в курсе. А как возьмут, сразу майора Уварова ко мне.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – козырнул адъютант.

Глава тридцать третья

– Теперь остается идти домой и ждать, – сказала Вера, – теперь он будет диктовать свои условия.

– Надо сначала пойти в милицию, – покачал головой Антон, – даже если мы выполним все его условия, он нас убьет. Или вы надеетесь с ним как-то договориться?

– Если мы пойдем сейчас в милицию, его могут и не взять. Он ускользнет. А так – есть шанс. Хоть небольшой, но есть – у Сони, во всяком случае. Ваш старый адвокат уже позвонил генералу. Генерал с Петровки – это серьезней, чем дежурный районного отделения. К тому же о звонке генералу Федор… то есть Сквозняк, знать не может. А где гарантия, что он сейчас не наблюдает за нами? Он или кто-то из его людей. Мы пойдем в милицию, долго будем там объяснять, в чем дело, писать заявление. Они примут меры, оцепят район, объявят по городу, но он успеет исчезнуть. И вот тогда шансов у Сони не будет. У нас с вами – да. У нее – нет. Впрочем, вы можете сесть в машину и уехать. Прямо сейчас. Это ваш выбор. Он ведь не знает, что факс уже у вас. Соня вам никто. Я тоже. Я буду ждать его в квартире, а потом – тянуть время, до последнего. Семен Израилевич уже сказал генералу с Петровки адрес. Его возьмут, и вы сможете отправиться в Прагу, в Карлштейн.

Вера говорила совершенно спокойно, только лицо ее было бледным до синевы.

– Ох, Верочка, – вздохнул Антон, – оттого, что вы, как принцесса из сказки братьев Гримм, решили с какого-то горя выйти замуж за первого встречного и вам в женихи попался бандит, нельзя сразу обо всех думать так плохо. Пойдемте. Будет лучше, если мы окажемся в квартире раньше, чем он. У вас есть дома что-нибудь типа газового баллончика?

– Нет, – Вера благодарно улыбнулась, – есть аэрозоль с освежителем воздуха. Есть топорик для разделки мяса, молоток, утюг. Ну и пара острых кухонных ножей. Только бесполезно это все. Мы должны говорить с ним, торговаться – как можно спокойней и как можно дольше. Сначала – Соня, живая и невредимая. А потом – все остальное.

Вера открыла дверь, и Антон заметил, что рука ее больше не дрожит.

Что-то изменилось в ней за те несколько минут, пока они шли к подъезду, поднимались по лестнице. Она была странно спокойна. Только лицо оставалось все таким же бледным.

Как только они вошли в квартиру, Антон тут же схватил телефонную трубку, он хотел позвонить старому адвокату, предупредить, что ребенок похищен. В трубке была гробовая тишина. Никаких гудков. Телефон не работал.

Он положил трубку и услышал за спиной спокойный мужской голос:

– Ты ведь сам вырубил телефон, Курбатов. Зачем этот театр?

* * *

Магазинчик на станции Луговая был закрыт на учет. Эта кособокая избенка стояла здесь с начала пятидесятых. Украшал ее размытый дождями, облупленный от солнца деревянный щит с красноречивой надписью: «ПРОДМАГ». Стайка алкашей, без возраста и пола, деловито поедала крошащиеся остатки черного батона. По перевернутому ящику каталась только что опустевшая бутылка дешевой водки. Алкаши курили «Приму» и азартно материли шумных грязно-белых куриц, которые, вероятно, отвечали им тем же, только на своем булькающем курином языке.

Пахло нагретой пылью и аптечной ромашкой. Старая дубовая рощица была насквозь пронизана полуденным июньским солнцем. Где-то вдалеке печально мычали коровы и слышались сухие хлопки пастушьего кнута. По другую сторону железной дороги, за полем, белели панельные пятиэтажки маленького жилого городка при Институте кормов.

– Идиллия, – вздохнул капитан Мальцев, выходя из машины, – подмосковная пастораль. Сейчас бы костерок, шашлычок. Юр, ты какой шашлык больше любишь? Бараний или свиной?

– Свиной, Гоша. Только я бы сейчас не шашлыку, я бы рыбки наловил и пожарил. Карасей, например. Не знаешь, есть здесь пруд с карасями?

– Здесь карпов разводили в водохранилище, – сообщил участковый милиционер, пожилой, полный, распаренный, как после бани. – Из Лобни и Дмитрова городское руководство приезжало на рыбалку. Ну что, товарищ майор, как думаете, стрельба будет?

– Вряд ли, – пожал плечами Уваров, – попробуем тихо взять. Но эту теплую компанию лучше убрать отсюда, от греха подальше. Только вы уж приглядитесь к ним внимательно. Если что, задержите всех мирным разговором.

Участковый не спеша подошел к алкашам. Те встрепенулись, замолчали.

