Текст книги "Кома"

Беллоуз закончил переодеваться и направился в послеоперационную проверить назначения своему больному с гастрэктомией.

– Эй, Марк, – громко окликнул его голос со стороны поста в послеоперационной. Беллоуз повернулся и увидел подходившего к нему Джонсона.

– Как поживают твои чертенята-студенты? Я имею в виду и эту хитрозадую девицу.

Беллоуз не ответил. Он сделал вопросительный жест рукой. Идиотские разговоры с Джонсоном о Сьюзен были последней вещью, которую он бы пожелал делать.

– Твои студенты рассказали тебе, что приключилось утром в медицинской школе? Это самая забавная история из тех, которые я слышал за последнее время. Какой-то парень ворвался в анатомический корпус этой ночью. Это, наверно, был какой-то чудачок, потому что он разрядил пожарный огнетушитель, сорвал клеенку со всех трупов, на которых занимались первокурсники, стрелял, потом заперся в морозильнике и шумно поскандалил там с покойниками. Там он свалил все трупы на пол и расстрелял один из них. Ты представляешь? – Джонсон изверг из себя поток хохота.

На Беллоуза его слова произвели совершенно обратный эффект. Он смотрел на Джонсона, но думал о Сьюзен. Она же говорила ему, что на нее снова покушались, что кто-то хотел убить ее. Неужели это тот самый человек? Но морозильник? Сьюзен превратилась в настоящую загадку. Почему она не рассказала ему все?

– Этот парень замерз?

Джонсон еле нашел в себе силы прекратить смеяться и продолжать разговор:

– Нет, по крайней мере, не целиком. В середине ночи в полиции раздался анонимный звонок. Они подумали, что это медицинские шуточки студентов и не стали проверять, пока не пришла дневная смена. К этому времени парень был уже без сознания и сидел в углу. Температура его тела опустилась уже до тридцати трех градусов, но ребята из медицинской школы умудрились оттаять его без угрозы ацидоза. Очень похвально со стороны этих задниц. Плохо только, что они вызвали меня на консультацию спустя целых два часа. Ха-ха, ты знаешь, как медсестры из БИТа зовут его?

– Не имею представления, – Беллоуз слушал вполуха.

– Ледяные Яйца, – Джонсон снова зашелся в приступе смеха. – Я думаю, это очень остроумно. Это как карикатура на Горячие Губы из M*A*S*H*. Что за парочка – Горячие Губы и Ледяные Яйца!

– Он выкарабкается?

– Конечно. Но мне придется кое-что ампутировать. Как минимум он потеряет часть ног. Сколько – решится в течение суток. Бедный сукин сын может потерять и свои ледяные яйца.

– Они выяснили что-нибудь про него?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, его имя, откуда он, все такое…

– Ничего. Выяснилось, что все документы, которые нашли у него, фальшивые. Полиция очень заинтересована. Он бредил что-то насчет Чикаго. Вот судьба! – последние предложения Джонсон произнес пониженным тоном, как какой-нибудь важный секрет, и отправился обратно к посту.

Беллоуз пошел по своим делам, проверил анализы своего прооперированного больного. Потом просмотрел историю болезни. Назначения были написаны Рейдом, все было отлично. Он думал о мужчине в морозильнике. История была загадочная. Беллоуз снова задумался над тем, был ли это тот самый человек, который напал на Сьюзен. Если это так, то как она умудрилась запереть его в морозильнике? И какого дьявола она ничего не рассказала ему об этом? Наверно, он сам не дал ей даже шанса рассказать. Если она заперла этого человека в морозильнике, у нее теперь могут быть проблемы с полицией. Неужели это она анонимно позвонила в полицию?

Беллоуз проверил перевязку больного. Она не съехала и была чистой, не пропитанной кровью. Капельница стояла правильно.

Он снова вернулся мыслями к Сьюзен и решил окончательно, что чудачок в морозильнике – тот самый человек, который преследовал Сьюзен. Если это он, то ей будет важно знать, что он госпитализирован и находится в критическом состоянии.

