Текст книги "Кома"

Д'Амброзио посмотрел между двумя первыми рядами замороженных тел, потом сделал два шага вправо и просмотрел третий ряд. Тут он мог видеть лампочку в глубине комнаты. Оглянувшись на дверь, он прошел еще несколько шагов направо и заглянул в последний коридор между телами.

Пальцы Сьюзен устали и стали сползать с рельса, на котором она висела в конце второго ряда тел. Она не представляла, где стоит Д'Амброзио, пока он не позвал ее во второй раз:

– Иди сюда, мое сердечко. Не заставляй меня обыскивать это место.

Сьюзен теперь была уверена, что он стоит в начале последнего ряда. Она поняла, что сейчас или никогда. Собрав все силы, она оттолкнулась ногами от спины высушенного женского трупа, который висел перед ней. Потом, держась руками за рельс сверху, она подтянула ноги и уперлась ими в спину старой мертвой женщины. Ее собственная спина уперлась при этом в камнеподобную тушу последнего трупа в ряду, стокилограммового негра.

Почти неощутимо весь второй ряд замороженных тел пришел в движение. Как только тела приобрели начальную инерцию, Сьюзен смогла делать выпады ногами, толчками придавая дополнительное движение ряду. Вся группа висящих трупов скользнула на шарикоподшипниках вперед, как доминошные кости.

Уши Д'Амброзио уловили начинающееся движение. Он замер на мгновение, пытаясь локализовать непонятный звук. Потом мягко, как кошка, пошел обратно к двери. Но не слишком быстро. Когда он проходил мимо третьего ряда, то заметил движение. Инстинктивно он поднял пистолет и выстрелил. Но атакующий его труп и так был давно мертв.

С удивительной скоростью на Д'Амброзио надвигался похожий на привидение труп белого мужчины, замороженные губы которого были сложены в ужасную улыбку. Сто килограммов замороженного человеческого мяса ударили в убийцу, отшвырнув его к стене морозильника. Остальные тела стали налетать друг на друга, некоторые сорвались с крюков. Образовалась груда тел, из которой торчали замороженные конечности.

Сьюзен отпустила рельс и спрыгнула на пол. Потом она побежала к открытой двери. Д'Амброзио старался спихнуть с себя тела. Но ему было больно, и у него было мало сил. Вонь от формалина почти лишала его сознания. Когда Сьюзен пробегала мимо, он попытался схватить ее. Д'Амброзио старался освободить свой пистолет и прицелился, но попал в искривленную руку трупа.

– Сука! – закричал Д'Амброзио, напрягая все силы, чтобы освободиться от веса мертвого мяса.

Но Сьюзен уже выбежала в дверь. Д'Амброзио был уже на ногах. Расталкивая падающие тела направо и налево, он рванулся к закрывающейся двери. Но Сьюзен уже успела нажать на нее изо всех сил, и инерция закрывающейся тяжелой двери помогла ей. Засов лязгнул. Сьюзен неловко возилась со стальным штырем. Изнутри Д'Амброзио схватился за ручку двери. Сьюзен опередила его на долю секунды, и штырь упал прорезь засова.

Сьюзен прислонилась к стене, ее сердце бешено колотилось. Изнутри слышался приглушенный крик. Затек донеслись приглушенные выстрелы. Это Д'Амброзио стрелял в дверь. Но толщина двери была тридцать сантиметров. Выстрелы были бесполезны.

Сьюзен повернулась и побежала. Только сейчас она поняла, какой опасности подвергалась. Не в силах унять сотрясавшую ее дрожь, она заплакала. Как она нуждалась в помощи, настоящей помощи!

Четверг, 26 февраля
2 часа 11 минут

Бикон Хилл был погружен в сон. Когда такси свернуло с Чарльз стрит на Маунт Вернон и начало двигаться по жилым кварталам, на улицах не было ни людей, ни машин, ни даже собак. По дороге встречалось очень мало окон, в которых горел свет. И только горящие газовые фонари доказывали, что это населенный район, а не пустыня. Сьюзен заплатила таксисту, а потом посмотрела по сторонам, не преследует ли ее кто.

