Текст книги "Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 2. Испытания на выносливость"

– Завтра утром роте загрузить в танки штатные боеприпасы по полному расчёту! Боевую задачу получить на командном пункте у руководителя учений на высоте триста двадцать один и один!

Все наши офицеры, сержанты и солдаты пытались понять и гадали, что будет происходить на этих учениях, а нам кроме того, что до нас довёл полковник Подгорный, ничего больше не поясняли и не говорили.

Утром к парку боевых машин подошли автомашины, загруженные боеприпасами, и мы их загрузили в танки. К назначенному времени, я на своём танке прибыл на командный пункт к полковнику Подгорному и доложил о прибытии. Задачу он поставил короткую. Показав три ориентира и рубежи развёртывания и атаки объявил:

– Впереди на поле обороняется противник, реально обозначенный, выставленной там техникой и вооружением, которые замаскированы, а некоторые находятся в окопах! Личный состав, обороняющихся будет обозначен появляющимися и движущимися целями для пулемётов! Рубеж прекращения огня будет обозначен розовыми лентами, рубеж открытия огня по сигналу руководителя! Цели уничтожать по мере их обнаружения, но не ближе 200 метров! Командиру роты убыть в расположение, поставить личному составу задачу войти со мной в связь и ждать команду вперед!

Задача была простой, ясной и понятной для её понимания. Однако для выполнения, она была впервые такой новой и непривычной. Поставив задачу роте, я подключился на связь, связался с руководителем учения и стал ждать команды «Вперед!». Долго ждать её не пришлось. Взревели танки и мы, набирая скорость пошли к рубежу развертывания. Красиво развернулись и начали отыскивать цели, не сбавляя скорости ниже второй передачи при 1800 оборотов в минуту двигателя. Вышли на рубеж открытия огня, стали искать цели, но найти их было значительно сложнее чем на танковой директрисе, на которой все равно знали примерно, где находятся цели, а здесь никто ничего заранее не знал, знали только то, что впереди есть реальные, но замаскированные цели. Прошло более минуты, когда раздался первый выстрел, затем, примерно с таким же перерывом второй, причём цели обнаруживались на расстояниях 300—500 метрах. Короче, говоря, мы дошли, не сбавляя скорости до рубежа прекращения огня, израсходовав всего на роту шесть артвыстрелов и примерно 250—300 винтпатронов. Разрядив оружие, доложил руководителю о разряженности и получил команду выйти на исходную. На исходной руководитель учения вызвал меня к себе. Идя к нему, я обдумывал оправдания по поводу необнаружения целей и недостаточного их поражения. На моё удивление, полковник на эти вопросы не уделил никакого внимания. Распорядившись:

– Вам лично проверить вооружение, разгрузить боеприпасы и сдать их на полевой склад, а завтра утром в том же порядке загрузить их и пополнить израсходованные, основную задачу получишь завтра утром! – к исходной в это время подходила рота тяжёлых танков, а я со своей ротой убыл в парк. Весь вечер, мы с офицерами ломали головы, пытаясь понять, что же от нас хочет добиться руководитель учений? В основном было непривычно, что, несмотря на плачевные результаты стрельбы, руководитель ни слова не сказал и не упрекнул, как это обычно делается после тактических учений с боевой стрельбой, где обычно хвалят или в лучшем случае ругают, а за частую и снимают с должности, а здесь спокойствие и деловитость, а генштабовские офицеры спокойно записывают в рабочие тетради все показатели от мала и до велика. По прибытии в лагерь, руководителя учений, терзаясь результатами роты, я все-таки пошёл к руководителю учений, чтобы прояснить обстановку. Выслушав меня, полковник, улыбаясь объяснил мне всё, сказав:

– Успокойся! Мы проводим это учение не для определения оценки вашим подразделениям! Эти учения проводятся генштабом для оперативно-стратегических расчетов по поражению противника и расхода боеприпасов в условиях максимально приближённых к боевым! Завтра, мы одновременно несколько усложним и упростим вам задачу, мишенное поле и все рубежи будут на новом месте в трех километрах от предыдущего, цели будут обнаруживать себя выстрелами, а рубежи прекращения огня будут увеличены до 600 метров! – и добавил:

– Надеюсь, что ты понимаешь важность, решаемых здесь задач, о которых не стоит распространяться, так-как они являются совершенно секретными! Личному составу доводить о целях учения не нужно, личный состав должен знать, что нужно в силу возможностей, как можно лучше выполнять поставленную задачу!

