Текст книги "Сладкая месть"

– Я снова должен уехать, – сказал Уолтер. Сибель повернулась, плотно сжав руки.

– Уехать? Куда?

– В Хей, – ответил он. Он осторожно скручивал письмо, не отрывая от него глаз, его губы были плотно сжаты, но Сибель не заметила этого, поскольку голова Уолтера оставалась наклонена.

Неугасимая ярость перемешалась в душе Сибель с ледяной болью.

– Я прочитала печать, – сказала она. – Я знаю, что это письмо принадлежит Мари де ле Морес.

– Да.

Уолтера ошеломило это письмо и проблема, которую он считал уже похороненной. Как бы ему хотелось бросить письмо Мари в руки Сибель и спросить се, что ему делить Безусловно, она простила бы ему одну-единственную ошибку, обернувшуюся такими трагическими последствиями. Она должна понять, что он отнюдь не намеревался изменить ей. И если семья Сибель пожелает приютить Мари до рождения ребенка, а затем взять на себя все заботы по новорожденному, можно избежать худшей из бед. Но он не мог открыть Сибель беду Мари без ее разрешения.

А что, если Мари не захочет позволить ему попросить о помощи Сибель? Он бы мог послать Мари в Голдклифф, но там она будет несчастна, ибо этот крохотный замок почти так же изолирован, как Пемброк. Да и как он объяснит Сибель присутствие Мари в его замке, если Мари не позволит ему рассказать всю историю? Может быть, она захочет укрыться в монастыре? Если так, то в каком? И захочет ли она изменить свое имя? А что будет потом? В круговерти мыслей Уолтер нашел в своем словарном запасе лишь одно унылое слово «да». Он спрятал письмо в рукав кольчуги и направился к двери.

– Уолтер! – резко воскликнула Сибель. – Тебе больше нечего мне сказать?

– Не сейчас, – ответил он. – Сначала я должен поговорить с Мари. – Он так обезумел от печали, что даже не понял, что может подумать его жена.

Сибель открыла от изумления рот.

– Ты должен поговорить с Мари, не объяснившись со мной?! Я твоя супруга! Не знаю, как относятся к таким вещам другие жены, но, насколько мне известно, тебя предупреждали о том, что я не из тех женщин, которые готовы делить своих мужей с их любовницами.

– Не будь такой глупой, – огрызнулся Уолтер. – Мари меня совсем не интересует. Я причинил ей боль и обязан загладить свою вину. Это все.

– Ты сам глупец, – огрызнулась в ответ Сибель. – Неужели ты не видишь, что эта женщина плевать на тебя хотела, что она просто стремится навлечь на нас неприятности?

– Не приписывай ей все грехи ада, – холодно заметил Уолтер. – Зло причинил ей я, а не она мне. Тебе она тоже не сделала ничего худого и не помышляет об этом.

– Ах, как ты прав, это я дура! – воскликнула Сибель. – Ведь еще с самого начала, в Билте, я заметила, что между вами с Мари что-то есть, но обманывала сама себя, утверждая, что тебе нужна только я. Я поверила тебе, когда ты был готов принять меня без всякого приданого, но теперь вижу, как права была Жервез, утверждая, что я нужна тебе только из-за богатства и власти. Ты провел хитрый маневр! Ты знал, что меня не отдадут без Роузлинда, поэтому перестраховался на всякий случай и попросил моей руки без всякого приданого.

– Сибель, у меня нет времени опровергать чушь, – резко отрезал Уолтер. – Тебе известно не хуже меня, что я не могу извлечь пользу из нашего брака без твоего желания. Неужели я настолько безумен, что стал бы злить тебя, будь мне нужны лишь твои земли?

– Любовь делает людей идиотами! – выпалила Сибель. – И я стала ее жертвой!

– Так, так! – проревел Уолтер. – Зато из меня она не сделала идиота! Я не собираюсь оставаться и спорить с тобой допоздна, а затем возвращаться из Хея в темноте.