После того, как она ухитрилась запереть Д'Амброзио в морозильнике, Сьюзен была так напугана, что решила не возвращаться в общежитие. Она не знала, работал Д'Амброзио один или в компании, и совершенно не имела настроения выяснять это. Она выбежала из анатомического корпуса, прошла перед административным корпусом и вышла к Гантингтон-авеню, минуя Школу Здравоохранения. Чтобы поймать такси в это время суток, ей понадобилось пятнадцать минут.

Беллоуз. Сьюзен подумала, что это единственный человек, к которому она могла прийти в два часа ночи, и который понял бы ее жуткую ситуацию. Но она продолжала беспокоиться, что за ней могут следить, и не хотела навлекать на Беллоуза неприятности. Поэтому, когда она вошла в фойе дома Беллоуза, то подождала минут пять, прежде чем звонить в дверь, чтобы убедиться, что за ней не следят.

Фойе не отапливалось, и Сьюзен пришлось пять минут прыгать на месте, чтобы не замерзнуть. Вновь обретя способность рассуждать разумно после ужасного происшествия с Д'Амброзио, она попыталась вычислить, почему он вернулся в ее комнату так быстро. Насколько она могла заметить, за ней никто не следил, когда она вернулась в Мемориал, чтобы добыть истории и исследовать операционные. Никто даже не знал, что она была там.

Она прекратила приплясывать и посмотрела на Маунт Вернон стрит через стекло входной двери. Беллоуз! Он видел ее в ординаторской. Он был единственным человеком, который знал, что она продолжает свое расследование. Она показала ему истории болезни. Сьюзен продолжила свои физические упражнения, проклиная в душе свою паранойю. Потом снова замерла, припомнив, что Беллоуз был связан с историей с лекарствами, найденными в шкафчике, и что Беллоуз был тем человеком, который обнаружил Вальтерса после того, как тот покончил жизнь самоубийством.

Сьюзен повернула голову и посмотрела сквозь стекло двери, ведущей на лестницу. Ступеньки поднимались все выше и были покрыты красной ковровой дорожкой. Неужели Беллоуз связан с ее преследователем? Эта мысль завладела измученным мозгом Сьюзен и ее усталым телом. Она начинала подозревать всех вокруг. Сьюзен потрясла головой и засмеялась: бредовость этой идеи была очевидной. Но она начала ее обдумывать, и эти мысли страшно тревожили ее.

На часах Сьюзен было два часа семнадцать минут. Беллоуз должен сильно поразиться, услышав звонок в дверь в такое время. "По меньшей мере, поразиться", – подумала Сьюзен. Особенно если знал, что она должна быть сильно "занята" с Д'Амброзио где-то в другом месте, если конечно, он знал о Д'Амброзио. Сьюзен вдруг подумала, что это все чепуха. Она решительно надавила на звонок. Но ей пришлось надавить его еще раз и держать его, пока Беллоуз не ответил.

Сьюзен начала подниматься по ступенькам. Она была на середине второго лестничного марша, когда Беллоуз появился на пороге в банном халате.

– Я так и знал. Сьюзен, ведь сейчас два часа ночи!

– Ты приглашал меня выпить. Я передумала и согласилась.

– Но это было в одиннадцать, – Беллоуз исчез с порога, оставив дверь открытой.

Сьюзен поднялась на этаж и вошла в его квартиру. Его нигде не было видно. Она закрыла дверь, заперла ее и задвинула оба засова. Она нашла Беллоуза в кровати, одеяло натянуто до подбородка, глаза закрыты.

– Милосердия, – жалобно сказала Сьюзен, садясь на край кровати.

Она посмотрела на Беллоуза. Господи, она была так рада видеть его! Она хотела броситься ему на грудь, почувствовать его объятия. Она хотела рассказать ему об убийце, о морозильнике. Она хотела хохотать, хотела плакать. Но она не сделала ничего. Она только смотрела на Беллоуза и колебалась.

Беллоуз не шевелился. Наконец, открылся его правый глаз, потом – левый. Потом он сел.

– Черт, я не могу спать, когда ты сидишь здесь.

– Как насчет выпить? Мне очень нужно.

Сьюзен изо всех сил старалась быть спокойной и разумной. Но это было трудно. Ее сердце до сих пор билось со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту.

Беллоуз посмотрел на Сьюзен.

