Текст книги "Продаются роли!"

Сцена 28
Пьеса

Иван лежал на халате и сжимал в руке хрустальный бокал. Он так и проспал с ним, тиская его в руке, забыв про то, что с ним рядом. Он осторожно вылез из-под горячих блондинок, посмотрел на часы, подошел к окну. Ландшафт ему не был знаком. Вокруг все было зеленым и таинственным. Вокруг не было мебели. Только зеркала, придававшие этой комнате вид спортивного зала.

– Милочка, мы где? – шепнул он на ушко девушке, у которой из-под одеяла высовывалась голова. Волосы ее были спутаны и соприкасались с другой частью тела второй девушки. Это были ноги.

– Не знаю, – вяло сказала она. – Наверное, у тебя.

Она стала поворачиваться и как обычно бывает у людей спящих валетом, возникают конфузы – неловкие соприкосновения и даже болевые удары. Вторая получила легкий удар в переносицу, отчего получила легкий шлепок.

– Точно не у меня, – сказал Иван. – У меня все по-другому.

– Тогда у меня, – проснулась вторая девушка и повторила шлепок очень игриво, – Точнее у нас.

– У вас? – не понял Иван.

– Да, в Горках, – сказала первая и стала тянуться, обнажив верхнюю часть тела с красивыми формами.

– Вот занесло, – подумал Иван, – Но как? Мы же писали пьесу. Камчатный соединил несоединяемых персонажей, потом предложил продолжить в парке. В парке было темно, мы пошли в кафе, там было закрыто. Я предложил ночной клуб. Что же было потом?

– А как я сюда попал? – спросил он.

– Мы познакомились в клубе, – сказала первая, – ты представился Онегиным. А мы Татьяны, твой идеал.

– Только два идеала, – сказала вторая девушке и они обе засмеялись.

– Так вы… – начал Иван.

– Да, мы близняшки, – хором сказали они.

– Черт возьми, – воскликнул Иван. – У меня никогда раньше не было близняшек.

– А теперь есть, – сказала первая и шлепнула вторую, отчего та засмеялась и шлепнула Ивана, но тот воспринял это без энтузиазма.

– А где пьеса? – спросил он.

– О чем ты? – спросили девушки. Они, как и положено близнецам говорили об одном, делали одно и то же, вероятно от того, что хотели одного и того же. Вот и сейчас видя разгоряченного мужчину в боксерках в надписью «Все на штурм Зимнего», у них возникло непреодолимое желание пойти на штурм.

– Я должен был дописать ее, – произнес Иван. – я должен был. И дописал же. Точнее дописали.

– Ты сказал, что сотворил нечто ужасное, – произнесла первая и стала обходить его сзади, успев переглянуться с сестрой.

– Мы подумали, что ты террорист и хотели сбежать, – сказала вторая, подходя к нему вплотную.

– Но ты нас не отпустил, – положила первая руки ему на плечо, массируя плечи плавными движениями.

– Ну, мы и подумали, даже если и террорист, – произнесла та, что была напротив него. Она смотрела на него и ее руки в тот момент не медлили, а совершали круговые движения вокруг его торса, остановившись на резинке, удерживающей нижнее белье. – Какая разница. Главное, что мы развлечемся на все сто.

Иван попытался вырваться, но девушки были непреклонны. Сперва нужно было унять их аппетит, утолить голод – только тогда они позволят сделать все, что угодно. Но настрой был не тот, да и…Хотя фигуры у них конечно ничего, – подумал он. – Да и я свободен, как птица. Почему бы и нет? Но где же пьеса? Эта мысль весь настрой сбивает. Тем более два человека. Тут нужен двойной настрой.

– Нет, ну где же, – произнес он, задавая вопрос двум игруньям, которые продолжали прокладывать тропу к его нагой сущности. – А что если нам по шампусику и в бассейн?

– Очень хорошо, – согласилась та, что была за спиной и мяла плечи. – Забав и роскоши дитя, не хочешь бодрого зелья?

– Да, кофе, – сказал Иван. – Но сперва. Мне нужен телефон.

Он вырвался их этого огненного кольца и стал рыскать по дому в поисках трубки. Он стал поднимать одеяло и обнаружил, что на импровизированном ложе на полу лежат бумаги, много бумаг, исписанные черными чернилами с красными пометками на полях.

– А, – закричал Иван. – Пьеса.

– Вот, какой заводной, – произнесла первая девушка, достающая из бара бутылочку шампанского. – Всегда мечтала о таком активном.

– Я тоже, – произнесла вторая, держа в руках бокалы.

– Что же с ней случилось, – крикнул Иван и упал на колени, чтобы попробовать собрать все то, что имеется. – Что это такое? – спросил он, когда его смелые попытки не увенчались успехом.

Блондинки засмеялись пока Иван не повторил свой вопрос:

– Что это такое?

– Это матрас такой, – произнесла первая, – Мечта писателя называется. Как будто спишь на своих рукописях. Божественно, не правда ли? Достался нам в подарок от одного издателя. Он издавал свои книги на простынях, одеялах, подушках. Так он говорил меня будут чаще читать, нежели на бумаге. Здесь его первая часть романа под названием «Не спи, замерзнешь». Я прочитала.

– Я тоже, – сказала вторая. – Особенно когда спишь обнаженная. Эти слова можно прочувствовать всем телом. Прикоснуться каждой клеткой. Представьте себе, если вы вашей грудью прикоснулись к слову страсть, то такая волна накатывает. Не то слово.

– А я как-то раз обернулась им, – продолжила первая, – и мне такие сны снились, что я когда проснулась, мне не хотелось снимать с себя эту оболочку. Так бы и ходила в ней.

– Однажды ночью… – начала вторая, но Анатолий, не выдерживая такого количества напряжения, поднялся с постели и воскликнул:

– Достаточно. Мне нужен телефон.

– Пожалуйста, – протянула ему первая девушка. – Вот он.

Анатолий увидел на столике дельфинчика, который и служил связующей нитью этого мира с другим. Он схватил дельфина и спал набирать номер у него на брюхе. Дельфин довольно курлыкал.

– Анатолий, – резко сказал он в трубку, – а кто это. Где? Понятно. А кто есть? Я ищу. Да, на столе. Спасибо, ты меня выручил. Уф.

Раздался хлопок. Иван подпрыгнул, бросил дельфинчика на пол и нырнул под одеяло на рукописи неизвестного.

– Все в порядке? – хором спросили девушки. Одна из них держала в руке откупоренное шампанское, другая подставляла емкости в льющуюся пенную жидкость.

– Да, более чем, – сказал Иван и дотронулся до лба. Он был холодным. – Так кто упоминал зелье. Я не против.

Он взял в руки бокал и не чокаясь произнес:

– За вас, дамы и за него в постели.

– А бру… – не успели произнести девушки, как Иван осушил бокал.

– Повторим, – произнесла первая, надеясь получить свое. Она налила еще один бокал и спустила бретельку на своем бюстгальтере.

– Повторим, – согласился Иван и добавил, – За мир, в котором нет…

И он задумался. Каким он хотел сделать мир? Чего он хотел избежать? Не противоречит ли себе? Вопросы набегали один на другой, как волны на берег. Ни на один из них у него не было однозначного ответа. Эти мысли в очередной раз оборвались женским визгом.

– Брудершафт, брудершафт, – радостно воскликнули девушки. – Теперь ты от нас никуда не денешься.

Иван чувствовал себя в западне. Возможно, в прекрасной западне, но в этот момент этот капкан казался ему просто капканом, без красивых эпитетов и метафор. Он не слышал в этом поэзии, не видел живописных полотен, не чувствовал музыку.

– Ваня, – послышался голос.

– Что это за звук? – встрепенулся он.

– Наверное, показалось, – ответили девушки, обволакивая его своими чарами.

– Да нет, не показалось, – отстранялся он, но у него это плохо выходило. Девушки были настойчивы.

– Ваня, – продолжал настойчиво теребить голос его имя. – Ваня Онегин. На выход, с вещами.

– В окне, – сказал он, и смог сорвать тот настойчивый замок и оказаться на подоконнике, где с высоты третьего этажа можно было увидеть знакомый силуэт. Под окном стоял Лексей.

– Шампанское распиваем, значит, – произнес он.

– Так утром для аппетита, – сказал Иван, забыв о том, что был в неглиже и с бокалом в руке.

– Соседушка, а вы каким макаром сюда? – спросил он.

– На такси, – ответил он.

– Как нашел? – спросил Иван, чувствуя как его тело тянут обратно в дом, на пышную кровать и что похоть намного сильнее целомудрия, что ему все труднее сопротивляться, но он пытается, правда из последних сил.

– А это вопрос не ко мне, – ответил Лексей. – Я ж за вами ни на шаг. В целях безопасности. Вот и попал в клуб. А там спасибо бармену. Он знает всех посетителей и практически на каждого есть досье. Конечно, за определенную наличность. Чаевые – это не просто чай.

Иван сопротивлялся. Уже болтались боксерки на указательном пальце первой близняшки и ноготки второй бороздили спину, оставляя красные следы. На него было жалко смотреть. Как бы поступил в такой ситуации пушкинский Онегин. Воспользовался ситуацией. Наверняка. То Пушкин, а то сама природа, создавшая Ивана и следившая за каждым его шагом.

– Девушки, а у него бородавка на причинном месте, – выдал Лексей.

И все прекратилось. Иван почувствовал легкость не только от того, что его больше не донимают, но и от полета, который последовал после страстного приставания. Иван шлепнулся на цветник, в самую гущу азалий и роз и с жутким оханием стал потирать ушибленные места.

– Зачем ты это сказал? – спросил Иван, продолжая охать.

– Но ведь подействовало? – сказал Лексей.

– Да, но нельзя было что-нибудь другое, – возмущался Иван. – Что я, не знаю, например, очень производителен. При соприкосновении уже может возникнуть потомство.

– Нет, – пожал плечами Лексей. – Такая глупость в голову не пришла.

– А на чем отсюда будем добираться, – спросил Иван. – Я нутром чую, что это место, где еще недавно была неприятная ситуация, подставит подножку и не отпустит нас живыми. Правда, меня сейчас не узнать. Я как и раньше, гол.

Лексей свистнул. Из кустов показалась передняя часть «Волги»

– Вы заказывали такси до Москвы, – вежливо произнес водитель. – Прошу. Не смущайтесь, что вы в таком виде. Мне не раз доводилось подвозить обнаженных субъектов, особенно в этой части города.

Иван сел в авто, как в следующий момент с окна полетели вещи и хлопающий звук подбросил их вверх, деформируя их по мере падения. Первая блондинка с ружьем наперевес решетила его одежду. Последним элементом были боксерки, которым достался два заряда. Они упали рядом с другими элементами рвани и стали похожи на одежду человека, попавшего в автокатастрофу.

– Поехали, – громко сказал Лексей. – Не думаю, что они на этом остановятся.

– Этого не может быть, – крикнул Иван, дрожа то ли от холода, то ли от страха. – Я как будто попал в кино.

– Да, что ты, – сказал Лексей. – Вся наша жизнь – сплошной кинематограф, не говоря уже о театрографе и других видах искусства.

Последовал выстрел. Он прогремел где-то рядом, и автомобиль успел завернуть за угол, не попав под стальную дробь неудовлетворенных женщин.

– Я не понял, почему ты здесь оказался, – спросил Иван, когда машина резко затормозила и водитель выскочил. – Что опять?

Через мгновение водитель сел на свое место, держа в руках маленькое создание в виде котенка.

– Все таксисты такие сердобольные? – вскипел Иван. – Или что?

– Мой сбежал недавно, – произнес водитель, – представляете, пожил у меня две недели, пока был слепым и как только открыл глазки, сбежал. Я что ли ему не понравился. Моя борода – это тот еще кадр.

– Вперед! – прикрикнул Иван и понимая что он выглядит нелепо – голый командир, сказал более тихо, – Послушайте, давайте слегка прибавим темп.

– Тогда держись, – воскликнул водитель, – Какой же русский не любит… – и «Волга» понеслась по местности, где стояли самые дорогие дома, и было так тихо, словно все богачи то и делают, что спят.

Сцена 29
Чиновник тычет палкой

Марк Карлович любил пунктуальность. Когда на улице возникала пробка из-за того, что продавец фруктов зазевался и просыпал яблоки или апельсины и народ из-за одного обалделого малыша, который вставал на четверинки и пытался супротив маме и ожидающему народа прихватить как можно больше, он нервничал. Обычно он приходил на работу раньше и уходил позже всех. Он не пропускал ни одного клиента и если кто-то выпадал из поля зрения, он тщательно проверял, выяснял, не наделал ли человек глупостей, дабы не легло пятном на их организацию труда и занятости.

Народ не любил трудиться. День и ночь Марк Карлович занимался тем, что трудоустраивал людей. А они меняли одно место, не успевая сообщить об этом министру. Он обижался и когда они в очередной раз приходили к нему, совершенно забыв о своем поступке, он напоминал об этом и ждал…не денег, а извинения, что человеку порой труднее сделать, нежели дать деньги. Так, дал деньги и все, а тут…

И когда Анатолий Камчатный приходил к нему, что значилось в пропуске и больше не пытается договориться, то гора идет сама. Марк Карлович навел справки и узнал, что открылся Новый театр, а их министерство осталось побоку. Это ему не понравилось, и он решил в обеденный перерыв наведаться в театр, так как е любил отсутствовать в другие часы рабочего времени.

– Здравствуйте, Онегин, – сказал Марк Карлович, после того как услышал «войдите» и первого шага открывая дверь.

– Мы знакомы? – спросил Иван. Он был один и занимался редактированием имеющегося материала. Он пытался вспомнить, что сочинил он, а что Камчатный, чтобы после не возникло конфликтов из-за авторства этой пьесы. Но ему было сложно это сделать, так как большая часть пропала во вселенной памяти, и он страшно удивлялся, как они писали пьесу, если сейчас он читал ее, как будто в первый раз, не узнавая слов, диалогов. Словно эта пьеса была написана еще кем-то. Она была хороша, но что-то его смущало. Но времени было не так много, поэтому он закрывал глаза на многие места, где по его мнению могли быть провалы.

– Я с вами да, – ответил пришедший, – но ваш оперуполномоченный, пожилой человек, имел счастье общаться со мной. И это хорошо, что я встретился с вами, а не с ним. Он труслив.

– Да? – удивился Иван, отбросив на время пьесу, – С чего вы взяли?

– Трусливого человека с первой секунды ощущаешь, – сказал Марк Карлович. – Вот я вошел, а вы даже позу свою не поменяли. Отчего? Ответьте? Или смелость или же наглость?

– Что вам угодно? – спросил Иван. – У меня мало времени. Сегодня у меня ответственный день.

– Который может не состояться, – сказал Марк Карлович.

– Что? – спросил Иван.

– Вы не оформили нужные бумаги и ваша резиденция будет закрыта в считанные дни, – спокойно сказал министр и даже улыбнулся, показывая, что сам он ничего против не имеет, но работа такая.

– Какие бумаги? – спросил Иван.

– У вас Новое предприятие, – продолжал чиновник. – Следовательно, каждого работника нужно оформить. А вы пропустили этот маленький пунктик. Открыть вы конечно открыли, но дальше ничего не сдвинется без наших резолюций.

Марк Карлович был страшным человеком. Точнее не прогибаемым. Что одно и то же.

– Мы это сделаем, например, сейчас, – произнес Иван. – Так, что для этого нужно? Если это стоит каких-то денег, то я всегда пожалуйста. Мы решим все вопросы. Даже те, которые на первый взгляд невозможно решить.

– Нет, знаете, не желаю, – ответил Марк Карлович. – Спасибо, что у меня есть право отказать или принять. Я решил вам отказать.

– То есть вы отворачиваетесь от нас? – спросил Иван.

– Да нет, молодой человек, – ответил чиновник, в очередной раз улыбаясь. – Это вы поздоровались ногой и вошли в стенной шкаф.

Простите, я пойду. У меня заканчивается обеденный перерыв, а я еще хотел бы заглянуть…Все, через сутки к вам явится пристав и все опечатает.

– Постойте, – крикнул Иван.

Еще десять минут назад все было хорошо. Через час должны были прийти актеры и все начнется. Закрутится круг, как говорится. Но тут приходит чиновник и начинает тыкать палкой прямо тебе в лицо. Завтра придут люди с большими амбарными книгами и начнут все опечатывать. Нельзя этого допустить. Что же делать? Иван посмотрел на Марка Карловича, который по своей природе был вежливым и остановился, потому что его попросили это сделать, и упал на колени.

– Да, да, – прошептал Иван. – Это он. Точно он. Какое сходство.

– Это слишком, – сконфузился чиновник. – Что вы. Не унижайте себя.

– Поразительное сходство, – продолжал Иван. – Такой же профиль. А нос, как будто с натуры списан.

– О чем вы? – спросил Марк Карлович. Он не очень любил, когда его рассматривают и был также по природе скромным человеком. Поэтому это наблюдение его смутило. – Что вы так на меня смотрите? Перестаньте.

– Простите, – произнес Иван, – это вышло случайно. Просто вы похожи, как две капли воды на нашего президента и у меня есть для вас роль. Пожалуйста, не отказывайтесь. Скажите, что подумаете. А роль просто уникальна. Она выписана, но в последний момент человек передумал.

– Неужели, за те деньги, которые они платят вам, не можете подобрать ему то, что ему по вкусу, – спросил чиновник.

– Я не машина, – гордо сказал Иван. – Я творческий человек и сам подбираю себе актеров. Только так.

Марк Карлович не любил публичность. Он был скромным человеком, но не лишен тщеславия. Ему хотелось, чтобы на него смотрели, чтобы ему завидовали и стремились походить. Но не всегда у него это получалось. Мешал тот самый страх перед публикой, о котором мало кто знал. Да разве может министр страдать такой формой фобии. Это нонсенс. А тут появилась возможность ее преодолеть. Так сказать бесплатный тренинг для совершенствования.

– Допустим, я соглашусь и что, – произнес он.

– То, что вы будете включены в труппу и играть все спектакли, – произнес он. – По крайней мере тот, о котором я говорю.

– Так кто я? – спросил Марк Карлович.

– Вы... президент, точнее король, – сказал Иван.

– Можно войти, – спросил тучный человек, появившийся в проеме двери. Он держал в руках рогатку и был внутренне готов к своей роли.

– Вы немного раньше, – сказал Иван.

– Так что мне домой пойти? – спросил Петр Ильич, стараясь говорить фальцетом.

– Располагайтесь, господа, – громко сказал Иван, словно ему включили микрофон. – Познакомьтесь.

Через полчаса все были в сборе. Второй пришла Лерочка, которая на пороге заявила, что хочет быть крупной породой, а не мелкой. Третьим пришел Никита Глубокоуважев. Он вошел скромно, в каком-то странном плаще, напоминающий плащ мушкетера. Настасья Ароновна пришла одновременно с Анатолием, демонстрируя по дороге свои способности.

Иван смотрел на труппу, и ему стало внутренне смешно. Но внешне он этого не показывал. На глаза он нацепил очки, которые немного спасали его от откровенности его зрачков.

Петр Ильич, мечтающий сыграть ребенка грыз ногти и время от времени смотрел в окно, ловил ворон. Казалось, что он действительно ребенок в теле взрослого человека. Ларочка высунув язык смотрела на каждого пришедшего, изучая их по-собачьи. Никита молча сидел и ждал. Настасья Ароновна сидела широко расставив ноги, а Анатолий так сконфузился, что действительно напоминал играющий орган. Марк Карлович посматривал на часы, но понимал, что одно опоздание не повлечет за собой серьезных последствий.

– Здравствуйте, дорогие мои, вы попали… – произнес он, и увидел настоящие кадры, которые были приняты без дополнительных сигналов в голове.

Перед ним сидели равнодушные люди, которые пришли сюда, так как заплатили деньги, и Иван должен был эти деньги отрабатывать. Камчатный в очередной раз исчез, Леночка продолжала носить куриный бульон в больницу Оклахоме, Лексей договаривался с усадьбами, а Ромка писал декорации.

Петр Ильич громко говорил по телефону:

– Я не могу тебе сейчас принести то, что ты хочешь. Я не курьер. Знаешь, что не трогай мой бизнес. Он тебя одевает, кормит и все, что тебе угодно. Да, я как ребенок. Именно так. Пока.

Он отключил телефон, как зазвонил другой.

Ларочка смотрела по сторонам и не наблюдала попугая. Кеша, который взял привычку прилетать только тогда, когда нужно набить брюхо, был уже сегодня, поэтому ближайшее время не будет женских вскрикиваний, если только это не будет касаться роли.

Никита посылал по смартфону информацию в одну из предполагаемых исследовательских лабораторий. При этом он так надувал щеки, словно набивал рот едой и проглатывал ее, не прожевывая.

Настасья Ароновна не сидела на месте, а стала ходить из угла в угол, как животное в зоопарке.

Анатолий спал.

– …в театр, – продолжил Иван, – и то, что мы с вами будем делать не написано ни в одной книге, не сказано ни одним человеком.

– Как хорошо, – воскликнула Настасья Ароновна, которая все же нашла место у зеленого растения.

– Театр – это не просто хорошо, – сказал Иван. – Это хорошо с плюсом.

Сцена 30
Репы

К первой репетиции Иван подготовился очень тщательно. Написал текст по пунктам примерно на три часа. Больше он подумал, не понадобится.

– Главное, не смотреть им в глаза, – подумал он. – А то съедят.

У него возникли страхи, какие обычно бывают в детстве, когда впервые сталкиваешься с чем-то новым. Первый поход в детский сад, школу. Новое место, ощущения, лица, с которыми нужно вести себя иначе, нежели с родителями. И это ощущение, возникающее вначале, стало нейтрализоваться, так как он не увидел терпеливых лиц, слушающих его внимательно от начала до конца.

– Театр – это волшебный мир, – произнес он. – Попадая в него, не забывайте отбросить все, что у вас за плечами.

– Это как это отбросить, – спросил Петр Ильич. – У меня на работе холодильники в одном городе отказали. Несколько сот килограмм тухнет. Так что я должен забыть про это? Нет, это невозможно.

– А у меня собаки нечесаные, – сказала Ларочка. – Так что мне забыть об этом? Так ведь это будет бесчеловечно.

– Как говорил Станиславский, нужно отбросить ненужные эмоции, – сказал Иван, – отбрасывать, как ненужный сор.

– Ладно, маэстро, кто бы ни был этот Славский, его сегодня нет, и нам он не поможет, – продолжил Петр Ильич. – Ты наш гуру и тебе нас учить. Не правда ли?

По спине забегали мурашки. План, который он выстраивал, летит в тартарары. Нужен запасной. Но и здесь Иван справился.

– Хорошо, – согласился Иван. – Тогда будем выходить на сцену и ходить.

– Что? Ходить? – послышались возгласы удивления среди новоявленных актеров. – Что мы ходить не умеем?

– Я имел ввиду ходить, говорить, то есть все то, что делают настоящие актеры, – сказал Иван.

– А, тогда ладно, – успокоилась масса. – Ходить, как настоящие актеры – это наверное здорово. Нужно попробовать свою фирменную походку.

Иван уже не слышал, кто говорит. Он слышал голоса, и его голова пульсировала, особенно в районе висков.

– Здесь жарко, – произнес Иван.

– Да, вы правы, – сказала Ларочка и сняла кофточку, оставшись в одном бикини.

– Я вам обязательно подарю кондиционер, – сказал Петр Ильич. – Обещал же. Мое слово – копченный окорок.

Дверь отворилась и вбежала Нелли. Она была несколько возбуждена, ее глаза горели и руки-кулачки торопились поступательно вперед по направлению движения.

– Какая краля, – воскликнул Петр Ильич.

– Что вы себе позволяете, мужчина? – резко ответила Нелли.

– Извини, Нелли, но у нас репетиция, – сказал Иван, понимая что этот конфликт может перерасти в нечто глобальное, а этого допустить он не мог.

– Да, но мальчики жалуются, – процедила девушка, давая понять, что этот вопрос нужно решить немедленно.

– Я же сказал после спектакля, строго сказал молодой человек и так сердито взглянул на девушку, что она едва воскликнула:

– Как так?

– После, – оборвал ее Иван и увидел, что она держит газету, на которой он, руководитель Нового театра его труппа, пока еще карикатура, но уже неприятно, так на ней он был изображен…

– Дай сюда, – вырвал он газету на которой смотрели все знакомые лица – и тучный мясник, и худосочный ассенизатор, и будущая заключенная, и витиеватый Никита, и нервная собачница, не выносящая птиц. Они все сидели на телеге, под управлением главного ослика по имени Онегин. И дано им было название большим шрифтом «Онегинцы».

– Это что? – спросила она.

– Потом, Нелли, – сказал молодой человек.

Иван схватил газету, свернул ее в несколько раз и положил во внутренний карман.

– Кто это был, – спросил Петр Ильич.

– Наша костюмерша, – нашелся Иван.

– Я хочу чтобы она меня раздела, – сказал пышный человек.

– Перестаньте, – сердито сказала Настасья Ароновна. – Не думаю, что она будет в полном восторге от вашей фигуры.

– Что вы имеете против моей фигуры, – спросил Петр Ильич. – По меркам России, у меня самый здоровый вес. Зимой помогает сохранить тепло, летом влагу. Я бы ничуть не хотел похудеть и все те, кто плохо отзывается о моей стати, просто завидуют мне. И я их понимаю.

– По-моему, вы полноваты, – сказал Анатолий, – но вам это очень идет. – Я сам другой комплекции и знаю, что как только в моем теле прибавятся лишние килограммы, то буду ощущать себя нехорошо. Я плохо не отзываюсь, поэтому и не завидую.

– Число микрочастиц, попадающих на границу альфа волн перекрывают поток бетта– и гамма-частиц, создающих пробку, – прояснил ситуацию Никита Глубокоуважев. – Отсюда и рост волокон тела в одном направлении.

– Мужчины ничего не понимают в стройности тела, – сказала Ларочка.

– Немного понимают, – произнес Марк Карлович. – Когда я полнею, я сажусь на диету и она может продолжаться день, а может и два дня. Все зависит от времени года. Летом, естественно, больше.

Между ними возник диалог, точнее спор, но это тоже форма диалога. А диалог – это есть первый шаг к сплочению в коллективе, что очень нужно. И не так важно, на какую тему они будут разговаривать, что будут отстаивать – диету или футбольный сезон, главное, чтобы они могли все высказаться.

– Вот я люблю женщин, – произнес Петр Ильич.

– Как приятно, – воскликнула Ларочка.

– Я люблю есть, люблю пользоваться службой доставки, пятизвездочные отели, а лучше съемные дома на побережье, – сказал Петр. – Я люблю все то, что сделано с любовью. Архитектуру, ангелочков, богов на колесницах в фонтанах, древние замки, кувшины, столики – все, что сделано с любовью. Поэтому я и такой пышный. Все люди, которые поглощают любовь, они пышные.

– А я люблю дарить любовь, – сказала Ларочка. – У меня более тысячи собак и я считаю своим непременным долгом поговорить с каждой их них. Хотя бы обмолвиться парой слов. Они такие благодарные слушатели, вы не представляете. Они меня облизывают, когда я им говорю «бяка» или «лапочка».. Они ориентируются по интонации. Тут я сама нежность.

– Все внутри человека, – произнес Анатолий, – если человек плохо ест или много нервничает по той или иной причине, то он и выделяет мало, а то и вообще ничего. Все закупоривается внутри него – в его органах, чувствах, мыслях. И он не то что не может говорить, но и дышать, слышать. Он как инопланетянин. Другие слышат и все у них в порядке, а он не от мира сего, с атрофированными органами чувств. Внутри все как на ладони.

– А мне кажется, что комплекция человека – это его оболочка, и она может быть какой угодно, – сказала Настасья Ароновна. – Ну не дал тебе тот, что купол подпирает хорошей фигуры и носишь ты как какое-то бремя, живот и ягодицы с жировыми отложениями, ну и пусть. Не надо думать о себе, часто смотреть в зеркало. По мне нужно жить таким, какой ты есть. Вот ты весом под двести кило и что всю свою жизнь убить на борьбу с весом. Не обязательно. Займись любимым делом. Я была худой, я была полной, я была разной. Я уже не помню, какой я была. Зато я помню все свои ощущения. Это главнее.

– В каждом человеке есть бином, – начал Никита, – который отвечает за его главное мироощущение, – если индивид научится им двигать, тогда процесс пошел. Я свой нашел в двенадцать лет, совершенно случайно, попав под дождь. Биномиальное распределение сулит множество открытий – от самого простого до гениального. Я не считаю себя гением, но я двигаю свой биномный рычаг.

– Позвольте и мне пару слов, – сказал Марк Карлович. – Это все хорошо. Рычаги, внутренности, фактура. Но самое главное вы пропустили. Вот мы совершаем поступки, не задумываясь. Сегодня одно, завтра другое. Сегодня поможем, завтра пошлем человека. И мы знаем, что все обратимо, но почему-то считаем, что нас это не коснется. Да, человек может быть тучным, человек может не разговаривать с массой собак, он также может не искать в себе рычаг, вдруг он у него в виде кнопки или просто отсутствует, но совершать поступок, обязательно подумав, а сможет ли он быть ответственен за него. Он его совершает, все равно что сажает зерно, которое даст всходы.

– Интересная ситуация, – подумал Иван. – Они разговаривают между собой, не подразумевая кто из них в какой роли. Но как правильно все складывается. Король говорит самые мудрые слова, как бы подводя итог, а все остальные лишь предполагают.

Они переместились в репетиционный зал, покрытый ковролином и пахнущий краской. По дороге продолжались внутренние беседы о дорогах, которые зимой превращаются в кашу и каше, которую если приготовить с умом будет есть каждый ребенок. Одна тема перетекала в другую, создавалась такое ощущение, что все они изголодались по общению, по свободному, без ограничений.

– У нас есть неделя, – сказал Иван. Через неделю мы должны будем показать свой шедевр в Кремле. Потом запланированы гастроли по нескольким ошеломляющим усадьбам и завершим мы наш тур показом нашего спектакля по центральному телевидению, в прямом эфире.

Не последовало бурных оваций. Народ принимал все это, как само собой разумеющееся.

– А что если нам поставить спектакль за пару репетиций, – предложил Петр Ильич. – Думаете, не хватит?

– Это как же? – спросила Ларочка.

– Сегодня поговорим, – аргументировал Петр Ильич. – Возьмем текст. Мы его выучим и на следующей репе поиграем в него.

– Правильно, – согласился Анатолий. – Я тоже не хочу долго мусолить.

– Игра в текст – это прикольно, – произнес Никита.

Иван никогда не ставил спектакль за неделю, не считая школьных постановок. А здесь решили ограничиться парочкой дней.

– Как скажите, – произнес Иван, как джин волшебной лампы, которую крутили шесть начинающих актеров, которые ничего не хотели делать для того, чтобы научиться определенным навыкам. – теперь о том, что мы будем играть. Это комедия положений. То есть дело будет происходит в одном месте, в течении одного дня. Все герои живут в одном поселении.

Он еще раз окинул взглядом труппу, вспомнил отведенные роли для каждого, внутренне рассмеялся и стал говорить:

– Сюжет строится таким образом. Жило одно очень маленькое королевство. У нее был король и был народ. У короля был помощник. Злющий человечек, хотел прикарманить себе королевство и время от времени спаивал короля травами, от которых были галлюцинации. И в таком состоянии он выпускал короля в народ, чтобы те могли увидеть каков их нынешний правитель. Важная составляющая королевства была тюрьма. В ней сидели преступники, а также те, кто нехорошо посмотрел в сторону короля. Сам король был близорук, и ему было трудно это заметить, поэтому он доверял своему прибежнику, который видел кругом ненавистные взгляды и если бы не ограниченное количество мест в темнице, то он бы всех пересажал. И вот в очередной раз, напоив короля дурман-травой, он выпускает его в люди, дает ему нож и король, находясь в наркотическом опьянении, убивает собаку. Разгорается скандал. Убийство собаки карается казнью, сам король издал этот указ, поэтому он попадает на крючок. Король попадает в тюрьму. В ней уже сидит одна заключенная, которая обещает помочь ему, она сможет оживить эту собаку, так как обладает определенными способностями, приобретенными от одной дряхлой старухи знахарки, но взамен тот должен отдать своего ребенка. Король соглашается. Ночью ему снится сон. Что к нему приходит его сын и допытывается, почему он убил собаку. Она была такая славная, отец не может ничего ответить. Потом к нему является собака. Она не бросается на него, а начинает облизывать. Сперва это неожиданно, потом приятно, потом невыносимо. Он просыпается, когда его выводят на улицу и ведут к эшафоту. Он становится перед гильотиной и вдруг видит, что вокруг одни задницы, что вместо лиц попы. И что народ колотит новый трон, а человек, сложив руки, стоит и ждет. Король спрашивает «а вы кто?». Он отвечает «бог этих самых поп». Короля казнят, собаку не воскрешают, а ребенок все равно попадает в руки той женщины, которая продалась во второй половине ночи за более выгодный обмен.