Текст книги "Девочка из рода О'Хара"

Одиссея Джекки-поэта

На протяжении всей жизни рассказывая о своих юношеских приключениях, Джекки-поэт в зрелые годы так описывал те же самые минуты милях в ста от Эллин:

«Вспоминая потом эту ночь, я подумал, что это был лучший выход. Видно, старая женщина в Вайоминге, что сжалилась надо мной в уплату взяла мои деньги, вытащенные из кошелька мерзавца и одежду. Господин, которого называли Одиночка, был ее сыном. Моя одежда пришлась ему впору.

Я побежал по пустыне. В это время года стоят теплые ночи. Люди, что меня спасли, считали такое бегство самым лучшим подарком для меня. Я очень скоро наткнулся на полуразвалившуюся хижину. На пороге дремал старик. Он хитро приподнял одно веко, уставился на меня, потом достал из-за спины револьвер и направил на меня. Точно так, как сделал я в салуне.

Я поднял руки вверх, и он беззлобно и необидно рассмеялся. Видимо, у Джекки-поэта был забавный вид: костюм Адама.

Мужчина выплюнул жвачку. Я уже устал от преследований и отупляющего страха, мне хотелось покоя и заботы. Я попытался на это намекнуть: широко улыбнулся и сказал, что меня зовут Джорджем Уилксом, о чем тут же пожалел.

Старик убрал револьвер и поднялся со ступенек, освобождая проход.

– Проходи, – чуть ухмыляясь, велел он.

Я спросил, как его зовут.

– Джонсон, – ответил он. – А ты, парень, не иначе из тюрьмы сбежал?

Я рассмеялся и попросил чего-нибудь выпить. Его лачужка состояла из одной комнаты, которую перегораживала занавеска, а у маленького окошка стояли столик и плетеное кресло-качалка.

– Если ты не сбежал из тюрьмы, значит, ты сбежал от любовницы. Костюм, что на тебе, годится именно для этой роли.

Я стоял посреди комнаты и смеялся над собой.

– Может быть, я смогу заработать у вас на новый костюм, мистер?

Я без приглашения уселся на единственный табурет в комнате.

Хозяин опустился в плетеное кресло.

– Значит, ты сбежал от любовницы. Чертовски приятное дело. Я тоже делал так раньше. Может быть, чуть ловчее управлялся с одеждой. Мне нужно вырыть колодец. Сделаешь – считай, заработал.

Я потянулся к бутылке, что стояла на столе. Желтое неочищенное виски. За окном в одночасье собрался дождь. Я выпил глотка два, памятуя о том чуде, что сделал с моим сознанием стакан подобного пойла. На душе сразу стало веселее. Джонсон, кажется, понял, что я хочу повеселиться и кое о чем забыть. Он достал губную гармошку, какие завозили в эти края купцы-баварцы, и стал наигрывать „Наш голубой единственный флаг“. Гимн Юга. Я затопал босыми пятками по полу, потом встал, схватил стул как партнершу и начал с ним вальсировать. Через минуту я уже пел:

– Джон, приди к своей Мэри!

Эту песню принесли сюда первые ирландские поселенцы, приехавшие осваивать новые земли. Мой хозяин выпустил из губ гармошку, налил себе еще стакан, отгрыз кончик сигары и стал качаться, пуская дым в потолок.

Какой-то бред!

Я сидел с человеком назвавшимся Джонсоном, как со старшим братом. Неожиданно я стал жаловаться на то, что живу уединенно, на то, что сутки назад убил человека и боюсь этого.

Джонсон наблюдал за мной. Вдруг он начал мне возражать. Его слова в моем сознании обрастали каким-то удивительным смыслом и западали в самую душу. Мы были совсем чужие, но что-то в нашем мире или в его речи было очень важное, коли нас объединяло.

Джонсон вдруг достал диковинный кожаный кисет – в таких индейцы носили зубы врагов – и сказал:

– Сейчас дам нюхнуть что-то. Помогает сокращать расстояния. Очутишься там, где пожелаешь.

Это было обычное дело для охотников. Они доставали у индейцев порошки преимущественно опиумного состава и, когда больше не могли или не хотели пить, начинали нюхать.

