Текст книги "За пределами плана родов. Реальный взгляд на боль и силу"

Таким образом, если у матери хорошо отрегулирована реакция на стресс, а родовое пространство (включая персонал и группу поддержки) ощущается как безопасное, активной будет система успокоения. В ситуации родов (периода высочайшего стресса!) это окситоциновая система – система «приблизься и подружись».

Но если ее привычная реакция на стресс – активация системы тревоги, как вы думаете, что это означает для гормональной системы? Как стремление бить, бежать или замереть будет выглядеть в контексте родов? И здесь мы подходим к важности индивидуального стиля привязанности женщины.

Стили привязанности

Чтобы разобраться в концепции индивидуальных стилей привязанности, давайте вернемся к младенцам. В терминах теории привязанности, если ребенок получает чувство безопасности, поскольку его потребности постоянно и полностью удовлетворяются, формируется безопасный стиль привязанности. В течение всей жизни в ситуациях угрозы такой ребенок будет обращаться к своим надежным внутренним ресурсам либо, если этого недостаточно, к окружающим. Такой человек обращается за помощью и поддержкой в полной уверенности, что получит их. Он не испытывает при этом чувства стыда, страха неудач, чувства выученной беспомощности. Всем управляет окситоциновая система этого ребенка, система любви, система покоя.

Напротив, если потребностями малыша пренебрегали или они не полностью удовлетворялись, это формирует у него небезопасный стиль привязанности: ощущение закрытого от всех своего внутреннего «я», неуверенность в себе и окружающих, от которых нельзя ожидать поддержки в трудные времена.

Возможно, если вы вспомните, что вам известно о своем младенчестве и раннем детстве, о том, как о вас заботились, вы сможете кое-что понять и про свой стиль привязанности. И также, может быть, понять, что управляет вашими привычными реакциями на ситуацию угрозы – система самоуспокоения или активация системы защиты?

Если верно последнее, помните, что у человека не один ответ на ситуацию угрозы. Их три: бей, беги или замри. Об этом говорит неврология, но, по-моему, эти три реакции представлены и в теории привязанности. В терминах этой теории получается, что «план В», к которому ребенок обращается для удовлетворения своих потребностей (это называется вторичными стратегиями привязанности), также восходит к первичным реакциям выживания – бей, беги или замри.

Небезопасные стили привязанности

Если ранний детский опыт привел к формированию небезопасного стиля привязанности, то дальше этот стиль станет либо тревожным, либо избегающим.

Тревожный стиль привязанности формируется, если доступность фигуры привязанности бессистемна: иногда доступна, а иногда нет. В этом случае ребенок иногда чувствует себя в безопасности, и выживание, таким образом, имеет для ребенка смысл. Стратегия ребенка здесь – гиперактивация своего поведения. Это может быть усиление «крика сепарации», поведение, привлекающее внимание, либо попытки понравиться, угодить; ребенок мудро пытается получить тот объем внимания, с которым он чувствовал бы себя в безопасности, – ведь иногда попытки ребенка удовлетворить свои потребности оказываются успешными, хотя точно неизвестно, когда именно.

Этот небезопасный тревожный стиль привязанности соответствует реакции «бей», и такое активное поведение станет привычным ответом на ситуации угрозы в будущем. Поскольку тревожный стиль привязанности характеризуется поведением, призванным удержать окружающих рядом с собой, то такие люди часто «несчастненькие», назойливые, либо жестко контролирующие и оказывающие давление на окружающих.

Напротив, избегающий стиль привязанности (его еще называют отвергающим) можно прогнозировать, если фигуры привязанности постоянно недоступны для ребенка, отвергают его или наказывают, создают опасные ситуации; ребенок оказывается один на один со своими потребностями, не имея возможности ни удовлетворить их самостоятельно, ни привлечь к этому кого-то еще. Если самые первичные страхи не полностью лишают ребенка способности действовать, он будет искать способы выжить и защититься от первичных стрессов. В подобных ситуациях проявляются стратегии «деактивации», в частности избегание ситуаций, где потребность ребенка в других людях и его уязвимость смогут как-то проявиться. С психологической точки зрения это реакция «беги» – человек подавляет свои потребности или пренебрегает ими; также он может занять компульсивную самоуверенную позицию защиты (в стиле «идите нафиг, мне никто не нужен»); либо такой человек проваливается в состояние выученной беспомощности, бросает свои усилия, впадает в депрессивное состояние – и это соответствует первичной реакции выживания «замри».