– Уолтер, – сказала Сибель ровным, ледяным голосом, – если ты уедешь к своей любовнице сейчас, можешь не беспокоиться об обратной дороге после наступления сумерок. Тебя не впустят ни в этот замок, ни в любое другое место, где буду находиться я.

– Не угрожай мне! – прохрипел он, готовый взорваться. – Ревнивая дура, ты погубишь нас из-за ненавистного мне долга чести, из-за женщины, которая беспокоит меня только лишь потому, что я обидел ее. Я люблю тебя, и только тебя, но если ты думаешь, что я способен лгать ради собственной выгоды, считай, что меня больше нет! Не бойся, если ты не впустишь меня, я и пальцем не пошевельну, чтобы добраться до тебя. – Он пристально посмотрел на нее с минуту, затем добавил более мягко: – Клянусь, я люблю только тебя, но не собираюсь превращаться в тряпку, которой вытирают плевок. Я бы все объяснил, если бы мог, но поскольку не могу, ты должна, доверять мне или порвать со мной!

28

Уолтер покинул комнату; Сибель некоторое время стояла, словно вкопанная, разрываясь на части от гнева и муки, не в силах поверить, что он действительно ушел. Она напрягала слух, надеясь услышать его шаги, и в конце концов бросилась на кровать, разразившись рыданиями. Поток слез охладил пламя гнева, оставив лишь тупую боль страданий.

Ее мозг не переставал твердить: «Он уехал к ней, он уехал к ней», и каждый раз в ее голове словно эхом раздавался ответ, что он любит только ее и она должна доверять ему.

– Все мужчины – лжецы, – тихонько всхлипнула Сибель.

Но на самом деле Сибель не знала ни одного мужчины, который бы лгал. Она слышала от других множество печальных историй об обмане и жестокости, и, конечно, знала песни менестрелей о покинутых прекрасных девушках, а также о брошенных верных любовниках. Однако ее личный опыт являл собой полную противоположность. Все мужчины в ее семье были любящими и преданными мужьями. Они не лгали своим женам, не лгали им даже тогда, когда еще не были женаты и ухлестывали за другими женщинами. Сибель знала, что даже Саймон, самый отъявленный любовник, никогда не обещал ни одной женщине, кроме Рианнон, ни любви, ни постоянства, которые отдавал последней без всякого обмана.

Сибель вытерла глаза и присела. Почему она так плохо подумала об Уолтере? Давал ли он когда-либо ей повод для этого? И если он хотел солгать, почему же он не солгал в данном случае? Сибель понимала, что ее муж не глупец и мог бы представить какое-нибудь приемлемое объяснение, вместо того, чтобы говорить, будто он просто не может ничего сказать. К тому же его глаза были абсолютно тусклы. Сибель видела, как умеют пылать глаза Уолтера любовью или предвкушением любви s но в подобных ситуациях они обычно были устремлены на нее.

Может, она действительно была лишь ревнивой дурой? Откуда ей это знать? Что там сказал Уолтер? Что он причинил Мари боль и должен загладить свою вину. Какую боль мог причинить мужчина женщине? Сибель знала, что Мари не стяжала себе дурной славы. Ее знали как кокетку, но ничего более дурного о ней не говорилось. Эта боль заставила его мчаться к ней после утренней, пускай и несерьезной, стычки, сразу же после того, как он вернулся к своей молодой жене. Сибель стиснула зубы. Либо Уолтер был абсолютно без ума от Мари, а это был полнейший бред, ибо он мог просить ее руки и жениться на ней с благословения Ричарда, либо... тут крылось что-то еще.

Как только все прояснилось, Сибель кивнула. Ненавистный ему долг чести... Конечно же, Мари скорее всего написала, что забеременела от него.

Сибель спрыгнула с кровати. Нет, Уолтер не стал бы ненавидеть такой невинный долг. Собственный отец Сибель был незаконнорожденным сыном, и неправильно оброненное слово до сих пор могло вызвать в нем дрожь, хотя Богу известно, как нежно любили папу дед Вильям и его мачеха леди Эла. И если Уолтер говорил правду, утверждая, что любит только ее и что этот долг способен погубить их счастье, он действительно мог возненавидеть бедное дитя.