Беллоуз позвонил в медицинскую школу и попросил соединить его с общежитием. Он прождал двенадцать гудков, пока не убедился, что Сьюзен нет дома. Потом он позвонил дежурному и попросил его оставить для Сьюзен записку с просьбой позвонить ему, когда она вернется домой.

Сделав все это, Беллоуз отправился обедать.

Четверг, 26 февраля
16 часов 23 минуты

Тридцать шесть долларов и чаевые показались Сьюзен слишком высокой платой за безвкусный номер в «Бостон Мотор Лодж». Но деньги были потрачены не зря. Сьюзен чувствовала себя отдохнувшей, свежей и находилась в безопасности. День она провела, перечитывая свои записи. Вся информация, которая у нее была по больным, у которых кома развилась после операций, вполне подтверждала идею об угарном газе. Случаи в терапевтическом отделении тоже укладывались в гипотезу об отравлении сукцинилхолином. Но решительно никаких следов мотива преступления не было. Все случаи были совершенно несопоставимы.

Сьюзен несколько раз звонила в Мемориал, пытаясь выяснить домашний адрес Вальтерса, но успеха не добилась. Однажды она позвонила в Мемориал и попросила вызвать Беллоуза, но повесила трубку прежде, чем тот успел подойти. Медленно, но неумолимо Сьюзен начала понимать, что находится в безвыходном положении. Она подумала, что, может быть, это подходящий момент, чтобы обратиться в полицию и рассказать, что ей известно, а потом взять академический отпуск. У нее был месяц неиспользованного отпуска за третий курс, и она была уверена, что в любой момент сможет получить на него разрешение. Она должна сбежать, уехать, забыть все. Сьюзен вспомнила о Мартинике. Она очень любила все французское и ужасно стосковалась по солнцу.

Швейцар мотеля, свистнув, подозвал для нее такси, и она села в машину, назвав шоферу адрес: 1800 Саут-Веймаут-стрит, Южный Бостон. Потом откинулась на спинку сиденья.

Такси ехало по Кембридж-стрит, потом по Сторроу-драйв и Беркли. Шофер вез Сьюзен по самым приятным районам Саут Энда, чтобы избежать улиц, переполненных транспортом. На Массачусетс-авеню он повернул направо, и сразу окружающий пейзаж испортился. Попав раз в Южный Бостон, Сьюзен поняла, что потерялась бы там. По бокам улиц стояли ничем не отличающиеся друг от друга дома, мостовые были замусорены. Скоро такси выехало в район торговых складов, пустынных заводов и темных улиц. Почти во всех фонарях лампы были разбиты.

Когда Сьюзен вышла из машины, место, куда она попала, оказалось лишенным даже малейшего признака жизни. Прямо перед ней одинокий висячий фонарь очень современного дизайна бросал свет на парадную дверь, вывеску и дорожку, ведущую к двери. Надпись на вывеске, выведенная большими синими буквами, гласила: "Институт Джефферсона". Ниже вывески располагалась бронзовая табличка, сообщавшая, что здание построено при поддержке Министерства Здравоохранения, Просвещения и Социального Обеспечения Правительства Соединенных Штатов Америки в 1974 году.

Территорию Института Джефферсона окружала высокая изгородь около двух с половиной метров, способная выдержать ураган. Само здание располагалось в глубине участка, метрах в пяти от тротуара. Архитектура здания, отделанного отполированной до блеска белой мозаикой, была чрезвычайно современна. Стены, наклоненные вовнутрь под углом градусов в восемьдесят, возносили первый этаж на высоту почти восьми метров. На этой высоте располагался узкий горизонтальный карниз, а дальше стены возвышались под таким же углом еще на восемь метров. Кроме парадного входа в фасаде первого этажа не было больше ни окон, ни дверей. На втором этаже окна существовали, но они были утоплены глубоко в стену и плохо просматривались с улицы; были видны только амбразуры резких геометрических очертаний и отблеск света изнутри.