Избегающий стиль привязанности характеризуется поведением, которое препятствует сближению. Поэтому вместо попыток установить контакт со специалистами, человек с избегающим стилем привязанности будет настроен проживать стресс в одиночку и держать других на расстоянии как физически, так и эмоционально. Неудивительно, что в результате у таких людей часто возникают проблемы в близких отношениях.

Психолог Рут Ньютон описывает два стиля привязанности (а также поведение родителей в этих ситуациях) следующим образом: «Родители „избегающих“ детей мотивируют их не приближаться, быть независимыми. Таким образом, система привязанности ребенка постоянно дезактивируется. Если ребенок амбивалентный [тревожный], то он учится все время быть рядом с родителем на случай, если на этот раз родитель ответит на его потребность»[208]208
  Newton, R. (2008) The Attachment Connection. New Harbinger Publications.


[Закрыть].

Автор книги «Мозг, который меняет сам себя» Норман Дойдж[209]209
  Дойдж Норман. Пластичность мозга. Изд-во «Бомбора», 2020. – Прим. перевод.


[Закрыть] говорит, что если ранние паттерны построения отношений и связей с другими представляют проблему, то в детстве это закрепляется в мозгу и повторяется во взрослом состоянии[210]210
  Doidge, N. (2007) The Brain that Changes Itself. Scribe Publication.


[Закрыть]. С течением времени эти небезопасные реакции привязанности – гиперактивация («бей»), дезактивация («беги») или выученная беспомощность («замри») – в отсутствие работы с ними становятся основными личностными характеристиками. «Такие ситуации угрозы и наша мгновенная реакция на них могут влиять на то, как мы думаем, рассуждаем и вообще воспринимаем жизнь, – пишет профессор психиатрии Дэниел Сигел. – Кто-то готов сражаться и всегда настороже в ожидании опасности, а кто-то измотан чувством собственной беспомощности и сам не знает почему»[211]211
  Siegel, DJ. (2009) Mindsight: Change your brain change your life. Scribe Publication.


[Закрыть].

Существует третий небезопасный стиль привязанности – дезорганизованный (дезориентированный). Обычно это результат весьма травматичного детства. Сигал объясняет это следующим образом: «Когда один и тот же [специалист] одновременно активирует в мозгу команду „уходи“ и „иди сюда“, это вызывает страх в отсутствие выхода из положения – ведь ситуация неразрешима. Здесь „я“ ребенка не отключено, как в случае избегания, и не растерянно, как в случае амбивалентной привязанности. Вместо этого чувство собственного „я“ у ребенка фрагментировано, раздроблено. Это называется дезорганизованной привязанностью»[212]212
  Siegel, DJ. (2009) Mindsight: Change your brain change your life. Scribe Publication.


[Закрыть]. Во взрослом возрасте это может выражаться в поведении, где реакции «бей», «беги» или «замри» сменяют друг друга. (Мы более подробно поговорим о том, как этот стиль привязанности может проявиться, в четвертой главе, когда будем рассматривать динамику «жертва – выживший».)

Сигал также объясняет, что «паттерны привязанности – одно из измерений жизни человека, которое, похоже, минимально зависит от генетики»[213]213
  Siegel, DJ. (2009) Mindsight: Change your brain change your life. Scribe Publication.


[Закрыть]. Другими словами, эти паттерны формируются в раннем возрасте путем взаимодействия с окружающими. Главную роль здесь играет забота, а не природа.

