Текст книги "Трое под одним саваном (сборник)"

Глава 8

Писк в приемнике все усиливался. Я завел мотор. Через минуту я увидел размытый туманом свет фар. Автомобиль остановился в четырех кварталах от меня, возле отеля Пушки. Еще через две минуты он тронулся снова и свернул направо. Едва он повернул за угол, как писк в моем приемнике стих. Я выбросил окурок и закурил новую сигарету.

В такую ночь они не станут рисковать, превышая скорость, поэтому я дал им целую минуту форы, а потом рванул налево с Национального бульвара на Сепульведу, куда повернул перед этим «крайслер». Прикинув, что их скорость не должна превышать тридцать миль в час, я ожидал, что они обгонят меня не более чем на полмили. Я повернул антенну по ходу движения, но в приемнике было тихо. Тогда я развернул ее на девяносто градусов и продолжал двигаться по Сепульведе – мимо Роуз-авеню, Оушн-парк-авеню, Чарнок-роуд, – а приемник все молчал. Но на Венецианском бульваре сигнал возобновился, и я свернул налево. Сигнал не ослабевал, то есть они ехали в том же направлении, что и я. Я добавил газа и стал сокращать расстояние между нами.

Потом уже было легче. Они сделали всего два поворота – налево на Кохран и направо на Двенадцатую. Там они остановились, и я, проехав по Двенадцатой восемь кварталов, увидел припаркованный автомобиль Арти. Дальше начиналось самое интересное.

Я понимал, что они не станут парковаться перед домом, который собираются обчистить. Может быть даже, они не станут парковаться на той же улице. Но слишком далеко они не уйдут. Во всяком случае, я теперь знаю расположение «крайслера». На крайний случай я мог бы подождать их здесь, но я хотел взять их с поличным, за «работой». Ну что ж, тогда-то и станет ясно, правильно ли я вычислил их образ действия. Я надел красные очки и медленно поехал вперед, всматриваясь в дома по обеим сторонам. Ничего. Проехав четыре квартала, я свернул вправо и поехал обратно. И там, на Доквейлер-стрит, менее чем в двух кварталах от оставленного «крайслера», я заметил свет. Это был большой двухэтажный особняк в стиле штата Джорджия. Все окна в нем были черны, и лишь в одном верхнем окошке что-то слабо светилось. Я снял очки – свет исчез. Ни искорки света во всем доме. Но когда я снова надел очки, свет появился. Я выследил их.

Я припарковался за углом и заглушил мотор. Даже теперь, когда я нашел их, это казалось мне сродни чуду. Мне приходилось и раньше работать с приборами ночного видения; я знал, что суда нью-йоркской гавани были оборудованы инфракрасными прожекторами и бинокулярами, что армейские снайперы обнаруживают врага ночью в инфракрасном свете источника, установленного на винтовке, – но все равно для меня это был фокус.

Я знал, что мой револьвер в порядке. И тем не менее вынул его из кобуры и проверил, прежде чем сунуть обратно. Пульс мой невольно участился, глотка пересохла, а по коже забегали мурашки. Я поднял тяжелый светильник, сдвинул очки на лоб и вылез из машины. Туман коснулся влажной лапой моего лица.

Подойдя к дому, я опустил очки на глаза и опять увидел наверху свет. Со всей возможной и невозможной осторожностью, прижимаясь к стене, я прошел вдоль фасада особняка и подобрался ко входной двери. Включив свою лампу, я увидел, что дверь прикрыта неплотно. Экс-слесарь Миллер не стал запирать ее: всегда есть опасность, что придется покидать помещение в спешке. Однако ребята стали излишне самоуверенны – они даже не оставили никого на стреме. Молодцы ребятишки!

Прежде чем зайти внутрь, я вытащил кольт. Держа в правой руке револьвер, а в левой – горящую лампу, я перешагнул порог. Поводив лампой, я обнаружил лестницу наверх и тронулся по ней. Видно было плоховато, но по крайней мере можно было идти, не налетая на стены или стулья. К тому же Пушка, Звонок и Арти, работающие надо мной с таким же инфракрасным освещением, видят не лучше. В какой-то момент мне припомнился адвокат, убитый этими ублюдками; я представил, как он вошел в темный дом, не видя ни зги, а троица грабителей видела каждое его движение и могла беспрепятственно избить и убить его.

Поднявшись по лестнице, я пошел по холлу второго этажа, пока не увидел свечение в одной из комнат. Здесь я выключил свою лампу. Раз мне был виден их свет, то и они могли заметить мой. Дверь была приоткрыта. Я слышал их осторожные передвижения, зато ничего теперь не видел. Однако я продолжал двигаться вперед, сжимая в потной, скользкой ладони верный кольт.

У самой двери я взвел курок, вгляделся в смутный силуэт на фоне окна и вошел внутрь. В первое мгновение никто из бандитов меня не заметил. Пушка стоял у окна спиной ко мне, Арти возился в сейфе у правой стены, а Звонок освещал ему поле деятельности с помощью такого же громоздкого, как у меня, инфракрасного прожектора.

Сердце мое внезапно сорвалось в галоп, и я услышал биение крови в своем теле до самых кончиков пальцев. Мне стало жарко. Я почувствовал, как на лбу, на груди и под мышками проступил пот. Я стиснул палец на курке и включил свой светильник. Арти обернулся через плечо, и глаза его за красными очками были круглы и черны, как глазницы черепа.

Я увидел, как открылся его рот, и крикнул:

– Ни с места, сукины дети, иначе... – но больше выкрикнуть я ничего не успел, потому что в то же мгновение началась адская суматоха.

Арти завопил во всю мощь своих легких и кинулся в сторону; Звонок резко повернулся ко мне, его прожектор с глухим стуком упал на ковер, продолжая гореть. Пушка всей тушей грохнулся на пол и покатился к стене. Я выстрелил в него. В ту же секунду в руке Миллера сверкнуло пламя, и вся комната взорвалась грохотом.

Я упал на одно колено, направил световой луч на Миллера и увидел дуло его револьвера на уровне своих глаз. Я снова спустил курок, и Звонок пошатнулся, но его револьвер прогремел еще раз, и я почувствовал, как пуля вошла мне в левую руку; ударом пули меня развернуло на девяносто градусов, и мой прожектор бесцельно светил в пол. Я упал на оба колена. Дьявольским усилием воли я вытянул руку с револьвером в направлении Звонка, на мгновение осветил его еще раз и, прицелившись ему в середину груди, дважды спустил курок так быстро, что оба выстрела слились в один звук.

Звонок, свалившись, открыл мне Арти, рука которого вынырнула из-за пазухи с тупорылым револьвером. Но он не успел даже прицелиться, потому что я всадил пулю ему в голову. Я видел, как ослабло его тело, но как бешеный выстрелил в него снова – и услышал, что удар пришелся на пустой патрон. Внезапно стало темно. Но я нажимал на спусковой крючок еще и еще, не желая понять, что барабан пуст, равно как не понимал причины темноты. Я был как в трансе, ощущая только стекающий пот, соленый вкус на прикушенной губе, запах горелого пороха и шум крови в висках.

Я все еще стоял на коленях, чувствуя резкую боль в левой руке, давление кромешной тишины на барабанные перепонки и черную, плотную темноту, стеной окружавшую меня. Я подтянул ноги и поднялся. Пушка не носит оружия; Пушка...

Я нащупал выключатель, поднял очки на лоб и, глядя туда, где на полу лежали два тела, включил свет. Ослепительное сияние залило комнату, а я глядел направо – и это едва не погубило меня.

Меня спасло рычание. Пушка всегда рычит, когда размахивается для своего пушечного удара. Услышав слева от себя этот звук, я даже не стал оборачиваться, а просто ослабил колени и уронил себя вниз. Но едва метровая ручища просвистела над моим черепом, как я снова напряг мускулы ног и пружиной распрямился вверх.

Наверное, Пушка немного удивился – ведь раньше у него не было проблем попасть мне по башке; он промедлил, раскрыв мне для удара толстое брюхо как раз там, где мне было нужно.

Я еще продолжал движение вверх, сжав правый кулак. Так что я просто придал ему нужное направление и позволил врезаться в это брюхо. У Пушки оборвалось дыхание. Я резко развернулся и нанес удар левой. Я понял, что попал. Гигант согнулся, задохнувшись, и открыл мне голую, незащищенную длинную костистую челюсть.

Я ударил с левой его под подбородок и чуть не потерял сознание от разящей боли. Он дернулся назад и упал на одно колено. Теперь он был внизу, намного ниже меня, и я наклонился над ним, воздев руку к потолку, и рубанул его по основанию черепа. Когда он рухнул на пол и перевернулся на спину, было так легко лягнуть его в лицо, что я не устоял. Челюсть у него отъехала в сторону, как резиновая, и повисла под очень ненатуральным углом.

Долгую минуту я стоял над ними, обозревая сцену побоища. Странно сгорбленное тело Звонка навалилось на прожектор, перекрывая луч. Все трое были полностью одеты в черное. Но для меня это не имело никакого значения. Я мог бы заметить у них лиловые рога, и это тоже не имело бы никакого значения. В тот момент я был решительно не в форме. Но это еще куда ни шло. Остальные были просто в ужасном состоянии.

Наконец меня осенило, что где-то в доме должен быть телефон. Я отправился на поиски.

Глава 9

Когда я прошел наконец отдел по расследованию убийств, отдел ограблений и отдел научных исследований, было уже четыре часа утра. Я стоял на ступеньках Сити-Холл, выходящих на Мэйн-стрит, и в лицо мне вспыхивали камеры репортеров. Один из них – Брюс Лэдд из «Экзаминер» – говорил:

– Инфракрасный прожектор? Ну и ну! Прямо как в кино! Это было изобретение Пейна?

– Да, – устало ответил я. – Это была идея Профессора; Пушка верховодил и составлял физическую силу, а Звонок находил жертву и отпирал запирал замки.

– Кстати, что с ним? – спросил другой репортер. – Он даст дуба?

– Он ранен в грудь и в живот, но доктора говорят, что он может выжить. Хотя ему и помереть было бы по заслугам. Когда Пушка сломал шею адвокату Дрейку, тот был еще жив, и Звонок прикончил его выстрелом.

– А украденное?

– Почти все найдено. Они выдерживали похищенные драгоценности, пока не уляжется розыск. И все это сегодня ночью было накрыто. О подробностях лучше расспросите капитана Мастерсона.

Потом были еще вопросы. Я отвечал, а ноги уже не держали меня. Мне казалось, что я не спал несколько месяцев. Но теперь можно спать спокойно: Пушка был готов рассказать всю подноготную, но от любого движения его челюсть грозила отвалиться, так что ему пришлось все изложить в письменном виде. И это было очень мило с его стороны. Так у ребят с верхнего этажа сразу же оказалось письменное собственноручное признание обвиняемого – включая тот факт, что Пушка вчера, оставив Луиз, собрал Арти и Звонка, и они украли мой «кадиллак», нашли бедолагу Джо и вытрясли из него все, что можно, прежде чем устроить спектакль «наезд-и-бегство», в котором его и прикончили.

Наконец репортеры насытились мной. Я почти всех их знал в лицо – славные ребята, для которых вчерашняя писанина была просто частью их работы. Так же, как сегодняшнее кино было частью моей. И когда один из них на прощанье спросил:

– Не хотите ли что-нибудь добавить, Скотт?

Я кивнул.

– Да, парни. Я бы хотел, чтобы история с Джозефом Малиной была изложена с недвусмысленной ясностью.

На этом мы и расстались. Они поняли, что я имел в виду; они позаботятся.