– Ну, ты даешь! – Встал и снова надел халат. – О'кей. Тебе чего налить?

– Бурбон, если у тебя есть. Бурбон с содовой.

Сьюзен предвкушала, как будет пить огненную жидкость. Ее руки заметно дрожали. Вслед за Беллоузом она прошла на кухню.

– Марк, на меня снова напали, – в голосе Сьюзен звучало искусственное спокойствие.

Она следила, как Беллоуз отреагирует на ее слова. Он замер, сунув руки в морозилку за формочкой со льдом.

– Ты серьезно?

– Я никогда не была так серьезна.

– Тот же человек?

– Тот же человек.

Беллоуз снова занялся формочкой, выковыривая кусочек льда вилкой. Наконец, тот поддался. Сьюзен почувствовала, что новость его удивила, но не слишком, и он не был сильно ею озабочен. Сьюзен ощутила беспокойство.

Она изменила тактику.

– Я обнаружила кое-что, когда была в операционной Нечто очень интересное, – она подождала ответной реплики.

Беллоуз налил в стакан бурбон, потом открыл бутылку с содовой и налил ее поверх льда. Кусочек льда защелкал от стенку стакана.

– Ладно, я верю тебе. Ты мне скажешь, что, или нет? – Беллоуз подал Сьюзен стакан. Она глотнула.

– Я проследила кислородную трубку от операцией ной номер восемь на потолке. Прямо возле центральной шахты на ней есть дополнительный вентиль.

Беллоуз отпил из своего стакана, а потом мотнул головой в сторону гостиной: часы на камине прозвонили пол-третьего.

– Все газовые линии имеют вентили, – через какое-то время ответил Беллоуз.

– На других такого не было.

– Ты имеешь в виду коннектор, по которому газ можно подводить к линии?

– Думаю, да. Я не очень разбираюсь в вентилях.

– А ты проверила линии от других операционных, чтобы быть уверенной?

– Нет, но операционная восемь – единственная, которая имеет такой вентиль возле центральной шахты.

– Вентиль иметь никому не запрещается. Может быть, на других линиях он где-нибудь в другом месте. Я бы не строил на этом вентиле окончательных выводов, пока не проверил бы остальные линии.

– Но слишком много совпадений, Марк. Все случаи комы произошли с больными после операций в восьмой операционной, и кислородная линия восьмой операционной имеет вентиль в интересном, довольно хорошо спрятанном месте.

– Сьюзен, слушай. Ты забываешь, что двадцать пять процентов твоих предполагаемых жертв вообще не бывали рядом с операционной, не то что в операционной номер восемь. Послушай, даже в более приличных условиях я считал твой крестовый поход смешным и опасным. Но сейчас, когда я ужасно устал, он мне надоел до чертиков. Ты не можешь поговорить о чем-нибудь более приятном, например, о социальных программах в медицине?

– Марк, но я уверена в этом, – Сьюзен уловила оттенок раздражения в голосе Беллоуза.

– Я уверен, что ты уверена, но я также уверен, что я не уверен.

– Марк, этот человек, который днем напал на меня, чтобы предупредить, вернулся ночью, и я думаю, что на этот раз он не хотел разговаривать. Я думаю, он хотел убить меня. Правда, он хотел убить меня. Он стрелял в меня!

Беллоуз поднял глаза, а потом виски.

– Сьюзен, я не представляю, что и думать об этом, ничего умного выдавить из себя не могу. Почему ты не обратилась в полицию, если так уверена в этом?

Сьюзен не услышала последних слов Беллоуза. Ее ум напряженно работал. Она начала громко говорить:

– Кома развивалась от недостатка кислорода. Если им давали слишком много сукцинилхолина или кураре, чтобы у них начиналась гипоксия… – голос Сьюзен замер, она размышляла. – Из-за этого могла произойти остановка дыхания. Одного они вскрывали, Кроуфорда. – Сьюзен схватила свой блокнот. Беллоуз отпил из своего стакана. – Вот, Кроуфорд. У него была глаукома на одном глазу, и он получал формалин йодид. Это ингибитор холинэстеразы, а это значит, что его способность метаболизировать сукцинилхолин была снижена, и сублетальная доза могла оказаться летальной.

– Сьюзен, я же говорил тебе, что эти штуки с сукцинилхолином не работают в операционной, где находятся и хирург, и анестезиолог. Кроме того, сукцинилхолин не вводят в виде газа… Во всяком случае, я никогда об этом не слышал. Конечно, можно передозировать сукцинилхолин, но это всего лишь значит, что за пациента нужно дольше дышать. Никакой гипоксии не будет.

Сьюзен медленно отпила свой бурбон.

– Все, что ты сказал, означает только то, что гипоксия в операционной развивалась так, что цвет крови не менялся, и хирург оставался спокойным. Как же это можно сделать?.. Нужно заблокировать потребление кислорода в мозге… может быть, на клеточном уровне… или заблокировать освобождение кислорода из крови, Мне кажется, существует препарат, который может заблокировать потребление кислорода, но я так сразу не вспомню. Если вентиль на кислородной линии имеет значение, то такой препарат подавался в газообразной форме. Но есть другой способ так сделать, чтобы кислород не высвобождался из гемоглобина, а кровь оставалась красной… Марк, я поняла! – Сьюзен подскочила и села прямо. Ее глаза были широко открыты, а рот растянулся в полу-улыбку.

– Ну-ну, Сьюзен, – протянул Марк саркастически.

– Моноокись углерода! Угарный газ! Нужно всего лишь подключить к кислородной линии угарный газ, достаточное количество, чтобы в мозге развилась гипоксия. Цвет крови не меняется. Она даже станет еще красней, будет, как вишня. Даже небольшое количество угарного газа вытесняет кислород из гемоглобина. Мозг испытывает кислородное голодание – и кома. А в операционной все остается как обычно. Только мозг больного умирает, и никаких следов причины смерти.

В комнате повисло молчание, двое людей смотрели друг на друга. Сьюзен выжидательно, а Беллоуз с усталым смирением.

– Ты хочешь, чтобы я что-нибудь сказал? Ладно, это возможно. Смешно, но это так. Я думаю, что теоретически, эти случаи в операционной можно объяснить так. Это жуткая мысль, примитивная, но, во всяком случае, допустимая. Проблема лишь в том, что двадцать пять процентов больных не подходили к операционной.

– Те случаи легко объяснить. Трудно объяснить случаи после операций. Мне было так трудно расстаться с мыслью о диагностике новой болезни, но нужно было искать единственную причину. И эти случаи не имеют ничего общего с болезнью. Больным в терапии давали сублетальные дозы сукцинилхолина. Такое могло случиться и в госпитале Администрации Ветеранов в Мид-весте и даже в Нью-Джерси.

– Сьюзен, ты можешь строить гипотезы, пока не посинеешь, – сказал Беллоуз с оттенком гнева, проистекающего от растерянности. – То, что ты говоришь, означает фантастически организованный план – план преступления – с единственной целью получать коматозных больных. Ладно, скажи мне, ты совершенно не ответила на самый важный вопрос – почему? Почему, Сьюзен? Я имею в виду, что ты сейчас несешься со скоростью сто пятьдесят километров в час, подвергая риску свою карьеру и мою, должен добавить, и подъезжаешь к такому правдоподобному, хотя и фантастическому объяснению серии этих несвязанных между собой несчастных случаев. Но в то же время, ты совершенно забываешь ответ на вопрос – зачем это нужно? Сьюзен, Бога ради, ведь должен быть мотив. Это же смешно. Извини, но это смешно. Кроме того, я хочу спать. Кто-то из нас и работает, знаешь ли… И у тебя нет никаких доказательств. Клапан на кислородной линии. Господи, Сьюзен, это неубедительно. Я считаю, тебе нужно прийти в себя. С меня хватит. Я больше не играю. Я хирург-ординатор, а не Шерлок Холмс по совместительству.

Беллоуз встал и допил свой бурбон одним долгим глотком.

Сьюзен внимательно смотрела на него, в ней опять зашевелились подозрения. Беллоуз больше не был на ее стороне. Почему? Криминальный аспект этого дела был слишком очевиден для нее.

– Почему ты так уверена, – продолжал Беллоуз, – что это имеет какое-нибудь отношение к Нэнси Гринли и Берману? Сьюзен, я думаю, ты слишком поспешно делаешь выводы. Есть гораздо более простое объяснение поведению этого типа, который так хотел поймать тебя.

– Ну, какое? – Сьюзен рассердилась.

– Парень был сексуально озабочен, и ты…

– Заткнись, Беллоуз! – Сьюзен разъярилась.

– Теперь она сошла с ума. Господи, Сьюзен, ты воспринимаешь все это дело, как сверхсложную игру. Я не буду с тобой спорить.

– Каждый раз, когда я говорю тебе об агрессивном поведении хоть Гарриса, хоть этого подонка, который хотел убить меня, ты придумываешь дурацкое сексуальное объяснение.

– Секс не я придумал, дитя мое. Тебе лучше примириться с этим фактом.

– Я думаю, это скорее твоя проблема. Вы мужчины-врачи, кажется, никогда не вырастите. Я думаю, что быть вечным подростком смешно, – сказала Сьюзен, встала и надела пальто.

– Куда ты пойдешь в это время? – властно спросил Беллоуз.

– У меня есть ощущение, что мне на улице будет безопасней, чем в этой квартире.

– Ты никуда не пойдешь, – безапелляционно заявил Беллоуз.

– А-а, вот вылезает наружу мужской шовинизм. Великий защитник! Чушь собачья. Эгоист заявляет, что я не уйду. Посмотрим!

Сьюзен быстро ушла, хлопнув дверью.

Нерешительность сковала Беллоуза, и он в молчании смотрел на дверь. Он молчал, потому что понимал, что Сьюзен во многом права. Он не двигался, потому что действительно хотел избавиться от всей кутерьмы. "Угарный газ, чертовщина какая!" – он отправился обратно в спальню и повалился на кровать. Гладя на часы, он понял, что утро наступит очень скоро, слишком скоро.

* * *

Д'Амброзио охватила паника. Он никогда не любил замкнутые пространства, и стены морозильника начали надвигаться на него. Он начал дышать чаще, глотая воздух, а потом подумал, что может задохнуться. И этот холод. Смертельный холод, проползший под его толстое чикагское пальто. Несмотря на непрестанное движение, его ступни и кисти онемели.

Но хуже всего в этой поганой ситуации были мертвецы и острый запах формальдегида. Д'Амброзио видел много кровавых сцен в своей жизни, опыт по части мертвецов у него был богатый. Но никогда он не оказывался в одном морозильнике с трупами. Сначала он старался не смотреть на них, но бессознательно, от возрастающего страха, его глаза все чаще упирались в мертвецов. Иногда ему казалось, что они улыбаются. Потом они начали смеяться над ним, даже когда он не смотрел в их сторону. Он разрядил всю обойму в тело особенно глумливого мертвеца, которого, как ему показалось, он узнал.

Д'Амброзио отошел в угол, чтобы держать в поле зрения всех мертвецов. Потом медленно опустился на корточки. Он уже не чувствовал своих коленей.

Четверг, 26 февраля
10 часов 41 минута

Тропинка сворачивала под откос налево и шла через чащу сучковатых искривленных дубов, растущих в зарослях вереска. Дубовые ветви смыкались над тропинкой, превращая ее в подобие тоннеля. Перспектива терялась через несколько метров. Сьюзен бежала по дорожке, не осмеливаясь оглянуться. Впереди было спасение. Но тропинка сузилась и ветви деревьев спали цепляться за ее одежду, мешая бежать. Вересковые заросли обхватили ее. Она отчаянно напрягала все силы, чтобы прорваться. Впереди был виден свет. Безопасность. Но чем больше она рвалась, тем больше запутывалась в чаще, как в гигантской паутине. Руками она пыталась высвободить свои ноги. Но и ее руки застряли в путанице зарослей. Осталось всего несколько минут. Она должна освободиться. Вдруг она услышала, как сигналит машина, и одна рука стала свободной. Сигнал повторился – и она открыла глаза. Она находилась в номере 731 мотеля «Бостон Мотор Лодж».

Сьюзен села на кровати, оглядывая комнату. Это был только сон, повторяющийся сон, который она не видела уже много лет. С пробуждением к ней пришло облегчение. Она сидела, откинувшись на подушки, подобрав вокруг себя одеяло. Сигнал автомашины, разбудивший ее, прозвучал в третий раз. Послышались еще какие-то приглушенные крики, потом наступила тишина.

Сьюзен осмотрела номер – типично американская безвкусица. Две большие кровати, покрытые покрывалами, разрисованными цветами в нейтральных тонах. Ковер на полу из грубой шерсти когда-то был ярко-зеленым. Ближайшая стена заклеена обоями с зелененьким цветочным орнаментом. Дальняя стена была бледно-желтой. Над кроватью висела безвкусная репродукция, изображающая идиллическую картинку скотного двора с гусями и овцами. Мебель дешевая, но имелся внушительный цветной телевизор – 70 сантиметров по диагонали – в качестве обязательной моральной компенсации мотельного убожества. Эстетика никогда не была сильной стороной "Бостон Мотор Лодж".

Но здесь было безопасно. Глубокой ночью покинув квартиру Беллоуза, Сьюзен мечтала только о том, чтобы найти мирное убежище и спокойно выспаться. Несколько раз раньше на Кембридж-стрит она замечала кричащий указатель мотеля. Указатель был ужасен и совсем не способен завлечь усталого путника. Но там были номера и покой, в котором она так нуждалась. Она зарегистрировалась как Лоури Симпсон и прождала в вестибюле добрую четверть часа, прежде чем ей удалось подняться в номер. Когда портье за стойкой посмотрел на нее странновато, она дала ему лишних пять долларов чаевых и попросила проинформировать ее, если кто-нибудь будет ею интересоваться. Она соврала ему, что ее преследует ревнивый любовник. Удовлетворенный пятью долларами и оказанным ему доверием, портье заговорщицки подмигнул ей. Сьюзен знала, что он "проглотил" историю с наживкой – такова сущность мужского тщеславия.

Предприняв эти предосторожности и перегородив дверь столом, Сьюзен позволила себе свалиться в кровать и уснуть. Она не смогла заснуть мертвым сном, так как ей приснился кошмар, но чувствовала сейчас себя вполне освеженной.

Сьюзен вспомнила, как поругалась с Беллоузом прошедшей ночью, и задумалась, стоит ли ему звонить. Она сожалела о своей резкости, понимая, что сделала это совершенно напрасно. Она припомнила и овладевшую ею манию преследования и почувствовала себя растерянной. Но потом рассудила, что в ее обстоятельствах и состоянии ума все это было вполне естественно. Ее только изумляло, что Беллоуз оказался таким бесхребетным. Правда, он так хотел стать хирургом! Она должна была понять, что его карьерные устремления сделали для него очень трудным, если вообще возможным, объективный взгляд на ситуацию. Сьюзен пожалела о разрыве хотя бы потому, что Беллоуз при обсуждении ее расследования отлично играл роль адвоката дьявола. В конце концов, он был прав, утверждая, что у Сьюзен не существует и намека на мотив, который обязательно должен быть, если орудует большая организация.

Может быть, коматозные больные были жертвами какой-нибудь гангстерской вендетты? Сьюзен сразу отбросила эту идею, вспомнив о Нэнси Гринли и Бермане. Нет, это невозможно. Может, это вымогательство? Ну, например, семьи отказались платить и – бац! Нет, это неправдоподобно. Просто невозможно утаить этот коматозный бизнес в тайне. Гораздо легче убивать людей на улице, а не в стенах больницы. Причина, по которой умирали эти люди, должна была находиться внутри больницы. Должно быть какое-то общее свойство, объединявшее этих людей.

Размышляя таким образом, Сьюзен подняла трубку телефона, стоявшего у кровати. Она позвонила в деканат медицинской школы и попросила к телефону секретаря декана:

– Это секретарь доктора Чепмена? Это Сьюзен Уилер… да-да, знаменитая Сьюзен Уилер. Послушайте, я хотела бы оставить сообщение для доктора Чепмена. Нет, не надо беспокоить его. Я сегодня должна была начать хирургический цикл в госпитале Администрации по Делам Ветеранов, но ужасно плохо чувствовала себя ночью, у меня были страшные кишечные спазмы, я не спала всю ночь. Лучше я начну цикл завтра. Да, я уверена. Если что, я перезвоню. Не были бы вы так любезны попросить, чтобы доктор Чепмен проинформировал об этом отделение хирургии в ветеранском госпитале? Благодарю вас.