Сибель вскрикнула от разочарования и, набросив накидку, выбежала из комнаты. Она недолго обдумывала проблему. Уолтер, возможно, ждал, пока соберутся люди, которых он выбрал с собой в дорогу. Может быть, она еще застанет его, скажет ему, что примет и воспитает ребенка. В конце концов, это был его ребенок, и оставлять дитя этой злобной сучке Мари...

Как только последняя мысль сформировалась в мозгу Сибель, она как раз спустилась с лестницы и собиралась уже войти в зал. Сэр Джон и сэр Роланд со своими женами все еще сидели у камина и вели беседу. Сибель тотчас же вспомнила о своем красном, заплаканном лице. Она натянула капюшон так, чтобы скрыть лицо, и поплотнее закуталась в накидку. Если она быстро прошмыгнет подальше от камина, ее могут принять за служанку со срочным поручением.

Маневр удался, по крайней мере, никто не окликнул ее и не спросил, куда она направляется. Она пересекла внутренний двор и поспешила к конюшне, где в уютной тесноте находились лошади знати. Там она остановилась и, готовая снова расплакаться, затаила дыхание. Бью среди лошадей не было. Последними словами, прозвучавшими в ее голове перед тем, как она пришла в себя, были... злобная сучка.

Сибель стояла, глазея на пустое стойло. Что бы ни говорил Уолтер, Мари лишь хотела поссорить их. Одному Богу известно, что она ему скажет или какие требования предъявит. Сибель понимала, что ее собственные ревнивые обвинения сделают любой злобный намек более правдоподобным. Какой же она была дурой! Почему она не сказала ему, что поедет с ним, как только он заявил, что причинил Мари боль? Если она отправится сейчас, не будет ли это выглядеть так, будто она шпионит за ним, пытается поймать за прелюбодеянием? А что, если все эти рассуждения были не чем иным, как ее собственным желанием закрыть глаза перед настоящей правдой – он действительно солгал, он любил Мари и теперь, когда она крепко связала себя с ним брачными узами, мог лгать ей до бесконечности?

Тогда лучше обо всем узнать сразу, сказала себе Сибель. Но она не боялась и не переживала, словно уже знала, что ей не избежать горького разочарования. Она чувствовала себя возбужденной и решительной. Уолтер будет вне себя от ярости, но этого она тоже не боялась. Она следовала за ним с открытым предложением о помощи, а не с обвинениями. Пусть только эта скверная сучка попытается дурно истолковать предложение воспитать ребенка ее мужа и собственные причины на это – незаконнорожденность ее отца.

Сибель приказала конюху седлать Дамас, а сама направилась переговорить с главным воином сэра Роланда. Она спросила, как бы, между прочим, сколько человек отправилось с Уолтером, не желая навлекать на себя вину за немногочисленный эскорт, особенно ввиду недавнего нападения на них в этих окрестностях. Сибель пришла в ужас, узнав, что ее муж отправился один; он наверняка не захотел ждать, пока соберется сопровождающая свита.

На какое-то мгновение все сомнения о супружеской верности Уолтера вернулись, представ в преувеличенном виде. Зачем ему ехать одному, если речь идет не о любовном свидании? Но тут же возник встречный вопрос. Зачем Уолтер тогда открыто и без колебаний рассказал ей, что едет в Хей, если его намерения были нечестны?

Но все эти вопросы пересилил внезапный, леденящий душу страх, для которого, впрочем, не было причины. Уолтер только час назад беспрепятственно добрался из Клиффорда в сопровождении всего лишь троих воинов. К тому же нападение на них произошло более месяца назад, да и несколькими милями дальше к юго-западу. Тем не менее, сомнения Сибель росли словно снежный ком. Она сама была виновата в том, что Уолтер рассердился и не захотел даже подождать, пока соберется эскорт. Если с ним случится беда, виной тому будет ее безрассудная ревность.