Недавние исследования преобладания того или иного стиля привязанности среди населения утверждают, что почти у половины людей наблюдается какая-либо форма небезопасной привязанности. Сигал в своей работе «Образ мыслей: изменить свой мозг – изменить свою жизнь» обнаружил, что у 20 % людей избегающий, у 10–15 % тревожный, а у 10 % дезорганизованный стиль привязанности[214]214
  Siegel, DJ. (2009) Mindsight: Change your brain change your life. Scribe Publication.


[Закрыть].

Конечно, эти стили привязанности не всегда ярко выражены. Внутри каждого стиля есть целый спектр от очень безопасного или очень незащищенного до не слишком безопасного или вполне защищенного. Уверена, что вы уже определяете свой стиль привязанности. Опираясь на мое описание и приведенные здесь истории, вы сможете определить преобладание у себя того или иного стиля; это вообще полезно знать – весьма полезно для родительства и, безусловно, очень полезно для родов. (Для определения своего стиля привязанности вы можете использовать опросники из психологических онлайн-публикаций по теме, размещенные на ресурсах с хорошей научной репутацией.)

Теория привязанности многое объясняет во взаимодействии между роженицей и группой поддержки: с одной стороны, способность матери принимать поддержку, с другой стороны, способность окружающих давать подходящую поддержку. Я пытаюсь распаковать эти процессы, потому что во время психологической работы с женщинами после родов вижу, что самый пиковый момент, когда появляются медицинские вмешательства, которых женщина не хотела, – это часто момент, когда проявляются «больные места» ее стиля привязанности, и тогда она реагирует на стресс типичным для себя образом.

Осознать возможное влияние этой динамики на исход родов очень важно для беременной женщины, настроенной на нормальные физиологические роды (не говоря уже о важности такого осознания для будущего материнства).

Стыд и поддержка

Теория надежды считает, что наше «взрослое» восприятие конечного результата во многом зависит от безопасности отношений между ребенком и окружающими его взрослыми, от количества поддержки, которую ребенок получает. Из этой безопасности мы путем, если так можно выразиться, психологического осмоса впитываем набор основных сценариев и убеждений о мире, о себе и об окружающих (формируем нашу внутреннюю рабочую модель): «Мой мир – безопасное место. Я любима и получаю поддержку. У меня много внутренних ресурсов для работы с эмоциями, а также я могу в случае необходимости обратиться к окружающим, и они поддержат меня». А все ли так считают?

Что, если у роженицы не возник сценарий безопасного мира? Каковы тогда ее убеждения? И здесь мы подходим к ключевому элементу в нашем понимании родов через теорию привязанности. Элемент этот – стыд.

Стыд присущ человеку. Каждый из нас испытывал стыд. Это наша функция как стадных (или социальных) существ. Для человека принадлежность к социальной группе – своему племени – была условием выживания. Так что в процессе эволюции на протяжении всей истории человечества стыд использовался для обозначения границ и обеспечения принятого в данной группе поведения. Это эволюционная история сделала каждого из нас чувствительным к социальному стыду.

Социальный стыд

Социальный стыд приходит к нам в самом разном обличье. Постыдным может считаться любое поведение; оно может быть обусловлено определенными социальными, культурными или религиозными табу; оно может меняться с течением времени и изменением моральных норм. Во множестве культур у женщин очень долго превалировал социальный стыд своего тела, в том числе стыд менструации.

Социальный стыд родов – еще одни пример. В первой главе мы уже говорили о расстановке сил, и хотя в этих «силовых структурах» постепенно начинаются изменения, для большинства культура родов все еще функционирует как иерархическая силовая структура; она регулярно управляет роженицами с помощью социального стыда: рожающую женщину призывают быть «хорошей матерью» (и тем самым, например, соглашаться на рутинные процедуры или ненужные вмешательства). Новозеландский доктор Алисон Барретт объясняет: «Мы всегда можем вытащить из рукава карту „вы же так погубите ребенка!“, чтобы пристыдить женщину» (это о врачах, которые работают с роженицами)[215]215
  Barret, A. in Crowther, S., Hall, J. (2018) Spirituality and childbirth. Meaning and care at the start of life. Routledge.