Сьюзен положила трубку. Без четверти одиннадцать. Она позвонила в Мемориал и спросила офис доктора Старка:

– Это звонит мисс Уилер. Я хотела бы поговорить с доктором Старком.

– Конечно, мисс Уилер. Доктор Старк ждал вашего звонка около девяти. Сейчас он подойдет. Он беспокоился, когда вы не позвонили.

Сьюзен ждала, крутя телефонный шнур между указательным и большим пальцами.

– Сьюзен? – голос доктора Старка был озабоченным. – Очень рад тебя услышать. После того, как ты рассказала мне, что с тобой произошло вчера днем, я испугался, когда ты не позвонила. Все в порядке?

Сьюзен поколебалась, говорить ли правду, но потом подумала, что должна использовать ту же легенду, что и с доктором Чепменом. Ведь Старк мог позвонить Чепмену. Она решила быть последовательной.

– У меня были кишечные спазмы, из-за которых пришлось лежать в постели. В остальном все нормально.

– Тогда все хорошо. Относительно твоих запросов есть несколько хороших новостей и несколько плохих. С каких начать?

– Лучше с плохих.

– Я говорил с Ореном, потом с Гаррисом и, наконец, с Нельсоном о том, чтобы восстановить тебя на цикле по хирургии здесь, в Мемориале, но они непреклонны. Конечно, они не хотят ссориться с отделением хирургии, но мы все обязаны сотрудничать друг с другом, и, если честно, я не очень настаивал. Если бы они хоть чуть-чуть колебались, я бы нажал. Но они настроены решительно. Вы вызвали настоящую неприязнь, молодая леди!

– Да-а… – Сьюзен совершенно не удивилась.

– Кроме того, если ты вернешься сюда, тебе будет очень трудно восстановить свою репутацию. Тебя будет преследовать дурная слава. Нужно, чтобы это затихло само собой.

– Я думаю…

– Программа госпиталя Администрации по Делам Ветеранов – очень популярная модификация нашей программы, и там будет гораздо больше возможностей оперировать.

– Это-то да, но что касается обучения, то ему очень далеко до Мемориала.

– Но с другой твоей заявкой, насчет Института Джефферсона, мне повезло. Мне удалось поговорить с его директором, и я рассказал ему о твоем повышенном интересе к интенсивной терапии. Я также сказал ему, что тебе очень хочется побывать у него в госпитале. И он любезно согласился, чтобы ты пришла туда, если ты прибудешь не в разгар рабочего дня, а где-нибудь после пяти. Но он выставил несколько условий. Ты должна прийти одна, и только тогда тебя пустят внутрь.

– О, конечно.

– И так как мне пришлось превысить свои полномочия и нажать на все кнопки, так сказать, то я бы хотел, чтобы ты никому не распространялась об этом визите. Я должен сознаться, что мне пришлось приложить определенные усилия, чтобы выбить тебе разрешение. Я это говорю не потому, чтобы ты ощущала себя обязанной, а просто хочу дать тебе понять, что это – некое частичное возмещение за то, что я не смог восстановить тебя в Мемориале. Директор заявил мне категорически, что никого не пустит, кроме тебя. Они могут пускать туда группы посетителей, только когда имеют время приглядывать за ними. Это весьма специфическое место, ты сама увидишь. Будет очень неприятно, если ты приведешь туда кого-нибудь еще. Иди одна. Ты поняла меня, я надеюсь?

– Конечно.

– Ну тогда дай мне знать о своих впечатлениях об этом Институте. Я еще там сам не бывал.

– Огромное спасибо, доктор Старк. Да, здесь есть еще одна штука… – Сьюзен подумала, стоит ли говорить Старку о втором нападении Д'Амброзио. Потом решила, что не надо, так как вчера он хотел, чтобы Сьюзен пошла в полицию. Сейчас он стал бы настаивать на этом. А Сьюзен еще не хотела обращаться в полицию, еще нет. Если за этим делом скрывалась преступная организация, было бы наивно думать, что у них не было плана защиты против таких непредвиденных случайностей, чтобы избежать полицейского расследования.