После того как Мари поделилась своей идеей с Герибертом, последний принялся обдумывать план засады на Уолтера на дороге, соединяющей Клиро и Хей. Потом он оставил этот план, поскольку убийство Уолтера на дороге не могло обеспечить полную надежность того, что Мари будет держать рот на замке. Кроме того, ловушка в замке непременно привела бы к смерти Уолтера, даже если бы он приехал с эскортом. Люди не последовали бы за ним в дом, и их наверняка можно было бы устранить по одному. А если этот дурак приедет один, Мари окажется полностью права, и он предстанет перед ними совершенно беспомощный, голый в ее постели.

Рассуждения сэра Гериберта казались безошибочными; тем не менее, он был совершенно не прав. Уолтер был так погружен в печальные мысли о положении Мари и о своей ссоре с Сибель, что даже маленький ребенок с пращой мог легко избавиться от него на дороге между Клиро и Хеем. К счастью, понятливость не оставила Бью, иначе Уолтер непременно утонул бы в стремительном потоке, преграждавшем тропинку между Клиро и Хеем, поскольку он едва ли уделял внимание движению лошади и не удосужился остановить ее перед речкой.

Гериберт приказал своим людям связать мальчика-конюха и кем-нибудь заменить его так, 'чтобы до ушей Уолтера случайно не дошли разговоры о лишних лошадях и людях, но в этом тоже не было необходимости. Уолтер сейчас наверняка не заметил бы и целую армию, разместившуюся на конном дворе, не говоря уже о четырех лишних лошадях в дальнем конце конюшни.

Уолтер пришел в себя лишь тогда, когда вошел в дом и приблизился к Мари, которая сидела у огня в главной палате особняка. Никто не открыл ему дверь и не доложил о нем, но он не удивился этому, предположив, что Мари отослала всех прочь. Он пересек комнату, снял с плеча щит и, не отрывая глаз от Мари, прислонил его к столу.

Уолтер не увидел того, чего ждал: несчастной женщины с лицом, осунувшимся от слез. Мари выглядела так же мило, как и всегда, а одета была даже более соблазнительно, чем обычно. Стоило Уолтеру взглянуть на нее, как его пронзило отвращение. Он бросил Сибель и помчался сюда, даже не пытаясь успокоить свою жену, ибо он вообразил, что Мари мечется в душевных муках, ожидая каждую минуту, что он тоже оставит ее на произвол судьбы. Вместо этого он обнаружил степенную даму, которая нашла несколько часов для своего туалета, если он хоть что-то смыслил в наружности.

Как только эта мысль пронеслась в голове Уолтера, он выругал себя за отсутствие милосердия. Женщины тоже имели гордость. В том, что Мари пришлось обратиться к нему после сцены, произошедшей в присутствии Ричарда, было достаточно унижения. Естественно, она хотела выглядеть непосредственной и спокойной. Но сцена с Ричардом напомнила ему о первом обвинении Ричарда, что Мари забеременела до того, как они переспали. Такая возможность полностью исключалась, ибо, будь это правдой, она бы заметно увеличилась в размерах к этому времени. «По крайней мере, – подумал Уолтер, – мне не придется воспитывать отродье какого-нибудь низкородного любовничка».

В этот момент Мари поднялась, приветствуя его, и он не смог не отметить изящества ее фигуры. Выбранное платье предназначалось для того, чтобы в полной мере обозначить ее тело во всех его преимуществах, и эта цель прекрасно удалась, ибо материя была тонкая и ее легкие складки плотно облегали фигуру. К сожалению для Мари, мысли Уолтера сосредоточились лишь на том, что с третьего декабря и по сей день (а был уже конец февраля) в ее фигуре не появилось никаких признаков того, что она носила ребенка. Эта мысль вызвала в памяти второе обвинение Ричарда – она вовсе не ждала никакого ребенка. «Нелепо подозревать женщину в столь подлом поступке, – подумал Уолтер. – Стала ли бы она говорить подобные вещи, если бы это было не так?!»

Ричард и Сибель утверждали, что Мари лишь стремилась доставить им побольше неприятностей. Уолтер прогнал эту мысль и сказал:

– Мне жаль, что вас постигло такое несчастье, но я не покину вас.

– Я знала, что вы на это не способны, – ответила Мари и улыбнулась.

Эта улыбка еще больше встревожила Уолтера. Он сказал себе, что это лишь жест смелости, но спокойней ему от этого не стало.

– Я сделаю все, что в моих силах, – заверил он ее. – Я уже обдумал несколько различных вариантов, чтобы укрыть вас до рождения ребенка, и вы...

– Пойдемте во внутренний покой, – поспешила сказать она, взяв его за руку и пытаясь увлечь за собой.

– Зачем? – спросил Уолтер.

– Сюда может вернуться бейлиф, или его жена, или кто-нибудь из прислуги. Уж не думаете ли вы, что я готова обсуждать подобные вопросы в присутствии свидетелей?

Значит, она не отослала всех прочь с особой целью? Где же в таком случае были все домочадцы? Уолтер не мог припомнить, чтобы ему когда-нибудь попадался дом более безлюдный, чем этот. Волосы у него на затылке зашевелились. Он инстинктивно отпрянул в сторону и оглянулся на дверь.

– Что случилось? – воскликнула Мари дрожащим голосом. Если Уолтер обнаружит ловушку до того, как попадет в нее, он расскажет о ее поступке Ричарду, и тогда ее жизни придет конец.

– Ничего. Все в порядке, – ответил Уолтер, почувствовав стыд за то, что встревожил Мари своими действиями.

Естественно, Мари попросила всех домочадцев оставить ее одну на какой-то определенный отрезок времени, но он приехал позже, чем она ожидала. Сибель говорила, что письмо пришло в час секст. Мари не знала, что он собирался остаться в Клиффорде и присоединиться к набегу Бассетта и Сиуорда. Вероятно, она полагала, что он приедет вскоре после того, как она отправила письмо. Тут за дверью послышались звуки, шарканье чьих-то ног. Мари открыла от изумления рот.

– Пойдемте же, – взмолилась она, – пожалуйста, пойдемте.

«Она не хочет, чтобы меня здесь видели», – подумал Уолтер, схватил щит и последовал за ней. Похоже, его предположение оказалось верным, поскольку стоило ему переступить порог комнаты, как она плотно закрыла дверь и, улыбаясь, прислонилась к ней. К тому же она тотчас же почти перестала нервничать. Это было весьма странно, поскольку они пока ничего не решили, неприятная часть разговора еще предстояла. Однако Уолтер не обратил на эту небольшую странность никакого внимания. Он хотел лишь побыстрее уладить с Мари возникшую проблему, вернуться в Клиро и успокоить Сибель – если, конечно, она впустит его.

Уолтер закрыл глаза и сглотнул, вспомнив невозмутимые, ледяные нотки в голосе жены, когда та сказала, что, если он уедет к Мари, она ему больше никогда не позволит приблизиться к себе. Это были не бессмысленные угрозы или сварливые крики, свидетельствующие о дурном настроении; ее голос был полон отчаянного, ожесточенного и вполне осмысленного гнева. Если он потеряет Сибель из-за этого... Уолтер закусил губы и открыл глаза. Его жена была благоразумной женщиной. Она не станет рушить их брак из-за единственной ошибки, да и Ричард подтвердит его историю о беременности Мари.

Мари едва подавила сдавленный смешок ликования, когда увидела, что Уолтер с несчастным видом закрыл глаза. Она восприняла это как комплимент в свой адрес, как попытку удержаться от искушения. Изо всех сил стараясь сохранить благородство, этот дурак даже не заметил того, что она на самом деле не закрыла дверь. Теперь Гериберт услышит треск ткани и ворвется в тот самый момент, когда Уолтер будет «насиловать» ее. Эта мысль дала ей столько удовлетворения, что она готова была рассмеяться, сказать Уолтеру, что испытывает к нему лишь презрение. Затем она вспомнила вежливый, самодовольный вид Сибель в Абергавенни. Если она прогонит Уолтера, он вскоре забудет о своей страсти, а Сибель не испытает никаких страданий.

