Текст книги "Уроки лидерства. Недельные главы Еврейской Библии"

Недельная глава Ки-таво. Нация рассказчиков

Говард Гарднер, профессор педагогики и психологии Гарвардского университета, – один из выдающихся умов современности. Более всего он известен как автор теории «множественности интеллекта» – о том, что нет одного явления, которое можно измерить и затем определить как «интеллект», но существует множество аспектов интеллекта, в чем заключено одно из проявлений достоинства различия. Он также автор многих книг о лидерстве и творчестве, в том числе исследования «Ведущие умы»[171]171
  Gardner H., Laskin E. Leading Minds: An Anatomy of Leadership. New York: Basic Books, 2011.


[Закрыть], которое важно для понимания главы Ки-таво. Гарднер считает, что основное свойство лидера – это способность рассказывать определенную историю, ту, которая объясняет нам нашу самобытность и дает силу и звучание коллективному видению. Так, Черчилль рассказывал о неукротимой отваге Британии в борьбе за свободу. Ганди рассуждал о достоинстве Индии и ненасильственном протесте. Маргарет Тэтчер размышляла о ценности личности в контексте постоянно стремящегося к расширению государства. Мартин Лютер Кинг говорил о том, что великую нацию не интересует цвет кожи. Такие нарративы сплачивают группу на основе общей идентичности и сознания общности целей.

Философ Аласдер Макинтайр тоже отмечал важность нарратива для укрепления морального духа народа. «Человек, – пишет он, – в своих действиях, так же как и в преданиях, это прежде всего повествующее животное»[172]172
  MacIntyre A. After Virtue. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1981. P. 216.


[Закрыть]. Благодаря нарративу мы начинаем понимать, кто мы такие и как нам следует вести себя. «Лишите детей возможности рассказывать истории, и они превратятся в неуверенных заик»[173]173
  Ibid.


[Закрыть]. Понять, кто мы такие, это в значительной степени значит понять смысл истории или историй, частью которых мы сами являемся.

На великие вопросы «Кто мы?», «Почему мы здесь?», «В чем наша цель?» лучше всего отвечать притчей. Как заметила Барбара Харди, «нам снятся повествования, мы мечтаем повествованиями, мы вспоминаем, предвкушаем, надеемся, отчаиваемся, верим, сомневаемся, планируем, пересматриваем планы, критикуем, придумываем, сплетничаем, учимся, ненавидим и любим – с помощью повествований»[174]174
  Hardy B. An Approach Through Narrative // Novel: A Forum on Fiction 2. Durham: Duke University Press, 1968. P. 5.


[Закрыть]. Очень важно понять, в чем заключается своеобразие Торы: это не теологический трактат и не сочинение о метафизике, а свод связанных историй, охватывающий большой период времени, от ухода Авраѓама и Сары из Месопотамии до скитаний Моше и евреев по пустыне. Иудаизм трактует истину не столько как систему, сколько как повествование. И мы являемся персонажами этого рассказа. Вот что значит быть евреем. В книге Дварим Моше в основном пересказывает эту повесть следующему поколению, напоминая о том, что Господь сделал для их родителей, и о ряде совершенных их предками ошибок. Моше, помимо того что он великий освободитель, еще и выдающийся рассказчик. Но в главе Ки-таво его роль к этому не сводится. Он говорит людям, что, когда они придут в свою страну, завоюют ее и поселятся в ней, они должны принести первый урожай плодов этой земли в главное Святилище, в Храм, тем самым воздав благодарность Господу. Мишна в трактате Бикурим (3:3) описывает радостную сцену: с разных концов страны люди стекаются в Иерусалим и приносят первые плоды земли под звуки музыки и праздничных песнопений. Но подношения плодов земли было недостаточно. Каждый человек должен был произнести текст, который стал одним из самых известных пассажей Торы, потому что хотя изначально его произносили в Шавуот, праздник первого урожая, однако в постбиблейский период он обрел статус центрального элемента пасхальной Агады в ночь седера:

Мой праотец был скиталец-арамей. Он пришел в Египет с немногими людьми и жил там как переселенец. Там он стал великим, сильным и многочисленным народом. Египтяне же относились к нам скверно: они угнетали нас и принуждали к тяжелой работе. Мы воззвали к Господу, Богу наших праотцев. Господь услышал наш зов, увидел наши бедствия и непосильные труды, [увидел, как] нас угнетают. Господь вывел нас из Египта мощной рукой и простертой дланью, [явив] страшные и великие [дела], знамения и чудеса (Дварим, 26:5–8).

Здесь впервые пересказ истории народа становится обязанностью каждого гражданина. Этот обряд, известный как видуй бикурим, «исповедь над первыми плодами земли», сделал евреев нацией рассказчиков.

Это удивительный результат. Йосеф Хаим Йерушалми рассказывает, что «только в Израиле существует предписание помнить, ощущаемое как религиозный императив для целого народа»[175]175
  Yerushalmi Y. Zakhor: Jewish History and Jewish Memory. New York: Schocken Books, 1989. P. 9.


[Закрыть]. На протяжении книги Дварим неоднократно звучит этот наказ помнить: «Помни, что ты был рабом в земле египетской» (5:14; 15:15; 16:12; 24:18; 24:22); «Помните о том, что сделали вам амалекитяне» (25:17); «Помните, что Господь, ваш Бог, сделал с Мирьям в пути, после того как вы ушли из Египта!» (24:9); «Вспомни древние времена, подумай о былых годах. Расспроси своего отца – пусть он расскажет тебе, и своих старцев – пусть поведают они» (32:7).

Однако видуй бикурим больше, чем просто рассказ. Это еще и предельно сжатый по объему конспект всей истории народа. В нескольких коротких фразах уместились происхождение патриархов в Месопотамии, возникновение еврейского народа, его пребывание в рабстве в Египте и освобождение от рабства, овладение Землей Израиля, и на протяжении всего повествования – признание Господа властелином истории[176]176
  Ibid. P. 12.


[Закрыть].

Отметим здесь важный нюанс. Евреи были первым народом, нашедшим Господа в истории. Они первые стали думать в терминах истории – о времени как об арене перемен, в противоположность концепции циклического времени, в котором эпохи сменяют друг друга как времена года, люди рождаются и умирают, но ничего по существу не меняется. Евреи стали первым народом, написавшим свою историю – за много веков до Геродота и Фукидида, которых частенько ошибочно называют первыми историками. Но в библейском иврите нет понятия «история» (ближайшая к нему аналогия – диврей ѓа-ямим, «хроники»). Однако в иврите важное значение имеет глагол лизкор – «помнить».

Но существует фундаментальное различие между историей и памятью. «История» – это, если употреблять английские слова, his story, «его рассказ»[177]177
  Это просто созвучие, а не этимология. Греческое слово «история» значит «исследование». В латыни оно стало означать «повествование о прошлых событиях».


[Закрыть], изложение событий, которые случились в другое время с другим человеком. Память – это «мой рассказ». Это интимное переживание, ставшее частью моей личности. Это именно то, что имеет в виду мишна Псахим, в которой говорится: «Каждый человек должен увидеть себя вышедшим из Египта» (10:5).

На всем протяжении книги Дварим Моше просит людей – не менее четырнадцати раз! – не забывать прошлое. Если они позабудут свое прошлое, они утратят свою идентичность и цель движения вперед, и тогда их ждут невзгоды. Более того, людям предписано не только помнить, но также и передавать свои воспоминания детям.

В этой недельной главе мы находим удивительный сплав идей: об этнической идентичности как коллективной памяти, о ритуальном пересказе истории народа, а самое главное – о том, что каждый из нас – хранитель этой народной истории и народной памяти. Не один только лидер или избранные представители элиты должны помнить прошлое, но все мы, каждый из нас. И это тоже важный элемент распределения и демократизации лидерства, которыми отличается иудейский образ жизни. Выдающиеся лидеры рассказывают историю возглавляемого сообщества, но величайший из лидеров, Моше, научил евреев стать нацией рассказчиков.

Вы можете убедиться в силе этой идеи и сегодня. Я писал в книге «Дом, который мы строим вместе»[178]178
  Sacks J. The Home We Build Together: Recreating Society. London: Bloomsbury Academic, 2009.


[Закрыть], что, посетив мемориалы президентов в Вашингтоне, вы увидите, что на каждом высечены строки из их сочинений и речей: «Мы считаем эти истины самоочевидными» Джефферсона, «Единственное, чего нам надо страшиться, это собственного страха» Рузвельта[179]179
  Первая инаугурационная речь Франклина Делано Рузвельта. Март 1933 года.


[Закрыть], «Ни к кому не питая злобы и с милосердием ко всем» из Геттисбергской речи Линкольна и его второй инаугурационной речи. Каждый мемориал рассказывает некую историю.

В Лондоне совсем не так. Здесь масса мемориалов и статуй, и краткая надпись на каждом сообщает, кому поставлен тот или иной памятник, но нет никаких цитат. Никто не рассказывает историй. Даже на мемориале Черчиллю, чьи речи не уступали речам Линкольна, написано лишь одно слово: «Черчилль».

У Америки есть национальный нарратив, потому что это общество основано на идее завета. Повествование – сердце политики завета, потому что национальная идентичность коренится в серии исторических событий. Память об этих событиях связана с ценностями, которые отстаивали наши предки и хранителями которых мы являемся.

Нарратив народа, объединенного заветом, всегда инклюзивен, он принадлежит всем гражданам, как коренным жителям, так и переселенцам. Он обращается ко всем, вне зависимости от социальной или религиозной принадлежности: вот кто мы такие. Он создает чувство общей идентичности. Вот почему, к примеру, Мартин Лютер Кинг мог использовать его с таким блеском в ряде своих ярких речей. Он убеждал своих соплеменников-афроамериканцев видеть себя частью американской нации. В то же время он призывал белых американцев уважать Декларацию независимости и заявленный в ней принцип: «Все люди сотворены равными».

В Англии нет подобного национального нарратива, потому что британское общество основано не на завете, а на иерархии и традиции. Англия, пишет Роджер Скратон, «была не нацией, или верой, или государством, а домом. Домашние вещи не требуют разъяснения. Они есть, потому что они есть»[180]180
  Scruton R. England: An Elegy. London; New York: Continuum, 2006. P. 16.


[Закрыть]. Исторически в Англии сложилось классовое общество, где были властные элиты, которые правили от имени всего народа. Америку основали пуритане, которые считали себя новым Израилем, связанным договором с Господом, и там сложилось общество не правителей и управляемых, а, скорее, общество коллективной ответственности. Отсюда слова американской конституции, ключевые для политической системы страны, но никогда не используемые в британском политическом дискурсе: «Мы, народ».

Сделав евреев нацией рассказчиков, Моше способствовал превращению их в народ, спаянный коллективной ответственностью – друг перед другом, перед прошлым и будущим и перед Богом. Создав нарратив, который будущие поколения могли бы осмыслить как свой и который они передадут своим детям, Моше превратил евреев в нацию лидеров.

Недельная глава Ницавим. Побеждая смерть

Только теперь, когда мы добрались до глав Ницавим и Вайелех, мы можем понять значение огромного судьбоносного проекта, который воплощался в жизнь при Моше, когда рождалась нация евреев (или иудеев, или Израиля).

Чтобы понять это, давайте вспомним знаменитую ремарку Шерлока Холмса. «Я хочу обратить ваше внимание, – говорит он доктору Уотсону, – на странное поведение собаки в ночь преступления». – «Собаки? Но она никак себя не вела!» – удивляется Уотсон. «Это-то и странно», – замечает Холмс[181]181
  Автор неточно цитирует рассказ Артура Конан-Дойла «Серебряный». На самом деле этот диалог происходит между Холмсом и полицейским инспектором Грегори. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Иногда, чтобы понять смысл книги, нужно сосредоточиться не только на том, что в ней написано, но и на том, чего в ней нет.

В Торе нет – что необъяснимо, если учесть контекст повествования, – фиксации на теме смерти. Древние египтяне были буквально одержимы темой смерти. Их монументальные постройки были попыткой превозмочь смерть. Пирамиды были гигантскими мавзолеями. Точнее, они служили порталами, через которые души умерших фараонов могли вознестись на небеса и примкнуть к сонму бессмертных. Самый знаменитый из дошедших до нас египетских текстов – «Книга мертвых». Для египтян только загробная жизнь была реальна, жизнь же была подготовкой к смерти.

Ни о чем подобном в Торе не говорится, по крайней мере прямо. Евреи верили в Будущий мир, жизнь после смерти. Они верили в воскрешение мертвых[182]182
  Мишна Санѓедрин, 10:1 говорит, что вера в воскрешение мертвых, о которой сказано в Торе, является фундаментальной частью еврейской веры. Однако, согласно любому толкованию, это указание является не прямым, а косвенным.


[Закрыть]. Во втором абзаце молитвы амида на это есть сразу шесть указаний. Но эти идеи не только почти совсем отсутствуют в Торе – они отсутствуют даже там, где было бы логично ожидать упоминания о них.

Книга Коѓелет – это развернутая жалоба на смертную природу человека. «Пустая тщета… все пустое» (1:2). Почему автор книги Коѓелет не упоминает про Будущий мир и жизнь после смерти? Другой пример: Иов решительно протестует против явных несправедливостей мира. Почему никто не возразил Иову: «Ты и иные невинные люди, кто страдает, будут вознаграждены в будущей жизни»? Мы верим в загробную жизнь. Тогда почему в Торе нет упоминания о ней или хотя бы намека на нее? Это странно.

Простой ответ: одержимость темой смерти в конечном счете обесценивает жизнь. Зачем бороться со злом и несправедливостями мира, если жизнь – всего лишь подготовка к Будущему миру? Эрнест Беккер в книге «Отрицание смерти»[183]183
  Becker E. The Denial of Death. New York: Free Press, 1973.


[Закрыть] утверждает, что страх смерти всегда был одной из движущих сил развития цивилизации. Именно под его влиянием в древности порабощали народы, превращая их в армии рабов, возводивших исполинские постройки, которым суждено было простоять до нашего времени. Страх смерти породил героические культы людей, которые обретают бессмертие благодаря отважным подвигам на полях сражений. Мы боимся смерти, и у нас с ней отношения любви-ненависти. Фрейд называл это Танатосом, инстинктом смерти, и утверждал, что Танатос – одна из двух движущих сил жизни, второй является Эрос.

Иудаизм последовательно отвергает подобный взгляд на мир. Почему «никто по сей день не знает, где погребен [Моше]» (Дварим, 34:6)? Так сделано, чтобы его могила никогда не стала местом массового паломничества и поклонения. Вот почему вместо пирамид или Храма, наподобие того, что Рамзес II построил в Абу-Симбеле, на протяжении почти пяти веков до времен Шломо израильтяне довольствовались лишь Скинией, переносным Святилищем. Да и она была скорее палаткой, нежели Храмом. И вот почему в иудаизме смерть оскверняет; вот почему обряд жертвоприношения красной коровы был необходим для очищения людей, соприкоснувшихся со смертью. И вот почему чем выше ваш священнический статус – если вы священник, в особенности если вы первосвященник, – тем меньше вы должны контактировать с умершими или находиться с ними под одной крышей. Бог – там, где жизнь, а не там, где смерть.

Только в таком сравнении с египетской культурой мы можем до конца понять драму, которую скрывают слова, давно ставшие для нас такими привычными, настолько, что они нас больше не удивляют, – великие слова, в которые Моше облек выбор на все времена: «Смотрите, я предлагаю вам сейчас: или жизнь и добро – или смерть и зло… Сегодня я призываю в свидетели небеса и землю, [предостерегая] вас: я предложил вам жизнь и смерть, благословение и проклятие. Выберите жизнь – и тогда вы и ваше потомство будете живы» (Дварим, 30:15, 19).

Жизнь – добро, смерть – зло. Жизнь – благословение, смерть – проклятие. Для нас это самоочевидно. Зачем тогда об этом говорить? Потому что в Древнем мире эти вещи само собой разумеющимися не были. Они были революционными. И остаются таковыми по сей день.

Как тогда победить смерть? Да, жизнь после смерти есть. Да, воскрешение мертвых существует. Но Моше не сосредоточивается на этих очевидных идеях. Он рассказывает нам нечто совсем иное. Ты достигаешь бессмертия, становясь участником договора, вступая в союз с самой вечностью, то есть с Богом.

Если вы проживаете жизнь по договору, происходит нечто необычайное. Ваши родители и их родители продолжают жить в вас. Вы продолжаете жить в своих детях и внуках. Они – часть вашей жизни. Вы – часть их жизни. Это имел в виду Моше, когда в начале этой главы говорил: «Но не только с вами я заключаю этот скрепленный заклятиями союз. Он – как с теми, кто стоит здесь сегодня вместе с нами пред Господом, нашим Богом, так и с теми, кого нет с нами здесь сегодня» (Дварим, 29:13–14). Во времена Моше окончание этой фразы значило: «С вашими еще не рожденными детьми». Ему не надо было включать в круг отсутствующих «ваших родителей, которых уже нет», потому что их родители сами заключили союз с Богом сорок лет назад на горе Синай. Но в более широком смысле Моше имеет в виду, что, когда мы возобновляем договор, тогда мы посвящаем свои жизни вере и образу жизни наших предков, и они для нас обретают бессмертие, как и мы обретем бессмертие в своих детях.

Именно потому, что иудаизм сосредоточивает внимание на этом мире, а не на загробном, из всех великих религий он максимально ориентирован на детей. В детях наше бессмертие. И это имела в виду Рахель, говоря: «Дай мне детей, а не то я умру!» (Берешит, 30:1). И это имел в виду Авраѓам, воскликнув: «О Господь Бог! Что Ты дашь мне? Я хожу бездетный» (Берешит, 15:2). Не всем нам суждено иметь детей. Раввины говорят, что добро, творимое нами, и есть наше потомство (Раши, комментарий к Берешит, 6:9). Но чтя память родителей и рожая детей для продолжения еврейской истории, мы достигаем формы бессмертия, существующей еще до гроба, в нашем мире, который Бог назвал хорошим.

А теперь подумайте над двумя последними заповедями Торы, сформулированными в главе Вайелех, которые Моше оставил в самом конце своей жизни. Одна – заповедь, согласно которой царь каждые семь лет должен созывать народ на собрание: «Каждый седьмой год… соберите [весь] народ – мужчин, женщин и детей, а также переселенцев, которые [живут] в ваших городах, – чтобы они слушали и учились, чтобы они боялись Господа, вашего Бога, и неукоснительно соблюдали все слова этого Учения» (Дварим, 31:12).

Смысл этой заповеди прост. Моше говорит: недостаточно того, что ваши родители заключили союз с Господом на горе Синай, и того, что вы возобновили его здесь, в степях моавских. Союз нужно постоянно возобновлять, каждые семь лет, чтобы он не ушел в историю. Он никогда не устаревает, потому что каждые семь лет он опять возобновляется.

И вторая заповедь: «А теперь запиши себе вот эту песнь. Научи ей сынов Израиля, вложи ее в их уста, чтобы эта песнь была для Меня свидетельством о сынах Израиля» (Дварим, 31:19). Это, согласно традиции, заповедь переписать (хотя бы частично) свиток Торы. Как указывает Маймонид, «даже тому, кому предки оставили свиток Торы, заповедано написать свой»[184]184
  Мишне Тора, книга «Любовь». Законы о тфилин, мезузе и свитке Торы, 7:1.


[Закрыть].

В последнем своем обращении к народу, чьим лидером он был на протяжении сорока лет, Моше говорит, что недостаточно сказать: «Наши праотцы получили Тору от Моше» или «Наши праотцы получили Тору от Бога». Ее должно заново записывать каждому следующему поколению. Вы должны сделать Тору предметом не только веры ваших родителей и их родителей, но своей веры. Если вы ее напишете, она напишет вас. Вечное слово вечного Бога – вот ваш вклад в вечность.

И теперь мы в полной мере ощущаем весь драматизм последних дней жизни Моше. Моше знал, что умирает, знал, что ему не суждено перейти реку Иордан и вступить в землю, в которую он всю свою жизнь вел народ. Моше перед лицом собственной смерти просит нас побеждать смерть – в каждом новом поколении.

Наша вера, говорит Моше, не похожа на веру египтян, греков, римлян и практически всех прочих известных народов. Мы не ищем Бога в потусторонней жизни – на небесах или после смерти, в мистическом отрешении от мира или в философском размышлении. Мы находим Бога в жизни. Мы находим Бога в любви и радости (это два ключевых слова книги Дварим). Чтобы обрести Бога, говорит Моше в главе Ницавим, вам не надо восходить на небо или отправляться за море (Дварим, 30:12–13). Бог – здесь. Бог – сейчас. Бог – это жизнь.

И эта жизнь, хотя она закончится однажды, на самом деле не заканчивается. Ибо если вы следуете договору с Богом, то ваши предки будут жить в вас, а вы будете жить в ваших детях (или в ваших учениках, или в тех, кого вы одарите своей добротой). Каждые семь лет союз будет обновляться. Каждое поколение напишет свой свиток Торы. Врата вечности – не смерть: это жизнь, проживаемая в бесконечно обновляемом союзе с Господом, в словах, начертанных в наших сердцах и сердцах наших детей.

Так Моше, величайших лидер всех времен, обрел бессмертие. Не живя вечно. Не выстроив гробницу и храм во славу себе. Нам даже неведомо, где он погребен. Единственный осязаемый предмет, оставленный им нам, – переносной жертвенник, ибо вся наша жизнь – это путешествие. Он не стал бессмертным так же, как Аѓарон, увидевший, что его дети стали его преемниками. Он обрел бессмертие, сделав нас своими учениками. И в одном из первых записанных своих изречений мудрецы сказали нечто похожее: «Воспитайте как можно больше учеников» (Мишна Авот, 1:1).

Чтобы быть лидером, вам не понадобится ни венец, ни особое облачение. Вам нужно лишь написать свою главу в истории. Совершить деяния, которые смогут исцелить некоторые раны этого мира, и поступать так, чтобы другие после знакомства с вами стали хоть немного лучше. Живите так, чтобы через вас ваш древний союз с Господом возобновился единственно значимым образом – в жизни. Последний призыв Моше ко всем нам, произнесенный им на закате дней, когда его мысли могли уже с легкостью обратиться к смерти, гласил: выберите жизнь.