Джонсон отсыпал из кисета на стол две равные горки порошка. Скатал из обрывка газеты две тоненькие трубочки: одну мне, другую себе. Воткнул свою одним концом в белую кучку, другой накрыл ноздрей и закатил глаза.

Порошок моментально исчез в черной дыре громадной ноздри.

– Делай, что я, – промычал Джонсон и откинулся в кресле.

Я вонзил свою трубочку одним концом в горку, другой вставил себе в ноздрю. И вдохнул. Порошок попал куда-то не туда. В носу страшно запершило, и я троекратно чихнул. Хорошо, я догадался зажать нос и рот, и драгоценный порошок из меня не высыпался. Покой и блаженство охватили меня. Прошло несколько минут и я увидел склонившееся надо мной лицо Розалин Бибисер. Она нежно обхватила меня за плечи, внутри меня все вздыбилось, я с восторгом рассматривал ту яркую блондинку, в которую она неожиданно превратилась. Мы закружились с нею в медленном вальсе. Потом я подхватил ее на руки, и стал забрасывать на небо. Я увидел звезды, много-много незнакомых созвездий, что покрывали темное небо блестящей паутиной. Я видел, что где-то в глубине этого космоса зарождается жизнь и даже разглядел мужчину, который, по всей видимости, был богом, который с хитрым прищуром смотрел на меня, потом махал рукой, как бы прогоняя и вернул на землю…»

…Эллин, как кукла, сидела в коридоре и смотрела на мужчину, который шел по вагону, и заглядывал в каждое купе.

– Филипп! – закричала Эллин и открыла глаза.

Мужчина исчез. За стеклом двери возникло лицо кондуктора. Неизвестный подошел к Эллин, помог ей подняться с полу. Оставил одну. В полном молчании прошел дальше по вагону, недоверчиво заглядывая в каждый отсек купе. Обернулся, пристально посмотрел в лицо молодой девушке. Ничего не сказал и пошел дальше. Эллин подумала, что там, откуда он вышел, кто-то скрывается.

Эллин осторожно подкралась к противоположному выходу. Вышла в тамбур. Никого. И можно удрать. В глаза бросилась лента дороги, выбегающая из-под колес. Опасно прыгать. Нужно дождаться ближайшей станции. Эллин достала из сумочки зеркало. Посмотрела на себя. Какое красное лицо, будто она плакала!

Вдруг чье-то лицо мелькнуло в том тамбуре, где скрылся кондуктор. Эллин с бьющимся сердцем побежала в ту сторону. Неожиданно, будто из-под земли, перед ней вырос старый кондуктор и перегородил путь.

– Вы кого-нибудь ищете, миссис? – в его голосе была угроза. Эллин испугалась.

– Когда будет станция? – попробовала она спросить голосом построже.

– На нашем маршруте нет остановок, миссис.

– А в расписании указано восемь станций, – возразила Эллин, которая очень хорошо знала расписание.

– Мы придерживаемся своего порядка, миссис.

Эллин покинула выдержка, в ненависти и страхе она вцепилась в мундир кондуктора.

– Немедленно остановите поезд!

– Вы смеетесь? Все пассажиры спешат в Саванну.

– Кто спешит? Призраки, которым надо лежать в могилах?

Эллин обуяла злость, которой она в себе не подозревала. В ее глазах вспыхнула та отвага, с которой ее французские предки защищали дворянское достоинство.

– Не называйте меня миссис, я не замужем!

– А разве вы ищете не мужа?

От страха Эллин не сообразила, что проводник не мог никак знать о ее семейном положении.

– Я никогда не была замужем и если искала, то не мужа.

– А перед отправлением поезда, мисс, кого вы искали? – кондуктор допрашивал с чувством своего полного права на это.

– Откуда вы все знаете?

– От ваших спутников, мисс.

И проводник махнул рукой в сторону того вагона, где сидели старики и старушки.

Девушка укусила кондуктора и попробовала вырваться из его цепких пальцев. Тот ударил ее по щеке.

– Не волнуйтесь, мисс. Я пошутил. Ваш спутник не едет в этом поезде. Нам приказано вас оберегать.

– Меня? Кем?

– Это нас не касается.

– Зато меня это касается, – вырываясь из его рук, прохрипела Эллин.

– У другого выхода дверь не заперта. Можете бежать к нему – и прыгать. Вы сломаете себе шею.