[Закрыть]. Действительно, «доктора часто преувеличивают риски конкретных родов, чтобы напугать женщину и заставить ее подчиняться госпитальному протоколу, а если она хочет получить свой уникальный опыт родов, они стыдят ее за „эгоизм“», продолжает Алисон. И это отлично работает. «Я была уверена, что мы сможем придерживаться нашего плана родов, но когда они вытащили из рукава карту „ваш ребенок умрет“, я была в ужасе и тут же на все согласилась».

Особенно эффективно это еще и потому, что женщины в целом «более социализированы, чтобы соглашаться с авторитетными фигурами», считает преподаватель акушерства Рэйчел Рид, «а не задавать вопросы и отстаивать свои требования»[216]216
  Reed, R. (2018) Why Induction Matters. Pinter & Martin.


[Закрыть].

Базовый стыд

Социальный стыд в родах – проблема практически всех современных женщин, мы стыдимся своего тела и физиологических реалий. Однако для многих женщин социальный стыд, возникающий в родах, затрагивает более глубокие и более болезненные слои – то, что психологи называют базовой формой стыда. Это стыд, возникший из раннего травматичного опыта привязанности. Он создает проблемы в жизни вообще и в родах в частности.

Здесь мы не говорим о менее грозной родственнице стыда – вине. Чувство вины может быть полезным или вредным, но оно более конкретное: «Я сделал что-то не так». Стыд глубже. Это базовая установка «Я неправ».

Травмы привязанности происходят от раннего опыта нехватки базовой заботы и безопасности, от того, что эти потребности не признаются и не удовлетворяются. Это оставляет глубокие шрамы на нашем самоощущении. Сообщения, что с нами все в порядке, что мы достойны любви, дают нам прочный «фундамент» самоощущения. Ощущение своей недостаточной ценности, сообщения, что с нами не все в порядке, дают нам «фундамент» гораздо более шаткий.

Когда первичная потребность в привязанности и заботе не удовлетворяется, ребенок остается с базовым ощущением, что его потребности, в сущности, неправильны. Представьте себе новорожденного младенца, малыша, о котором недостаточно заботятся, которого игнорируют, которого бросили, с которым жестоко обращаются. Все малыши знают, что им нужна забота и защита: привязанность. У детей есть биологический инстинкт привязанности – потому что у них нет выбора, пишет психиатр Бессел ван дер Колк[217]217
  Van der Kolk, B. (2014) The Body Keeps the Score. Penguin Random House.


[Закрыть].

Когда забота и защита недоступны, то считать неправой свою фигуру привязанности будет с психологической точки зрения слишком опасно, слишком страшно. Поэтому ребенок чувствует, что когда он требует заботы, это он сам неправ. Другими словами, у ребенка формируется извращенное чувство стыда просто за свои потребности – такие же, как у всех детей. Конечно, это бессознательное чувство, но, появившись на самых ранних этапах развития, это чувство остается с нами и во взрослой жизни.

Когда «отказ от собственного „я“ вызывает стыд (и разбивает ребенку сердце), малыш обычно вырабатывает какую-то стратегию защиты», пишет Ньютон[218]218
  Newton, R. (2008) The Attachment Connection. New Harbinger Publications.


[Закрыть]. Дальнейшая динамика определяется нашим стилем привязанности. Люди с тревожным стилем привязанности идут на все, чтобы получить необходимую им заботу, потому что альтернатива этому – признать, что они недостойны любви, причем настолько, что их можно покинуть, бросить, а это очень стыдно. Люди с избегающей привязанностью выбирают стратегию «сверхнезависимости» – они не показывают свои слабые места и, таким образом, избегают стыда, в первую очередь подавляя свою потребность в привязанности. У людей с дезорганизованным стилем привязанности стратегия хаотичная, призванная одновременно скрыть чувство стыда и собрать фрагменты своего разбитого «я» в одно целое. (Ребенок с безопасным стилем привязанности, напротив, не стыдится просить о поддержке и уверенно принимает ее, а также всю нужную ему заботу и любовь окружающих. Однако, как мы уже говорили, даже дети с безопасной привязанностью подвержены социальному стыду. Социальный стыд испытывал каждый. К несчастью, он неотъемлем от нашей культуры родов.)

