Текст книги "Уроки лидерства. Недельные главы Еврейской Библии"

Недельная глава Мишпатим. Увидеть целое и различить детали

В этой главе нас ожидает поразительная перемена. До сих пор в книге Шмот нас увлекали стремительный темп и драматические повороты повествования: рабство евреев, их надежда на обретение свободы, казни египетские, строптивость фараона, побег в пустыню, переход через Красное море, восхождение на гору Синай и заключение великого договора с Господом.

И вдруг начинается текст совсем иного характера – с изложением законов, охватывающих поразительно разнообразные сферы, от ответственности за ущерб, защиты имущества и законов справедливости до шабата и праздников. Почему именно здесь? Почему не продолжить рассказ, перейдя к очередной драме – греху поклонения золотому тельцу? Зачем понадобилось прерывать повествование? И какое это имеет отношение к лидерству?

Ответ таков: лидеры, будь то генеральные директора предприятий или просто родители, способны совместить широкое видение с вниманием к мельчайшим деталям. Когда неясна общая картина, мелкие детали попросту утомляют. Известна притча о трех людях, которые работали на каменоломне. Когда их спросили, чем они заняты, один ответил: «добываем камень», второй: «зарабатываем на жизнь», а третий сказал: «строим дворец». Тот, кто представляет общую картину, гордится своим трудом и работает с большим тщанием. Великие лидеры предлагают видение целостной картины.

Но они перфекционисты – и щепетильно относятся к деталям. Эдисону принадлежит знаменитый афоризм: «Гений – это один процент вдохновения и 99 процентов изнурительного труда». Именно внимание к деталям отличает великих художников, поэтов, композиторов, кинорежиссеров, политиков и глав корпораций от обычных людей. Всякий, прочитавший биографию покойного Стива Джобса, написанную Уолтером Айзексоном, знает, что его внимание к деталям граничило с одержимостью. Он, к примеру, настаивал, чтобы все магазины компании Apple были оборудованы стеклянными лестницами. Когда ему сказали, что не существует достаточно прочного для этого стекла, он настоял, чтобы его изобрели, – и это было сделано (и он получил патент).

Гениальность Торы состоит в том, что этот же принцип был применен к построению общества. Народ Израиля пережил серию судьбоносных событий. Моше знал, что ничего подобного еще в истории не бывало. Он также знал от Господа, что никакое из этих событий не было ни случайным, ни незначащим. Израильтяне познали рабство, чтобы дорожить свободой. Они страдали, чтобы получить представление о том, каково это – быть под пятой тиранической власти. На горе Синай Господь посредством Моше сформулировал миссию евреев: стать «царством священников и святым народом» (Шмот, 19:6) под властью Бога – и никого больше. Им было велено строить общество на принципах справедливости, человеческого достоинства и уважения к жизни.

Но ни исторических событий, ни абстрактных идеалов, ни всеобъемлющих принципов десяти заповедей не было достаточно для долгосрочной устойчивости общества. Поэтому Тора осмыслила исторический опыт в детально прописанных законах, так чтобы евреи могли ежедневно проживать изученное и вплетать его в ткань общественной жизни. В главе Мишпатим широкое видение сменяется вниманием к деталям, а повествование – изложением закона.

Вот пример: «Если купишь раба-еврея, пусть он служит шесть лет, а на седьмой год он должен стать свободным без выкупа» (Шмот, 21:2–3). Этот закон переводит рабство из категории врожденного состояния в категорию временного обстоятельства. Рабство, горькую участь евреев в Египте, невозможно было отменить в одночасье. Сходным образом в Соединенных Штатах оно было отменено только в 1860-х годах, да и то ценой опустошительной гражданской войны. Но этот закон, первый из изложенных в главе Мишпатим, стал началом долгого пути к отказу от рабства.

Точно так же данная глава содержит закон, гласящий: «Если человек ударит своего раба или рабыню палкой и тот умрет на месте – [за умершего] следует отомстить» (Шмот, 21:20). Раб – не бездушная собственность. Он имеет право на жизнь. Точно так же закон шабата гласит: «Шесть дней занимайся трудами, а в седьмой день пребывай в покое, чтобы отдохнули твой бык и осел, сын твоей рабыни и переселенец» (там же, 23:12). В один из семи дней рабам было дано право дышать воздухом свободы. Все три закона заложили почву для отмены рабства, хотя для этого потребовалось более трех тысяч лет.

Есть еще два закона, отразившие опыт евреев как угнетаемого меньшинства: «Но переселенца не обижай и не притесняй, ведь и вы были переселенцами в земле египетской» (Шмот, 22:21). И «Не притесняй переселенца. Вы знаете, каково приходится переселенцу, ведь вы сами были переселенцами в земле египетской» (там же, 23:9). Есть законы, которые заставляют помнить и об иных аспектах жизни народа в Египте, например: «Не притесняйте ни вдову, ни сироту. Если же ты будешь кого-то из них притеснять, а он воззовет ко Мне, то Я услышу его жалобу» (там же, 22:21–22). Эти строки отсылают к эпизоду в начале книги Шмот: «Сыны же Израиля стенали от работы, взывали к Богу, и вопль [измученных тяжким] трудом дошел до Него. Бог услышал их стон, и вспомнил Бог Свой союз с Авраѓамом, Ицхаком и Яаковом. Увидел Бог [страдания] сынов Израиля, признал [их] Бог» (там же, 2:23–25).

В знаменитой статье, написанной в 1980-х годах, профессор права Йельского университета Роберт Кавер рассуждает о «номосе и нарративе»[53]53
  Cover R. Nomos and Narrative // Foreword to the Supreme Court 1982 Term / Yale Faculty Scholarship Series. 1983. Paper 2705. С этой статьей можно ознакомиться на сайте: http://digitalcommons.law.yale.edu/fss_papers/2705.


[Закрыть]. В основе законов любого общества лежит номос, утверждает он, то есть видение идеального социального порядка, ради создания которого был написан закон. А в основе любого номоса[54]54
  Древнегреческое слово номос означает «обычай, закон». – Примеч. ред.


[Закрыть] лежит нарратив, то есть повествование о том, почему основатели и пророки данного общества пришли к тому особому видению идеального порядка, который они стремились создать. Примеры Кавера в основном взяты из Торы, и правда в том, что его анализ менее всего похож на описание закона как такового, а скорее – на описание такого уникального феномена, как Тора. Слово «Тора» непереводимо, потому что оно означает несколько различных вещей, которые появляются рядом лишь в книге, носящей это имя. Слово «Тора» имеет значение «закон», но это еще и «учение», «указание», «руководство» и, в более общем смысле, «направление». И это также общее название пяти книг, от Берешит до Дварим, которые содержат как повествование, так и закон.

Вообще, номос и нарратив – это совершенно разные жанры, у которых очень мало общего. Большинство сводов законов не содержит повествовательных частей, а большинство повествовательных книг не содержит изложения законов. Кроме того, как замечает сам Кавер, даже если народы Великобритании и Америки сегодня знают историю, лежащую в основе того или иного закона, не существует канонического текста, объединяющего сам закон и историю его появления. В любом случае в большинстве обществ есть масса разных способов повествования. Более того, большинство законов принимается без упоминания о том, что было тому причиной, чего с их помощью люди стремились достичь и какой исторический опыт привел к их появлению.

Так что Тора – уникальная комбинация номоса и нарратива, истории и закона, опыта нации и форм ее коллективной жизни. Тора не позволяет народу забывать усвоенные исторические уроки. Она непревзойденным до сих пор образом соединяет общий план и мельчайшие детали картины.