– Я не сержусь на вас, – сказала Мари. – Вам незачем бояться приближаться ко мне.

Уолтер изумленно уставился на нее, но его мысли все еще были поглощены Сибель, и он не отдал полного отчета ее словам.

– Я дам вам знать, что, по-моему, лучше всего предпринять в данной ситуации, – сказал он. – Если вы позволите мне поделиться этой проблемой с...

– Я не хочу пока об этом думать, – перебила его Мари, выступая вперед. – Я еще не выносила до срока ни одного ребенка. Я хотела лишь убедиться, что вы не бросите меня, если я окажусь в нужде, и теперь вижу, что вы останетесь честным до конца.

– Вы правы, – согласился Уолтер, – но прошло уже три месяца, и, по-моему, маловероятно, что можно потерять ребенка по прошествии такого срока. – Поскольку никто не желал этого незаконнорожденного ребенка, Уолтер не сомневался, что беременность пройдет нормально. – Если вы только позволите мне...

– Я позволю вам все, что угодно, – перебила его Мари. Она быстро сделала два коротких шажка, которые почти вплотную приблизили ее к Уолтеру, поскольку он находился совсем рядом с дверью. Затем она взяла его руку и прижала к своей груди. – В знак благодарности за то, что вы так быстро откликнулись на мою просьбу, я вам ни в чем не откажу.

Эти движения, жест и тон ее голоса наконец-таки рассеяли его озабоченность, но тут же он вспомнил, что она не получила никакого удовольствия, когда они занимались любовью. Ее страсть не имела ничего общего с плотским желанием. Он отпрянул назад, но недалеко, поскольку Мари все еще крепко прижимала его руку. Она говорила Ричарду о своей любви, но это было бесполезно. Неужели Мари так сильно влекло к нему, что она хотела стать его любовницей? Нет, в этом была какая-то фальшь. Любовница стремится либо к золоту, либо к плотскому наслаждению. И тут он решил, что ему все ясно. Мари просто не доверяла ему. Она предлагала ему единственную вещь, которая могла обеспечить ей его поддержку.

– Не нужно благодарностей, – ласково произнес Уолтер. – По сути дела, у вас гораздо больше причин проклинать меня. Я вас впутал в эту неприятную историю, я же выпутаю вас из нее. Как бы там ни было, ребенок – мой, и я позабочусь о нем.

– Я думаю не о ребенке, – пробормотала Мари, препятствуя осторожной попытке Уолтера высвободить свою руку. – Я думаю о вас. Позвольте мне снять с вас доспехи, чтобы вы смогли расслабиться.

«Что за идиот? – презрительно подумала она. – Почему он не ведет себя, как любой другой мужчина, и не может воспользоваться тем, чего сам хочет, без лишних хлопот?»

Хотя Уолтера все еще преследовало тяжелое чувство вины, он начал терять терпение. Он не отказывался от своего долга и ответственности, и повторное предложение Мари своего тела становилось оскорбительным. Более того, хотя он собирался тщательно проследить за тем, чтобы Мари как можно меньше пострадала от их греха, он отнюдь не намеревался повесить себе на шею камень на всю оставшуюся жизнь. Даже если она полагала, что любит его, дальнейшая связь лишь усугубит ее собственное положение. Если же им удастся сохранить рождение их незаконнорожденного ребенка в тайне, Мари еще сможет выйти замуж и жить в почете и уважении. Она должна уяснить, что любая будущая связь между ними невозможна. Тем не менее он не хотел обидеть ее больше, чем уже обидел.

Уолтер не без усилий убрал руку с груди Мари и пришел в еще большее раздражение, поскольку женщина не поняла его намека; ему пришлось приложить немалую силу, чтобы отдернуть руку, но Мари так и не отпустила его пальцев. Ему не очень-то хотелось извиваться и крутиться, чтобы высвободиться от настойчивой дамы, а вторая рука, с помощью которой он мог бы осторожно разжать ее пальцы, держала щит. Ему пока не представилось возможности прислонить его к чему-нибудь.