Стыд потребности в поддержке

Когда мы понимаем, что глубокий базовый стыд есть результат недостаточной поддержки в младенчестве и детском возрасте, мы понимаем также, почему гештальт-терапевты располагают стыд и поддержку на противоположных полюсах. На одном полюсе ребенок (а потом и взрослый), который получал поддержку и может ее принять. На другом полюсе ребенок (а потом и взрослый), которому стыдно, что он в принципе нуждается в поддержке.

Это самая важная часть проблемы, встающей перед роженицами, которые испытывают первичный стыд. Всю жизнь они либо добивались поддержки любыми способами, либо старательно отрицали, что поддержка может им быть в принципе нужна. Их жизнь, их «я» сформировались под влиянием трудностей с получением поддержки; тем не менее нормальные роды, не говоря уже о материнстве, требуют огромной эмоциональной и практической поддержки.

Чем ближе роды, тем важнее для беременной, настроенной на нормальные физиологические роды, изучить и понять, как ранний опыт привязанности сформировал ее привычную реакцию на стресс и ее способность искать и принимать интенсивную поддержку, необходимую для таких родов. И не стыдиться этого. Процессы эти, как мы скоро увидим, могут повлиять на поведение женщины в моменты кризиса уверенности. Но помните, что у процесса «привязанность – значимая фигура» есть и обратная сторона: способность значимых фигур (в данном случае, тех кто присутствует на родах) оказывать подобающую поддержку. И мы также увидим, что для этого недостаточно просто успокоить женщину.

Квалифицированная поддержка

История Люси – прекрасная иллюстрация того, как идут роды, когда роженица может, не стыдясь, принять интенсивную поддержку, необходимую для нормальных родов, а окружающие могут такую поддержку оказать: «Рано утром пришла акушерка и с ней моя дорогая подружка. Они принесли с собой дух мудрости и радостное спокойствие, а еще – знание о множестве родов, которые были раньше; и с ними я снова стала девочкой, но девочкой, которая готова родиться как мать. Рука, за которую я держалась. Или глоток воды. Или слово поддержки. И вот потуги! Или, скорее, я долго училась тужиться – ведь я же никогда не тужилась; нужна была смелость, чтобы идти на все возрастающую боль. И вот она, моя дочка! Я никогда не видела ничего прекраснее, и я заплакала».

Два взаимодополняющих аспекта привязанности – это способность чувствовать зависимость, одновременно проявляя независимость и автономную агентность (агентность – способность человека к действию, способность выступать в качестве самостоятельного агента и делать осознанный и свободный выбор. – Прим. пер.). Заметили вы это у Люси, когда она говорит: «C ними я снова стала девочкой»? Это дало Люси глубокое чувство безопасности и тем самым подготовило ее к предстоящей работе – рождению матери: «Нужна была смелость, чтобы идти на все возрастающую боль».

Да, на самом деле, это парадокс. «Женщине в родах нужна полная поддержка – чтобы она могла все полностью отпустить, – пишут Маршалл Клаус, Джон Кенелл и Филлис Клаус в своей „Книге доулы“[219]219
  Laus, M., Kennel, J., Klaus, P. (2002) The Doula Book. Perseus Publishing.


[Закрыть]. – Часто специалистам трудно поймать это шаткое равновесие между потребностями матери быть зависимой и в то же время независимой».

Однако похожий парадокс наблюдается и в раннем возрасте. Малыш, получая первый опыт общения с Миром, нуждается в безусловной поддержке, чтобы чувствовать себя в безопасности, тогда он может направить всю свою энергию на достижение собственной независимости.

Чувствуя себя независимым, ребенок может свободно развивать чувство собственного «я», открывать свои ресурсы. У него есть свобода исследовать окружающий мир. В терминах теории привязанности такая поддержка называется безопасной базой для исследований.