Вот чему должен научиться лидер, если он хочет, чтобы люди пошли за ним, проявляя свои лучшие качества. У лидера должно быть видение, чтобы вдохновить нас, чтобы убедить нас, почему мы должны сделать то, к чему он нас призывает. У него должен быть свой нарратив: произошло то-то и то-то, вот кто мы такие и вот почему видение нашего лидера так важно для всех нас. И должен быть номос, свод правил, тщательное внимание к деталям, которое позволяет нам претворять видение лидера в реальность. Это поразительная комбинация, которую невозможно найти практически ни в одном другом своде законов, – и это то, что дает Торе ее непреходящую силу. Это модель для всех, кто стремится вести людей к великим свершениям.

Недельная глава Трума. Дом, который мы строим вместе

Следующая группа глав – Трума, Тецаве, Ки тиса, Ваякѓель и Пекудей – во многом загадочна. Во-первых, здесь рассказано подробнейшим образом, во всех мельчайших деталях, о строительстве Скинии, переносного молельного дома евреев, которую они построили и возили с собой по пустыне. Это описание занимает почти всю последнюю треть книги Шмот. Почему так подробно? Почему с таким множеством деталей? Ведь в конце концов Скиния была всего лишь временной обителью Господа, которую впоследствии затмил Иерусалимский храм.

Кроме того, почему вообще строительство Скинии описано в книге Шмот? Было бы естественно, если бы оно было помещено в книгу Ваикра, которая целиком посвящена описанию Скинии и жертвоприношений в ней. Книгу Шмот тогда можно было бы сопроводить подзаголовком «Рождение нации». Она повествует о превращении потомков Яакова из семьи в народ и об их долгом пути от рабства к свободе. Кульминация повествования в этой книге – заключение договора между Господом и народом на горе Синай. Какое отношение имеет к этому Скиния? Такой финал книги представляется довольно странным.

Чтобы добраться до ответа на этот вопрос, придется копнуть поглубже. Во-первых, давайте вспомним историю евреев – с древности и до описываемых событий. Это была череда жалоб. Они жаловались, когда первые активные действия Моше повлекли ухудшение их положения. Затем, на Красном море, народ сказал Моше:

«Разве нет могил в Египте ‹…›, что ты привел нас погибать в пустыню? Что ты сделал с нами, [зачем] увел нас из Египта? Мы же говорили тебе в Египте: “Оставь нас, мы будем работать на египтян!” Уж лучше бы нам служить египтянам, чем умереть в пустыне» (Шмот, 14:11–12).

Перейдя море, они продолжали жаловаться: сначала из-за дефицита воды, потом из-за того, что вода горька, потом из-за недостатка пищи, потом вновь из-за дефицита воды. Затем в течение нескольких недель после синайского богоявления – единственного в истории явления Господа целому народу – они изготовили золотого тельца. Если даже беспрецедентная череда чудес не может вразумить народ, то что же тогда может?

И тогда Господь сказал: пускай они построят что-нибудь вместе. Это простое решение изменило евреев. За время строительства Скинии не прозвучало ни одной жалобы. Люди жертвовали на строительство – кто-то золото и серебро или бронзу, кто-то кожи и ткани, а кто-то свое время и умения. Они принесли так много даров, что Моше пришлось их остановить. Вот о чем говорит пословица: «Нас изменяет не то, что для нас делает Господь, а то, что мы делаем для Господа».

Покуда кризисы разрешались с помощью Моше или чудес, евреи оставались зависимыми людьми. И их обыкновенной реакцией на невзгоды были жалобы. Чтобы дорасти до взрослой реакции и до обретения ответственности, им надо было превратиться из пассивных получателей милостей Господа в активных творцов. Евреям пришлось стать «партнерами Бога в деле сотворения мира» (Шабат, 10a). Это, я уверен, именно то, что имели в виду мудрецы, говоря: «Назовите их не своими детьми, а своими строителями» (Брахот, 64a). Люди должны стать строителями, если они хотят повзрослеть.