– Че, начальник, магазин-то когда откроют? – спросил тот, кто был посмелей и потрезвей.

– Мужики, шли бы вы отсюда, – сказал участковый.

– А че, начальник? Кому мешаем?

– Идите по-хорошему, мужики.

Они не стали возражать, прихватили пустую бутылку. Того, который был самым пьяным и вблизи оказался женщиной, подняли под локотки.

– Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо… – жалобно заголосила женщина куплет популярной песенки.

– Может, дам, может, дам, че ты хошь, – подтянули дурными голосами ее спутники.

В ответ зазвучал нервный собачий лай из ближних дворов.

– Все здешние, товарищ майор, – сообщил участковый, – всех в лицо знаю.

Над плоской крышей продмага вздымался трехсотлетний огромный дуб. В глубине его кроны, в густой листве, спрятался снайпер. Ему было хорошо, не жарко, только курить хотелось смертельно.

Еще один снайпер залег на ржавом жестяном навесе, над билетными кассами. Жесть успела раскалиться на солнце, ветви нескольких берез, склонившихся над самым навесом, от жары не спасали, но полностью скрывали от любопытных глаз. Трое оперативников в оранжевых жилетах возились со шпалами. Еще двое изображали пассажиров, поджидающих электричку.

Время тянулось страшно медленно. Ничто так не расслабляет, как долгое напряженное ожидание. Начинают вдруг слипаться глаза, особенно на мягком июньском солнышке, на свежем воздухе…

– Смотри-ка, раньше приехал, на пятнадцать минут, – встрепенулся Мальцев, когда из-за поворота показалась салатовая «Шкода» Толика Чувилева.

Толик припарковал машину за магазином, посидел немного, открыл дверцу, вылез на воздух, обошел вокруг избенки, постоял у запертой на амбарный замок двери, долго изучая обрывки старых объявлений и прикнопленный тетрадный листок с жирнонаписанным словом «Учет». Потом тревожно огляделся по сторонам, взглянул на часы, походил туда-сюда, наконец присел на траву у дуба, того самого, на котором был снайпер. Прислонившись к широкому стволу, закурил. Еще раз посмотрел на часы.

– Прямо как девушку любимую ждет, – заметил Мальцев, – волнуется.

– Я тоже волнуюсь, – буркнул Уваров.

Прошло пятнадцать минут, потом полчаса. Толик Чувилев успел выкурить еще одну сигарету, походить, подняться на платформу, почитать расписание электричек. Потом опять вернулся и сел у того же дуба.

Прошел час. Проехало три электрички из Москвы, две в Москву. На станции Луговая в это время почти никто не выходил. Толик Чувилев вернулся в машину, достал картонную упаковку яблочного сока, пластмассовый стаканчик. Включил радио.

У снайперов стали затекать ноги и руки. Тот, который сидел на дубе, потихоньку, в кулак, выкурил сигаретку.

Прошло еще полчаса.

Толик Чувилев в последний раз обошел вокруг магазина, потом сел в машину и завел мотор.

– Слушай, Юр, может, хоть этого возьмем, чтоб не так обидно было? – сказал Мальцев.

– Никуда не денется. Брать его нет смысла; сажать слишком хлопотно, доказательств – кот наплакал, а вот информатор из него может получиться. Думается мне, стучать он будет вполне добросовестно.

– Да уж, за свой ресторан он душу заложит. Ну что, вперед с песней?

Уваров ничего не ответил. В его руке тихо затренькал радиотелефон.

– Майор Уваров? Говорит капитан Зинченко. Товарищ майор, я вас с генералом соединяю.

И тут же в трубке раздался раскатистый генеральский бас:

– Как там у вас? Взяли наконец?

– Здравия желаю, товарищ генерал, – сказал Уваров, – не взяли. Он не появился.

– Та-ак, – задумчиво протянул генерал, – ну что, есть у меня тут одна наводочка. Попробуй послать своих ребят, может, там повезет? Вряд ли, конечно, но ты проверь на всякий случай.

В трубке опять послышался голос адъютанта. Он назвал адрес. Уваров уже знал его. Это был адрес Салтыковой Веры Евгеньевны.

* * *

В большом зеркале, которое висело в прихожей над телефонным столиком, Антон увидел лицо Сквозняка и бледное, почти прозрачное лицо Веры.

– Стоять. Не двигаться, – в руке у Сквозняка был пистолет, дуло смотрело в затылок Антону, – пошел в комнату. Медленно. Руки за голову.

Антон поднял руки и повернулся. Теперь дуло смотрело ему в лоб.

«Он может убивать без всякого оружия, голыми руками, одним ударом», – слова старого адвоката прозвучали в мозгу с отчетливостью звуковой галлюцинации.

Антон сделал несколько осторожных шагов, прямо на дуло. Сквозняк отступил назад, пропуская его в комнату. Вера стояла, не двигаясь. Антону показалось, что она даже не дышит.

– Сядь на стул. Вот так. Руки не опускать. Вера, у тебя на письменном столе рулон скотча. Возьми и замотай ему руки. Не бойся, под дулом он не рыпнется.

– Нет, – тихо сказала Вера.

– Девочка, любимая моя, хорошая, ты и так наделала много глупостей. Подумай о Соне.

– Скотч тоже принес он? – тихо спросила Вера.

– Нет. Скотч принес я. У тебя в доме не было, и я купил, дня три назад, на всякий случай. Ты просто забыла. Ты ведь у меня такая рассеянная, Верочка. Будь умницей. Делай, что я говорю. И тогда мы спасем Соню.

– Федя, отдай мне пистолет, – спокойно сказала Вера.

– Хорошо, – кивнул Сквозняк, – подойди ко мне. Подойди и возьми. Пока он не привязан, дуло надо держать направленным на него. Ты поняла? Ты справишься? Глупостей больше не будет?

Вера сделала несколько медленных, осторожных шагов. Сквозняк вложил пистолет в ее ладонь. И в ту же минуту, отпрыгнув от него на шаг, Вера повернула дуло в его сторону.

– Где Соня?

– Верочка, солнышко, любимая моя, успокойся, – голос Сквозняка звучал ласково и чуть хрипло, – он убедил тебя, будто я бандит, убийца, исчадие ада. Возможно, он даже предъявил тебе какие-то доказательства. Это блеф…

Антон сидел не шевелясь. Он не мог оторвать глаз от маленькой Вериной руки, в которой был зажат пистолет. Сквозняк спокойно уселся в кресло, чуть отодвинув его так, чтобы оказаться позади Антона.

– Где Соня? – тихо повторила Вера. – Сначала я должна увидеть Соню, живую и невредимую, потом мы будем говорить обо всем остальном.

– Я так надеялся, что нам не придется тратить время на долгие объяснения, – печально вздохнул Сквозняк. – Я надеялся на твой здравый смысл, Верочка. Учти, время идет. Сонино время. Неужели ты до сих пор не поняла, что Соню похитили его люди? Я ведь предупреждал тебя. Я не случайно напрягся, когда он пришел сюда вчера и устроил весь этот маскарад с компьютером. Но ты назвала меня невоспитанным хамом, ты стала перед ним за меня извиняться. Ты решила сама, без меня, выяснить, кто такой Курбатов. Ты встретилась с ним, не сказав мне ни слова. Он наплел тебе всякие ужасы про меня, и ты поверила. Вот результат. Он похитил ребенка. Ты отдала ему его факсы? Ответь мне, пожалуйста, да или нет.

– Да, – сказала Вера, – вся информация, которую он хотел получить, теперь у него.

– Значит, не вся, раз он нанял людей, чтобы похитить ребенка. Ему что-то еще от тебя нужно. Он молчит потому, что не ожидал увидеть меня здесь, он думал, ты одна, беззащитная, слабая, и он сможет спокойно диктовать свои условия. Но я с тобой, Верочка. Не бойся его, нас двое, он один. Сейчас он скажет нам, где Соня. Более того, он вместе с нами отправится за ней. У него теперь нет выбора.

Антон заметил, как Вера осторожно скосила глаза и взглянула на маленькие наручные часики. Сам он и без часов чувствовал время. Прошло не больше сорока минут с того момента, как старый адвокат позвонил на Петровку своему знакомому генералу. Не больше, но и не меньше.

– Да, я получил не всю информацию, – медленно проговорил Антон, – не хватает главного. Информация зашифрована, и нет ключа от шифра. Я искал его в вашем компьютере, Вера. Но не нашел. Вы закрыли доступ к нескольким файлам. Вы работали, подсоединив факс непосредственно к компьютеру, и ключ к шифру – там. Часть информации шла прямо на компьютер. С факса на компьютер.

Вера быстро взглянула на него, ее губы чуть дрогнули.

Эта шальная импровизация была рассчитана на человека, который не имеет ни малейшего представления о работе компьютера и факсового аппарата.

– Ну вот, Верочка. Видишь, как все просто? – сказал Сквозняк. – Ты включишь компьютер, найдешь ему этот проклятый ключ, и он вернет нам Соню.

– Нет, – покачала головой Вера, – сначала – Соня, потом ключ от шифра.

– Верочка, не надо торговаться. Он никуда не денется. Я немного знаком с законами уголовного мира. – Сквозняк повернулся к Антону и взглянул на него. – Людям, которые похитили Соню, он наверняка заплатил только половину обещанных денег. Если он не заплатит остальное, они его заложат. Они пойдут в прокуратуру и скажут, что он нанял их.