Здание занимало целый квартал. Как ни странно, Сьюзен нашла его красивым, хотя понимала, что окружающее Институт убожество усиливает производимый им эффект. Сьюзен догадалась, что Институт был красой какого-то плана обновления и перестройки этой части города. В целом здание напоминало древнюю египетскую гробницу-мастабу или основание ацтекской пирамиды.

Сьюзен подошла к парадной двери. Она была из украшенной бронзой стали и не имела ни ручки, ни замочной скважины. Справа от двери располагался встроенный микрофон. Когда Сьюзен подошла к двери достаточно близко, голос, записанный на магнитофон, спросил ее имя и цель визита. Голос был глубокий, уверенный и размеренный.

Сьюзен подчинилась и ответила, хотя и задумалась над формулировкой цели визита. Она хотела сказать, что цель – туризм, но передумала. Шутить настроения не было. В конце концов, она ответила – с академическими целями.

Ответа не последовало. Под микрофоном загорелся красный прямоугольный световой индикатор с надписью "ЖДИТЕ". Потом свет стал зеленым, а надпись изменилась на "ПРОХОДИТЕ". Стальная дверь беззвучно скользнула вправо, и Сьюзен переступила порог.

Она очутилась в застывшем белом холле. Здесь не было ни окон, ни картин, никаких украшений. Свет, по-видимому, шел от пола, выполненного из непрозрачного, молочного цвета, пластика. Сьюзен нашла этот способ освещения любопытным и футуристичным. Она пошла дальше.

В конце холла вторая дверь беззвучно скользнула в сторону, Сьюзен вошла в следующую комнату, оказавшуюся суперсовременной приемной. Дальняя и ближняя стены были зеркальными от пола до потолка. Обе боковые стены были белыми, без малейшего пятнышка и полностью лишены каких бы то ни было украшений или деталей. Отсутствие последних производило дезориентирующее действие на посетителя. Сьюзен смотрела на стены, ее глаза пытались сфокусироваться на ее собственном изображении в зеркалах. Она замигала и постаралась определить размеры комнаты. Но, посмотрев на зеркало дальней стены, Сьюзен видела только свое бесконечно повторяющееся изображение.

В комнате стоял ряд литых стульев из белой пластмассы. Свет так же, как и в холле, шел с пола, и стулья отбрасывали на потолок причудливые тени. Сьюзен почти собралась усесться, как в дальней зеркальной стене, скользнув, открылась дверь. В приемную вошла высокая женщина и направилась прямо к Сьюзен. Глаза женщины были глубоко посажены, а линия носа по-гречески прямо переходила в линию лба. Ее профиль напомнил Сьюзен классические черты лиц на камеях. Женщина была одета в белый брючный костюм, так же как и стены, лишенный всяческих украшений. Только карманный дозиметр виднелся в кармашке жакета. Выражение лица женщины было бесстрастным.

– Добро пожаловать в Институт Джефферсона. Меня зовут Мишель. Я покажу вам наш институт, – голос ее был, как и лицо, лишен выражения.

– Спасибо, – сказала Сьюзен, глядя в глаза женщине. – Меня зовут Сьюзен Уилер. Надеюсь, вы ждали меня? – Сьюзен позволила своим глазам еще раз обежать комнату. – Выглядит очень современно. Я никогда не видела ничего подобного.

– Да, мы ожидали вас. Но прежде чем мы начнем, я должна предупредить вас, что внутри очень тепло. Думаю, что вам лучше оставить свое пальто здесь. Пожалуйста, оставьте также и сумку.

Сьюзен сняла пальто, немного смущенная измятой и испачканной униформой медсестры, которая все еще была надета на ней. Потом она вынула из сумки свой черный блокнот.