Все было так дико и страшно. Эллин в изнеможении перестала сопротивляться, чтобы до нее не дотрагивался усатый кондуктор.

Если бы отец знал, на какие муки он обрек свою дочь, он бы в ужасе перекрестился! И чем так страшны ее невинные встречи наедине с Филиппом?

Эллин впервые задумалась о письме, которое получила. Что она о нем знает? Ровным счетом то, что там написано. Отец ждет ее. Он чуть ли не болен. Но самого письма нет! Оно было в том ридикюле, который остался в руках Ду.

Никто не препятствовал Эллин вернуться в вагон, но за ней следили. Эллин это чувствовала. Ощущала каждым дюймом своей кожи. Даже когда она была одна, за ней наблюдали.

Поезд мчался без остановок. Неужели никому не надо сходить до Саванны? Она вспомнила толпы народа на вокзале! Как будто кто-то специально подослал этот взвод, который промаршировал к поезду и разъединил ее и с бабушкой, теткой и со старой Ду.

Остается ждать. Чего? В Саванне ее будет встречать отец. Большой город. Масса людей. А здесь она одна, делай с ней что хочешь, никто не придет на помощь.

Какое громадное число людей действует заодно против маленькой Эллин Робийяр? А она их обманет. Она поступит не так, как от нее кто-то ждет. Она – не Эллин Робийяр, она им это сейчас докажет.

Эллин вскочила словно ужаленная и бросилась в соседний вагон. Перед тамбуром задержалась: «Надо быть спокойной и не показать, как я их боюсь».

Эллин вошла в соседний вагон. Старичков и старушек стало меньше. Стук колес усиливался. Неожиданно погасли лампочки, освещавшие вагон. За окном стало темно. Несколько старых лиц повернулись ей навстречу. Старые отвратительные лица, и как много карликов! Их рты, расползшиеся вдруг в улыбках, показали беззубые десны.

– Я, Роз Бибисер, пришла вам засвидетельствовать свое почтение.

Эллин бросилась по клетушкам купе и каждому старику, которого замечала, орала свое имя: «Розалин Бибисер». И вагон вдруг затрясло, закачало. Ужасные старики засуетились, начали отворачиваться, потом старухи запричитали, и вдруг они все разом повскакивали со своих мест и закричали, тыча пальцами ей в лицо:

– Выкинуть ее, выкинуть! – Эллин не выдержала и потеряла сознание. И тут мистер Галлимар, дотоле никем не замечаемый, встал и громко крикнул:

– Господа артисты, благодарю. Первый акт прошел замечательно…

…Эллин очнулась на полустанке. Поезд стоял, и это было явно не запланировано. Эллин почувствовала запах дыма. Она выглянула в окно – горел локомотив. Каждую секунду огонь мог добраться и до ее вагона. Все зависело от людей, которые тушили пожар.

Эллин бросилась к выходу. Но двери были заперты. Эллин кинулась в вагон старичков, а старичков – ни одного. Они испарились, как лужа под солнцем.

Опиумный бенефис

…Джекки Уилкс открыл глаза. Джонсон стучал подошвой сапога о край столешницы. Возвращению из опиумного путешествия сопутствовали аплодисменты.

«Я открываю глаза и вижу, что надо мной крыша маленькой уютной лачужки и догорает второй огарок свечи, и мужчина в ковбойских сапогах и жилетке сидит, покачиваясь, в кресле, и на глаза ему надвинута шляпа.

Я поднялся. Джонсон, по-видимому, быстрее меня вернулся из своих путешествий. Он спросил, не замерз ли я? Я качаю головой, он бросает мне в руки сверток, состоящий из штанов, домотканой серой рубашки и кожаной жилетки. Я оделся – теперь у меня вид заправского ковбоя. Зеркал в доме нет. Я смотрю на свои босые ноги. Джонсон кряхтит и достает из-под топчана, что стоит за занавеской, новенькие блестящие сапоги – подает мне вместе с тряпками.

Я обматываю ноги, надеваю сапоги – и у меня вид покорителя сердец и прерий.

– Ты, малый, явно собирался куда-то бежать, так что я решил тебя не задерживать рытьем колодца. И денег, я полагаю, у тебя нет, так что даю тебе двадцать долларов, тебе хватит, чтобы добраться в любой конец Штатов. Идем во двор.