Безопасная база для исследований

Представьте себе ребенка в самом начале жизни. Ребенок растет, и по мере роста меняются и его потребности. За пределами материнских объятий – незнакомый мир, который нужно исследовать; нужно решать задачи развития, впереди новые достижения. Для этого в привязанности между ребенком и окружающими должны произойти изменения.

Помните, если потребность ребенка в тихой гавани регулярно и с любовью удовлетворяется, это укрепляет его чувство внутренней безопасности. Из безопасного места можно познавать мир – физически, психологически, эмоционально. Поэтому тихая гавань должна также предоставлять безопасную базу для исследований.

«Здоровая система формирования привязанности включает в себя и тихую гавань, и безопасную базу, – пишет Хизер Плетт, лектор и активист. – Тихая гавань дает нам защиту и комфорт, когда мы боимся или нам нужно залечить свои раны, а безопасная база – это стартовая площадка, откуда мы храбро шагаем в неизвестность»[220]220
  Plett, H. (2019) ‘Loving someone into Realness.’ Blog post heatherplett.com.


[Закрыть].

Ребенок будет отдаляться от безопасной базы, которую предоставляет ему фигура привязанности, а затем снова приближаться к ней (конечно, в каждом возрасте это выглядит по-разному). Сначала это робкие попытки отползти на пару шагов, например, чтобы потрогать лежащие рядом яркие кубики. Исследуя кубики, ребенок время от времени оглядывается на взрослого. Ты по-прежнему здесь? Все нормально? А если я побуду здесь и посмотрю эти кубики – это нормально? Если взрослый рядом настроен на малыша – например, встречая его взгляд, он кивает, улыбается, предавая ребенку уверенность, ребенок будет чувствовать себя в безопасности (тихая гавань), а также получит смелость исследовать окружающий мир (безопасная база). Это фундамент для всех будущих открытий и достижений, для дальнейшего роста и развития, для всех «расширяющих и конструирующих воздействий», которые испытает ребенок[221]221
  Подробнее см.: Барретт Лиза Фельдман. Как рождаются эмоции. Изд-во МИФ, 2018. – Прим. перевод.


[Закрыть].

Постепенно сфера интересов ребенка расширяется – он попадает и в другие комнаты, в другие ситуации. Он формирует прочные отношения с теми, кто о нем заботится, со сверстниками, с партнерами: учится сам одеваться, кататься на велосипеде, лазить по горам, участвовать в школьных проектах, сдавать экзамены, творить, заниматься спортом, плавать, танцевать, готовить, водить машину, проходить собеседования при приеме на работу и многому, многому другому. Так мы достигаем автономии – исследуя, принимая вызов, требуя, а иногда, по молодости, идя навстречу опасным ситуациям – всему, что приносит нам жизнь.

А что, если первые попытки исследовать и совершенствовать свои навыки игнорируются, не одобряются или наказываются фигурой привязанности? Разве это стимулирует любопытство ребенка, подвигает его на новые исследования и совершенствование полученных навыков? Получает ли ребенок поддержку в случае непростой или пугающей ситуации – ведь чего только ни предлагает нам жизнь по мере взросления! Или фигуры привязанности подкрепляют страхи ребенка, снижают его мотивацию, наказывают или пытаются его «спасти» от любых испытаний? Ребенок в таком случае либо боится самостоятельных действий, либо мучается от перфекционизма; стремление исследовать и любопытство снижаются, как и стремление учиться.

Чувство спокойствия, которое дает нам безопасная база, куда при необходимости мы можем вернуться, высвобождает нашу жизненную энергию. В противном случае она уходит на обеспечение безопасности. А так жизненная энергия тратится на исследования всего, что предлагает нам полная жизнь. Страх и, как следствие, потребность быть рядом с фигурами привязанности (ведь это самое главное для выживания!) мешают другим формам деятельности – потому что мы можем заниматься чем-либо только в случае, если мы чувствуем себя в безопасности[222]222
  Mikulincer, M., Shaver, PR. (2016) Attachment in Adulthood, Second edition: Structure, dynamics and change. Guilford Publications.


[Закрыть].

Вот такими могут быть жизненные установки, формирующиеся под действием повторяющихся ситуаций, в которых фигурирует безопасная база для исследований: если во время исследования мира я встречаюсь с препятствием или стрессовой ситуацией, я могу обратиться к окружающим за помощью; окружающие всегда рядом, они поддержат меня, рядом с ними я почувствую облегчение и комфорт, и это позволит мне снова действовать.

Если мы не достигаем безопасной базы и базовое убеждение, что мир безопасен, что нас любят и поддерживают, что мы можем обратиться к окружающим в случае необходимости, не формируется в раннем детстве (исследования определяют этот период как первые три года жизни[223]223
  Newton, R. (2008) The Attachment Connection. New Harbinger Publications.


[Закрыть]), да и в дошкольном возрасте нам не встречаются надежные фигуры привязанности[224]224
  Doidge, N. (2007) The Brain that Changes Itself. Scribe Publication.


[Закрыть], то, скорее всего, энергию, нужную на исследования, необходимые для развития и роста, мы потратим на ожидание угроз и поиски безопасного места, либо вся она пойдет на защиту – выстраивание эмоциональной брони, которая должна будет скрыть нашу ранимость.

Если вы чувствуете себя в безопасности, если вы любимы, ваш мозг учится исследованию, игре, сотрудничеству, если вы испуганы и чувствуете, что вы нежеланны, мозг учится работать с чувством страха и отвержения, считает Ван дер Колк[225]225
  Van der Kolk, B. (2014) The Body Keeps the Score. Penguin Random House.


[Закрыть].

Младенцам нужна тихая гавань любви и заботы и безопасная база для исследований. Роженице нужно то же самое. Понимание этого факта объясняет, почему так важно, кого именно роженица «назначит» в родах своей фигурой привязанности. Это позволит с высокой вероятностью предсказать исход родов.

Может ли ваша фигура привязанности стать безопасной базой?

Выше уже много говорилось о том, что при существующем устройстве роддомов и современном положении медперсонала роженица вряд ли будет чувствовать себя в безопасности. Скорее, это будет чувство одиночества. Но даже если она не будет чувствовать себя всеми брошенной, вряд ли современная система родовспоможения даст ей квалифицированную поддержку во время кризиса уверенности. Как мы знаем, максимум ей предложат обезболивание.

То есть вместо человеческой поддержки женщине предлагается (настойчиво предлагается!) удовлетворять свою потребность в эмоциональной безопасности с помощью медицинских технологий. Сама идея, само обещание полного пакета «высоких технологий» считается ответом на психологический стресс, а проблема физической боли решается эпидуральной анестезией.

Исследования предполагают, что морфин и его производные действительно снижают «крик сепарации». Потому что мозг обманут ими – он может справляться с одиночеством, ведь опиаты похожи на те вещества, которые в конкретной социальной ситуации мозг выделяет и сам[226]226
  Valent, P. (1998) From Survival to Fulfillment. A Framework for life-trauma dialectic. Brunner/Mazel.


[Закрыть]. В родах с использованием опиатов создается впечатление, что женщина эмоционально не страдает. Но облегчение это недолгое, а также наркотическое обезболивание не проходит для ребенка без последствий.

Здоровым женщинам, планирующим роды без вмешательств, стоит очень внимательно отнестись к своим потребностям в безопасности. Не нужно игнорировать их во имя медицинской безопасности. Конечно, это не значит, что нужно полностью пренебречь вопросами медицинской безопасности. Найти эту золотую середину в контексте современной культуры родов – вот он, вызов! Нужно очень хорошо знать себя и очень грамотно подходить к каждому выбору в своих родах.

Если у роженицы нераспознанные (в том числе и ею самой) нарушения привязанности, а «мудрой и сильной» фигуры привязанности поблизости нет, то включаются типичные реакции на стресс. Вначале это выброс адреналина и кортизола. Эти гормоны влияют на состояние матери и ребенка и в конце концов могут изменить течение родов к худшему. Затем роженица начинает сознательно и бессознательно искать удовлетворения своей потребности в безопасности, и у нее почти не остается энергии на сами роды. Кто сможет утешить роженицу, подбодрить ее? Кто станет для нее подходящей фигурой привязанности, дающей чувство безопасности и одновременно безопасную базу для исследований? Если это не госпиталь, не система родовспоможения, сформированная нашей культурой, то кто?

Может ли ваш партнер стать безопасной базой?

Еще в первой главе мы выяснили, что когда фигурой привязанности становится современная культура родов или больничная система, то последствия самые плачевные. Но даже женщины, не полагающиеся полностью на госпиталь и медиков и опирающиеся в родах на поддержку независимых специалистов, даже они не всегда рожают без проблем.

Многие современные женщины вступают в роды с партнером в качестве единственной фигуры привязанности. И хотя партнер прекрасно справляется с этой ролью в других сферах их совместной жизни, роды – ситуация совсем иной природы. Конечно, второй родитель малыша может дать роженице некоторую эмоциональную безопасность (хотя и это не гарантировано). Но может ли партнер дать своей поддержке дополнительное измерение? То измерение, в котором женщина пройдет через эмоциональный стресс и физические усилия родов, усилия на пределе? Может ли партнер стать безопасной базой для исследования?

Если вы мечтаете о нормальных физиологических родах, то, на мой взгляд, полагаться только на своего партнера – не лучшая идея. И мое мнение подтверждается исследованиями[227]227
  Bohran, M., Hofmeyr, G., Sakala, C., Fukuzava, R., Cuthbert, A. (2017) ‘Continuous support for women during childbirth.’ Cochrane Systematic Review. Cochrane Database.


[Закрыть]. В седьмой главе мы более подробно разберем динамику привязанности к партнеру, но сейчас я просто хочу ясно и четко сказать: хотя эмоциональное спокойствие необходимо, но в родах недостаточно, чтобы роженицу просто успокаивали – неважно, ее мама, партнер, акушерка или врач. Кроме успокоения важна поддержка в той непростой работе, которую совершает роженица. Роженице нужна помощь безопасной базы для исследований. В кризисные моменты, в моменты нерешительности успокоить может любой человек, который готов нас «спасти» – особенно здесь преуспели анестезиологи. Но если женщина хочет обрести в родах силу, ей нужно что-то большее, чем просто успокоение. Ей нужно много вдохновения и много храбрости. По моему опыту, большинству мужчин этот аспект поддержки (подбадривать роженицу в непростых ситуациях, проходить этот путь с ней вместе) дается нелегко.

Вот как Джейми, партнер Тиффани, описывает свои чувства: «Мне было сложно подолгу быть рядом с Тиффани и говорить ей что-то на каждой схватке. Почти все роды мне казалось, что здесь что-то идет не так, хотя роды прогрессировали нормально. Вообще, все оказалось труднее, чем мы думали. Роза, давняя подруга Тиффани, была просто молодец, она держала Тиффани, когда та извивалась и кричала на схватках. И у Розы при виде такой сильной боли не было никакой тоски и никакого страха».

Я много лет работаю доулой, и одна из составляющих моей работы – быть и тихой гаванью, и безопасной базой для исследований. Кэри (из первой главы) очень хорошо описывает эту динамику моей доульской поддержки (это были долгие роды с малышом в заднем виде):

Она пришла и села за моей спиной, и я чувствовала спокойствие и любовь. И она чувствовала, когда я была на пределе. Как только она пришла, я вздохнула с облегчением – просто ее присутствие давало мне огромную поддержку. Она была надежной как скала и всегда рядом – на тех американских горках, которыми оказались мои схватки. Она чувствовала меня, – когда я ушла в роды еще глубже, Рия словно оказалась еще ближе ко мне и все время оставалась рядом. Я чувствовала, будто меня затягивает в какой-то тоннель, в кромешную темноту, но на шаг впереди меня – надежный друг с фонариком, и этот фонарик показывает, где выход.

Кэри продолжает: