Текст книги "Продаются роли!"

Сцена 13
Чиновники

Чиновники самые несчастные люди. Они всегда должны. Казалось бы, за это им несут взятки и прочее, а также смотрят на них как на богов и в связи с этим об этой должности мечтает каждый, но это все полная чушь. На самом деле эти клерки просто страсть как хотят уйти на пенсию. Но не так просто уйти от насиженных дел, легких денег, власти и возможности свалить все накопившееся зло пришедшему человеку.

Говорят, чтобы организовать свое дело, нужно более тысячи подписей.

– Мне нужно пять, – сказал Иван, торжественно потирая руки.

– Пять тысяч? – предположил Камчатный.

Он уже знал, что глупый человек будет собирать эти тысячи закорючек, но для Ивана стало ясным то, что ему нужны пять автографов, и дело пойдет.

На себя брать он все не хотел. Да и зачем, когда есть слаженная команда. Есть прикрытие. Хороший руководитель не пачкает руки, у него всегда найдется парочка запасных ладошек.

Борька не любил чиновничий аппарат. В свое время его отец работал на правительство, выполнял мелкие поручения в виде принеси-отнеси, как мелкий правительственный курьер, на которого свалили парочку взяток, вовремя перекинутых из центрального аппарата. Верхи были спасены, а отец Борьки был выброшен на улицу с отвратительными рекомендациями. После чего отец организовал антиправительственное движение «Годзилла», где главным условием для его принятия было отсутствие связей, уважения, понимания и всего положительного по отношению к правительственным кругам. Каждое воскресенье у памятника Высоцкому члены движения провозглашали лозунги, пели гимны, говорили. Сам Борька не ходил, так как не считал саму затею эффективной. Он договорился с отцом, что будет орудием слова бороться с этим. Отец сказал, что счастлив, что у него такой сын.

– Давно мечтал посетить кладовые министров, – заговорщически произнес он. – Пройтись по этажам и оставить похабные надписи. Выразить свое отношение не плевком в телевизор и пустыми разглагольствованиями с соседями, а чем-то глобальным, чтобы раз и все. Водородную бомбу раз и все – и нет этих толстых морд!

Борька был хороший боец, только все буквально воспринимал. «Бороться», по его мнению – махать кулаками, выяснять отношения – трепаться. Он был молод и еще плохо знал людей. Работа над ролями ему помогала разобраться в людях, но в последнее время было все меньше хороших ролей, да и на котах и вампирах немногому научишься.

У Ивана был план. План захвата, он же план внедрения на вражескую территорию. С пятью остановками, с пятью натисками.

Виктор Ерофеевич каждый вечер включал телевизор. Он был убежден, что уважающий себя человек обязан быть в курсе происходящих событий. Ему не нравилась ситуация в управленческом аппарате, но и что-либо предпринимать он не мог, так как не знал что. В свое время он столкнулся с коррумпированными чиновниками. Те предлагали место в детском саду для его сына, но так как мест нет, необходим был первоначальный взнос в размере трех тысяч…долларов. Тогда он едва не ударил того жирного слюнтяя, говорившего, растягивая слова, как жвачку. Но руки чесались и, наверное, встретив его где-нибудь в парке, он бы помял ему бока. Без сожаления. И второй инцидент был связан с получением гаража. На этот раз была женщина с не меньшими требованиями. Также был разговор о первоначальном взносе, чтобы кого-то там двигать – одного лишить места, а другому предоставить. Она говорила, что мы живем в таком мире, где вся земля, для гаражей, домов и прочих нужд давно распределена и нет ни единого участочка. Что даже на кладбище места на год вперед раскупают, не говоря о гараже. Тогда он не стал спорить. Но и платить тоже не стал. Просто позвонил на телевидение и отдал записанный материал. Женщину засняли, лишили места, а Виктор Ерофеевич получил гараж уже через неделю. Правда, через десять дней его машину угнали. Нашли ее в овраге, в топкой грязи, сгоревшей. Наверняка месть чиновницы, рано ушедшей на пенсию.

– Они меня уже не колышут! – говорил пожилой актер. – Дети мои выросли, учатся за границей, поэтому от наших бюрократов не рыдают. Сам же я езжу на метро, хожу на хоккей, леплю пельмени с женой, и вроде этим меня никто не попрекает. Я давно перестал точить на них зуб. Зубы жалко.

Виктор Ерофеевич был крепким мужиком. Человек слова, дела и принципа. Не предаст, не бросит, будет с тобой до конца. Он не знал, как будет действовать, так как по большей части был исполнителем, точнее стал им, но здесь было кому думать и разрабатывать стратегию. Иван, в отличие от Ерофеевича, знал, как он войдет в царство чиновников, знал, как пройдет охота, но пока еще не думал о том, как они выберутся. Это его беспокоило так, что он мог забыть об этом.

Нелли понимала, что есть такие люди – в костюмах, с чемоданчиками, дорогими часами, надушенные, что они работают на президента, и их работа заключается в том, чтобы уметь долго говорить на ту или иную тему. Например, о деньгах. Для чего они, где их достать, какими бывают, что будет с монетой, если ее поместить в соляную кислоту. Или о праздниках, о воде, о пожарах… То есть о чем угодно. Потрепались и пошли домой. Она даже встречалась с парочкой чиновников. Один занимался физкультурой и спортом. Был кем-то там, отвечающим за спорт в городе. С ним у нее возникли проблемы. Холодный взгляд и молчание сопровождали ее ужин, прогулку и даже попытку пожать руку. Ну это было слишком. Ей еще никто не пожимал руку. За два свидания она услышала от него два слова «голоден» и «гнусно», плюс одну фразу, которая отбросила его чиновничье обаяние за забор ее восприятия. Это было «женщины глупее мужчин». Вот и все. Второй был, напротив, говорливый, и пусть он не говорил о своем неприятии к женщине, но всячески это выражал. Поправлял ей платье, брал ее за подбородок и тянул к себе, чтобы слизать соус с губ. Она сделала вывод, что все чиновники двуличны.

– Я должна была себя чувствовать женщиной, – говорила она, – но чувствовала коровой, которую выгнали в поле.

Иван понимал, что риск в этом деле, конечно, присутствует, но скоро открытие…и нет времени для сомнения. Народ волнуется и пакует чемоданы с наличностью в чемоданы из крокодильей кожи, мажет волосы гелем, зачесывая их назад, чтобы с открытым лбом встретиться с Иваном Онегиным, генеральным директором театральной кампании.

Чиновники любят подарки. Они любят, когда перед ними ползают на коленях, пытаются догнать, но не догоняют, когда народ рукоплещет и каждое сказанное слово, хорошо сказанное слово, в их адрес было отмечено в новостях. Но что касается отрицания, негатива – все это утонуло, стало невидимым.

Чиновники любят внимание и очень любят обеды. Поэтому когда человек врывается к ним в обеденный перерыв, они возмущаются.

Зинаида сидела в удобном кресле, пила кофе из японской чашки, привезенной с острова Хонсю, наслаждалась воздухом их открытого окна, мельком поглядывая за беззаботными людьми, которые могут себе позволить прилечь на травке и откушать сосиску в тесте без последствий. Под окном тарахтел трактор, успешно убирающий мусор. Небо продолжало добавлять в палитру голубые краски, увеличивая свою резкость. Звучал Вагнер. Она закрыла глаза, двигала рукой в такт мелодии, следовавшей по пути в Вальгаллу, небесный чертог для павших в бою воинов и думала о своем деде, который погиб без вести и объявился только спустя десять лет после войны, потерявшим память. Она думала, как это – потерять все то, что когда-то было важным? Проснуться завтра и все забыть.

Дверь широко отворилась, и на пороге стоял он.

Леночка, Люсечка, Анечка – все секретарши, которых увольняли, переводили, штрафовали, боролись, но не могли устоять перед презентом из Голландии, Швейцарии, Италии. На все претензии они отвечали, что они же не вышибалы и им трудно бороться с прущими субъектами.

– Мне нужна ваша помощь, – произнес молодой человек. – Я человек? Скажите, похож? Ответьте мне, похож?

– Ну и что? – тяжело вздохнула Зинаида Фирсовна и нажала кнопку охраны. Кнопка не работала.

– Сколько раз я просила починить, – подумала она. – Так прикокнут, и не дозовешься никого.

Парень был в приличном костюме, с тубусом в руке, он размахивал руками, в кабинете витал тополиный пух, да еще эта музыка, и пришедший был похож на человека, попавшего в снежную бурю, пытающегося сделать шаг, еще и еще один. Зинаида поняла, что этот субъект безопасен, и спокойно вытянулась в кресле, намереваясь выпить еще одну чашечку кофе.

– Значит, похож, похож, – утверждал парень с редкими волосами и родинкой на носу. Правый глаз его постоянно дергался, отчего правое плечо также совершало нервные движения. – Следовательно, я могу лицензировать свою деятельность. Могу?

– Можете, – спокойно сказала начальник лицензионной палаты.

– А они мне такого наговорили, – жалко сказал он, – что я бы постеснялся выразиться. Они мне…

Молодой человек открутил меньшую часть тубуса. Зинаида Фирсовна замерла. Он достал оттуда ватман, разложил его на полу, положив на каждый специально приготовленный грузик.

– Что это? – спокойно спросила она.

Она привыкла к разной форме чудачества в кабинете. К ней приходили в одном нижнем белье, врывались в окно, стреляли из рогатки и даже поливали из лейки. Она сумела противостоять этому и не сойти с ума, каких много в «скворечниках».

– Это мой проект, – произнес он.

– Хорошо, это ваш проект, – повторила она, делая очередной глоток двойного кофе без сахара и сливок. Но проект чего, позвольте спросить?

Молодой человек засмеялся, он закинул голову назад, как злодей из голливудских фильмов, чувствующий власть, должен обязательно это сделать.

– Проект вашего здания, – гордо сказал он.

– Что? – удивилась она.

Молодой человек вновь засмеялся, стал бегать, зачем-то взял карандаш со стола Зинаиды Фирсовны, поставил несколько галочек на схеме, положил карандаш на место и жалобно произнес:

– Вы совершенно себя не жалеете.

– Отчего же? – улыбнулась она. Он чем-то напоминал ей первого мужа, который в отличие от нее нигде не работал и все домашние заботы взял на себя. Варил супчики с грибами и пылесосил ковер. То же самое он произносил вечером, когда она приходила домой – усталая, сытая, мечтающая о подушке, а не о вегетарианском супчике, и разговоре о прочитанном материале.

– Ваш кабинет совершенно не предназначен для работы, – громко заявил он. – Эти тонкие стены. Гипсокартон. Очень хорошо прослушиваются. Здесь нужно несколько слоев. Во-первых резина, во-вторых дерево, в третьих снова – резина. А у вас здесь металлическая решетка. Для чего? Чтобы звук резонировал и отдавал эхом. Понимаете. Вы здесь говорите, а эхо…ууу.

– Меня это не беспокоит, – произнесла она.

– Как же? – удивился парень. – А если у вас будет важное дело, достоинством в энное количество долларов, то разве нужны свидетели?

– Послушайте, молодой человек, – не удержалась она, – сейчас у меня обед. Через десять минут он заканчивается.

– Вот именно, – воскликнул молодой человек, показывая на часы. От напряжения он снял пиджак, отбросил в сторону. – Вам нужна что? Кухня. Вот, – ткнул он пальцем в еще одну галочку. Об этом я подумал. Две трети – это кухня. Утренний чай, ланч, обед, послеобеденный чай и чай перед уходом. Получается, что две третьих времени вы проводите на кухне. Вот и сейчас вы пьете чай.

– Кофе, – поправила она. Ей нравилось наблюдать за этим клоуном, который прыгает перед ней, позволяя ей в очередной раз убедиться, что мужик нынче не тот пошел. Мужик плясал, размахивал руками и был похож на аниматора с турецкого пляжа, нежели на ученого инженера.

– Тем более, – еще громче закричал он. – Для кофе нужна кофеварка. Для кофеварки нужны особые условия. Отведенная территория с вентиляцией. Вы же не пьете растворимый кофе?

– Стыдно признаться, но пью, – скромно сказала она.

– Не рекомендую! – громко произнес предрасположенный. – А кровать должна быть также недалеко.

– Это еще зачем? – спросила она, покачивая ногой.

– Случаются разные ситуации, – произнес парень, прокручивая в воздухе руками, как бы одновременно вкручивая две лампочки. – Надо быть готовым ко всему.

– Я думаю, это не понадобится, – твердо сказала Зинаида, готовая встать из-за стола.

– У меня здесь есть все, – присел изобретатель над своими чертежами и стал загибать пальцы, указывая на них, – душевая, парилка, игровая комната, вот здесь можно поставить бильярд. И все эти комнаты смежные. То есть вы легко сможете переместиться из парной в игровую, а из спальни на кухню. Да, вот еще одна комнатка, которая наверняка вам понравится. Это комната наказаний, где можно проучить надоевшего клиента.

Женщина вышла из-за стола и встала, красиво закинув ногу на ногу, показывая свои формы, и демонстративно хлопала глазами. Молодой человек остановился, замер. Он не был готов к такому положению дел.

– Пожалуй, я у вас закажу…, – произнесла Зинаида Фирсовна. – Например…

– Да? – радостно воскликнул молодой человек. – И вы не пожалеете! Ей богу. У меня самые качественные проекты. В том году я работал над туалетами для англичан. В каждом биде должна была быть республика, на которую вам…ха, понимаете. У некоторых он стоит. Только не будут говорить, у кого… А то захочется заглянуть в гости и проделать то же самое. Вы будете брать весь комплект из четырнадцати секций?

– Только комнату наказаний, – нежно сказала она. – Мне показалась привлекательной исключительно комната.

– Ну хорошо, – сказал он. – Тогда мы ее сделаем большой. К вам за день наведывается множество людей.

– Безумное количество, – продолжала она произносить томным голосом. – Я чувствую нехватку этой самой комнатушки. В ней можно столько всего…Да, мне еще нужна спальня.

– Все же решились? – тик перешел на оба глаза.

– Ага, – сказала она. – Не помешает. Сперва, мы опробуем там, потом сям, здесь…

Она двинулась напрямую в сторону молодого человека, пронзая острыми каблуками ватман, приблизилась к нему вплотную, взяла его за неровно завязанный галстук.

– Продолжим на кухне, – шаловливо произнесла она, – устроим парилку там. Хорошо бы после всего в бассейн. Но и там можно закатить такую оргию, которая вам и не снилась.

– Можно, – растерялся он.

– Не робей, – ткнула она указательным пальцем под лопатку, отчего тот ойкнул и согнулся от боли. – На сладкое оставим комнату наказаний. Там я тебя буду наказывать до тех пор, пока ты не попросишь пощады.

– Нет, – закричал молодой человек. – Я наверное пойду. У меня сегодня еще несколько мест.

– Что, не будем? – жалобно произнесла Зинаида Фирсовна.

– Не будем, – дрожащим голосом произнес он. – Я лучше пойду. До свидания, был рад. Не провожайте. Ой.

Молодой человек уткнулся в большой шкаф, едва не уронив папки, торчащие из него, скрутил тубус и умчался подпрыгивая на одной ноге, не успев одеть обувь.

И снова зазвучал Вагнер. Легкие пушинки окутали мысли Зинаиды, и легкий трепет от звуков пронзил ее тело в неудобном деловом костюме. Музыка понесла в другой мир, снимая неудобные туфли, заставляя подрагивать мочки ушей и уголки губ, носа и конечностей, возбуждая нервные окончания. Они охладились, но и нагрелись, не позволяя определить температуру тела, находясь в промежуточном состоянии. Пока не прозвучал грохот.

– Нам надо, – крякнул старческой голос за стенкой.

– Почему никто не может прийти спокойно, – подумала она. – В назначенный час, вежливо постучаться, зайти, поздороваться, присесть, изложить проблему, принять помощь совет, пожелать хорошего дня и уйти.

В кабинет к Зинаиде Фирсовне ворвалось два человека. Бедно одетые. Один, что постарше – с бородой до самого пупа, был облачен в спортивный костюм в каких-то масляных пятнах и дырках. Второй, помладше, был одет в длинные хлопковые штаны и холщевую рубаху. Этакий танцор. Но с одним примечанием – штаны имели три заплаты, рубаха была просто разорвана в двух местах.

– Пока до вас доберешься, туфлей стопчешь не одну пару, – запричитал старик. – Это ж как неудобны дороги. По одной колее пойдешь, так она в другую перевалится. Какая неудобная дорога к вашему ведомству.

– Откуда вы? – опешила Зинаида Фирсовна, потянулась к заветной кнопке, на ходу вспоминая о поломке.

– Мы из села Хорошовка, – продолжил старик. – Только дела наши не так уж и хороши. Нам бы ор-га-ни-зо-ва-ти тиатру. Большущий. А то нам скучно совсем. Народ спивается. Рождаемость падает, оттого что вдохновения нет. Вот и мужики сидят всю ночь на завалинке, пьют и баб от себя гоняют, как комаров.

– Но я то чем могу вам помочь? – спросила женщина. – Я же вам не село Хорошеевка. Идите к себе в управление, там пусть этот вопрос решают.

– Мы умеем петь, танцевать, я умею показывать старика одноногого, посмотри, – протараторил дед и ловко поджав ногу, запрыгал на одной.

– Хорошо, хорошо, – засмеялась Зинаида Фирсовна. – В ваших талантах я и не сомневаюсь. – Вот и идите в свою префектуру.

– А еще фокусы показывать, – вступил молодой человек. Во, пять рублей. Они сейчас легко пройдут сквозь стол, тело, то есть все то, что есть препятствие.

– Я еще раз вам говорю, у вас есть главный… – настаивала женщина.

– Как мне сказал председатель, что в столице надо говорить, так я и поехал в столицу, – произнес старик. – К красивой женщине. Почти как на свидание. Не с пустыми руками. Вот.

Второй человек в интересном наряде стал вытаскивать огромную бутыль самогона, солидный шмат сала.

– Уберите это, – резко сказала она.

– От всех хорошистов села, – продолжал вытаскивать содержимое сумки старик.

– Я сказала: уберите, – умоляюще сказала женщина, когда из длинного свертка показалась голова рыбины.

– Вот, это сом, – пояснил старик. – Прошу отведать сома. Ведь у нас сом ловится. Хорошеевка – родина сома.

– Куда же это? – брезгливо отошла женщин от этих даров, заполнивших ее стол. – Вы же мне все закапаете…

– Детям, – бодро сказал младой. – Детям и их родителям. Такую уху приготовите. Ну и нас уважьте.

Старик ловко протянул бумагу и Зинаида Фирсовна, еще не до конца вернувшаяся из небесного чертога Вальгаллы маэстро Вагнера, поставила свою подпись и закрепила бумагу твердой печатью синего цвета. Она не обратила внимания, что на бумаге указан город, в котором она находилась и театр, который был в пяти остановках от этих стен.

Виктор Ерофеевич и Борька, громко смеясь, спускалась по спиралевидной лестнице на другой этаж и, закрывшись в туалете, сменили свои театральные балахоны на стандартные одежды российских граждан, пришедших в департамент по личным вопросам.

Пока наши друзья искусно изображали хорошеевских селян, Иван сидел в кабинете у мужчины и протягивал ему одну салфетку за другой.

– Я ведь ее предупреждал, – говорил мужчина. – Не ходи туда! А она меня не слушает. Может быть, во мне мужского мало? Я сейчас и голос свой отрабатываю. Боксом занялся. Авось поможет. Жена снова недовольна. Я прихожу усталый, на нее сил не остается. Сама прыгает. Вот курица. Говорит, что ей посоветовали ходить на эти процедуры. А развестись и не могу. У нее контракт. Разведусь и половина дома, две машины – все ей. И детей будем делить, и дачу. Она же у меня все нутро съела. Не спросив. Я если честно, после нее стал к женщинам равнодушен. Мне даже в какой-то момент показалось, что а ну их, этих женщин, от них одна морока. Мне стали нравится мужчины. Да не то, чтобы я был таким, просто возникла защитная реакция – раз ненавидишь женщин, остаются мужики.

Иван слушал начальника департамента поддержки и развития малого предпринимательства Эммануила Капитолиевича и ждал, пока тот выплачет все свои слезы, выскажется по полной.

– Детей она возит к бабушке, – продолжил он. – Что за мода такая появилась? Выходные проводить у родителей. Может быть я хочу провести его в парке с детьми. Чтобы поговорить с Макаром о самолетах, с Роксаной о…о чем-нибудь с дочкой. Но зачем мучить себя просиживанием за столом у стареющих родителей и слушать эти маразматические истории о том, как в детстве читали стихи на стульчике и одевали картонные уши на новый год. Зачем все это? Мне же хочется в кино. На боевик, с сыном, затем его обсудить. Не картофельные оладьи, а столкновение машин-убийц и людей. Меня мало интересует мыльная история по всем каналам, а ведь нужно обязательно перечислить всех мужчин и прически у всех знакомых женщин… Как мне все это надоело. И только этот кабинет меня спасает.

Нелли пила уже второй бокал вина, пока начальник департамента торговли и услуг Дмитрий Самсонович бегал по этажам в департамент образования к Мадлен Викторовне. За пятнадцать минут, проведенных в компании обворожительной девушки, он готов был отдать свою голову, руку и все, что она попросит. Поэтому подпись она получила сразу, но решила воспользоваться его услужливостью, отправила на этаж выше, куда, по ее словам, не так просто подняться, а на самом деле причина была проста – там была женщина. С ней было бы намного сложнее договориться. Оставив Нелли и откупоренную бутылку вина, он обещал в скорейшем времени вернуться.

В комитете труда и занятости сидел Камчатный. Сперва он высказался о своем проекте. Сообщил о том, что при появлении новой компании, шкала занятости в городе подпрыгнет, от чего повысится и авторитет самого департамента. Потом привел в пример страны запада, где сейчас все так делают.

– Да вы что? – удивился Марк Карлович. Он приподнял очки и очень внимательно изучил костюм, рубашку и даже узел галстука пришедшего.

– Делают и при этом безбедно живут, – произнес Камчатный. – Государство доверяет начинающим бизнесменам, считает, что они вполне справляются и постепенно увеличивают нагрузку от одного маленького отдела в доме культуры до театра.

– Да вы что? – в очередной раз произнес Марк Карлович, делая ударение на «вы», словно интересовался, как это соотносится с нами – где они, а где мы, и у Камчатного возникло неприятное предчувствие.

– Мы берем часть работы на себя. – продолжал говорить худрук, – освобождая вам время для других важных дел. Надо работать вместе. Сообща. Только тогда мы сможем конкурировать с западом. Только тогда мы можем смело выставлять свои показатели успехов.

У Камчатного было в запасе еще несколько козырных тузов, касающихся его детей и возможности показать начальство с другой стороны, творческой.

– Нет и нет, – подытожил Марк Карлович. – Все это хорошо, только не для России. Мы еще к этому не готовы. Может быть через пять лет, страна будет готова сотрудничать с народом, а пока этого делать не стоит. Опасно.

– Один эксперимент – и вы не пожалеете, – дерзнул Камчатный.

– Так дело не пойдет, – произнес начальник. – Нужно пройти по списку все инстанции, иначе моя подпись не будет иметь силы. Ну, я вам желаю удачи. Приходите, как завершите. Примерно через месяц.

Камчатный не уходил. Он надеялся получить подпись, да и рука у Марка Карловича была слишком близка к шариковой ручке, а ручка к тому документу, который очень нуждался в размашистой росписи первой части фамилии.

– Но департамент по градостроительству одобрил мой проект, – выдавал он оставшиеся карты. – Здание не подвергалось серьезным изменениям. Напротив, они были очень довольны, что ремонт фасада был проведен.

– Департамент по градостроительству здесь ни при чем, – ответил Марк Карлович. – Вы молодцы, что провели ремонт на свои деньги, но лишь ускорили плановый. Можно было подождать и не платить.

– Так мы готовы заплатить, – понимал уклоны чиновника Анатолий.

– Я не готов принять, – сердито сказал чиновник, на что Камчатный подумал:

«Редкая сука. Откуда же ты такой отыскался, ископаемое?»

Партнеры вышли из здания.

– Такое ощущение незавершенности, – досадливо произнес Камчатный. – Как в предложении, где не поставлена точка.

– Не беспокойся, – улыбнулся Борька. – Я ее поставил.

На стене в туалете значилось «Всем чиновникам хана!». Еще два дня не стирали эту надпись, думая, что это послание должны прочитать все, даже те, кому было бы неприятно это сделать. Иван ждал в желтом такси на углу напротив ломбарда, который стоял впритык с департаментом. Через пятнадцать минут подошли все, держа в руках заветные бумажки и только одна бумага была не подсвечена подписью и печатью, но с этой подписью можно было подождать. У них было все для открытия театра. Оставалось два дня.