Мы выходим. На заднем дворе стоит повозка с запряженной гнедой кобылой.

– Доедешь до Саундтона – это небольшой поселок. Через него проходит железная дорога. Там увидишь кабачок „У Джека“. Лошадь и повозку оставь хозяину, привяжи, где он скажет, и скажи, что это Джонсонова, он за ней непременно заедет.

Я беру под уздцы лошадь, залезаю рукой в задний карман брюк и чувствую тонкий брикет. Достаю. Это табачная жвачка. Я смотрю на Джонсона. Джонсон хитро смотрит, я расплываюсь в улыбке. Честное слово, сейчас роднее, чем Джонсон, я не знаю человека.

– Я этого никогда не забуду, Джонсон!

Я знаю, что нам, может быть, никогда не придется увидеться.

Я кладу в рот табачную жвачку и, хотя мне чрезвычайно противно, начинаю ее жевать и улыбаюсь. Запрыгиваю на козлы и стегаю лошадь. Она взвивается с места, как ковер-самолет.

Джонсон кричит:

– Я тоже тебя не забуду, парень. Будь осторожен и никогда не пробуй в компании незнакомых людей опиумную настойку.

Я машу ему рукой и исчезаю в клубах пыли. Меня ждет пятимильная пыльная дорога.

По дороге к Саундтону никого не встречаю, в самом поселке на меня никто не обращает внимания. Я заезжаю в кабачок „У Джона“, его хозяин – полная противоположность тому, что встретил меня накануне. Он радостно мне улыбается, когда я говорю, что это повозка Джонсона, и за ней надо проследить.

Железная дорога через это селение проходит, я даже могу заказать билет. В город мне нужно безотлагательно, я спрашиваю билеты на ближайший поезд. Он появится через двое суток. Билет мне продает начальник станции, я благодарю его и возвращаюсь в кабачок „У Джона“. Хозяин мне подмигивает, я подхожу и говорю, что хотел бы дождаться Джонсона, нельзя ли меня приютить в местечке поукромнее.

– О-о, ты его друг?

Я киваю. В окно замечаю, что кто-то едет в направлении салуна. Становится страшно.

– Тогда ползи на второй этаж ко мне. Выбери, что хочешь выпить.

Мне стыдно признаться, что спиртного я боюсь, как огня и утопленников, и я выбираю. Точнее, пробую выбрать, потому что кроме виски, джина и бренди нет ничего. Я робко спрашиваю какой-нибудь настойки. Хозяин наливает мне стакан виски и кого-то громко зовет по имени.

– Уотлинг!

Я оглядываюсь, силясь понять, кто из присутствующих здесь мужчин носит столь странное имя.

Таких нет. И тут раздается топот ножек, и со второго этажа спускается нечто в розовом кринолине, слишком неподходящем для такого салуна. Я во все глаза смотрю на странное существо. Эта девушка горбатая. Она улыбается мне одними глазами и приседает в легчайшем реверансе перед хозяином.

– Вы звали меня, отец?

– Займи мистера, – бурчит он, уже не глядя в мою сторону и заинтересованно поглядывая на двух громил, входящих в салун. Я без особого восторга смотрю на них, потом перевожу взгляд на мисс:

– Добрый день, ваш отец пригласил меня куда-то на второй этаж.

– Что? Очень приятно, мистер… Она, наверное, глухая. Я почти ору.

– Меня зовут Джекки. Ведите меня на второй этаж.

Двое верзил с подозрением оборачиваются ко мне.

– Сэм, – вставляю я, – она меня не слышит!

– Пройдемте со мной, – наконец произносит девушка.

Я поднимаюсь и чувствую, как вслед мне упираются два тупых сальных взгляда. У меня нехорошее предчувствие.

– Кто этот молокосос, приятель? – бурчит чей-то голос.

– Сын моей сестры, – отвечает хозяин, причем это слышит и его дочь. Но, видно, ей не привыкать к подобным гостям своего отца.

– А телега чья? – спрашивает голос, гораздо ниже и гаже предыдущего. Тучи над моей головой сгущаются.

– Вы хотите сказать, повозка с гнедой кобылой, джентльмены?

– Примерно так, малый.

– Мистера Джонсона.

– Ого. Значит, он и сюда добрался, а мы вроде думали, что он обитает сейчас далеко от наших мест.

