Текст книги "Канал имени Москвы. Университет"

Глава 7
Окно 317

1

Это повторилось, когда лодка Петропавла подошла вплотную к самым высоким башням города, одна из которых насчитывала больше ста этажей. Небоскрёбы Москва-Сити даже на фоне других, очень высоких зданий казались невероятными.

– Мы давно подумывали обжить их, – поделился Петропавел с Евой. – Сейчас, как видишь, всё чисто. Но даже в плохие дни туман никогда не поднимается выше одиннадцатого этажа. Но здесь что-то не то. Наши экспедиции работают постоянно, но мы никак не можем разобраться, в чём дело.

– Они… восхищают, – призналась Ева.

– Угу, – кивнул Петропавел. – И стратегическое положение очень удобно. Столько этажей в постоянной безопасности. Но здесь происходит что-то, мне кажется, не связанное с туманом. Отсюда постоянно пропадают вещи. А иногда появляется что-то, чего прежде не было.

– Как так? – не удержалась Ева.

Петропавел задумчиво пожал плечами:

– Это и пытаемся выяснить. Совсем рядом с Великим Университетом есть станция бывшего метро, я тебе рассказывал…

– Поезда под землёй.

– Да. «Воробьёвы горы» называется. Там тоже происходит нечто подобное. Но здесь значительно сильнее. Мы даже сначала полагали, что их попросту воруют. Вещи.

– Но кто же может воровать у гидов?

– О, Ева, есть кому. Одичавшие люди, к примеру, они достаточно опасны. Или животные, которые обжили город и совсем не боятся тумана.

– Хардов всегда говорил, что туман опасен для всего живого.

– Разумеется, Хардов прав. Но они чувствуют, когда туман агрессивен, и просто не покидают своих убежищ. А то, что происходит в Москва-Сити, не связано с плохими и хорошими днями. И этого ещё никто ни разу не видел своими глазами. Только без свидетелей. Такое впечатление, будто что-то внутри зданий знает о нас, играет и ждёт, когда не будет людей, чтобы вытворять свои фокусы.

– А что за вещи? – с неожиданным интересом спросила Ева.

– Разные. – Старый гид неопределённо пожал плечами, но глаза его хитро, по-мальчишески заблестели. – Я как-то раз обнаружил на своих вещах опрокинутый «Ундервуд».

– Оружие?

– Не совсем, – усмехнулся Петропавел. – Печатную машинку. Она была стара как мир, очень древняя, выпущенная задолго до катастрофы. Мои вещи были сложены в углу в бывшем кабинете большого босса на двадцать шестом этаже – в ту весну самая высокая активность была отмечена именно там. Рюкзак, верёвки, обвязка… Только с оружием я, как видишь, никогда не расстаюсь. Вышел переговорить с Хайтеком, Главой учёных, рассказывал тебе о нём…

Ева кивнула, не очень понимая, к чему он клонит.

– Хайтек тогда нагнал в башню Федерации кучу учёных и приволок не меньшую кучу приборов – всё безрезультатно… Вышел, переговорили, возвращаюсь к своим вещам – а там лежит это старое хламьё. «Ундервуд», как из старых романов о великих писателях. Вот Хайтек-то бесился, что там не успел установить ни одного из своих хитроумных приборов. Древняя, но совершенно исправная. В рабочем состоянии. Обычно мы сдаём все «неожиданные» вещи в отдел артефактов и реликвий, там их изучают, но я почему-то решил оставить машинку себе. Покажу, у меня в кабинете стоит.

– Вы ведь что-то хотите сказать мне? – спросила Ева.

Петропавел рассмеялся:

– Не больше того, что сказал. А у твоего отца, профессора Щедрина, никогда не было ничего подобного? У вас дома? В качестве украшения кабинета люди иногда держат старые ненужные вещи. Или, может, профессор работал на ней?

Ева покачала головой:

– Только радиоприёмник, выпущенный в середине двадцатого века. Очень красивая и очень бесполезная вещь, – улыбнулась она.

– Угу-у, понятно… Но всё равно, зайди посмотреть печатную машинку как-нибудь.

Ева подозрительно покосилась на Петропавла. Она уже убедилась, что старый гид ничего не говорит просто так. И даже разговор, кажущийся необязательным, влечёт за собой последствия. Порой очень важные. Так было в Пирогово. Так было перед мостом: Петропавел не знал, что произойдёт, и Ева не знала; он лишь высказал некоторые предположения, но благодаря этому разговору она оказалась готовой к нападению Лабиринта. Но при чём тут печатная машинка? Почему бы не сказать прямо? Как это может быть связано с ней? И при чём тут папа? Ева решила задать эти вопросы и тогда уж рассказать Петропавлу про… ключ. Не боясь, начистоту, не смущаясь, что будет выглядеть несколько не в себе, когда заявит, что ключ… заговорил с ней. Но лодка быстро прошла Москва-Сити, хотя Ева ещё бы любовалась и любовалась этими невероятными и впечатляющими зданиями, и за поворотом реки показался шпиль гостиницы «Украина»; Петропавла вызвали на нос лодки, потому что, по мнению вперёдсмотрящего, всё здание гостиницы поблекло.

2

Гостиница «Украина» выплывала из-за поворота реки в окружении буйной растительности, пробившейся сквозь каменную набережную, и она сразу не понравилась Еве. Построенное в той же помпезной стилистике сталинского ампира, что и основные сооружения канала, здание, казалось, должно было радовать глаз своей парадной торжественностью. Одна из семи знаменитых московских высоток, возведённых до эпохи небоскрёбов, как и все, увенчано башенками и шпилем. И место было выбрано превосходно – изгиб реки, переброшенный через неё свободно парящий мост, соединивший два широких проспекта… Но мост весь порос кустами и сорной травой, придя в явный упадок, и присмотревшись, Ева поняла, что так же обстоят дела и с самой гостиницей «Украина». Чёрные пустые окна казались мёртвыми, и вся она походила на гробницу, саркофаг живого здания, что стояло здесь когда-то. Вокруг шпиля кружили стаи воронья, и, к своему удивлению, на высоте нескольких этажей, там, где из более широкого основания росла основная башня, Ева обнаружила лису, то ли забравшуюся так высоко, чтобы разорить чьё-то гнездо, то ли живущую там.

– Всё здание поблекло, – мрачно произнёс вперёд-смотрящий. – Видимо, пройти не удастся.

– Да, наверное, – согласился Петропавел, задумчиво нахмурив брови. – Что-то слишком… Ладно, останавливаем лодку. Готовьте голубей.

– Там лиса, на доме, – вдруг сказала Ева.

– Нет, – произнёс Петропавел. – Что ещё ты видишь? На стенах, к примеру?

– Ну, они все поросли… деревья, кустики, трава пробивается…

– Этого всего нет. И лисы тоже. Такое всегда бывает – в первый раз – оптическая иллюзия. Обман. Я вижу другое… Но здание поблекло, и это даже хуже, чем когда оно выглядит совершенно новым, словно время не властно над ним. Оно всё полностью или только окно в номере триста семнадцатом как будто бы делает глубокий вдох. Тогда здание вроде как блекнет, даже выглядит несколько нереальным, словно набирается сил где-то в другом месте. А когда будет выдох, ни лисы, ни кустов не останется. Совершенно новые стены, зловеще новые, как пышущая здоровьем белозубая улыбка убийцы, а потом свет, несущий смерть из окна номера триста семнадцать… Я думаю, тебе не стоит смотреть, как сгорят голуби, зайди-ка в укрытие. Хотя не знаю, помогут ли нам сейчас несчастные птицы – слишком глубокий вдох.

Ева хотела было возразить, что останется на палубе, что она больше не боится и понимает Петропавла, понимает необходимость пожертвовать голубями… И тогда это снова случилось.

Т-трр-хх, тум-па-аакк, т-рр-кхх

Трескуче-пустотный звук, даже серия звуков завибрировала с необычайной силой, как позывные, требовательные позывные с изнанки мира, игнорировать которые сделалось невозможным.

Тум-па-аакк, т-рр-кх

«Ключ, – подумала Ева. – Ты опять зовёшь меня».

И подчинилась просьбе Петропавла. А может быть, и требованию ключа.

3

На сей раз она простояла над своим вещмешком недолго. Лишь немного нахмурилась, и, наверное, всего на миг чем-то тёмным всё же блеснул её взгляд. Со смешанным чувством отвращения, испуга и нездорового любопытства она потянула тесёмку. Ключ, который когда-то соединял её любимого с другой.

«Зачем же ты здесь всё-таки? И почему Фёдор ничего не сказал?»

Но сейчас эти вопросы казались лишними – не к месту и не ко времени. Ева зажмурилась и сжала ключ в кулаке.

Ближе

Тут же выронила ключ. Перед мысленным взором проплыла темнота, но в ней теперь промелькнули очертания чего-то незнакомого и чудовищного, плохого, о чём бы она никогда не хотела знать.

– Придётся ведь, да? – хрипло прошептала Ева.

Она подняла ключ. Сначала взялась за тесёмку и тут же поняла, что не стоит сейчас с этим тянуть. Ведь всё равно придётся. Больше не зажмуриваясь, она снова крепко сжала ключ. Её глаза чуть расширились,

«… ближе. Я жду тебя… Я»

а потом всё-таки закрылись.

«Я помогу. Очень сильно. Убьёт. Не пройдёшь. Но я помогу. Ближе. Жду тебя…»

Ева через силу раскрыла глаза и так же через силу разжала пальцы. Ключ лежал в её ладони и будто бы светился изнутри, нет, не испускал свет, но казался необычайно ярким. Краешки, рёбра металлической поверхности горели, как грани диковинного и страшного кристалла, полного тёмного света.

«… не пройдёшь. Убьёт – очень сильно. Но я помогу. Я жду тебя. Ближе… Иди. Смотри».

Ева сомкнула пальцы, несколько дико озираясь по сторонам, чтобы убрать ключ в вещмешок, спрятать и всё рассказать Петропавлу. Потому что либо она стала обладателем

(Фёдор посмеялся бы над ней)

какой-то тёмной чудовищной вещи, либо… она сходит с ума. Это отчаяние всё же догнало и сломало её, и теперь она сходит с ума. Только перед тем, как ключ, увлекая за собой длинную тесёмку, скрылся в чёрной глубине вещмешка, Ева успела услышать:

«Уже помогаю. Иди и смотри. Ты всё ближе, ближе… Я жду тебя».

Чуть пошатываясь, как сомнамбула, она вышла на палубу. Потом всё-таки взяла себя в руки. И увидела, как пылало яростью здание гостиницы «Украина»; увидела, как сгорели последние голуби. Только пылающий столп огня не уменьшился.

– Не пройдём, – обронил вперёдсмотрящий. В его голосе мелькнули нотки заворожённой обречённости. – Что-то с ним сегодня… Я такого никогда не видел.

Казалось, столп огня был в состоянии плавить камень набережной; вот он коснулся воды реки, и та мгновенно закипела.

– Нас ищет, – сипло выдохнул вперёдсмотрящий. – Вдруг дотянется, а?!

И тогда прозвучал спокойный сильный голос Петропавла:

– А ну прекрати! Всё, не смотри туда больше. Хватит с тебя на сегодня. До нас окну не добить. Но, похоже, сегодня не пройдём. Его заряд ещё и наполовину не иссяк.

– Это не так, – вдруг сказала Ева. – Пройдём. Сейчас что-то произойдёт.

Старый гид бросил на неё короткий взгляд, и ему очень не понравилось выражение лица девушки.

– Ну-ка иди сюда! – потребовал он. – Ева, подойди ко мне.

Только уже поздно было что-либо обсуждать.

– Господи, глядите, – произнёс кто-то из гидов. – Смотрите туда!

Вперёдсмотрящий болезненно выдохнул.

Словно луч мощнейшего в мире маяка, столп огня, что изливало окно номера 317, отвернул от них и заскользил по набережной, заполз на мост. Тут же несколько молодых деревьев на нём вспыхнули.

– Что это? – коротко и угнетённо обронил вперёд-смотрящий.

На мосту луч задержался недолго и пополз вперёд, посередине широкого проспекта на другом берегу реки. Нижние этажи раскрытых книжкой домов вдалеке окутывал туман, не сильный, лёгкая дымка. Ева почувствовала, как у неё похолодели руки, но смотрела, не отрываясь.

(ведь придётся, да?)

(уже помогаю)

По всей ширине Нового Арбата, прямо по тому, что когда-то называлось проезжей частью, двигалась какая-то тёмная масса. Пока ещё очень далеко, трудно было разглядеть, что там. Однако двигалось оно очень быстро. Петропавел бросил короткий взгляд на Еву – девушка была бледна, но, вцепившись в борта лодки, не сводила взора с приближающейся тёмной волны.

– Господи, не может быть! – изумлённо пробормотал тот же гид. – Это ведь… дикие?

Целая толпа одичавших людей, – Петропавлу ни разу прежде не доводилось видеть столько вместе, – с шумом бежала вперёд, не разбирая дороги. Некоторые передвигались на четвереньках, прыжками, как животные.

«Они, наверное, собрались здесь со всей Москвы, – подумал Петропавел. – Повылезали из своих нор».

Но все они двигались с немыслимой скоростью, на пределе сил.

– Что с ними такое? – изумление и истеричные нотки в голосе вперёдсмотрящего сменились чем-то другим. – Они обезумели?!

«А ведь ты понял, зачем они здесь, – мелькнуло в голове у Петропавла. – В это невозможно поверить, но ты понял, на что теперь, скорее всего, уйдёт оставшийся заряд луча».

Он быстро раздвинул телескопическую подзорную трубу, что всегда находилась при нём, посмотрел в настроенный окуляр и понял, что не ошибся. Глаза большинства из них были пусты, лишь у некоторых, тех, что бежали в первых рядах, можно было ещё различить какую-то угасающую обречённость, словно все они понимали, что вот-вот произойдёт, но не могли противиться подгоняющему их наваждению. Огромная толпа диких людей, пытавшихся обогнать друг друга, неслась навстречу собственной гибели. И луч даже не полз в их направлении, как вышло прежде с голубями, словно окно 317 не желало тратить драгоценную энергию на то, что и так само плыло в руки.

А потом это началось. Те, кто бежали в первых рядах, вспыхнули, как факелы, и продолжали бежать дальше, но луч теперь двинулся в самую гущу толпы. Ева всё-таки тихонько застонала. Луч налился необычайной яркостью, и в его движении вдоль и поперёк толпы как будто присутствовало некоторое жуткое наслаждение, словно окно 317 ещё ни разу не снимало столь обильной жатвы и теперь пьянело от переедания на этом пиру смерти. Всё было кончено очень быстро. Луч иссяк, захлебнулся. Кому-то из диких повезло: обгоревшие и обезумевшие от ужаса несчастные создания расползлись под защиту домов, некоторые бродили в прострации, тупо глядя в никуда; тем, кто находился в задних рядах, повезло больше – луч до них не добрался, а сейчас они в панике разбегались, прятались среди обезлюдевших, укрытых туманом московских улиц. Но большинство одичавших луч поджарил, и теперь они лежали на мостовых Нового Арбата в ожидании ночных падальщиков.

Тишина, пропитанная обескураженностью и кошмаром произошедшего, была глубокой, но не долгой.

– Все на вёсла! – зычно скомандовал Петропавел. – Следующий залп через три минуты. Успеем пройти.

«Если вообще будет залп после такого», – подумал он.

Потом всё же обернулся, произнёс с нажимом:

– Ева?! Что тебе было известно?

Та затрясла головой, словно её только что обвинили в случившемся.

– Я… – Обескровленные губы девушки еле заметно задрожали. – Мне… необходимо поговорить с вами. Немедленно. Срочно.

– Хорошо, как только окажемся в безопасном месте. – Петропавел кивнул, холодно глядя на неё, приязни и привычного тепла в голосе не было. Затем он обратился к команде:

– Остановимся не раньше, чем пройдём Смоленский метромост. – Бросил взгляд на окно, совершенно чёрное сейчас и неживое, и понял, что здание «Украины» опять начало блекнуть. – Даже дальше, напротив Киевского вокзала. Всё, за дело!

И посмотрел на Еву:

– Мне необходимо знать, что я везу в Университет, девочка моя. И разговор мне нужен предельно откровенный.

4

Нил-Сонов пробудился на самом рассвете и понял, что видел во сне кошмар. Лежал какое-то время с открытыми глазами, провёл рукою по лбу. Испарина. Давно такого не было. Поднялся с кровати, налил себе стакан воды, осушил залпом. Хайтек так и не забрал свой арманьяк, ушёл, подавленный, и сейчас ополовиненная бутылка сиротливо стояла в темноте на столе. Слабые сумерки рассвета ещё не заполнили комнату. Нил-Сонов подошёл к окну. Совсем скоро небо начнёт розоветь, изрежется яркими радостными полосами, но пока что-то в нём таяло вместе с темнотой, которая теперь никуда не денется, что-то из его ночного кошмара.

– Ну, привет тебе, Страна Теней, – проговорил Нил-Сонов. – Значит, опять…

Никуда не денется, пока всё не закончится. Так или иначе… Пока убийца Николая не будет наказан.

Во сне он шёл по чему-то тёмному, похожему на тоннель, в котором он никогда не был прежде, которого никогда не видел наяву. А потом неожиданно оказался в одном очень знакомом месте. Оно было окутано прежней темнотой. Только это была Страна Теней, Нил-Сонов знал это наверняка, как бывает во сне. Это существующее в реальности очень знакомое место выглядело бы так, перенесись оно туда. Как и многие чудесные вещи, которые имеют свои проекции, порой извращённые до неузнаваемости, в месте, где всё – тени, и всё показывает свою изнанку. Вот и Весёлая сторожка выглядела пустынной и скорбной, словно всё живое давно высосали из этого места. Зачем он здесь, в этом вечном сумраке? Для чего пришёл? И почему Весёлая сторожка вдруг переносится с такой знакомой плотины, где стояла лодка Николая и где оставался для него шанс уплыть, и сейчас бы пил Нил-Сонов со старым другом эту ополовиненную бутылку арманьяка, почему переносится, уже перенеслась в этот странный тоннель? Ему нельзя туда идти, нельзя подходить к тяжёлой бункерной двери сторожки, но ведь у снов свои законы, в них тоже витают тени, которые всё изменяют до неузнаваемости. Нил-Сонов стучит в бункерную дверь,

(возможно, чтобы спасти Николая, возможно, он ещё жив, там, внутри сторожки, и всё будет как прежде?)

стучит громко, настойчиво, требовательно. Только ведь он чего-то не знает: что скрывает сон? Возможно, он здесь, чтобы спасти Николая, только почему он так боится посмотреть на собственную руку, которой только что колошматил в кованую дверь? Но рука сама, против воли, поднимается к глазам, и как уж теперь не отворачиваться, сейчас он её увидит.

Сейчас, вот прямо в этот кошмарный миг…

С этим Нил-Сонов проснулся на самом рассвете. К счастью, он так и не увидел собственной руки и того, какой она могла бы стать в Стране Теней. К счастью, это был просто сон, ночной кошмар.

Гиды Петропавла в этот момент только начали готовить лодку, чтобы покинуть гостеприимных капитанов-раскольников в Серебряном Бору и продолжить плавание. И никто из живых ещё не знал, что приготовило окно 317 для несчастных одичавших людей, которые ещё тоже спали в своих потаённых убежищах. Лишь сумрачная тень предстоящего события сейчас таяла в этом утреннем небе.

Глава 8
Великий Университет

1

Здание Университета Ева увидела издалека. Как только лодка после стоянки посередине реки миновала Киевский вокзал. Дальше русло делало крутой левый поворот, оставляя справа покрытую буйной растительностью возвышенность Воробьёвых гор. Великий Университет, устремив в небо шпиль, красовался на господствующей высоте подобно гордому древнему замку, что ни разу не брал неприятель. Даже беглого взгляда хватало, чтобы понять, почему гиды обосновались именно здесь. И дело не в том, что задышалось и вправду легче, и не в многочисленных улыбках на лицах команды, потому что люди возвращались домой, и даже не в том, что по всему правому берегу на несколько километров следов тумана не было видно и в помине. Возможно, это Еве показалось, она это лишь выдумала, но от всего здания Университета с его башенками и с этим великолепным парком исходило тихое сияние надёжности, твердыни, не подвластной никаким врагам. И в то же время было что-то удивительно родное и уютное, что осталось в мире, невзирая на все катастрофы, для чего не придумано слов, но именно в этом, сохранившемся, заключалась единственная и последняя надежда.

«Сказочный замок, – подумала Ева. – И он на некоторое время станет моим домом». Петропавел не преувеличивал, назвав Университет одним из самых светлых, благостных мест на канале и уж точно самым безопасным.

Ева рассказала Петропавлу всё. Начиная с того, как случайно обнаружила ключ Фёдора в своих вещах, и заканчивая произошедшим на Новом Арбате и окном 317. Она ничего не утаила и, как ей казалось, ничего не упустила. Лодка стояла напротив Киевского вокзала, а Петропавел слушал девушку, не перебивая. Она рассказала о странном звуке, который, как убедилась, никто, кроме неё, не слышал, и о шершавом тёмном голосе, который появлялся, если коснуться ключа. Голосе, словно прорвавшемся из какой-то жуткой, незнакомой тьмы или из безумия, потому что, в числе прочего, у Евы были опасения, что она сходит с ума. За всё время своего рассказа Ева сорвалась только раз:

– Что со мной?! – негромко и удручённо воскликнула она. – Вы же мудрый и должны знать… Но ведь это ключ Фёдора! Ну как же… Что?!

Петропавел подождал немного, дав девушке время успокоиться, а потом мягко взял её за руку.

– Всё с тобой в порядке, Ева. – В его голосе не было наигранных ободряющих ноток, и это действительно подействовало на Еву успокаивающе. – Однако послушай: существуют вещи очень сильные, но их силой можно воспользоваться во зло или во благо. Первое всегда проще. Думаю, это и происходит. Наверное, мне проще всего было бы сейчас избавиться от ключа. Но он принадлежит Фёдору, и тут я в случайности не верю. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Ну… наверное. – Ева пожала плечами.

– Давай прямо: после того, что произошло на Новом Арбате, мне надо знать, что я могу впустить в Университет. Вместе с тобой и вместе с этим ключом. Прости за суровую и вынужденную откровенность.

– Да, конечно… – девушка кивнула, что-то не понравилось в выражении её глаз Петропавлу. – Вы знаете… так даже лучше.

«Стоит быть с ней поделикатнее», – подумал Петропавел. И хоть в Университете было немало молоденьких девушек, он привык иметь с ними дело и знал, как они легки на обиду, Ева… не была просто молоденькой девушкой. Свой дар она может воспринимать одновременно как проклятье. И если её нечаянно больно задеть, она может навсегда отстраниться.

Петропавел мягко сжал её ладони в своих:

– Не в этом дело, Ева! Ещё раз прости ты старика, – попросил он. – Здесь мне понадобится твоя помощь. Понимаешь?

Ева кисло улыбнулась в ответ.

– Очень понадобится. И ничья больше тут не сгодится. – Петропавел задумчиво нахмурился. – Скажу начистоту: я не знаю, что происходит. Ни разу с подобным не сталкивался. Кто через ключ пытается связаться с тобой… тем более невероятно – через ключ Учителя. Но я это выясню. Обещаю. В Университете тебе ничего не угрожает. Я буду рядом. А пока больше никому не рассказывай про ключ. Даже если с кем-то сблизишься, войдёшь в доверительные отношения. Пусть ключ побудет у тебя до поры, если уж попал к тебе… А если начнёт опять беспокоить, в Университете есть специальное хранилище для таких «спорных» вещей, где их изучают. Отдел реликвий и артефактов. Так уж назвали, – впервые старый гид улыбнулся за время разговора, прежние хорошие морщинки разбежались от уголков глаз, и от этого Еве стало ещё полегче. – Сдашь его с рук на хранение. Под расписку и по моей личной рекомендации. Пусть себе там дожидается возвращения Фёдора. А мы тем временем проясним, что и как. А захочешь сразу сдать – тоже можно. Всё равно всегда под рукой.

Петропавел замолчал, потёр подбородок, задумчиво отвернулся.

– Вы даже не хотите взглянуть на него? – тихо сказала Ева. – На ключ?

– Отчего же?! – Гид вдруг весело щёлкнул пальцами. – Пойдём, покажешь.

* * *

Перед тем как задвинуть за собой циновку укрытия, Петропавел дал распоряжение команде продолжить движение. Что-то здесь поменялось, в тени за циновкой. То ли это так подействовали случившееся на Новом Арбате и последующий рассказ Евы, то ли… этот ключ действительно обладает дремучей и неясной пока силой.

«Только ты одна и сможешь нам сейчас помочь. Ева», – подумал Петропавел, глядя на девушку. Та извлекла из своего вещмешка длинную тесёмку, улыбнулась, и одновременно глаза её потемнели.

– Вот он, ключ.

– Хорошо, – ровно сказал Петропавел. – Убирай. Мне нужно подумать.

Но Ева не сразу подчинилась. Подержала ключ в руках, будто бы заворожённо и испуганно любуясь им. Произнесла:

– Сейчас вот молчит.

Прежде чем отпустить тесёмку, чтобы ключ скрылся в тёмной глубине её вещмешка, Ева исподлобья взглянула на Петропавла и почему-то произнесла:

– Хотела кое-что спросить. – Посмотрела на тесёмку в своих руках и не совсем поняла свою последующую эмоцию. Присутствовало в ней что-то от внезапной ревности, словно она вдруг не захотела расставаться с этой драгоценной, хоть и пугающей вещью. – А там он не пропадёт? В этом вашем хранилище? Ключ Фёдора…

Петропавел внимательно посмотрел на неё. Он тоже не до конца понял, что сейчас увидел.

– Вот тут уж не о чем беспокоиться, – заверил гид. – Здание биофака, где находится отдел реликвий и артефактов, – одно из самых охраняемых и надёжных мест на территории Университета.

– Хорошо, – просто отозвалась Ева. К счастью, она уже отвернулась, завязывая свой вещмешок, и не заметила минутного замешательства на лице Петропавла.

А тот подумал: «Странная ты, однако, штучка, ключик для новобрачных».

2

В Николо-Перервинском монастыре одиннадцать теней скользили по стенам переходов и лестничным подъёмам, что вели в просторную общую трапезную. В ней было светло в этот час, и сторонний наблюдатель, окажись он здесь, мог бы различить, что тени отбрасывали одиннадцать высоких неторопливых старцев, безбородых, хоть и с длинными волосами, сейчас у всех находящихся в чудовищном беспорядке. Вообще, все старцы чем-то неуловимо были похожи друг на друга: не только белыми длинными одеждами, возможно, необычным выражением глаз, а возможно, находясь с ними подольше, кто-то смог бы найти и побольше сходства. Но, как уже отмечалось, стороннего наблюдателя здесь не было, и даже окажись он тут, совсем скоро то, что открылось бы взору, заставило его бежать отсюда как можно скорее. Старцы степенно расселись за полированным круглым столом, на котором ничего не стояло, и взялись за руки. Некоторое время ничего не происходило, лишь седые волосы вроде бы пришли в ещё больший беспорядок. И полированная поверхность стола едва заметно тускло блеснула. Только волосы… Они зашевелились. Вот сейчас сторонний наблюдатель заинтересовался бы, а спустя ещё несколько секунд к нему пришла бы мысль о скорейшем бегстве. На и прежде умиротворённых лицах старцев исчезло какое-либо выражение присутствия в этом месте, словно все одиннадцать стали восковыми куклами с широко раскрытыми ртами. А шевелящиеся волосы, которые вот вроде бы стали расти и сплетаться змеями в огромный овальный общий моток, устремились в их раскрытые рты. Все одиннадцать дёрнулись в конвульсиях, похожих на предсмертные, застыли, а из полированной поверхности стола стало изливаться нечто диковинное, лишь отдалённо напоминающее светящийся дым. И как только его первые всполохи-языки коснулись старцев, силуэты тех стали тускнеть и исчезать. Общий моток седых волос пропитался этим дымом, и те засветились изнутри, рождая какое-то новое существо, однако на стенах трапезной по-прежнему оставались тени одиннадцати фигур, восседающих за круглым столом, взявшись за руки. Пресловутый сторонний наблюдатель бежал бы отсюда со всех ног, потому что пространство вокруг Николо-Перервинского монастыря, словно для защиты происходящего внутри, начало заполняться непереносимым страхом, поэтому он бы не услышал, как звучит голос прежде молчаливых старцев.

«О-о-н идёт. Он возвращается».

Светящийся дым стал темнеть, и внутри него с трудом угадывалось нечто овальное, похожее на огромный череп с чудовищно раскрытым просветом отверстия рта.

«Он идёт. И она идёт. Всё ближе… Но её ждут».

Тёмный дым начал таять, и вместе с ним тот чудовищный овал, что он скрывал.

«Но убив Занедужившего, они создали гораздо более сложный Лабиринт. И возвращение теперь только через пространство нашего Брата».

«Иначе они разминутся, потеряются навсегда. Предстоит измениться».

Исчез кошмарный череп, словно и не было его вовсе. И волосы вскоре покинут раскрытые рты старцев, и те, все одиннадцать, станут соответствовать своим теням. Пояс страха испарился вокруг Николо-Перервинского монастыря, и теперь его чувствовали лишь застывшие в тревоге дикие животные. А под сводами трапезной таяли последние звуки некогда общего голоса:

«Во тьме, где предстоит измениться и где всегда стоит смерть».

Старцы встрепенулись, устремив молчаливые взгляды вверх, и до них почти неслышно донеслось:

«…И она идёт. Всё ближе. Но во тьме её ждут».

3

Петропавел сидел в одиночестве на носу своей лодки, погружённый в глубокие раздумья, хотя до университетских причалов, где ждала торжественная встреча, оставались считанные метры. Петропавел думал о том, что ему рассказала Ева. И новый Барон речных скитальцев. О лодке со знаком Рыбы на носу и о том, как повёл себя находящийся в ней гребец. Думал и пока не находил решения.

«Как он смог прошмыгнуть мимо Северного дозора?»

Смена на пересечении канала с МКАД, а по-другому в Пирогово путь отрезан, не посылалась лишь на одни сутки, когда там стало совсем невмоготу, решение было принято быстро, и он узнал об этом. Петропавел не сомневался, что в Университете находится крот, человек брата Дамиана; в Пирогово у Главы гидов были свои надёжные источники. Выявить крота пока не удалось; Петропавел действовал осторожно, чтобы не спугнуть умелого конспиратора, но вроде бы подбирался к предателю всё ближе. Их было несколько, кандидатов в шпионы Озёрной обители, но вот оказалось, что он находится на самом верху, потому что решение не посылать смену было принято за час. И он этим воспользовался, прошёл к брату Дамиану.

«Он один из нас», – хмурые складки прорезали лоб Главы гидов. – Или из Высших учёных. Больше просто никто об этом не знал».

Не говоря о том, что на отрезке от Университета до выхода из Москвы находилось ещё три дозорно-сигнальных поста: дела в Пироговском речном братстве обстояли всё хуже, и их похоже обезумевший правитель мог решиться на внезапную вылазку. О полномасштабной атаке на Университет речь, конечно, не шла, для этого бы ему пришлось заключить союз с той мерзостью, что засела в «Кая-Везд», проклятом корабле, а даже брат Дамиан понимал, чем чреваты подобные союзы, но попытаться потрепать наши подступы мог бы вполне. Ещё три дозорно-сигнальных поста; как крот сумел проскользнуть мимо них? Воспользовался другим путём – накрытыми туманом улицами города? Но… в одиночку – это самоубийство. И главный вопрос: как это связано, и связано ли, с прибытием Евы? И с той странной вещью, что девушка обнаружила в своём вещмешке. Ключ. Не для Евы. Предмет, принадлежащий Учителю, не может служить против неё. С одним «но». А если девушка путает, если эта вещь лишь похожа, как копия, на ключик для новобрачных, что юноша Фёдор собирался вручить на свадьбе своей невесте? Чрезвычайно милый обряд, так мило, что в оторопь бросает… Складки на лбу старого гида чуть разгладились: тоже очень сложно. Слишком многоходовая комбинация. Сделать точную копию ключа, прозорливо предположить, что Учитель с Евой расстанутся, и подбросить копию в её вещмешок… Слишком прозорливо: тогда бы ещё пришлось предположить, что Хардов погибнет, а Учитель пойдёт на сделку с Хароном, самую опасную и невозможную на канале, последствия которой ещё только предстоит оценить. Жизнь Хардова стоила того, и ворон Мунир разнёс счастливую весть, но предположить подобное никто не в состоянии. Да и подбросить… Кто мог это сделать, просто некому…