Осмыслив всё сказанное мне, я действительно успокоился, поняв, чего добивается руководитель учения. Полторы недели каждое утро рота полностью загружала боеприпасы и артвыстрелы и снаряжённые винтпатронами пулемётные ленты, 7,62 мм и 12,7 мм к спаренному и зенитному пулемёту, а также ящик гранат и комплект боеприпасов к автомату Калашникова и комплект ракет.

На последнем заезде с рубежа открытия огня до рубежа прекращения огня, рота, стараясь изо всех сил и, поднаучившись за эти полторы недели обнаруживать замаскированные цели умудрилась произвести аж 14 выстрелов, поразив двенадцать реальных целей и израсходовать более тысячи винтпатронов и триста патронов с зенитного пулемёта. В конце учения, руководитель поблагодарил всех участников и объявил:

– Цели опытного учения достигнуты! Личный состав, привлекаемый на учение, с задачей справился! – и пожелал всем доброго здоровья и успехов в жизни и совершенствовании боевой подготовки.

После этих учений, я понял и переосмыслил многое и в первую очередь, что в обучении личного состава, мы не учим личный состав, а натаскиваем, дабы получить отличную или хорошую оценку. Ведь все наши упражнения по стрельбе и вождению танков, несмотря на их сложности являются истинной, которая остается ежедневной и постоянной и никакой неожиданности не составляет. А правила стрельбы, заумно составленные учёными мужами в Академиях трудны в запоминании и применении их на практике. А условия упражнений стрельб составлены людьми, которые далеки от знания теории баллистики и вероятности. Так для отличной оценки необходимо поразить пушечную цель первым выстрелом, произведенным не позже 20 секунд или поразить пушечную цель двумя попаданиями. На этих стрельбах из пушки стреляют практическим снарядом, у которого баллистика совершенно другая чем у штатного снаряда, под которые нарезаны шкалы прицелов. А цели выставлены на дальности, превышающие прямой выстрел практическими снарядами. Отсутствие дальномеров не позволяет глазомерно точно определить дальность до целей. И по теории вероятности первым снарядом поразить цель составляет всего 54 процента. Поэтому танковые отцы-командиры учат стрельбе, не применяя правила стрельбы, а по принципу стрелять, как я сказал, сообщая установки прицела и точки пристреливания по пристрелянным целям потому, что в этом случае результаты стрельбы будут надёжно гарантированы, и никто за эти результаты упрекать не будет. А на этих учениях все точки стали над «И». И всем стало понятно, что в бою будет так, а не иначе, и никто тебе не сообщит прицел и точку прицеливания. В этих случаях надо применять правила стрельбы, которые плохо запоминаются, даже самыми способными людьми. Зато на этих учениях личный состав роты получил отличную практику и опыт, и стал зрело и профессионально понимать основы начала и хода боевых действий танков в реальном бою. Вот так бы и проводить обучение личного состава, тогда бы выучка была бы на порядок выше. Однако умом понимал, что это очень дорого и не может быть реализовано в повседневной жизни и деятельности Армии. Периодическое же проведение таких опытных учений Армия может себе позволить, так-как это ей необходимо. Ведь все действия личного состава не навязчиво фиксировались и записывались офицерами из состава помощников руководителя учений. Все задачи ставились кратко и до начала их выполнения определялось время, которое заставляло промежуточные задачи выполнять в ускоренном темпе и этот темп фиксировался и записывался. Например, получив задачу на выдвижение на рубеж атаки, до которого оставалось один час времени необходимо было загрузить танки боеприпасами до нормы и поставить личному составу задачу. Этого времени было в обрез, и оно всё фиксировалось и записывалось. Конечно тогда я не совсем понимал для чего нужны все эти, казалось бы, мелочи. И только уже, обучаясь в военной академии на одной из лекций, читаемой начальником академии генералом Лосиком, я услышал откуда берутся и, как рассчитываются нормативы для боевых действий по времени и материальному обеспечению на определенный этап боя. Лестно было вспоминать, что и мне довелось практически участвовать в добыче нормативов.