– Я не уверена, что это важно, – продолжила Сьюзен. – Но я нашла вентиль на кислородной линии, ведущей в операционную номер восемь в оперблоке. Он расположен прямо возле центральной шахты.

– Возле чего?

– Основной шахты, по которой проходят все трубы в здании сквозь этажи.

– Сьюзен, ты меня потрясаешь. Как ты это узнала?

– Я забралась в пространство между наборным и настоящим потолком и проследила газовые линии от оперблока.

– Пространство между потолками! – Старк гневно повысил голос. – Сьюзен, ты заходишь слишком далеко. Я не могу понять, зачем ты туда полезла.

Сьюзен подумала, что сейчас разразится гроза, как это было в случаях с Мак-Лири и Гаррисом. Но в воздухе повисла пауза. Наконец, Старк нарушил ее.

– Ладно, во всяком случае, ты выяснила, что на кислородной линии от операционной номер восемь есть дополнительный вентиль. – Его голос звучал почти нормально.

– Ну да, – осторожно сказала Сьюзен.

– Так, я думаю, что знаю, что это такое. Я председатель комитета по планировке оперблока, как ты можешь догадаться. Это может быть клапан для выпуска пузырей воздуха при заполнении системы газом. Но в любом случае я проверю и удостоверюсь, так ли это. Кстати, как фамилия пациента, которого ты хочешь повидать в Институте Джефферсона?

– Шон Берман.

– Ах, да, я вспоминаю этот случай. Он был совсем недавно. У Спаллека. Менискэктомия, мне кажется. Да… трагедия, тридцатилетний мужчина. Просто позор. Ну ладно, удачи тебе. Скажи, ты сегодня не была в ветеранском госпитале?

– Нет, спазмы держали меня в кровати все утро. Но завтра, я уверена, все уже будет в порядке, и я вернусь на занятия.

– Надеюсь, что так, Сьюзен, для твоего же блага.

– Спасибо вам за участие, доктор Старк.

– Не за что, Сьюзен.

Разговор прервался, и Сьюзен повесила трубку.

* * *

Грязные перчатки упали в корзину, стоявшую позади лотка с тампонами. Тампоны, лежавшие в лотке, были окровавлены. Медсестра зашла за спину Беллоуза и развязала на шее тесемки его операционного халата. Беллоуз сбросил его в корзину у выхода из операционной и вышел.

Это была неосложненная резекция желудка, операция, которую Беллоуз всегда любил делать. Но в это утро мысли Беллоуза крутились не здесь, и, соединяя двухрядным швом культю желудка с кишкой, Беллоуз испытывал не удовольствие, а утомление. Он не мог перестать думать о Сьюзен. Его мысли витали между нежной озабоченностью, перемешанной с угрызениями совести, когда он вспоминал свои слова, которыми проводил Сьюзен прошлой ночью, и сознанием собственной правоты. Он и так уже зашел слишком далеко, рисковал слишком многим, а было совершенно ясно, что Сьюзен абсолютно не имеет намерений прекратить свое идиотское путешествие к профессиональному самоубийству.

С другой стороны, волнующие воспоминания о предыдущей ночи были еще живы в душе Беллоуза. Его реакция на Сьюзен была такой естественной, такой непосредственной. Они занимались любовью так, что оргазм не был самоцелью, а только средством познать друг друга. Это было удивительное чувство общности. Беллоуз прекрасно осознавал, что Сьюзен нравится ему очень сильно, несмотря на то, что он знал ее очень мало, и несмотря на ее ослиное упрямство.

Беллоуз продиктовал протокол гастрэктомии в микрофон магнитофона привычным в таких случаях монотонным речитативом, заканчивая каждое предложение обычным словом "точка". Потом он пошел в раздевалку, чтобы переодеться в свою одежду.

Чувство благодарности и привязанность к Сьюзен насторожили Беллоуза. Его благоразумие подсказывало ему, что такое настроение снизит его объективность и способность оценивать перспективу. Он не мог позволить себе этого, особенно сейчас, когда его карьера висела на волоске. Но так как Сьюзен перевели в госпиталь Администрации по Делам Ветеранов, все дело могло затихнуть. Старк на обходе был вполне корректен и снизошел даже до полуизвинений за предположение, что Беллоуз мог быть связан с лекарствами в шкафчике 338.