– Это ваши дела, что вы о нем думаете, – недружелюбно говорит хозяин. – Где бы он ни был, не советую вам пользоваться телегой Джонсона. Он попросил ее очень приберечь. Или вы мне не верите?

Ковбои молчат.

Я понимаю, что Джонсон – человек, который оказал мне гостеприимство, пользуется в здешних краях чуть ли не славой легендарного Робин Гуда, и по-моему его имя спасает меня снова…»

…В пассажирском поезде Милуоки – Саванна Филипп пробрался в головной локомотив к машинистам. Трижды он срывался с переходных мостков вниз. Если бы не чудо, у него бы не было ног. Бабушка Робийяр была в истерике.

Машинисты встретили Филиппа недружелюбно. Филиппу пришлось прибегнуть к мзде. Несчастный влюбленный пообещал озолотить машинистов, если они сумеют догнать поезд, что идет впереди их. Машинисты сомневались. Старший из них спросил:

– Там впереди почтовый вагон в составе, вы что, хотите его ограбить?

– У меня там девушка, любимая. Мне нужно срочно с ней встретиться.

– Так дождитесь Саванны.

Филипп посмотрел на двух крепких машинистов, внимательно глядевших на грудь Филиппа, и решился на крайний шаг.

Он снял с груди крестик с алмазом в центре, что повесила ему на шею Кэролайн при крещении, и отдал машинистам. Те молча переглянулись. Старший из них подержал крестик в руках и кивнул головой.

– Оставайтесь с нами, мистер. Мы прицепимся к хвосту беглеца.

Филипп вздохнул. Машинисты дали страшный гудок, и поезд Милуоки – Саванна пустился вдогонку за поездом, в котором ехала Эллин…

…Джекки-поэт поднимался к Уотлинг. В ее комнате он почувствовал себя спокойнее. И мог обратить внимание на то, чего не замечал раньше. Он не был знаком с уловками девушек, и ему не показалось странным, что в его присутствии у них горят глаза и раскрывается ротик. Он сидел на стуле и смотрел как мисс Уотлинг гладила белье и напевала песенку. Джекки повернулся к зеркалу и оглядел себя. Молодой ковбой. Шляпа на глазах, кожаные штаны, не хватает гребенки, на которой можно насвистеть мелодию.

– Может, вы хотите чаю?

– Премного благодарен, не пью.

– Вы боитесь вспотеть?

– Даже наоборот, боюсь замерзнуть, но все равно – ничего жидкого.

– Вы таинственный.

– О-о, это так кажется.

– Все мужчины говорят «это так кажется». А потом начинают творить такие странности, что только диву даешься.

– Когда мужчина творит странности, то обычно дает дуба. Вскорости.

– Каламбуры, мистер… Как вас звать?

– Вы сами сейчас назвали очень хорошее имя: мистер Как Вас Звать.

– У меня есть сладкое, хотите к чаю?

– Я же сказал, что не хочу чаю.

– Это вы притворяетесь, вы же замерзли. Снимите сапоги, я их высушу.

– Спасибо, они сухие.

– Ну, как знаете. Вы милый воспитанный джентльмен. Подержите вазу, я налью воды и поставлю эти замечательные бегонии. О-о, я пролила воду вам на бриджи. Позвольте, я высушу.

– Это совершенные пустяки. Не надо.

– Но вы же можете простудиться!

– Нет, спасибо, не надо.

– Я выйду. Вот вам простыня. Можете закутаться и сесть в кресло, к окну.

– Может быть, вам тоже надеть простыню и просушиться. Вы себя тоже забрызгали.

– Нет, спасибо, хотя я подумаю. Может, пока буду сушить вашу одежду, пролью на себя таз с водой, тогда посушусь. Снимите сапоги – я их тоже высушу.

– А шляпу и рубашку можно оставить?

– В шляпе при девушке неприлично, а рубашка ведь у вас грязная. Давайте уж и ее. Я ее постираю, – и Уотлинг вышла.

Через две минуты: стук в дверь.

– Вы готовы?

– Я не умею раздеваться с такой скоростью.

– Я еще могу подождать. Но недолго.

– Три секунды. Почти готово.

– Я вхожу.

– Хорошо-хорошо.

– Ой, какой вы смешной. Вы похожи на индейца, замерзшего во льду.

– Наверное. Почему вы побледнели?

– Дырка на простыне.

– Где?

– Внизу. Что с вами? Теперь вы побледнели.

– Как низко? В каком месте?

– Может быть, повыше колен, но пониже пояса. Где-то на экваторе.

– Там холодно.

– Где, на экваторе?

– Нет, где дырка.

– Все! Кончилось!

– Ты про себя или про что?

– Наше счастье. Встретились три часа назад, и уже пора расставаться. У меня еще ни с одной девушкой так скоро не было.

– А может, у тебя их вообще не было?

– Не знаю.

– Как это – не знаешь?

– Вот так: не знаю.

– Ты странный. Если ты до меня целовался, значит, были. Раз не целовался – значит, не были.

– Слушай, а сколько времени на самом деле как я к тебе вошел, прошло? Я как-то потерял счет.

– Суток трое.

– Ты шутишь?

– Да нет. Никогда.

– Я завишу от времени, как от приговора Папы Римского. Ты же знаешь, мне надо торопиться.

– Я знаю. Прошло три дня.

– Нет, ты сошла с ума. И твой папаша тоже. Ты хочешь сказать, что он три дня к нам не заглядывал?

– В этом нет ничего удивительного. Так бывает постоянно, если у меня хорошенькие постояльцы.

– Я еще раз говорю, ты сошла с ума, я позову твоего отца.

– Слушай, прекрати говорить про моего отца. Его здесь нет.

– Как нет, а внизу кто ведет хозяйство?

– А с чего ты взял, что это отец?

– Как же. Он сказал, моя дочь мисс Уотлинг.

– «Моя дочь мисс Уотлинг!» Он мой хозяин, а не отец. Хотела бы видеть такого отца, который позволит дочери то, что позволяет мне мистер Джон.

– Мистер Джон? Тот что внизу? Твой отец? Прекрати надо мной издеваться.

– Никто над тобой не издевается. Это нормальная практика. Ты хотел удовольствия – мы его тебе доставили.

– Я хотел удовольствия? Я пришел к твоему отцу, чтобы скоротать время в ожидании поезда.

– Прекрати называть его отцом. Я тебе сказала – это мой хозяин.

– Хозяин? Так значит я был в борделе? Но я же пришел в салун.

– Прекрати разыгрывать дурачка. Салун на первом этаже. А у меня – Эльдорадо.

– Что?

– Эльдорадо. Земля наслаждений.

– Вот тут ты ошибочку допустила. Это не может быть бордель, потому что я не платил и ничего не заплачу тебе. Ну, что ты на это скажешь?

– Ничего не скажу. Твои деньги мне не нужны.

– То есть как?

– За тебя заплатит мистер Джонсон, чьим гостем ты представился. Мой хозяин уже получил деньги. Ты ведь действительно гость мистера Джонсона?

– Чего ты от меня добиваешься? Чтобы я назвал черное белым? Мистер Джонсон не знал, что я вернусь сюда, и тем более что поднимусь на второй этаж.

– Он знал, что ты сюда зайдешь.

– Хорошо. Давай разберем все логически. То, что я зайду сюда, можно было предположить, коли мне рекомендовали обратиться к «хозяину Джону», как ты его называешь. Но поднялся наверх к тебе я только потому, что в кабак вошли те двое, которые наверняка ищут меня в связи с убийством своего приятеля.

– Могу тебя огорчить. Эти двое – и мои приятели тоже. Они в салун вошли именно для того, чтобы ты их испугался и поднялся на второй этаж.

– Ты лжешь. Зачем? Кому это нужно?

– Ты стал гостем мистера Джонсона, и этим все объясняется.

– Кто этот ваш мистер Джонсон? Это уставший охотник?

– Уставший или не уставший – тебе лучше знать. Я у него никогда не гостила и уж тем более не ночевала. Я не знаю, что ты ему хорошего сделал. Но он тебе благодарен, это факт. Поэтому он устроил тебе представление. Ты не веришь? Тебе нужны доказательства?

– Ненавижу ложь. То, что я вернулся в салун, – чистая случайность. Поезд будет только через двое суток. Где моя одежда? Ты обманываешь меня.

– Ты не волнуйся. Хозяйка Эльдорадо приносит счастье. А что касается поезда, так он здесь вовсе не ходит.