По прибытию с учений, я и личный состав опять вошли в ритм расписания боевой подготовки, которая с присущей военным училищам размеренностью и неукоснительным ритмом продолжалась, как днём, так и ночью. Свободного времени реально, как такового не было, тем не менее офицеры других подразделений интересовались и выпытывали, что мы делали на опытных учениях и каково на них участвовать? На такой случай, мы были проинструктированы сразу после учений и отвечать было легко. Нам не рекомендовалось только рассказывать о всех показателях, а обо всём другом можно было говорить. Узнав про обстановку на учениях, многие офицеры завидовали нам.

Весь личный состав полка взбудоражила весть, что наш командир полка полковник Лапыгин Николай Иванович уходит на другую должность в другую дивизию, а к нам уже назначен другой командир полка полковник Осипенко. При убытии полковника Лапыгина был построен полк, вынесли Боевое Знамя, наш командир обошёл строй, попрощался со всеми. В своей прощальной речи, он поблагодарил весь личный состав за добросовестную службу и ревностное исполнение своих обязанностей, которые позволили нашему полку занимать достойное место среди танковых полков Группы Войск. Пожелал всем доброго здоровья и успехов в жизни и службе. Попрощавшись со Знаменем, полк под оркестр прошёл торжественным маршем перед своим командиром. После чего полковник Лапыгин Н. И. убыл в другую часть на должность начальника штаба дивизии. А мы стали ожидать прибытие нового командира и гадать, каков будет вновь прибывший? И дождались! Я заступил дежурным по полку и ночью получил телефонограмму со штаба дивизии, «В четыре часа прибывает новый командир, в военный городок и на квартиру его доставят транспортом дивизии, всё остальное на ваше усмотрение». Я позвонил начальнику штаба полка подполковнику Красильникову, который сказал мне:

– Всё остальное по поводу встречи я решу! А твоя задача завтра утром встретить его строго по-уставному! – ещё раз, прочитав обязанности дежурного по полку, я был готов встречи нового командира, и к семи часам заполнил строевую записку. По сложившейся традиции к этому времени дежурный по полку всегда отправлял командирскую машину к дому командира полка потому что к нему было около полутора километра, а командир полка хромал на правую раненную на войне ногу. Без всякой мысли, я отправил машину к командиру, вышел на плац и стал его ожидать, из дежурки выбежал мой помощник и сказал:

– Тебя срочно вызывает командир! – не успел взять телефонную трубку я услышал:

– Кто вам дал право распоряжаться государственной машиной? – я не знал даже как оправдываться и ответил:

– По традиции, товарищ полковник, по традиции! Ведь до Вашего дома далеко! – в ответ услышал:

– Я не больной! И свободно дойду! И с этого дня забудьте, распоряжаться командирской машиной! И передайте это всем остальным! – так состоялось моё первое телефонное знакомство с новым командиром, а через пятнадцать минут, оно состоялось воочию. Встретил я командира по среди плаца, точно по уставу доложил ему и вручил строевую записку. Это был статно сложенный по-мужски красивый и безукоризненно одетый в повседневную форму офицер. Выслушав меня, он ещё раз напомнил мне о машине. Манера его разговора сразу давала понять о его недоброжелательности и безаппеляционности и стало сразу понятно, что всё, Лапыгинской добросердечности в полку больше не будет, и бежать навстречу командиру никому не захочется. Первая неделя нового командира прошла, как и положено с его ознакомления с подразделениями. Каждый командир, у которого побывал в подразделении на занятиях командир полка, после его ухода пожимал плечами и чесал затылок потому, что к такому обращению мы были не привычны. Командир никого не оскорблял и не унижал, но его сухая манера речи и интонация показывали всем, что во всём и везде должно существовать только его и только его мнение. Он не терпел никаких других мнений кроме своего. Однако, командир, есть командир и раз, он не приспосабливается к нам, то мы вынуждены приспосабливаться к нему. Так уж сложилось, что после первой встречи у нас сложились, какие-то недоброжелательные отношения, с моей стороны по-видимому обида за благие намерения, а с его стороны, он по-видимому зафиксировал, что я имею отличное от него мнение и острый язык. Надо отдать должное, боевую подготовку, он знал, знал досконально порядок обучения стрельбе и вождению танков. В вопросах боевой подготовки был бескомпромиссен и жесток к офицерам, допускавшим послабления и промахи. Как-то, прибыв ко мне на танкострелковую тренировку сначала, не разобравшись, что это за мишени двигаются по дорожкам, дал команду прекратить стрельбу и потребовал от меня объяснений:

– Что это за надуманные новшества? И кто это разрешил делать? – я ему спокойно начала докладывать, понимая, что он не понял сразу моих ухищрений для лучшего обучения в стрельбе наводчиков и командиров. Подойдя к доске, в краце, одновременно, рисуя объяснил:

– На дальности сто метров невозможно пристрелять пулемёт так, чтобы по движущейся цели можно было делать вынос точки прицеливания потому, что сто метров пуля пролетает это расстояние за очень короткое время! А в размерах мишени при её движении с угловой скоростью 15 километров в час, отклонение пули от точки прицеливания всего будет 1—1,5 сантиметров! Поэтому пулемёты я пристреливаю по мишеням по центру цели, а попадание засчитываю в обозначенный карандашом габарит с той или другой стороны цели в зависимости от того, куда движется цель! Обучение перестановке прицела в зависимости от дальности произвожу также, только не по направлению, а по высоте! – в начале моего объяснения командир выслушивал меня недоброжелательно, и скептически, и задал мне прямой вопрос:

– А как это ваше новшество влияет на реальные результаты стрельб? – я ему доложил:

– На недавней проверке по стрельбе из шести рот, только моя рота получила отличную оценку, и ни одна рота не получила хорошей оценки! – на бесстрастном лице командира появилась мина заинтересованности, и он сказал:

– Ну-ка повтори всё, что ты мне объяснял! – перед объяснением, я попросил разрешения продолжать остановленную им стрельбу. Явно недовольным голосом, он всё же разрешил продолжать тренировку со стрельбой, а сам стал внимательно выслушивать мои объяснения. В конце моих доводов я понял, что он понял всё, что я хотел ему объяснить.

– В этом что-то есть! – сказал он, – И это нам нужно осмыслить и просчитать!

– У меня всё просчитано и осмысленно и этим способом пользуюсь уже более года, и он приносит ощутимые результаты! – сказал я.

– А почему же тогда другие роты не используют этот способ? – спросил полковник.

– Понятия не имею! Полковник Кияшко пытался внедрить этот способ во всех ротах, но встретив неприятие и не понимание со стороны командиров, не стал настаивать! – командир замолчал, подумав сказал:

– Разберёмся и всё поставим на места! Продолжайте занятие в том же ритме! – сказал он, затем повернулся и ушёл.

ЧАСТЬ 12

ПЛАНОВЫЕ СТРЕЛЬБЫ

Армейская жизнь всегда полна неожиданностей, тревоги, внезапные выезды на полевые занятия, а также плановые и в не плановые текущие и контрольные проверки старшими и высокими начальниками не дают спокойно и размеренно заниматься своим делом. Вот и опять объявили: к нам едет ревизор в лице офицеров управления боевой подготовки Группы Войск, которые будут проверять плановые стрельбы вкладным стволом, вождение танков, физическую и политическую подготовки. На это время по плану нам выделялась танковая директриса и там по плану должны были стрелять четыре роты нашего полка в том числе и моя седьмая рота. До стрельбы оставалось четыре дня, но меня вызвал командир полка и приказал:

– Немедленно на автотранспорте убыть ротой на Лоссовскую директрису и там сегодня ночью отстрелять четвертое упражнение вкладным стволом и завтра днем! После завтра туда приедет четвертая рота, её также пропустить стрельбой днем и ночью, после неё пропустить первую и шестую роты! А руководителем стрельбы назначаетесь Вы! Особое внимание обращаю на соблюдение мер безопасности и сохранению эксплуатационной готовности учебно-боевых машин! По окончании этих в не плановые стрельбы продолжить плановые стрельбы уже в присутствии проверяющих! – на сборы, как всегда ушло времени немного и через три часа после получения приказа рота убыла на полигон, а ещё через четыре часа была на месте и готовила ночные стрельбы. Без проблем отстреляли ночью, днём обслужили танки. Прибыла четвертая рота, с которой стрельбу пришлось проводить мне. Днём отстреляли спокойно, стреляя с личным составом другой роты, я почувствовал, что выучка у них значительно отличается от моих орлов и это отличие опережает их в результате проведенных с ротой опытных учений. Сначала ночной стрельбы пошёл дождь, перешедший в ливень с градом и продолжался до самого утра. Стрельбовые танковые дорожки раскисли и гусеницы танков погружались в грязь по самые полки, но хуже всего было на обратной дорожке, по которой заезд за заездом возвращались все танки, разбивая её, на ней образовались глубокие колдобины и воронки, наполненные жидкой грязью и водой. Механики-водители этой роты были подготовлены, конечно же хуже моих, но особое беспокойство вызывали водители последнего призыва недавно, прибывшие с учебного батальона. Несмотря на постоянный инструктаж перед каждым заездом о том, что все эти залитые препятствия надо брать, не останавливаясь и не допуская скатывания назад потому что при этом есть 100 процентная опасность зачерпнуть воды и грязи в трансмиссию, из которой эта грязюка обязательно попадёт в цилиндры и картер двигателя. Всю ночь балансируя на грани фола всё обходилось нормально, но в последнем заезде случилось ожидаемое. Перед выходом на разворот к исходной молодой механик-водитель замешкался с переключением передачи влетел в заполненную водой и жидкой грязью яму, а перед выходом из неё от перегруза заглох двигатель, танк скатился назад и завел двигатель в обратную. От зачерпнутой воды и грязи заглох, и его пришлось оттуда буксировать на стоянку. Было ясно, что двигатель на этом танке уже не жилец. Утром, пока к стрельбе готовилась очередная рота, мы с моим зампотехом Николаем Михайловичем стали осматривать двигатель танка, видимых следов захвата воды и грязи в цилиндре не было, воздушный фильтр был чистый, оставалось предположить, что воды и грязи он зачерпнул в выхлопные трубы, наличие в цилиндрах воды и грязи можно было проверить, открыв кран воздухопуска, что мы и сделали, убедившись, что цилиндры и картер заполнены грязной водой. Этот танк принадлежал четвертой танковой роте.

Пропустив стрельбой все четыре роты полка, встретил проверяющих и продолжал плановые, а теперь уж контрольные стрельбы со своей ротой. Остальные роты занимались стрельбой со своими командирами.

Отчитавшись перед проверяющими на хорошо днём и на отлично ночью, прибыв в полк доложил командиру о выполнении его приказа, надеясь услышать от него слова благодарности за недельные дни и ночи без сна, выполняя его приказ. На моё удивление, полковник Осипенко с апломбом раздражённо заявил мне:

– Я наслышан о ваших художествах по утоплению танков на ровном месте! —огорошенный сказанным, я на минуту потерял дар речи, до этого я никогда в отношении себя не слышал такой несправедливости. Единственное, что я выдавил из себя, заявив:

– Спасибо, товарищ полковник! Разрешите идти?

– Идите! – ответил он. Через несколько часов, идучи в парк боевых машин, я встретил его идущего оттуда. Он остановил меня, зло посмотрел и произнёс:

– Двигатель затопленной машины восстановить лично в течении трёх дней! Вы не зрелый ещё командир роты, и я подумаю будете ли вы командовать ротой в моём полку!