– Итак… Предполагаю, что вы знаете, что Институт Джефферсона – госпиталь для интенсивной терапии. Другими словами, мы ухаживаем только за пациентами, хронически требующими интенсивной терапии. Большинство наших больных находятся в коматозном состоянии. Этот госпиталь был построен как передовой проект с участием фондов Министерства Здравоохранения, Просвещения и Социального Обеспечения, хотя финансирование его текущей работы производится из частных источников. Госпиталь имел большой успех в качестве учреждения, освобождающего койки в блоках острой интенсивной терапии в городских больницах. В действительности, работа госпиталя настолько успешна, что аналогичные медицинские учреждения строятся или планируются во всех больших городах страны. Исследованиями доказано, что такой госпиталь экономически эффективен в любом городе с населением более миллиона человек… Извините, почему бы нам не присесть? – Мишель указала на два стула.

– Благодарю вас, – ответила Сьюзен, садясь на один из стульев.

– Посещение Института Джефферсона строго ограничено из-за метода ухода, который здесь используется. Мы разработали принципиально новую методику, но если люди к ней не подготовлены, они могут реагировать очень эмоционально. Поэтому посещать больных могут только близкие родственники, но лишь раз в две недели по заранее запланированной схеме.

Мишель сделала паузу в своем монологе, а затем слегка улыбнулась.

– Должна сказать, что ваш визит в высшей степени необычен. Обычно мы принимаем группу медиков разного сорта каждый второй вторник месяца, для них у нас разработана специальная программа. Но так как вы пришли сами по себе, мне приходится импровизировать. Но у нас есть короткий фильм, если хотите.

– Безусловно.

– Хорошо.

Мишель не сделала ни малейшего движения, но в комнате вдруг стало темно, а на обращенной к ним стене стали мелькать кадры фильма. Сьюзен была заинтригована. Она подумала, что, наверно, фильм проецируют через прозрачную часть стены, служащую экраном.

Фильм напомнил Сьюзен старые кинохроники. Его устаревшая информация казалась анахронизмом в этом сверхсовременном окружении. Первая часть фильма была посвящена концепции интенсивной терапии госпиталя. Показывалось, как министр здравоохранения, просвещения и социального обеспечения обсуждает этот вопрос с составителями социальных программ, экономистами и организаторами здравоохранения. Острые проблемы спиралеобразно возрастающих цен на медицинское обслуживание составляла стоимость длительной интенсивной терапии. Эта мысль была проиллюстрирована графиками и схемами. Мужчина, комментирующий схемы, был невыносимо скучен и банален, как и костюм, который был на нем надет.

– Ужасный фильм, – сказала Сьюзен.

– Согласна. Все правительственные фильмы такие. Вы начинаете думать, что у них совершенно нет воображения.

Фильм продолжался. Демонстрировалась церемония открытия Института, во время которой политики улыбались и отпускали идиотские шутки. Потом опять последовали графики и схемы, доказывающие, как много средств удалось сэкономить с помощью госпиталя. Показали несколько сцен, иллюстрирующих, как Институт Джефферсона освобождает места для ухода за острыми больными в отделениях интенсивной терапии в городских больницах. Для сравнения приводилось количество медсестер и другого персонала в Институте Джефферсона и в БИТе обычной больницы, необходимое для интенсивной терапии одинакового числа больных. Люди, набранные, чтобы наглядно показать это количество, были сняты на пленку бесцельно слоняющимися по автостоянке. В конце фильма показали сердце госпиталя – большой компьютер, имевший и аналоговую часть, и цифровую. В заключительном слове подчеркивалось, что все функции и гомеостаз организма больных мониторятся и поддерживаются компьютером. В конце фильма зазвучала маршевая музыка, как в финале военных фильмов. Когда исчез последний кадр, свет в комнате включился.

– Я бы смогла обойтись без этого фильма, – улыбаясь, сказала Сьюзен.

– Ну да, но в нем хотя бы подчеркивается экономическая сторона проблемы. Это основная идея, заложенная при создании Института. Ну а теперь следуйте за мной, я покажу вам основные части Института.

Мишель встала и направилась к зеркальной стене, где находилась дверь, через которую она вошла. Дверь открылась. И тут же закрылась, едва они вышли через нее в коридор длиной метров пятнадцать. Дальний торец коридора был покрыт зеркалами от пола до потолка. Проходя по коридору, Сьюзен заметила и другие двери, ведущие из него, но все они были закрыты. На дверях не было никаких выступающих частей. По-видимому, все они открывались автоматически.

Обе женщины дошли до конца коридора, дверь скользнула в сторону, и Сьюзен вошла в знакомо выглядевшую комнату. Комната была двенадцать на шесть метров и в точности походила на палату интенсивной терапии в обычной больнице. Там стояло пять кроватей, над которыми располагался обычный ассортимент принадлежностей – экран кардиомонитора, аппарат искусственного дыхания и так далее. Но четыре кровати были сконструированы необычно. Посреди каждой из них, во всю длину проходил зазор шириной около шестидесяти сантиметров, благодаря чему, создавалось впечатление двух узеньких кроватей, между которыми оставалась широкая щель. На потолке над кроватями располагался сложный роликовый механизм. Пятая кровать, казавшаяся совершенно обычной, была занята. Больной дышал через аппарат искусственного дыхания. Сьюзен сразу вспомнила Нэнси Гринли.

– Это зона для посещения больных ближайшими родственниками, – объяснила Мишель. – Когда должна прийти семья, больной автоматически переносится сюда. Здесь он помещается на специально сконструированную кровать, при этом кровать выглядит совсем обычно. Этого больного посещали сегодня днем, – Мишель указала на лежащего на пятой кровати пациента. – Мы намеренно не вернули его в главный зал, чтобы вы его увидели.

Сьюзен смутилась:

– Вы хотите сказать, что эта кровать такая же, как остальные четыре?

– Именно. Когда приходят родственники, оставшиеся кровати заполняются другими больными, и вся палата кажется такой же, как в обычном отделении интенсивной терапии. Пройдите за мной, пожалуйста.

Мишель двинулась по длине палаты, минуя больного на кровати. В конце комнаты находилась дверь, беззвучно открывшаяся при приближении к ней.

Сьюзен была удивлена, когда, проходя мимо лежащего больного, убедилась, что кровать выглядит точно как банальная больничная функциональная кровать. Нельзя было предположить, что ее центральная часть, на которую опирается тело больного, отсутствует. Но у Сьюзен не было времени обследовать ее более полно, так как нужно было идти за Мишель в следующую комнату.

Первая вещь, которая дошла до сознания Сьюзен, был свет. С ним было что-то не в порядке. Потом она ощутила тепло и влажность. Когда она увидела больных, то остановилась в глубоком потрясении. В зале было более ста пациентов. Все они висели в воздухе на высоте метра-полутора от пола. Все были совершенно обнажены. Присмотревшись, Сьюзен увидела проволочки, во многих местах пронизывающие трубчатые кости больных. Проволочки прикреплялись к прямоугольной металлической раме и были туго натянуты. Головы больных были подвешены на других проволочках, свисающих с потолка и прикрепленных к лицевым костям черепа. Висящие больные напоминали горизонтально растянутых на рамах гротескных спящих марионеток.

– Как вы можете видеть, больные подвешены на натянутых проволоках. Некоторые посетители очень сильно реагируют на это, но доказано, что это наилучший метод длительной интенсивной терапии, полностью сохраняющий целостность кожных покровов больных и минимизирующий работу медсестры. Он ведет начало от ортопедии, где проволока используется для репозиции и фиксации костей. Исследованиями доказано, что кожа лучше всего сохраняется, если не соприкасается ни с какими поверхностями. Это выдающееся достижение в уходе за коматозными больными.

– Выглядит довольно непривлекательно, – перед глазами Сьюзен встала картина трупов, свисающих с крюков в морозильнике. – А что за странное освещение?

– О да, нам придется надеть очки, если мы пробудем здесь еще какое-то время, – Мишель вытащила несколько пар темных очков из стола. – Зал освещается низкоинтенсивным ультрафиолетовым светом. Этот свет обладает бактериостатическим действием и помогает сохранить целостность кожи, – Мишель протянула очки Сьюзен, и обе они надели их. – Температура в зале поддерживается на уровне 34.7 градуса, плюс-минус пять сотых. Влажность – восемьдесят два плюс-минус один процент. Эти условия снижают потерю тепла телом больных и уменьшают необходимость теплопродукции. Влажность снижает риск дыхательных инфекций, которые являются наибольшей угрозой для коматозных больных.

Сьюзен была ошеломлена. Она осторожно подошла к одному из висящих больных. Проволоки, насквозь пронизывающе длинные кости пациента, были натянуты горизонтально и крепились к алюминиевой раме, окружавшей больного, а потом тянулись наверх, к хитрому роликовому устройству на потолке. Сьюзен посмотрела вверх и увидела на потолке путаницу рельсов. Все капельницы, трубки отсосов и провода от датчиков тянулись вверх, к роликовому механизму. Сьюзен оглянулась на Мишель:

– И здесь нет медсестер?

– Я, кстати, являюсь медсестрой, еще есть две дежурные медсестры и врач. Этого вполне достаточно для интенсивной терапии сто тридцать одного больного, не правда ли? Вы же видите, все автоматизировано. Вес пациента, газы крови, баланс жидкости, давление крови, температура тела – огромный список параметров – все периодически считывается компьютером и сравнивается с нормами. Компьютер, в случае необходимости, приводит в действие соленоидные клапаны, чтобы устранить обнаруженные отклонения от нормы. Это гораздо лучше, чем традиционная интенсивная терапия. Врач в БИТе имеет дело с изолированными показателями, измеренными однократно. А компьютер способен измерять жизненные параметры больного постоянно и оценивать их в динамике. Но еще важнее то, что компьютер способен соотносить все показатели в каждый момент времени. Это отлично имитирует собственные регуляторные механизмы организма больного.

– Это современная медицина, возведенная в энную степень. Невероятно. Это просто научная фантастика. Машина наблюдает за целой толпой лишенных мозга людей. Как будто большинство из них, и не люди.

– Но они, действительно, не люди.

– Прошу прощения? – Сьюзен перевела взгляд с больного на Мишель.

– Они были людьми. Теперь это лишенные коры мозга препараты. Современная медицина и медицинская технология развились до такой степени, что могут поддерживать в подобных организмах жизнь практически неограниченное время. Результат – кризис стоимости лечения. Закон решил, что жизнь нужно сохранять. Технология практически подходит к этой проблеме. И вот пожалуйста. В Институте потенциально может находиться до тысячи подобных пациентов одновременно.

Было что-то в философии Мишель такое, что заставило Сьюзен поежиться. У Сьюзен было также чувство, что медсестру так долго натаскивали, что она целиком пропиталась этой доктриной. Сьюзен могла заметить, что Мишель совершенно не задумывается над тем, что говорит. Но у Сьюзен не было времени размышлять над философскими обоснованиями существования Института. Она была ошарашена обстановкой. Она хотела увидеть еще и оглядела зал. Он был больше тридцати метров в длину, а потолок поднимался на высоту шести метров, и весь был покрыт путаницей из рельсов.

В дальнем конце зала располагалась еще одна дверь. Она была прикрыта. Это была обычная дверь с обычной ручкой. Сьюзен решила про себя, что только те двери, сквозь которые они прошли, контролировались с центрального поста. Ведь большинство посетителей, особенно родственники, никогда не попадали в главный зал.

– А сколько здесь, в Институте Джефферсона, операционных? – внезапно спросила Сьюзен.

– У нас нет операционных. Это же учреждение для хронической интенсивной терапии. Если пациенту требуется операция, его перевозят обратно в направившую его сюда больницу.

Ответ прозвучал настолько быстро, что произвел впечатление заранее заготовленного и заученного наизусть. Сьюзен сразу же вспомнила, что на поэтажных планах, которые она добыла в департаменте общественных зданий, она видела операционные. Они располагались на втором этаже. Сьюзен почувствовала, что Мишель лжет.

– Нет операционных? – Сьюзен намеренно изобразила удивление. – Но если операция неотложная, например трахеотомия?

– Тогда ее делают прямо здесь, в главном зале или в палате для посещений за этой дверью. В случае необходимости их можно использовать как малые операционные. Как я уже сказала, наш госпиталь предназначен для длительного ухода за больными.

– Но я до сих пор думала, что и такие больницы должны иметь операционные.

В этот момент больному, висевшему прямо перед Сьюзен, автоматически был придан наклон, так что его голова оказалась ниже ног на пятнадцать сантиметров.

– Вот хороший пример работы компьютера, – сказала Мишель. – Видимо, компьютер зарегистрировал падение артериального давления. Поэтому он придал пациенту положение Тренделенбурга еще до того, как откорректировал основную причину падения давления.

Сьюзен уже плохо слушала. Она обдумывала, как бы ухитриться провести свое собственное обследование этого места. Она хотела осмотреть операционные, обозначенные на плане.

– Одной из причин, по которой я хотела прийти сюда, было желание увидеть одного конкретного больного. Его имя Берман, Шон Берман. Вы не представляете, где здесь он находится?

– Нет, так сразу не скажу. Честно говоря, мы не используем для идентификации больных имена. Пациентам присваивается номер, например, случай номер один, случай номер два и так далее. Так их проще вводить в компьютер. Чтобы узнать номер Бермана, я должна запросить его имя в компьютере. Это займет несколько минут.

– Хорошо, мне бы очень хотелось его повидать.

– Я могу использовать терминал на контрольном посту. А вы пока можете осмотреться здесь – может быть, вы увидите своего больного. Или вы можете пройти вместе со мной и подождать в комнате для посетителей. Гостям не разрешается входить в контрольный пост.

– Я подожду здесь, благодарю вас. Здесь столько интересного, что не хватит и недели, чтобы все рассмотреть.

– Чувствуйте себя как дома, но должна вас предупредить, что нельзя прикасаться ни к проволокам, ни к больным ни при каких обстоятельствах. Вся система очень тонко сбалансирована. Электрическое сопротивление вашего тела при прикосновении заставит компьютер поднять громкую тревогу.

– Не беспокойтесь. Я не собираюсь ничего трогать.

– Хорошо. Я сейчас вернусь.

Мишель сняла свои очки. Дверь в комнату для посетителей автоматически открылась, и она вышла.

* * *

Мишель прошла комнату для посетителей и половину коридора, ведущего в нее. Дверь на контрольный пост открылась автоматически. Он был освещен слабым светом, как контрольная рубка атомной подводной лодки. Большая часть света проникала в комнату через дальнюю стену, которая представляла собой прозрачное в одном направлении зеркало, позволяющее наблюдать за происходящим в холле для посетителей.

Когда Мишель вошла, в комнате находилось два человека. Перед большой U-образной панелью, состоящей из экранов телевизоров, сидел охранник. Он тоже был одет в белое и носил широкий пояс, к которому были прикреплены белая кобура с пистолетом и рация. Перед ним располагалась огромная консоль с множеством выключателей. На мониторы передавались результаты сканирования видеокамерами помещений, коридора и дверей в госпитале. Некоторые мониторы передавали неподвижное изображение – пространство перед парадной дверью и холл при входе. На других мониторах изображение двигалось, так как камера сканировала определенные участки. Охранник сонно поднял голову, когда Мишель вошла в комнату.

– Вы оставили ее в главном зале? Вы думаете, это умно?

Мишель подошла к большому компьютерному терминалу, за которым находился второй обитатель комнаты – медсестра, одетая так же, как Мишель, сидящая перед более чем сорока дисплеями и просматривающая выведенные на них данные. Принтер по ее правую руку вдруг застрекотал, распечатывая какую-то информацию.

Мишель плюхнулась на стул.

– Какого дьявола знает эта девица, что ей разрешили прийти сюда? – спросила медсестра у компьютера, подавляя зевок. – Она похожа на дипломированную медсестру или что-то в этом роде. Но у нее нет ни нагрудного значка, ни колпака. А эта униформа! Похоже, что она не снимала ее полгода.

– Не имею ни малейшего представления, кто ей устроил экскурсию сюда. Мне позвонил директор и сказал, что она придет сюда, и что мы должны впустить ее и развлекать. Только я должна позвонить директору, когда она появится. Ты думаешь, здесь скрывается какая-то махинация?

Компьютерная медсестра рассмеялась.

– Сделай любезность, – продолжала Мишель, – запроси имя Шона Бермана. Он поступил из Мемориала. Мне нужен его номер и местоположение в зале.

Медсестра у компьютера начала набирать запрос:

– В следующую нашу смену ты будешь сидеть у компьютера, а я побездельничаю. Игры с этой машиной заставляют меня лезть на стенку.

– С удовольствием. А то эта посетительница – единственное исключение из этой монотонной рутины. Если бы год назад кто-нибудь сказал мне, что я буду ухаживать за сотней больных, требующих интенсивной терапии, я рассмеялась бы ему в лицо.

На одном из дисплеев высветились строки: Берман Шон. Возраст: 33 года. Пол: мужской. Раса: белый. Диагноз: смерть мозга вследствие осложнения при анестезии. Идентификационный номер: 323 В4. Стоп.

Теперь медсестра ввела в машину номер 323 В4.

Охранник в другом конце комнаты, ссутулившись, сидел и смотрел на мониторы, как делал это уже два часа со времени последнего перерыва, как делал это весь последний год. Изображение главного зала появилось на экране номер пятнадцать, изображение изменялось, так как видеокамера медленно передвигалась из одного конца огромного зала в другой. Подвешенные обнаженные больные не вызывали у охранника никакого интереса. Он совершенно привык к этому страшноватому зрелищу. Потом экран номер пятнадцать автоматически переключился на видеокамеру, сканирующую комнату для посетителей.

Охранник внезапно сел, уставившись на экран номер пятнадцать. Он протянул руку к переключателю автоматического режима, включил ручной режим сканирования и вернул изображение главного зала. Видеокамера принялась снова передавать изображение огромного зала.

– Посетительницы нет в главном зале! – сказал охранник.

Мишель повернулась от дисплея компьютера и скосилась, чтобы увидеть экран номер пятнадцать:

– Нет? Тогда проверьте комнату для посетителей и коридор. Наверно, ей хватило. Главный зал обычно вызывает шок у тех, кто видит его в первый раз.

Мишель повернулась и посмотрела сквозь стекло в комнату для посетителей, но Сьюзен не было и там.

На экране дисплея компьютера появилась надпись: Идентификационный номер 323 В4, случай закончен. 0310, 26 февраля. Причина смерти: остановка сердца. Стоп.

– Если она пришла сюда ради Бермана, то она опоздала, – бесстрастно сказала Карен.

– Ее нет в комнате для посетителей, – сказал охранник, щелкая переключателями. – И в коридоре тоже нет. Это невозможно.

Мишель встала со стула и пошла к двери, ее глаза при этом не отрывались от экрана номер пятнадцать:

– Успокойтесь. Я ее найду. – Мишель снова повернулась к медсестре у компьютера. – Может, ты попробуешь дозвониться до директора еще раз? Я думаю, нам лучше избавиться от этой девицы.