– Но железная дорога… она должна быть везде. Ее строил мой отец!

– Бездействует два года. Ты ведь отправился сюда по подсказке мистера Джонсона. Значит, это уже было запланировано.

– А начальник станции, что продал мне билеты, и расписание?

– Ну, милый мой, не будь же ты таким доверчивым. Расписание!! Расписание висело еще тогда, когда здесь ходил поезд. А было это два года назад. А что касается начальника станции… Так он тоже такой, что и те двое, напугавших тебя. Они простые охотники. Хотя этот «начальник» и не мой приятель.

– Но ради чего и кто им разыграть меня?

– Ты гость мистера Джонсона, и этим сказано все. Это поселение целиком принадлежит Джонсону, и мы зависим от него и потому делаем то, что он нам скажет. Что он сказал тебе не прощанье?

– Что всегда говорят при прощании. До свиданья.

– Это нам ничего не дает. Он должен был сказать, что-то ключевое.

– Ключевое? Ну, он крикнул мне, чтобы я не доверял опиумной настойке и порошку коки, она творит с людьми чудеса.

– И он тебе это сказал последним? Значит, ты просто ему чертовски понравился, парень.

– Но послушай, я оказался у его дома… я даже не знаю теперь, могу ли я говорить это слово, – случайно. Меня практически подбросили к нему. Хм. Почти без одежды. Какие-то неизвестные мне доброхоты.

– Он любит это. Как бы случайность. Ему нужно, чтобы человек чувствовал себя, как в первые дни творения после изгнания из Рая. Нагой – на страшной и опасной земле.

– Так, значит, вы знали, что я у вас появлюсь. Но каким образом?

– От мистера Джонсона прискакал вестовой за полчаса до тебя. Сказал, что Джонсон послал тебя сюда длинной дорогой. Ты же не видел, что он делал до того, как вернулся из кокаиновых путешествий.

– Не видел.

– Вот именно. Посыльный сказал, что сейчас у нас будет прелюбопытный гость и чтобы тебя на полную «катушку» встретили.

– Неужели ты хочешь сказать, что и убийство было подстроено?

– Про убийство не знаю. Скорее всего, его могли спровоцировать. У нас ведь бродит много мерзавцев, которых не жалко пристрелить.

– Зачем ты это все мне рассказываешь?

– Только потому, что ты рвался на поезд, который здесь не ходит, и мог пустить с досады себе пулю в лоб.

– А пущу ее, пожалуй, вашему мистеру Джонсону. Зачем же он дал мне двадцать долларов и сказал, что с ними я доеду до любого уголка Штатов?

– Значит, он собирается в самом деле помочь тебе в этом.

– Каким образом? А что, в самом деле три дня прошло, или как?

– Да – три дня. Сила любви, парень, сила первой любви. Впрочем, это уже мои тайны, ими я с тобой делиться не стану.

– Слушай, только не обманывай меня, а?

– Я не обманываю. Ты мне нравишься. И потом, пока ты мой клиент, я тебе помогаю.

– Я могу достать здесь лошадь? Я по горло сыт вашим мистером Джонсоном. Я должен вернуться в свой дом и попытаться попасть в Саванну.

– Я полагаю, что лошадь стоит там, где ты ее оставил с повозкой. Что касается Саванны, я думаю, мистер Джонсон тебе поможет.

– К черту твоего мистера. Я буду выпутываться сам. Если еще окажется, что я и человека не убил…

– …ты перережешь себе вены! Все вы, мужики, одинаковые.

– Неужели ты – настоящая проститутка? О Боже!

– Но-но, парень. Я хозяйка Эльдорадо.

– Да пошла ты со своим Эльдорадо! Как хоть тебя зовут на самом деле, если вы тут все во что-то играете?

– Могу сказать. Может, когда-нибудь это тебе пригодится. Красотка Уотлинг.

– Что? Легендарная Красотка? С горбом?

– Ты, по-моему, загнул насчет легендарной.

– А у вашего хозяина, я имею в виду не Джона… может, у него есть другой хозяин, более главный?

– Есть. Мистер… Батлер.

Но Джекки уже выскочил из спальни. «Дурачок. Убежал, не услышал. А жаль. Имя-то как Сим-Сим. Открывает многие двери».