Иудаизм – это призыв Господа к ответственности. Он не желает, чтобы мы надеялись на чудеса. Он не желает, чтобы мы были зависимы от других. Он желает, чтобы мы стали Его партнерами и признали, что хотя то, чем мы обладаем, мы получаем от Него, но то, как мы распорядимся этим, зависит от нас, от нашего выбора и усилий. Этого баланса непросто достичь. Легче жить в зависимости. Столь же легко, впав в противоположную крайность, самонадеянно заявить: «Я сам, своими силами и крепкой рукою, добыл себе это богатство!» (Дварим, 8:17). Еврейский взгляд на человеческий удел – в том, что мы добиваемся всего ценой собственных усилий, но в то же время и в первую очередь это проявление милости Господа.

Строительство Скинии было первым великим проектом, в котором евреи приняли участие. Для его реализации потребовались их щедрость и умения. Участие в этом проекте дало им шанс вернуть Богу немного из того, что Он дал им. У них появилось представление о достоинстве труда и творчестве. Строительство Скинии завершило рождение нации и стало символом перемен. Общество, которое они были призваны создать на Земле Израиля, должно было стать таким объединением людей, в котором каждый играл свою важную роль. И оно должно было стать – говоря словами, которые я использовал в названии одной из моих книг, – «домом, который мы строим вместе»[55]55
  Sacks J. The Home We Build Together: Recreating Society. London: Bloomsbury Academic, 2009.


[Закрыть]. Из этого следует, что одна из ключевых задач лидерства – дать людям шанс вносить свой вклад в общее дело, то есть участвовать. А это требует от лидера самоограничения, создания пространства для других лидеров. Как гласит древнее изречение, «Если император хорош, люди говорят: “Это заслуга императора”. Если император велик, они говорят: “Это наша заслуга”»[56]56
  Приписывается Лао-цзы.


[Закрыть].

Тут мы подходим к фундаментальному различию между государством и обществом. Государство представляет то, что делается для нас машиной управления посредством законов, судов, налогообложения и социальных расходов и т. п. Общество же – это то, что мы делаем друг для друга с помощью волонтерских и благотворительных организаций, различных объединений и т. п. Иудаизм, я уверен, отличается тем, что отдает предпочтение обществу, а не государству, именно потому, что он признает – и это центральная тема книги Шмот, – что изменяет нас то, что мы делаем для других, а не то, что для нас делает Бог или другие. Еврейская формула, я уверен, такова: маленькое государство – большое общество.

Человеком, глубоко постигшим природу демократии, был Алексис де Токвиль. Посетив Америку в 1830-х годах, он увидел, что ее сила заключается, как он выразился, в «искусстве объединений», склонности американцев объединяться в сообщества и волонтерские группы для взаимопомощи, вместо того чтобы делегировать эти задачи центральным органам власти. Если бы дело обстояло иначе, если бы граждане целиком зависели от государства, тогда демократические свободы были бы под угрозой.

В одном из наиболее проникновенных пассажей своего капитального труда «Демократия в Америке» он говорит, что демократии могут подвергнуться совершенно новой форме угнетения, у которой нет прецедента в прошлом. Это случится, пишет он, когда люди будут существовать сами ради себя, передавая заботу об общественном благе правительству. Вот во что тогда превратится жизнь:

Над всеми этими людьми возвышается гигантская власть-опекун, обеспечивающий всех удовольствиями и следящий за судьбой каждого. Власть эта абсолютна, дотошна, справедлива, предусмотрительна и ласкова. Это можно было бы сравнить с родительским попечением, если бы задачей такой власти, подобно родительской, была подготовка человека к взрослой жизни. Между тем власть эта, напротив, стремится к тому, чтобы сохранить людей в их младенческом состоянии; она желала бы, чтобы граждане получали удовольствия и чтобы не думали ни о чем другом. Она охотно работает для общего счастья, но при этом желает быть единственной, кому дозволено действовать, и единственным арбитром; она заботится о безопасности граждан, обеспечивает их потребности, облегчает им получение удовольствий, берет на себя руководство их основными делами, управляет их работой, регулирует права наследования и занимается вопросами их собственности. Отчего бы ей совсем не избавить их от необходимости мыслить и прочих трудностей жизни?[57]57
  Алексис де Токвиль. Демократия в Америке. Кн. 2. М., 2018.


[Закрыть]

Токвиль написал эти слова в 1830-х годах, и есть определенный риск, что некоторые европейские страны сегодня именно такими и могут стать: роль государства там растет, роль общества снижается, в них почти нет гражданских объединений[58]58
  Это не значит, что государство не должно играть никакой роли, что все должно быть отдано на откуп волонтерам. Вовсе нет. Правосудие, оборона страны, поддержание морально-этических норм и система справедливого распределения благ, необходимых для достойного существования, – это функции правительства. Проблема в том, как найти нужный баланс между обществом и государством.


[Закрыть]. Токвиль не был религиозным писателем. Он не ссылается на Еврейскую Библию. Но его опасения сродни тому, о чем говорится в книге Шмот. Когда власть – даже когда это сам Господь – делает все вместо людей, они перестают развиваться. Они жалуются, вместо того чтобы действовать. Они с легкостью дают волю своему отчаянию. В отсутствие лидера – в нашем случае Моше – они совершают глупости вроде изготовления золотого тельца.

И тут есть лишь одно решение: надо увлечь людей идеей стать архитекторами собственной судьбы, вдохновить их на совместное созидание чего-либо, сплотить их в команду и показать, что они не беспомощны, что они несут ответственность и способны действовать сообща. Книга Берешит начинается с сотворения Господом мира – дома для людей. Книга Шмот завершается строительством людьми Скинии – «дома» для Господа.

Отсюда важнейший принцип иудаизма: мы призваны стать соавторами мира вместе с Богом. И отсюда еще одно следствие: лидеры не выполняют никакой работы вместо людей. Они учат людей работать. Мы можем обрести достоинство и ответственность не благодаря тому, что Господь делает для нас, а благодаря тому, что мы делаем для Господа.

Недельная глава Тецаве. Контрапункт лидерства

Важный вклад еврейской традиции в наше понимание лидерства – это существующее с давних пор настоятельное требование того, что в XVIII веке Монтескье называл «разделением властей»[59]59
  См., например: Монтескье Ш. Л. О духе законов. М.: Рипол-Классик, 2018.


[Закрыть]. Никакой авторитет и никакую власть не следует вверять какому-либо одному лицу или органу. Напротив, различные властные функции должны быть распределены между разными инстанциями. Одно из важнейших таких разделений полномочий – еще за несколько тысячелетий до «отделения церкви от государства» – существовало между израильским царем, главой государства, с одной стороны, и первосвященником, религиозным старейшиной – с другой.

Это было революционным новшеством. Цари месопотамских городов-государств и египетские фараоны считались полубогами или главными посредниками между людьми и богами. Они совершали обряды на важнейших религиозных праздниках. Они считались представителями небесных сил на земле. В иудаизме, напротив, монархия не имела значительных религиозных функций (помимо чтения царем книги завета каждые семь лет в ходе обряда ѓакѓель). Главной претензией мудрецов к хасмонейским царям было то, что те нарушили это древнее правило, объявив самих себя первосвященниками. Талмуд сформулировал это так: «Удовольствуйтесь венцом царства. Оставьте венец священства сынам Аѓароновым» (Кидушин, 66a). Следствием этого принципа была секуляризация власти[60]60
  В иудаизме власть, за исключением власти Господа, не считается священной.


[Закрыть].

Не менее важным было выделение в рамках религиозной ветви власти двух отдельных функций: появились роли пророка и священника. Это разделение особенно заметно в главе Тецаве, где в центре нашего внимания оказывается священник, а пророк остается на заднем плане. Тецаве – первая глава книги Шмот, в которой имя Моше не упоминается вовсе. Эта глава посвящена священникам, а не пророкам. Священники и пророки исполняли весьма разные роли, несмотря на то что некоторые пророки (например, Йехезкель) были также и священниками. Основные различия этих ролей таковы:

1. Должность священника была наследственной, пророками становились харизматики. Священники были потомками Аѓарона. Они рождались для этой роли. Функции пророка по наследству не передавались. Дети Моше пророками не были.

2. Священники носили особые облачения. У пророков не было специальных одежд.

3. Священниками становились исключительно мужчины. Но пророками могли быть и женщины. Как мы отмечали выше, Талмуд упоминает среди пророчиц Сару, Мирьям, Двору, Хану, Авигаиль, Хулду и Эстер (Мегила, 14a).

4. Роль священника долго оставалась неизменной. Существовал строгий ежегодный календарь жертвоприношений, который не менялся год от года. Пророк же, напротив, даже мог не знать о своей миссии, пока Господь ему на нее прямо не указывал. Пророчества никогда не были обыденным регулярным занятием.

5. В результате пророк и священник обладали разным восприятием времени. Для священника время было тем же, чем для Платона, – «подвижным образом вечности»[61]61
  Платон. Тимей, 37д.


[Закрыть], феноменом вечного повторения и возвращения. Пророк живет в историческом времени. Его день сегодняшний не таков, каким был день вчерашний, и завтрашний тоже будет иным. Можно так сформулировать это различие: священник слышал слово Господа постоянно. Пророк слышал слово Господа в нужное время.

6. Священник был «святым» и этим отличался от обычных людей. Он должен был вкушать свою пищу в состоянии чистоты и избегал контакта с мертвыми. Пророк же, напротив, часто жил среди людей и говорил на языке, который они понимали. Пороки могли происходить из любого общественного класса.

7. Ключевыми словами для священника были «чистый», «нечистый», «священный» и «светский». Ключевыми словами для пророков были «праведность», «справедливость», «любовь» и «сострадание». Нельзя сказать, что пророки были озабочены вопросами морали, а священники – нет: ряд основных моральных императивов, таких как «возлюби ближнего своего, как самого себя», происходит из священнических разделов Торы. Можно сказать, однако, что священники мыслили в терминах морали, помещенной в контекст так называемой священной онтологии[62]62
  Об этой достаточно сложной идее можно прочитать в книге Филипа Рифа: Rieff P. My Life among the Deathworks. Charlottesville VA: University of Virginia Press, 2006. Риф был необычным и проницательным критиком современности. См. также: Zondervan A. Sociology and the Sacred: An Introduction to Philip Rieff’s Theory of Culture. Toronto Ontario: University of Toronto Press, 2005.


[Закрыть]. Пророки же были склонны размышлять не о вещах и действиях как таковых, но с учетом конкретных взаимоотношений между людьми или общественными классами.

8. Задачей священника было поддержание существующих границ. Основными глаголами священника были различать и предписывать: он отделял одни случаи от других и устанавливал для каждого случая свое правило. Священники давали руководящие указания, пророки – предупреждения.

9. Роль священника не была связана с его индивидуальностью. Если какой-то священник – даже первосвященник – был неспособен проводить религиозный обряд, его мог заменить другой. Пророчество же было сугубо личным делом. Мудрецы говорили, что «не было двух пророков, которые пророчествовали бы в одном стиле» (Санѓедрин, 89a). Ѓошеа не походил на Амоса. Йешаяѓу не напоминал Ирмеяѓу. У каждого пророка был свой неповторимый голос.

10. Священники составляли религиозный истеблишмент. Пророки, по крайней мере те, чьи послания обрели бессмертие в Танахе, принадлежали не к элите общества, а скорее к числу ее критиков.

Роли священников и пророков менялись с течением времени. Священники всегда проводили обряды жертвоприношения в Храме. Но они были также и судьями. Тора говорит, что если какое-то дело слишком сложно для разбирательства в местном суде, то следует обратиться к «священникам-левитам, к судье, который будет в те дни», и спросить у них, и они «скажут, как поступить по закону» (Дварим, 17:9). Моше благословляет колено Леви со словами: «Пусть он учит Твоим законам Яакова, [преподает] Твое учение Израилю» (Дварим, 33:10). Моше считает, что левиты также выполняют роль учителей.

Малахи, пророк эпохи Второго храма, говорит: «Ведь уста священника должны хранить знание, и в устах его ищут закон, потому что он вестник Господа Саваофа» (Малахи, 2:7). Священник был хранителем священного общественного порядка Израиля. Но совершенно недвусмысленно на всем протяжении Танаха говорится о том, что священство склонно к коррупции. Были времена, когда священники брали взятки, а в другие времена они компрометировали религию Израиля, когда исполняли идолопоклоннические ритуалы. Иногда они ввязывались в политические интриги. Кое-кто, возомнив себя элитой, отрывался от гущи народа, испытывая к нему презрение.

В такие времена голосом Господа и совестью общества становился пророк, напоминающий людям об их духовном и моральном призвании, побуждая их вернуться к Богу и покаяться, говоря им об их долге перед Богом и людьми и предупреждая о суровых последствиях, если они ослушаются.

Священство стало очень политизированным и коррумпированным в эллинистическую эпоху, особенно при Селевкидах, во II веке до н. э. Эллинизированные первосвященники, такие как Ясон и Менелай, вносили идолопоклоннические атрибуты – на какой-то стадии даже статую Зевса – в Храм. Это спровоцировало мятеж, приведший к событиям, которые мы вспоминаем, отмечая праздник Хануки.

И все же, несмотря на то что зачинщиком мятежа был праведный священник Матитьяѓу, коррупция вновь расцвела при хасмонейских царях. Кумранская община, известная нам по свиткам Мертвого моря, особенно критически относилась к священникам Иерусалима. Любопытно, что мудрецы считали своими духовными предшественниками пророков, а не священников (Мишна Авот, 1:1). Священники играли важную роль в древнем Израиле. Они обеспечивали порядок и преемственность религиозной жизни, сохраняли ритуалы и нормы повседневной жизни, праздники и торжества. Они стремились к тому, чтобы Израиль оставался святым народом, в чьей жизни центральное место занимает Господь. Они сформировали истеблишмент, и, как всякий истеблишмент, они в лучшем случае были хранителями высоких ценностей нации, но в худшем – становились коррумпированными, используя свое положение для укрепления власти, и участвовали в политических интригах, ища личной выгоды. Такова участь любой элиты, особенно если причастность к ней достается по праву рождения.

Вот почему столь значительная роль отводилась пророкам. Они были первые в мире оппозиционеры, получившие от Бога мандат говорить властителям правду. До сего дня, к добру или к худу, всякий религиозный истеблишмент всегда напоминает священство Израиля. Но кто же тогда израильские пророки сегодняшнего дня?

Главный урок Торы заключается в том, что лидерство никогда не является прерогативой одной социальной группы. Оно всегда должно быть распределено. В Древнем Израиле цари обладали светской властью, священники занимались вопросами святости, а пророки – моральной целостностью и силой веры общества в целом. В иудаизме лидерство не столько функция, сколько поле напряжения между различными ролями, каждая из которых обладает своим голосом.

Лидерство в иудаизме подобно контрапункту – музыкальной форме, которая определяется как «техника соединения двух и более мелодических линий таким образом, что они гармонически взаимосвязаны, сохраняя каждая свою линейную индивидуальность»[63]63
  American Heritage Dictionary. Boston: Houghton Mifflin, 2011. S.v. «Counterpoint».


[Закрыть].

Вот эта внутренняя сложность и придает еврейскому лидерству энергетику, спасая его от энтропии, то есть утраты энергии с течением времени. Таким всегда, полагаю, и должно быть лидерство. Каждую команду следует составлять из людей, исполняющих разные роли, обладающих разной силой, разным темпераментом и мировоззрением. Они должны быть всегда открыты к критике и должны постоянно сохранять бдительность, чтобы не впасть в групповое единомыслие. Сила иудаизма – в его настоятельно утверждаемой мысли, что лишь на небесах имеется единый указующий глас. А здесь, на земле, никто из смертных не может обладать личной монополией на лидерство. При соединении взглядов царя, священника и пророка достигается результат куда больший, чем тот, которого любой из них добьется в отдельности.