– Есть! – ответил я, – Восстановить двигатель! А за роту, спасибо, была бы шея, а хомут найдётся! – побагровев от моего ответа, полковник рявкнул:

– Идите с глаз и занимайтесь своим делом!

Обсудив с зампотехом порядок восстановления двигателя посмотрели по своим сусекам необходимые детали и инструменты, пришли к выводу, что у нас нет бочат, поэтому пришлось зам потеху Николаю Михайловичу выписывать командировочную в Готту на ремонтный завод, с которого он умудрился привезти два комплекта так нужных нам резиновых изделий, а я тем временем днем и ночью с механиками-водителями роты снимали с танка в ремонтном секторе двигатель и разбирали его. Разобрав двигатель обнаружили полный картер воды и песка. Песок попал через масляный насос в магистрали, а оттуда по сверлениям вала заполнил его полости. Вал пришлось полностью разбирать, вымывать полости шеек и путей подвода к ним масла. Видимых на шейках вала повреждений не обнаружили, и вымыв всё и вся благополучно собрали двигатель, и три раза перекрестившись запустили его. Двигатель завелся без проблем и сразу, показав нормальное давление масла. Однако нагрев двигатель до 85 градусов давление стало падать и установилась на трех с половиной атмосфер, что было явно мало. Подумав сменили ему входной люнет подвода масла на новый, но это ничего не дало, пришлось смириться, забрать машину в свою роту и эксплуатировать её в ожидании аварий двигателя от недостатка давления масла. Вместе с тем, забегая вперед скажу, танк верой и правдой отслужил положенный срок эксплуатации и сверх положенного отработал ещё сто моточасов.

Восстановив двигатель, пошёл докладывать командиру полка о выполнении его приказа. Он был в кабинете. Зайдя к нему доложил о восстановлении двигателя и передаче своей машины в четвёртую роту. Полковник выслушал меня на этот раз спокойно, показал на стул и приказал сесть. На столе лежали хорошо исполненные чертежи на больших ватманских листах, которые объясняли принципы моего обучения стрельбе на нашем стометровом огневом городке.

– Посмотрите внимательно всё ли мы учли из ваших предложений? – там было учтено всё и описано было языком полным и доступным пониманию командиров и рядовых стреляющих.

– Возьмите эти плакаты, прибейте к ним планочки, и к понедельнику будьте готовы провести на своей роте показное занятие по этому методу для всех командиров рот нашего полка! А я посмотрю, как вы можете проводить такие занятия со своими сослуживцами, находящимися в равной с вами должности, утверждать ваш конспект буду я в субботу в 10 часов дня! – и сказал:

– У меня всё! – я поднялся, спросил разрешение и вышел.

Не любитель писанины и обширных конспектов для проведения занятий, я и на этот раз в своей рабочей тетради написал содержание занятий всего-навсего на полторы страницы, уделив внимание только на отрабатываемые с личным составом вопросы. В субботу в назначенное время прибыл к командиру полка и представил ему конспект на утверждение. Сидевший за столом, полковник внимательно посмотрел на конспект, побагровел, поднялся из-за стола и рявкнул на меня:

– Что это?! – я поднялся и спокойно доложил:

– Конспект, товарищ полковник, конспект для проведения показных занятий!

– Вы что, издеваетесь надо мной? – зарычал он.

– Никак нет, товарищ полковник, я его составил для себя, чтобы по нём проводить занятия! В нём есть всё важное для меня, ваше утверждение и отрабатываемые вопросы!

– А где содержание вопросов? – рычал он. Я постучал пальцем по своему лбу и сказал:

– Вот здесь, товарищ полковник, у меня в голове, и если я буду каждый раз расписывать содержание вопросов на каждое занятие, то у меня не хватит времени не только на написание этих конспектов, но и на проведение занятий и исполнения других обязанностей!

– Вот я и думаю, что вы не созрели исполнять обязанности по должности!

– Понял! – ответил я. – Не могу только понять, командующий Армии, зная, что я два года исполнял обязанности командира роты и на проверке им дивизии, показал лучшие результаты, сказал, что я достоин быть командиром роты, а командир дивизии назначил меня на должность, и не за красивые глаза! А я в свою очередь ещё ни разу никого не подвёл, и моя рота в полку числится даже вами на хорошем счету!

– Ишь ты какой себялюбец! – прошипел полковник, – А скажите мне, как вы объясните обучаемым своим сотоварищам содержание конспекта с отрабатываемыми вопросами, о которых некоторые из них и понятия не имеют?

– Так у меня, товарищ полковник для этих целей на двух ватманских листах написан показной конспект, который могут переписать и командиры рот, и командиры взводов!

– И где этот конспект? – подозрительно глядя на меня спросил полковник.

– У меня в канцелярии! – ответил я.

– Позвоните, чтобы вам принесли его сюда! – и показал рукой на телефон. Я позвонил дежурному по роте, и буквально через несколько минут, пока я выслушивал недоброжелательные упрёки, оба ватманские листы были здесь.

– Давайте их сюда! – прорычал он. Я подал ему листы, он с красным карандашом в руках начал читать вслух содержимое и подчёркивать. Прочитав всё, он успокоился и уже миролюбивым голосом сказал:

– Так пойдёт! Давайте ваш конспект утвержу! – и тем же красным карандашом утвердил его.

Проведённое мною первым показным занятием с командирами рот, он остался доволен. На второе занятие с командирами взводов, он пришёл опять и в конце занятия на разборе его, он долго объяснял командирам взводов о пользе такого метода. На мое удивление, мне нравилась его способность доходчиво и без лишних слов объяснять самые сложные для понимания вещи. Недаром до призыва в Армию, он был школьным учителем.

Дела службы и постоянная занятость на занятиях не позволяли долго задумываться и осмысливать взаимоотношение со старшими начальниками, Благо бы разобраться и правильно построить свои взаимоотношения с подчиненным личным составом. Это давалось опытом и разумом, который понимал, что хорошо и, что плохо, сравнивая постулаты, заложенные родителями и укладом жизни. Несмотря на то, что ежедневная занятость отрывала от семьи, в мыслях роились желания жить полноценной жизнью и, хотя бы иногда отдохнуть душой и телом.

ЧАСТЬ 14

ОХОТА И ОХОТНИКИ

Официально в полку был охот коллектив, у каждого члена его было прекрасное отечественное и немецкое оружие и снаряжение, на полях и в лесах Германии было полно дичи, и мы глядели на это изобилие, облизываясь, только иногда, когда, будучи на дивизионном полигоне выдавалось краткое свободное время, отводили душу, стреляя кабанов, коз и оленей. Зайцев же не считали за дичь потому, что на полях их развелось очень много. На каждых ста метрах можно было поднять три-четыре здоровенных венгерских зайцев. Всячески уговаривали председателя охот коллектива старшего врача полка Шурыгина, испросить или уговорить командира полка, чтобы дал разрешение на охотничий выезд. Шурыгин сам, аж пищал от желания поохотиться, но его старания и просьбы не воздействовали на командира полка. Однажды в полк приехал зам командира дивизии полковник Харина в добром расположении духа, как раз вовремя перерыва между занятиями, на котором в большой курилке курили много офицеров. Харина тоже заядлый курильщик, приземлился в курилке и стал травить анекдоты про охотников и про свои удачи на последних охотах. В свою очередь, зная, что он председатель дивизионного охот коллектива начали уговаривать его, как-то воздействовать на командира полка, чтобы тот разрешал нам хотя бы редкие выезды на охоту. Мы знали, что у него с нашим командиром полка натянутые отношения, но тем не менее, он пообещал нам своё покровительство с помощью командира дивизии. На наше удивление и радость через неделю Шурыгин объявил нам, что вечером в следующую субботу выезжаем охотиться на кабана в район лежащий не далеко от Лоссовского полигона. И действительно, в очередную субботу нам выделили ЗИЛ-151, и мы восемнадцать офицеров и два сверхсрочника, вооружённые до зубов охотничьими ружьями, припасами и охотничьей экипировкой отправились наводить страх и ужас на кабанье царство. Этого зверя в том районе было чуть меньше чем зайцев и их нашествия на поля и огороды немцев оставляли после себя жуткие картины разорения и уничтожения человеческого труда, поэтому немцы с удовольствием предоставляли нам возможность всласть поохотиться на этого зверя. Прибыв на место познакомились с егерем, составили с ним план охоты, приготовили на костре походный ужин, выпили по чарке, как положено, и напоили егеря до поросячьего визга, аккуратно, сдав его, не стоящего на ногах, дебелой жене Ирме, которая быстро привела его в чувство, с размаху, двинув его в ухо своим большим и красивым кулаком, ругаясь по-русски отборным матом, Ирма вылила на мужа ведро воды и палкой загнала его под навес на сеновал. Нам же она сказала по-русски, спасибо и заявила:

– Завтра вы его так не поите, а то у вас никакой охоты не будет! Пусть воду лакает и гавкает на неё! Сегодня он, вижу перевыполнил свою норму на целый год! – на рассвете поднялись, позавтракали, и на наше удивление появился Ганс, за которым мы хотели отправить машину. Вид у него был помятый, под глазом сиял здоровенный синяк, и правая щека напухла, видно, что после нашего ухода, Ирма изрядно поработала над ним. Видя его состояние, сердца наши прониклись жалостью, и мы упоили его до изнеможения, а, чтобы ничего не случилось, прислонили его к копне сена, посадили рядом с ним водителя, наказав ему, не позволять ему падать навзничь и давать воды, чтобы не мучился от жажды.

На выделенных для охоты угодьях был большой и длинный овраг, по откосам которого теснились березы и дубы, а внизу его было высохшее и зарослое русло ручья, по которому кабанами были пробиты их излюбленные ходы и тропы. Потянули жребий кому идти в загонщики, а кому становиться на номера. Номера же были неравноценными потому, что мы решили отправить загонщиков в верховье оврага, а сами перегородить его. Конечно же номера внизу оврага были более ответственными чем остальные. Распределение номеров мы поручили нашему председателю Шурыгину. Кого ставить на первые номера внизу, все были хорошими охотниками, у всех были прекрасные ружья и выбор на первый номер пал на капитана Василенко, который слыл у нас непревзойдённым анекдотистом, который мог рассказывать один и тот же анекдот несколько раз подряд и все, слушающие его от смеха катались и сучили ногами, поэтому, когда Шурыгин назначил на первый номер у сухого ручья Василенко ни один из нас не возмутился и не пожалел об этом. Все стали на свои номера и стали ожидать звуков рожков от загонщиков, и вскоре они пошли, а минут через 10 послышался треск и шум, ломаемого сушняка и молодой поросли, и мы поняли, что по оврагу мчится большое стадо кабанов, и как раз шум стоит по сухому ручью, где во всем оружии стоит Василенко. Все с затаённым ожиданием ждали Василенковской стрельбы, но её почему-то не было, потом раздался одиночный выстрел, когда стадо промчалось мимо него, и всё затихло. Поняв, что кабаны ушли, все пошли в сторону Василенко, громко, зовя его, но он не отвечал, и в наших душах появилось беспокойство, не с лучилось ли чего? Пришли на место, где должен быть Василенко, увидели его раскрытый рюкзак, трёхсот тридцати граммовую бутылочку немецкого коньяка с нарисованной паутинкой и рядом с ней, лежащий раскладной стаканчик, с бутылочки ещё капал на землю коньяк. У толстой сосны валялось ружьё Василенко один ствол, которого был ещё заряжен. Василенко нигде не было, и на наш громкий зов, он не отвечал. Вдруг, когда затих порыв ветра, мы услышали вверху на дереве, какое-то хрипение и увидели на десятиметровой высоте сосны в её развилке зажатого Василенко, который хрипел, прося освободить его оттуда. Все посмотрели на меня, и подбадривая говорили: