Текст книги "Блик"

Глава 15

Аурен

Женщина рядом передвигается как птица.

Она не крадется, не топает и даже не шествует, как я бы это описала, а парит. Она порхает, продвигаясь по утрамбованному снегу с невиданной мне доселе беззаботной грацией, а я тем временем просто пытаюсь не поскользнуться.

Солдат ведет меня в обратном направлении и держится в стороне от окруженного толпой костра возле пещеры. И хотя я не вижу, как она на меня смотрит, все равно чувствую на себе ее взгляд. Пощипывание на щеке подсказывает, что она ко мне присматривается.

Я напрягаюсь под ее безмолвным изучающим взором, поджимаю губы, чтобы удержаться от вопросов. Воительница заговаривает со мной, только когда мы отходим от Ходжата на приличное расстояние.

– Так это ты та знаменитая позолоченная женщина, о которой все болтают.

– Если только у вас не припрятана где-то еще одна.

Она фыркает, но я не знаю, от раздражения это или от веселья. Надеюсь на последнее.

Мы подходим к костру поменьше, вокруг которого сгрудилось солдат тридцать, но вдруг воительница сворачивает налево, за поленницу. От столь резкой смены курса я чуть не падаю.

По следующей тропке прохаживаются несколько солдат, и опять она срезает угол, вынуждая нас протиснуться между близко стоящими друг к другу палатками, чтобы пробраться к другому проходу.

У меня появляется предчувствие беды, и я оглядываюсь на пустой проход.

– Ты же ведешь меня к наложницам… да?

– Так ведь я и сказала?

Ну, это не ответ на мой вопрос.

Каждый раз, как нам попадается очередной солдат, женщина изменяет направление. Я волнуюсь из-за ее излишней скрытности и так часто оборачиваюсь, что даже не понимаю, от чего меня тошнит сильнее. Либо командир на самом деле не разрешал мне видеться с наложницами и она нарушает правила, либо…

О, Всемилостивые боги. Она меня убьет.

С каждым разом, когда воительница круто поворачивает, чтобы скрыться от рядом идущих солдат, я все сильнее уверяюсь в том, что никаких наложниц мне не видать.

Огромное спасибо, Ходжат. А ведь мне правда начал нравиться этот помешивающий кишки армейский целитель.

Ленты начинают нервно трепетать под пальто, но только я подумываю развернуться и попытаться броситься прочь, как женщина хлопает в ладоши.

– Есть!

Я замираю как вкопанная и смотрю, как она бежит к одной из палаток и присаживается на корточки возле стоящей прямо перед входом большой деревянной бочки.

Заметив, что я не двигаюсь с места, она нетерпеливо на меня смотрит.

– Что ты там мнешься? Шевелись и помоги мне тут!

Я с удивлением взираю на нее, а потом бросаюсь под ее испытующим взглядом вперед и останавливаюсь перед бочкой.

– Чем я могу помочь?

Она закатывает глаза.

– А ты как думаешь? Берись за тот конец. – Женщина без предупреждения толкает бочку, и мне еле хватает времени, чтобы ее поймать.

Ее тяжесть обрушивается мне на руки, и я издаю удивленный возглас. Почти роняю бочку, но воительница хватается за низ и поднимает ее, заставляя последовать ее примеру.

Крепко стоя на ногах, я выпрямляюсь, мы приподнимаем бочку, внутри которой плещется какая-то жидкость.

– Ну же, Златовласая. Подними повыше нижний край, – говорит она мне, а потом мы снова пробираемся по узкой дорожке, вот только на сей раз несем ужасно тяжелую бочку.

– Что в этой чертовой штуковине? – скрежеща зубами и пытаясь не упасть, спрашиваю я.

– Она моя, – важно заявляет женщина.

– Ладно… и почему мы ее несем?

– Потому что эти скоты с левого фланга выкрали ее у правого фланга. Поэтому я краду ее обратно.

Возле моего уха в бочке плещется жидкость, а грубое дерево цепляется за перчатки.

– А ты с правого фланга? – предполагаю я.

– Угу. А теперь со своей стороны приподними выше. А то я тут за двоих стараюсь.

Собираюсь испепелить ее взглядом поверх бочонка, но чуть не падаю, поэтому вместо того, чтобы пытаться угрожать, заставляю себя смотреть под ноги. Моя провожатая вынудила меня пойти на воровство. Наверное, не лучшее положение дел для меня, учитывая, что я и так уже их пленница.

Светлая сторона? Она меня хотя бы не убила.

Я просто соучастница преступления.

Женщина перехватывает бочонок поудобнее.

– Так это было больно?

Я хмурюсь, бросив на нее недоуменный взгляд и изо всех сил стараясь не задохнуться.

– Что было больно?

Она поворачивается боком и ведет меня между двумя палатками, стоящими в возмутительно опасной тесноте.

– В Орее всем про тебя известно. Но теперь, увидев, что ты настоящая, а не разукрашенная или того больше – всего-навсего гнусная сплетня, хочу узнать, было ли больно, когда царь Мидас тебя позолотил и обернул в… это, – говорит она и обводит мое тело карими глазами.

Я в ступоре от ее вопроса и от удивления почти забываю, что держу бочку весом фунтов в сто. Женщине интересно, было ли больно, когда меня позолотили?

Прежде о таком никто не спрашивал.

Конечно, вопросы задавали, но иные. Говорили грубые вещи. Слова, которые никогда бы не сорвались с их уст, если бы во мне видели обычного человека, достойного обыкновенной порядочности.

И тем не менее, поскольку Мидас сделал из меня символ, говорить люди обо мне могут что угодно, главное – удовлетворить их любопытство. Они верят, что моя скандальная известность дает им право задавать всякие омерзительные вопросы, подогревающие их интерес.

Но этот вопрос отличается. Он не о том, что значит мое позолоченное тело для этой воительницы. Он о том, что значит это тело для меня.

Я понимаю, что она еще ждет ответа, что между нами затянулась длинная пауза. Тишина кажется нависшей над нами тенью.

Я прочищаю горло.

– Нет. Нет, больно не было.

Она задумчиво хмыкает, с каждым шагом рукоятка ее меча легонько постукивает по дереву.

– Тебе это претит? Что на тебя постоянно пялятся?

Еще один вопрос, который раньше мне ни разу не задавали. Но теперь не приходится выдерживать паузу перед ответом.

– Да, – слово вылетает стрелой – мгновенно, непроизвольно.

Всякий раз, как Мидас выводил меня в люди – будь то в тронном зале, полном гуляк, или за завтраком для приближенных, призванным произвести впечатление, – все сводилось к одному. Люди таращились. Судачили. Оценивали.

Вот почему дружба с Сэйлом стала глотком свежего воздуха. Он не задавал вопросов о том, каково быть золотой. Не глазел и не относился ко мне как к необычному явлению.

Он просто… видел во мне человека, относился как к другу. Казалось бы, такая обыденность, но для меня это было незабываемо.

Но Сэйл умер, а я здесь. С женщиной, о которой не знаю ничего, кроме того, что Ходжат, похоже, ее побаивается, а сама она в свободное время любит воровать бочки.

Я обращаю внимание на очертания мышц, скрывающихся под черной кожей, и на то, как уверенно она касается меча. Женщина выглядит как истинная воительница.

С интересом наблюдаю за ней, но руки напряжены, а плечи дрожат и горят.

– Я больше не могу держать эту штуковину, – предупреждаю я.

Она цокает языком.

– Тебе бы укрепить мышцы рук, Золотце, – говорит она и кивает на стоящие в кругу палатки. – Туда.

Она ведет меня к ним, и мы аккуратно ставим бочку. Как только та оказывается на земле, женщина расплывается в самодовольной улыбке, а я морщусь, тряся ноющими руками.

Она ныряет в палатку и выходит с грудой мехов, набрасывает их хаотично на бочку.

– Вот.

Приподняв бровь, взираю на это небрежное укрытие.

– Спрятала, да не совсем.

Она пожимает плечами, и ее кожаная куртка скрипит.

– Эх, и так хорошо. Сюда. – Она снова лезет в палатку и выходит с железным кубком. Встав на колени на снегу, просовывает руку под меха ко дну бочки, и после поворота ее руки я слышу, как льется жидкость.

Поднявшись, моя неожиданная спутница делает большой глоток, наполовину осушив кубок, а потом передает его мне.

Округлив глаза, смотрю на красную жидкость.

– Это…

– Вино. С лучших виноградников в Четвертом королевстве.

Она даже закончить не успевает, как я выхватываю у нее кубок и опорожняю его в несколько жадных глотков. Вино сладкое, но пряное, с насыщенным, но все же освежающим ароматом. Может, во мне говорит долгое воздержание, но, сдается мне, это самое вкусное вино, что я пробовала.

С моих губ срывается одобрительный стон, и я вытираю рот рукавом.

– Великие боги, это изумительно.

Воительница усмехается:

– Знаю.

Пытаюсь не хмуриться, когда она забирает кубок и бросает его в свою палатку. Как же мне недоставало вина!

– Ладно, а теперь я отведу тебя к твоим наложницам. Но бочки и того, что мы с ней делали, не было, – сурово говорит она, погрозив пальцем. – Я не шучу.

– И я никогда не шучу про вино, – отвечаю я.

– Хорошо. Пошли.

Наверное, алкоголь в голову ударил, но теперь я чувствую себя спокойнее рядом с этой странной женщиной.

– Так… ты солдат.

– И что же меня выдало? – сухо отвечает она.

– Король Ревингер всегда разрешал женщинам служить в его армии?

Она резко поворачивает голову и пронзает меня взглядом. Ее глаза вспыхивают в темноте, и женщина кривит губы.

– Разрешал? Ты думаешь, мол, он делает нам, женщинам, одолжение?

– Нет, я просто…

– Ему повезло, что в его армии служат не только мужчины, – перебивает она. – Всем королевствам Ореи стоило бы задействовать в своих войсках женщин, но они этого не делают. Вот почему Четвертое королевство всегда будет всех превосходить.

Судя по пылу и запальчивости ее речи, подобный спор был у нее и в прошлом.

– Извини, – быстро исправляюсь я, надеясь успокоить ее гнев. – Просто я удивилась. Никогда не слышала, чтобы в других королевствах женщин принимали на службу в качестве солдат.

Она резко кивает, и мы отходим к стоящим на земле ведрам.

– Как я уже сказала, армия Четвертого королевства самая мощная.

Я засовываю руки в карманы пальто.

– А мужчины… они жестоки к тебе и другим женщинам, которые служат?

– Ты про то, хотят ли они нас трахнуть?

– Да.

Она пожимает плечами.

– Всегда находится парочка придурков, считающих себя выше нас, – делится воительница. – Но это не то, о чем ты думаешь. В нашей армии ни один солдат не будет насиловать женщин.

– Правда? – с сомнением переспрашиваю я.

– Разумеется, – с невиданной уверенностью говорит она. – Во-первых, командир тут же оторвет им головы, если они сделают подобную гнусность. А во-вторых, наша армия – это своего рода племя. Может, на тренировках мы и устраиваем какие-нибудь заварушки, но все здесь свое место получили заслуженно, – и неважно, что у них между ног. Служба в армии Четвертого королевства под началом нашего командира – честь, и никто из нас не относится к нашему долгу беспечно.

Она говорит про Рипа так, словно служба под его началом – непомерная честь, служить в возглавляемой им армии чрезвычайно почетно, и ее уважение к нему звучит почти одержимо.

Я и представить себе не могла, что Рип или король Ревингер будут придерживаться подобных принципов равноправия. Мидасу и в голову бы не пришло позволить женщинам пополнить ряды его армии.

Словно прочитав мои мысли, воительница понимающе оглядывается на меня и проводит рукой по бритой голове, чтобы стряхнуть снег.

– Я не удивлена, что подобная идея кажется тебе такой чуждой. Твой Золотой царь хочет, чтобы женщины были наложницами, а не сидели верхом на лошади, направляясь на битву.

Я молчу, поскольку мне нечего сказать в защиту. Она права.

– Как тебя зовут? – вместо этого спрашиваю я. Теперь, когда мы вместе украли бочку вина, пора узнать ее имя.

– Лу, – отвечает она.

– Просто Лу?

– Талула Галлерин, но если назовешь меня Талулой, я тебе золотую задницу твою надеру, Златовласая.

У меня подергиваются губы.

– Благодарю за предостережение. А я Аурен.

– Просто Аурен? – покосившись на меня, парирует она. – А как же семейное имя?

Я пожимаю плечами.

– Семьи нет.

В ответ Лу притихает. Даже если когда-то у меня и была семья, теперь она навеки ушла. Хотела бы я тогда знать, что той ночью видела их в последний раз. Я бы немного крепче обняла своего отца. Зарылась бы носом в волосы матери, когда она прижимала меня к себе, и попыталась бы запомнить ее запах.

Забавно, что его я забыла, но отчетливо помню вкус медовых конфет, которые той ночью мама тайком мне дала, потому что они были моими любимыми, и так она подкупала меня, чтобы я оставалась храброй.

Я помню, как конфеты лежали в кармане ночной рубашки, как таяли в дрожащей мокрой ладошке. Помню и их вкус, помню тягучее тепло, которое расплавилось на языке, растеклось по языку, и вкус смешался с солью моих слез.

Маленькая сладкая карамелька в темную горькую ночь.

Я прогоняю воспоминание прочь, сминаю его, как смяла бумажную обертку, которую тогда упрятала поглубже в карман.

Лу приводит меня к большой палатке, останавливается рядом с двумя солдатами, сидящими на табуретах возле небольшого костра, пламя которого отбрасывает на их лица оранжевый свет. Они играют в какую-то игру, бросают деревянные кубики, потертые края которых перекатываются при встряхивании.

Услышав наше приближение, солдаты поворачиваются и, вытаращив глаза, смотрят на меня.

– Какого… – вопрос мужчины повисает в воздухе, когда он отрывает взгляд от меня и замечает Лу.

У второго вырывается ругательство, и оба тут же подскакивают по стойке смирно.

– Капитан, – осторожно кивнув, говорит мужчина слева, пока стоящий справа выплевывает скрученную сигарету на снег, где она шипит, как свирепый змей.

– Добрый вечер, господа, – бодро приветствует она. – Златовласая хотела бы увидеть наложниц.

Мужчины переглядываются.

– Эм…

В точности как с Ходжатом ранее, Лу улыбается и хлопает солдата по спине, развеивая его сомнения.

– Это займет всего пять минут.

Она садится на один из табуретов, которые только что занимали солдаты, и поднимает со снега сигарету. Та еще немного дымится, и Лу подносит ее к огню, чтобы снова зажечь.

Она зажимает ее губами, а потом, выгнув бровь, смотрит на мужчин.

– Ну? Придурки, так и будете тут стоять или научите меня играть в кости?

Мужчины замирают, неуверенно переминаются с ноги на ногу, но когда Лу щелкает пальцами, резво бросаются удовлетворять ее просьбу.

Сперва Ходжат слегка пугается в ее присутствии, а теперь эти солдаты зовут ее капитаном. Ясно, что Лу не рядовой солдат, а занимает в армии определенное положение.

Занятно.

Лу ухмыляется, глядя на них, а потом заговорщицки мне подмигивает.

– У тебя пять минут, Златовласая. И даже не думай выкинуть какую-нибудь глупость. Вытворишь что-то, и проблемы будут не только у тебя, поняла меня?

Я задумчиво киваю.

– Поняла.

– Хорошо. Потому что если попробуешь вызволить их из плена, за это придется заплатить, – говорит капитан.

Даже не сомневаюсь, что так и будет. Как не сомневаюсь и в том, что расплачиваться я не захочу.

Глава 16

Аурен

Стоя перед палаткой, я запрещаю себе медлить слишком долго, потому что в противном случае боюсь, что струшу.

Быстрее развернусь и сообщу Лу, что предпочту сыграть с ними в кости, чем предстану перед наложницами.

Проблема в том, что я не знаю, чего ожидать, но осмеливаюсь предположить, что по-прежнему им не нравлюсь.

Сдвинув уголок кожаной полы, поднимаю ее и, наклонив голову, шмыгаю в палатку.

Когда глаза привыкают полумраку, я уже веду мысленный подсчет. Уверившись, что все двенадцать наложников здесь, с облегчением выдыхаю.

И хотя я смущенно стою на входе, спиной ощущая ночной холод, поначалу меня никто не замечает. Наложники слишком увлечены спором друг с другом.

Всюду раскиданы груды меха, на столбах, служащих опорой, висят мерцающие фонари, а подносы с едой стоят нетронутыми в стороне. Палатка большая, но кажется тесной при таком количестве народа, в воздухе гудит раздражение, пока девушки пререкаются друг с другом.

Мое внимание привлекает самый громкий голос, и я вижу, как черноволосая Мист спорит с хрупкой, похожей на эльфийку женщиной по имени Джиа. Они стоят лицом к лицу, обе со скрещенными на груди руками и гневным блеском в глазах.

– Ты порвала мое платье, проклятье богов! – ругается Джиа, рукав от ее корсета явно оторван и немного провисает.

Мист пожимает плечами.

– Я предупреждала тебя, чтобы ты не вытягивала свои долговязые ножищи на мою сторону.

– Буду растягиваться там, где пожелаю, Мист. Ты здесь не главная, и, если не заметила, мы в этой палатке и так все едва помещаемся. Да и чья бы корова мычала, ведь ты в два раза крупнее меня.

Мист обнажает зубы, словно собираясь вцепиться противнице в глотку, но вмешивается рыжеволосая наложница.

– Джиа, полагаешь, тебе хуже всех? От Исиды воняет так, что даже богини на небесах зажимают носы.

Исида, статная наложница, стоящая в другом конце палатки, резко поворачивает голову в сторону рыжеволосой.

– Что ты сказала? Думаешь, от тебя пахнет розами, потаскуха? – возмущается она, на ее щеках от злости появляются красные пятна. – Ты моешься смоченными в талом снегу лоскутами и гадишь в ямы, как и все остальные, так что не прикидывайся святошей! – визгливо кричит она.

– Мне плевать, кто воняет, – перебивает Мист, продолжая испепелять Джию взглядом. – Если еще раз коснешься меня, когда я пытаюсь заснуть, в следующий раз в дело пойдет не только твое платье. Я выдеру тебе твои дурацкие космы.

Джиа сжимает руки в кулаки.

– Только попробуй, шлюха!

Другие наложницы вскакивают, чтобы встать на защиту той, кого поддерживают, и кидаются такими злобными оскорблениями, что я волнуюсь, как бы они и впрямь не набросились друг на друга.

Итак, у наложниц не все гладко.

Светлая сторона? Все двенадцать живы.

Я откашливаюсь, пытаясь прервать многочисленные перебранки, которым, кажется, конца-краю нет.

– Эм… привет, – не самое лучшее вступление, тем не менее наложницы перестают ругаться.

Две блондинки, стоящие ко мне спиной, тут же поворачиваются на звук моего голоса.

– А ты что тут забыла? – спрашивает Полли, осмотрев меня с головы до пят. На ней мое старое золотое пальто, и, похоже, к ней вернулась вся прежняя ненависть ко мне.

Мист набрасывается на меня, вся злоба, с которой она кидалась в сторону Джии, теперь направлена в мою сторону.

– Ой, вы только поглядите, да это же фаворитка, – почти шипит она.

Я не обращаю внимания на ее неприязнь.

– Просто пришла убедиться, что у вас все хорошо, – говорю я, оглядываясь по сторонам.

У Мист вырывается едкий, гадкий смешок, и она садится на груду меха, набросив одну меховую шкуру на себя.

– Нет, ну вы слышали? Сама фаворитка снизошла со своего пьедестала, чтобы заглянуть к нам, смиренным наложницам. Как мило.

Ленты на спине тянутся, словно намереваясь сделать выпад и толкнуть Мист так же, как тогда на пиратском судне.

Я намеренно ее игнорирую.

– Все здоровы? – спрашиваю я и выжидающе смотрю на Риссу.

С той минуты, как я вошла, она не сказала ни слова и тем самым вынуждает меня нервничать сильнее, чем это делают остальные. Я искренне хотела узнать, все ли у наложниц хорошо, но покривила бы душой, если бы не призналась самой себе, что по большей части надеялась увидеться с Риссой.

От этого зависит моя жизнь.

Рисса пожимает плечом, заплетая в косы небольшие пряди волос и наблюдая за мной проницательными голубыми глазами.

– Настолько хорошо, насколько можно было ожидать.

Я качаю головой.

– Я видела армейского лекаря. Он упомянул, что некоторые из вас не приняли его помощь.

Ноэль, еще одна девушка, закатывает глаза.

– Довериться одному из этих? Ты и впрямь так глупа?

– Он не причинит вам вреда.

Парочка наложниц смеется и трясет головами.

– Похоже, она все-таки та еще дурочка, – бормочет Ноэль.

– Так это не новость. Мы все знали, что царь Мидас держит ее не из-за ее ума, а всего лишь из-за золотой дырки, – хихикает кто-то.

Я чувствую, как лицо заливается краской, от смущения щеки алеют, и на них остаются цветные пятна. Снова меня ставят на место. Я всегда была чужой. Может, они и спорили, когда я сюда вошла, но, похоже, в одном все едины.

Они меня ненавидят.

Вздохнув и успокоившись, я скидываю с себя их слова, чтобы они стекли, как дождь по маслу.

– Если одна из вас ранена или больна, вы должны разрешить лекарю вас осмотреть. Он не причинил мне вреда, и я не верю, что у него есть какой-то злой умысел.

– Чего ради? – спрашивает Мист.

Я перевожу взгляд на нее.

– О чем ты?

За ненавистью на ее лице скрывается усталость, тревога. Ее темные волосы спутаны, под глазами черными полумесяцами лежат синяки.

– Довольно скоро солдатам станет скучно, и они начнут с нами развлекаться. Даже если этот лекарь действительно нам поможет, мы все равно окажемся в худшем положении.

От беспокойства нервы стягиваются в узлы.

– Ты слышала от солдат о таких намерениях?

– Нам и нет нужды слушать их, – вмешивается Полли, прислонившись головой к плечу наложника-мужчины, Роша. – Оглянись, Аурен. Мы пленники армии, полной одиноких солдат. Рано или поздно они воспользуются своим положением. Мужчины все одинаковые. – Она смотрит на Роша и похлопывает его по щеке. – Кроме тебя, Роши.

Он хмыкает и в ответ на ее слова качает головой, но кажется взволнованным. Поглядев на остальных, вижу на лицах всех встревоженность и обреченность.

Все до одного искренне верят, что эта временная отсрочка в мнимой безопасности скоро кончится, что солдаты воспользуются ими так, как им заблагорассудится. И действительно, почему бы им в это не верить? Было бы наивно думать иначе.

В то время как меня все считают статуей на пьедестале, на которую можно поглазеть, к ним всегда относились как к наложникам, с которыми можно получить удовольствие.

Меня охватывает жуткое ощущение, волна беспокойства обрушивается, затопив тревогой.

А если они правы? Если солдаты Четвертого королевства начнут ими пользоваться?

Ни для кого не секрет, что в этой палатке наложницы, и кто знает, как давно солдаты находятся в дороге?

Рип утверждает, что доверяет своему войску, и даже Лу заявила, что никто не причинит вреда ее товаркам, женщинам-солдатам, но могут ли они навредить наложницам?.. В конце концов, те принадлежат врагу.

– Это реальный мир, Аурен, – заносчиво говорит Полли. – Мы не фаворитки Мидаса. У нас нет звания, как у тебя, которое бы нас защитило. Поэтому мы здесь, а ты – там.

Наложницы дружно кивают, их взгляды впиваются в меня, как булавки. Каждый завистливый, полный ненависти взор жалит кожу и пригвождает меня к месту.

Хотела бы я сказать им, что они ошибаются, что никто не причинит им вреда. Но дело в том, что я не знаю. Я не могу возвести для них защитную стену из фальшивых обещаний и надеяться, что она не рухнет.

– Вы знаете, где они держат наших стражников? – уже тише спрашиваю я. Та кроха уверенности, что была у меня перед тем, как я вошла в эту палатку, давно испарилась.

– Понятия не имеем, – отвечает Джиа, поджав под себя ноги и теребя порванный подол грязного платья. – Они держат нас порознь – наверное, чтобы мы не осмелились пойти на какую-нибудь губительную для себя жертву вроде побега.

Я растерянно киваю, разглядывая их уставшие, потрепанные и взволнованные лица. Неудивительно, что они враждуют. Они вымещают друг на друге свои эмоции, и я не могу их за это винить.

Они напуганы и теснятся, как муравьи в своем гнезде, наступающие друг на друга и готовые атаковать. Они попали в плен к самой страшной в Орее армии и живут в страхе, что в любую минуту над ними могут надругаться. Наверное, я бы тоже ругалась из-за места для ног и телесного запаха.

Я возвращаю взгляд на Риссу. Язык немеет от невысказанных слов, отчего я чувствую себя неумехой.

– Рисса, можно с тобой поговорить?

Она пристально на меня смотрит, в ее голубых глазах появляется понимающий блеск. Ладошки в перчатках начинают потеть, пока один вопрос набатом звучит в голове.

На нас обеих те же самые платья, в которых мы были у капитана. Интересно, не коробит ли ее от осознания, что этой ткани касались его руки? Интересно, терла ли она свое платье так же отчаянно, как я, когда обнаружила въевшуюся в нити кровь?

Пока мы глядим друг на друга, остальные наложницы наблюдают за нами, заметив неловкость. Я ломаю руки перед собой, и внутри все скручивается в узел.

Пока я смотрю на нее, в голове вертится один вопрос, и неизвестность кружит вокруг меня, как готовый к нападению коршун.

Она рассказала о случившемся?