Левая рука у меня была на перевязи. Я чуть не лишился большого пальца, но в конце концов у меня остался и палец, и кисть, и толстый шрам в придачу. Все, что мне нужно, – это трое суток сна. Но перед этим мне хотелось расставить все точки над "i", потому что я собирался, прежде чем рухнуть, запереться на замок и выдрать с корнем телефон. Поэтому я нашел аппарат и позвонил Диане, чтобы покончить с этим делом и выбросить его из головы.

Голос у нее был сонный.

– Диана? Это Шелл – ну, Скотти.

– А, Скотти. Что случилось?

– Ничего. Ты скоро получишь свои вещи обратно; я просто хотел тебе это сказать. Сегодня ночью все уладилось.

– Скотти, миленький, я знала, что ты достанешь мои красотулечки! Ты сам их мне принесешь? – оживилась она.

Ее голос утратил сонность. Забавно, но и мне самому вроде бы расхотелось спать. Я сказал:

– Ну... я не знаю. Они пока у копов.

– Принеси их мне сам. Я так хочу, – капризно попросила она.

– Да, наверное.

– Скотти! А ты проберешься ко мне ночью, как они, чтобы положить украшения на столик?

На минуту я злорадно представил эту сцену: я в очках и с чудовищным прожектором в руках захожу ночью к ней в спальню, завывая: «Где ты-ы? Диана, ты где-е-е?» И пронизываю ее безумным взглядом. Но вслух я сказал:

– Ладно... посмотрим. Сейчас они пока под арестом.

– Но когда их освободят, принеси их сам, хорошо? – настаивала девушка.

– О'кей. Спокойной ночи, Диана. Позвони Осборну. Он еще должен мне кое-какие деньги.

– Ладно! Пока, Папочка!

Я уже сидел в «кадиллаке» и катил вниз по Сансет, когда до меня наконец дошло, как она меня назвала. Большим усилием воли мне удалось удержать управление. Я вспомнил о Луиз. Наверное, она тоже спит, но, пожалуй, надо ей позвонить. Она, может быть, беспокоится – во всяком случае, теперь я точно знал, что она меня никогда не дурачила, а всегда была на моей стороне. Я остановился на заправочной станции и набрал ее номер. Она взяла трубку сразу же.

– Привет, – сказал я. После пары обычных фраз я вкратце изложил ей события минувшей ночи. – Я не знал, спишь ты или нет, – добавил я.

– Я сегодня не ложилась, – с волнением сообщила она. – Все ждала, что ты позвонишь. Ты же сказал, что зайдешь.

Я завел было о том, что, мол, засыпаю, стоя в будке, но она перебила:

– Ты же обещал, правда? Ну, зайди на пять минут, выпьем чего-нибудь.

– Я не одет и помят... – слабо сопротивлялся я.

– Я ждала, что ты зайдешь выпить чего-нибудь успокоительного перед сном, и для этого купила кое-чего вкусненького. Неужели нельзя зайти на одну рюмашечку?

– Рюмашечки твои... – пробурчал я. – А какого цвета будет питье?

Она не ответила. Я почувствовал, как у меня медленно отвисает челюсть от неожиданной сладкой догадки. Я забормотал:

– Луиз... милая... о!.. дорогая моя... но...

Она прошептала:

– Я так старалась, я купила очень замечательный напиток, положила его в холодильник...

– В холодильник?

– ...и сижу здесь так долго в таком холоде, вся замерзла...

– Замерзла?

– ...совсем одна, такая замерзшая, и...

Я решительно сказал:

– Детка, расслабься. Какого рожна ты держишь в холодильнике?

– Но это же шампанское! Две кварты роскошного шампанского!

Тут, скажу я вам, весь сон с меня слетел.

– Детка, – сказал я, – отопри дверь и отойди в сторонку.

И с этими словами я повесил трубку и потрусил к своему «кадиллаку». Да что за беда, черт возьми, бормотал я про себя. Одна рюмашечка еще никому не вредила. А если и вредила, то не сильно.