– У меня нет времени на то, чтобы снимать доспехи, – сказал Уолтер, пытаясь говорить мягко, но в то же время решительно. – Я должен возвращаться в Клиро, и мне не хочется ехать туда в потемках. Вы собираетесь вернуться в красуоллский приорат? Если вам нужны деньги, – я пошлю их вам туда. Если у вас нет сейчас желания обсуждать эту проблему, скажите, что я могу сделать для вас именно в данный момент, и позвольте мне уехать.

Гериберт, находившийся за дверью, тихонько выругался. В конце концов, ему пришлось преодолеть немало трудностей. Он уже предвкушал сладкий аромат мести и возвращение своих владений – ему лишь нужно было вонзить меч в спину спящего или занимающегося любовью человека. Тихий протест Уолтера на первое предложение Мари прозвучал для Гериберта как обычная формальность, и он не сомневался, что Уолтер с радостью примет ее приглашение снять доспехи. Его настойчивость на возвращении в Клиро до наступления темноты не обещала ничего хорошего.

Гериберт решился было ворваться в комнату тут же, поскольку с ним находились трое его лучших людей, но прибытие всего отряда ожидалось лишь не менее чем через четверть часа. Он мог позволить себе дождаться того момента, когда Уолтер действительно распрощается с Мари. Возможно, Мари еще удастся изменить его намерения. Она старалась изо всех сил. Гериберт услышал, как она обвинила Уолтера в жестокости и воззвала к его милосердию.

– Не думаю, что я исполню акт доброты, если задержусь здесь, – сказал Уолтер.

Сэр Гериберт расслабился и принялся слушать объяснения Уолтера о том, что Мари ради собственного же блага обязана относиться к нему лишь как к другу, которому не безразлична ее безопасность; как и Ричарда, она должна считать его человеком, которого волнует ее благополучие и благополучие ее ребенка, но...

Тут Мари гневно перебила его и, заявив, что Ричарда как раз ничуть не беспокоит ее благополучие, открыто призналась ему в неугасимой любви.

– Подойдите же ко мне! – почти закричала она. – Я хочу вас, хочу. Даже если мы никогда больше не увидимся, позвольте мне насладиться вашей любовью в последний раз.

И снова волосы встали дыбом на затылке у Уолтера. Вспышка гнева в отношении Ричарда прозвучала весьма искренне; он услышал правдивые нотки в голосе Мари. Мгновенно последовавшие за этим признание в любви и предложение тела были явно притворными.

– Что вам нужно от меня? – грубо спросил он.

Сэр Гериберт чуть было не подпрыгнул от напряжения.

Ему был знаком этот тон голоса. Мари каким-то образом выдала себя, и Уолтер проникся подозрениями. Если она снова обратится к нежным речам, он уйдет без промедления. Гериберт представил, как Уолтер направляется к двери. Следует ли выпускать его в главную комнату? В более просторном помещении он и его люди имели бы преимущество, поскольку без труда смогли бы окружить Уолтера. Все же, хотя бейлифа попросили не входить в главную комнату, он находился где-то неподалеку, а во дворе поместья работали другие люди. Стоит им услышать звуки стычки, и они вбегут в дом. В том, что до обитателей поместья донесется шум борьбы во внутренних покоях, где два узких оконца, в любом случае закрытые на зиму, выходили в сад, было гораздо меньше вероятности.

Гериберт надеялся, что ему удастся убить Уолтера легко и без лишнего шума. Затем он намеревался вывезти тело, не привлекая внимания, из поместья, и выбросить его на дороге. Тело вскоре найдут, но свидетелей того, как или кем было совершено убийство, не будет. В подобной ситуации, когда его отряд появится в поместье, они никому не причинят вреда, а просто уедут из Хея. Однако если убийство не удастся сохранить в тайне, а обитатели поместья узнают о том, что произошло, Гериберт был готов разграбить Хей и уничтожить всех его жителей.

Как только последняя мысль промелькнула в голове Гериберта, он решил, что подобный выбор не из самых благоприятных. Всегда существовала вероятность того, что кто-нибудь ускользнет от его людей или кто-нибудь заметит прибытие и отход его отряда. Он и трое его людей смогут без труда прикончить Уолтера. Он не принимал в расчет присутствие Мари. Вследствие ее соучастия в преступлении, она будет держать язык за зубами.

Промежуток времени после сердитого вопроса Уолтера и принятия Герибертом решения заполнила неловкая тишина. Затем раздался крик Мари:

– Мне ничего не нужно от вас, я лишь хочу любить вас!

Гериберт подал своим людям знак и изо всех сил толкнул дверь, у которой слушал, но он и понятия не имел, что Мари все еще почти соприкасалась с этой дверью. Дверь ударила ей в спину; удар лишил Мари равновесия, отбросив ее на два шага в сторону. Но этого предупреждения было достаточно. С того момента, как Мари затянула Уолтера во внутренние покои, ему постоянно было не по себе. Благоразумие то угасало, то снова возвращалось к нему, но ни на минуту не покидало его. Таким образом, в секунду, дарованную ему, он успел поднять щит и вытянуть меч.

От удара двери Мари тихонько вскрикнула, но как только Гериберт и один из его людей вскочили в комнату, пронзительно завизжала:

– Гериберт, еще не время! Еще слишком рано, идиот вы этакий! Ах, какой же вы идиот!

Естественно, ни Гериберт, ни его напарник не обратили на нее никакого внимания, особенно когда Уолтер стремительно бросился им навстречу, выкинув вперед свой щит с такой силой, что собственный щит Гериберта ударил его по лицу, из-за чего тот снова вылетел в главную палату. Однако его человек нанес удар, который Уолтер принял на свой меч, а второй воин Гериберта, обогнув своего хозяина, который тряс головой, желая прояснить мысли, рубанул мечом, целясь Уолтеру в голову. Уолтер наклонился, чтобы избежать удара, подрубая краешком щита незащищенные колени неприятеля.

Если бы удар достиг своей цели, этот человек остался бы калекой, но ведь Уолтер оборонялся, а не нападал. Не встретивший сопротивления вес вражеского меча так крутанул своего хозяина, что щит Уолтера лишь слегка задел икры на его ногах. Неприятель взвыл от боли, но рана была несерьезная. Однако движение, спасшее его самого, подвергло опасности его товарища по оружию. Его меч, очертив круг, зацепил третьего воина, ворвавшегося в комнату.

Неразбериха в дверном проходе предоставила Уолтеру время для одного сокрушительного удара. Однако он не оправдал надежд Уолтера, поскольку угодил не в руку, а в меч первого воина. Тем не менее, удар был настолько мощным, что выбил оружие из рук его хозяина, и оно со звоном упало на пол. К тому времени очухался второй воин, а третий оттолкнул своего безоружного товарища в сторону и бросился вперед. Он ударил наотмашь, но Уолтеру удалось отразить удар мечом и пустить в ход щит, отчаянно пытаясь прижать противников к выходу, чтобы они не смогли подобраться к нему сбоку.

Осознав, что нападение не входило в ее планы поймать и изобличить Уолтера в попытке к изнасилованию, Мари снова дико завизжала. Эти люди замыслили убийство, а она не хотела принимать в нем участие. Поскольку именно она заманила Уолтера в этот дом, то непосредственная вина за его смерть могла пасть именно на нее.

Между тем Гериберт наконец-то пришел в себя и, ухватившись за возможность, предоставленную ему одним из его людей, который бросился на Уолтера, проскользнул в комнату. Он мешкал с мгновение, пытаясь отыскать брешь, чтобы ударить Уолтера со стороны, но истеричные вопли Мари отвлекли его. Пока никаких встревоженных криков людей, работавших во дворе поместья, слышно не было. В комнате раздавался громкий лязг оружия, но, приглушенный стенами, он не мог привлечь внимание, поскольку скрежет металла в поместье был делом обычным и мог являться следствием множества причин. Зато, если бы люди услышали вопли Мари, они бы нашли для них правильное толкование. Гериберт отвернулся от Уолтера и наотмашь ударил Мари по лицу, свалив ее на пол.