Текст книги "Любовь сладка, любовь безумна"

Единственное, на что не могла пожаловаться Джинни, – безупречное поведение Мигеля Лопеса по отношению к ней. Почти против воли она была вынуждена признать, что полковник – настоящий джентльмен. Верно, он целый день ехал рядом, помогал ей выходить из экипажа, но в разговоре касался лишь общих тем, а комплименты были вежливыми, отнюдь не дерзкими, как раньше.

«Может, он изменился и больше не интересуется мной», – думала Джинни, не понимая, почему испытывает при этом легкое раздражение, и ругала себя за то, что становится неисправимой кокеткой. В конце концов, она невеста Мишеля и будет с ним счастлива. Зачем добиваться внимания любого встречного мужчины?! Кроме того, Лопес уже пытался объясниться и был отвергнут. Хорошо, что он недолго пробудет в Оризабе!

Они уехали из Пуэбло рано утром, закутанные в плащи, – с гор дул ледяной ветер. Джинни почти жалела, что приходится покидать этот великолепный город-крепость: как было бы интересно побывать в его бесчисленных древних соборах!

Обернувшись, она заметила два вулкана, возвышавшихся над городом, – двойные стражи Пуэбло; вечно белоснежные вершины золотило восходящее солнце.

Но тут рядом оказался Лопес, и минута печали прошла, сменившись почти лихорадочным весельем. Джинни невольно подумала о том, как очарователен полковник, когда не пытается доказать свое мужское превосходство. Кроме того, он прекрасно знает местность и может рассказать о том, что ждет впереди.

Дорога шла в гору все выше и выше, почти до облаков.

Потом начался медленный спуск, и стало теплее. Дамы сняли плащи и даже осмелились пригубить текилы из крохотных серебряных рюмок, предложенных полковником Лопесом. Экипажи то и дело останавливались – солдаты отправлялись на разведку, опасаясь нападения хуаристов.

– Самое подходящее место для засады, – нервно пробормотал кто-то из австрийцев. – Здесь все они сторонники хуаристов.

– Подожди, пока доберемся до Оризабы, – пообещала Эгнес. – Там такая красота – настоящие тропики!

И улыбнулась, заметив, что подруга приняла от Мигеля крошечный букетик и засунула в вырез платья. Вскоре им встретился тяжело груженный караван фургонов под охраной вооруженных солдат.

– Это серебро с ближайших рудников, – пояснил Мигель. – Сначала его везут в Пуэбло, а потом в Веракрус.

– Шахты? Здесь? Это невозможно, – удивилась Джинни, но полковник мило улыбнулся:

– Именно за этим мои предки являлись в Мексику – золото, серебро, драгоценные камни здесь повсюду. Но труд на рудниках адский, работают в основном каторжники. Туда отправляют и некоторых заключенных-хуаристов.

Он пронзительно взглянул на Джинни, словно ожидал ответа, но она только пожала плечами и отвернулась. К чему говорить о неприятных вещах в такой прекрасный день? Война казалась дурным сном, и она не желала ни о чем думать.

Какая красота вокруг! Джинни не думала, что Мексика – такая чудесная страна! Приятно путешествовать с удобствами, в компании очаровательных спутников и любимой подруги.

Когда до Оризабы осталось совсем недалеко, Эгнес и Джинни решили проехаться верхом. Эгнес в темно-красной бархатной амазонке, отороченной соболем, была похожа на юную богиню Диану.

– Возьми черную кобылу, – велела она Джинни, – а я сяду на белого жеребца. – Глаза Эгнес смеялись. – Покажи этим мужчинам, – добавила она, – что женщины сидят на лошади не хуже их!

По правде говоря, Джинни была рада вновь оказаться в седле. По настоянию Эгнес, она даже надела новую, очень дорогую амазонку, заказанную Мишелем специально для нее, и позволила Мигелю подсадить ее на смирную черную кобылку. Джинни показалось даже, что в его глазах блеснул огонек желания – по-видимому, она прекрасно выглядела!

Амазонка была из белого муара и облегала фигуру, не скрывая ни одной детали. Единственным цветовым пятном была отделка из зеленой ленты. Маленький белый цилиндр задорно сидел на сияющих волосах.

– Ангел… видение… – прошептал Лопес, стискивая ее руку и тут же разжимая пальцы.

Езда верхом, как всегда, возбуждала Джинни: ей хотелось петь, смеяться, пришпорить лошадь! Как не хватало ей ветра, бьющего в лицо!

Дорога становилась все шире; все больше встречалось тяжело груженных повозок – по-видимому, принадлежавших беженцам, спасавшимся от хуаристов.

– Почему бы им не дождаться, пока не будет построена железная дорога? Словно крысы, бегущие с кораблей, – фыркнул один из бельгийцев.

– Но дорога кончилась в Пасо-дель-Маго! – удивился кто-то.

– Да, но наши доблестные французские союзники послали своих инженеров, и они спешат проложить как можно больше рельсов – если повезет, может быть, скоро доберутся до Пуэбло.

– Да, если захочет Бог и хуаристы, – бросил мексиканский офицер.

Лопес нахмурился:

– Конечно, построят! В конце концов, за все заплачено мексиканским серебром! Правда, и тут приходится применять труд заключенных, но у нас их много – теперь мы больше не казним хуаристов, а посылаем их работать на серебряные рудники или класть рельсы – так практичнее, а кроме того, они все равно мрут как мухи.

Заметив, как вздрогнула Джинни, он улыбнулся:

– Ах, вы и в самом деле ангел – даже хуаристов жалеете! Хотел бы я, чтобы вы были так же благосклонны к своим обожателям!

– А вы, полковник, разве относитесь к таковым? Вы мне льстите!

– А вы играете со мной, – тихо сказал он. – Хотел бы я отыскать ключ к вашему сердцу, хоть на мгновение!

– Может, у меня нет сердца, – вздохнула Джинни, не отводя глаз.

– Кроме жестокости, вы обладаете еще и мужеством, которым нельзя не восхищаться, – признался Лопес. – Но может, наступит время, когда вы смягчитесь. Я человек терпеливый.

– Да, и прекрасно играете роль поклонника, – сухо бросила Джинни. – Кстати, не можем ли мы ехать быстрее ведь до Оризабы недалеко.

– Терпение, малышка, мы почти добрались! – широко улыбнулся подскочивший француз, друг Мишеля. – Черт, жарко становится, не так ли?

Мигель вежливо кивнул:

– Нет смысла загонять лошадей – вспомните, асиенда императора – в Халапилье, это чуть дальше Оризабы. Посмотрите лучше вокруг! Какое живописное место!

Позади маленькой деревушки, мимо которой они проезжали, расстилался огромный фруктовый сад.

– Очень мило. Как называется эта деревня? – спросила.

Джинни.

– Это не деревня, а часть асиенды графа де Валмеса.

Скоро мы увидим высокую каменную ограду, окружающую дворец графа. Вы ведь знакомы с ним?

– Сутуловатый человечек с седыми волосами и огромными усами? Тот самый граф, которого мы прозвали тенью Макса?

– Совершенно верно! Но он слишком занят ролью придворного, чтобы управлять асиендой. Это он предоставляет жене. Говорят, очень молода и энергична.

– Не может быть! И она хорошенькая, эта графиня? Он запирает ее здесь или она иногда приезжает в город?

– Ах, наконец-то я ухитрился возбудить ваше любопытство! – засмеялся Мигель. – Соледад редко приезжает в Мексику, считает, что там слишком скучно, но у нее здесь много дел и развлечений тоже хватает.

– Не шути, Мигель, – засмеялась раскрасневшаяся Эгнес, осадив жеребца. – Он не говорит правды, потому что сам дальний родственник графини, ведь так, Мигуэлито? Но ты знаешь меня, я люблю посплетничать! Ее считают привлекательной… розой в полном цвету. А что касается развлечений – недостатка в поклонниках у нее нет! И все молодые и красивые! Соледад питает поистине материнские чувства к хорошо сложенным юношам. Ты, дорогая, возможно, встретишь ее в Халапилье! Ее обязательно пригласят, хотя старый зануда муж сейчас болен и лежит в Мехико, в окружении докторов. Графиня не скучает по нему.

Раздался взрыв хохота, даже полковник засмеялся.

– Вы невозможны, дорогая Эгнес! – пробормотал он.

– Да, – кокетливо улыбнулась та, – и к тому же прирожденная интриганка.

Сверкнув глазами, полковник молча наклонил голову.

Веселая компания с шумом появилась на окраине Оризабы. Даже Джинни лишь мельком взглянула на строй оборванных грязных людей, прикованных цепями друг к другу, нога к ноге. Их просто отогнали к обочине и велели ждать, пока не проедет кавалькада.

– Эти жалкие отбросы и строят дорогу? – удивился австриец.

– Странно, что у кого-то из них хватает сил поднять крик! Бедняги! – вздохнув, заметила Эгнес.

– Мне их тоже жаль, – вставила Джинни. – Но лучше бы им не позволяли смотреть на нас. По-моему, они месяцами не видят женщин и к тому же весьма опасны.

Лопес поднес к губам ее руку, нежно поцеловал.

– Это вы опасны, – пробормотал он.

– А вы слишком дерзки, – парировала Джинни, но голос звучал совсем не сердито, а губы улыбались.

Всадники продолжали свой путь.

Глава 42

Маленькая асиенда императора Максимилиана оказалась именно такой прекрасной, как представляла Джинни. Но все же ее почему-то терзала странная, почти болезненная неудовлетворенность. Император казался угрюмым и серьезным и постоянно уединялся с отцом Фишером или с кем-нибудь из генералов. И Джинни постепенно поняла, как устала от бесконечных развлечений.

Мишель не появлялся, и от него не было ни строчки.

Зато Лопес не отходил от нее: невозможно было предсказать, каким он будет сегодня – веселым, дерзким, язвительным или очаровательным. Друзья начали принимать как должное, что красивый полковник повсюду сопровождает Джинни – в Кордобу, колонию поселенцев с юга Соединенных Штатов, или Оризабу, где собрались дипломаты, ожидающие, что предпримет Максимилиан. Отречется? Или останется императором Мексики до конца? Джинни считала, что самым лучшим для него будет покинуть страну. Бедный Макс, бедный, нерешительный человек!

Эгнес постоянно требовала от подруги, чтобы та улыбалась, выглядела жизнерадостной, больше занималась собой.

– Страдаешь по Мишелю? Что-то не верится! Ты ведь не влюблена в него, признайся!

– О Эгнес, конечно, я люблю Мишеля. Иначе зачем мне выходить за него?

– Ради положения и титула, наверное? – лукаво бросила Эгнес. – Ах, брось, дорогая, не хмурься! Почему не развлечься немного! Заведи любовника – может, именно это , тебе и нужно. Кроме того, Мигель всегда рядом.

Да, Мигель был рядом. Джинни утомляла постоянная необходимость отбиваться от него. Мигель пытался поцеловать ее руку, украсть поцелуй, клялся в любви и верности.

– Неужели вы выходите по любви, красавица? – спросил он ее как-то, когда они поехали кататься верхом. – Или капитан Реми – просто замена призрака? В этом секрет вашей холодности?

– Что вы имеете в виду? Вы всегда говорите загадками, полковник.

Джинни нерешительно закусила губу, но Мигель жестко рассмеялся:

– Через кого, по-вашему, Эгнес послала письмо Ренальдо Ортеге? Я – единственный, у кого связи в обоих лагерях! Не нужно так злиться, конечно, я прочитал его! Все молодые дворяне в здешних местах – сторонники хуаристов, откуда я знал, что вы не шпионка? Конечно, я не был знаком с вами! Поверьте, я немало потрудился, чтобы собрать о вас сведения.

– Какая мерзость! Чего вы надеялись добиться этим?

Какое вам дело до моей жизни?

Взбешенная Джинни окинула полковника презрительным взглядом, но тот только улыбнулся, показывая белые зубы под узкими усиками.

– Гнев вас только красит! И позвольте объяснить, я просто хотел узнать вас получше. Да-да! Кто бы мог подумать, что блестящая мадам Дюплесси провела несколько месяцев в роли заложницы головореза! И умудрилась очаровать его настолько, что он женился на ней! Но самое интересное то, что у вас, как видно, не было даже брачной ночи!

– Прекратите! – охнула она. – Чего вы добиваетесь своими обличениями?! Я прекрасно знаю, что произошло, и пытаюсь забыть!

– Все, дорогая? Даже вечную любовь, которую питали к мужу?

– Оставьте его в покое!

– Попытаюсь объяснить, почему так околдован вами. Я знаю, что вы леди – по манерам, внешности и воспитанию.

Но что кроется там, в глубине души? Ведь когда-то вы были… кем-то вроде маркитантки? Жили в солдатском обозе… перенесли много ужасных минут, подвергались немыслимым издевательствам. Я спрашивал себя: действительно ли в этой женщине горит страсть, с которой она отдается дикой цыганской музыке? И способна ли она так же до конца и самозабвенно подарить себя мужчине? Неужели не понимаете, Жинетт, как мучаете меня?

Джинни уставилась на Лопеса широко раскрытыми непонимающими глазами, словно видела его впервые:

– Что вы за человек? Неужели у вас совсем нет совести?

– Никакой, если речь идет о том, чего я хочу.

Джинни неожиданно вонзила каблуки в бока лошади, пустив ее в галоп.

– Не желаю ничего слышать! – бросила она не оборачиваясь. – Не смейте меня преследовать!

Но Лопес, все еще смеясь, поскакал следом.

– Еще посмотрим, маленькая загадка, еще посмотрим!

Итак, полковник готовился схватить добычу… а от Мишеля – по-прежнему ни слова.

Одеваясь этим вечером на вечеринку под открытым небом, Джинни невольно спрашивала себя, сколько она сможет выдержать осаду. Такой человек, как Лопес, не остановится ни перед чем. Сегодня Эгнес сопровождала мужа, и Джинни, спустившись по ступенькам, ведущим в ярко освещенный сад, увидела Мигеля: в темных глазах испанца блеснул насмешливый огонек.

– Очень мило, что у тебя такой преданный поклонник, дорогая, – пронзительно засмеялась Эгнес. – Если будешь тосковать по Мишелю, совсем не останется времени повеселиться.

– Вы очень жестоки: зачем напоминать о том, что у такой красавицы есть жених! Кстати, мадам, вы обещали мне все вальсы, помните? – прошептал он, поднося к губам руку Джинни.

Все четверо поспешили присоединиться к императору и его свите. Как всегда, когда Джинни нервничала, она выпила слишком много шампанского, и во время танцев Мигель слишком сильно прижимал ее к себе, шепча на ухо нежные слова, пока Джинни не начала задыхаться.

– Да вы, кажется, боитесь меня, – усмехнулся он. – Меня или себя? Никогда не встречал подобной женщины!

Неужели я так и не смогу растопить ваше ледяное сердце?

– Ах, бросьте, полковник Лопес! Подумайте, как бы вы разочаровались, сдайся я слишком легко, – какое же удовольствие от такой охоты?!

– Означает ли это, что вы когда-нибудь сдадитесь? Или это очередная жестокая игра?

Что-то вроде ужасного предчувствия на мгновение сжало сердце, но Джинни спокойно ответила:

– По-моему, именно вам нравится играть! Я и в самом деле чуть-чуть боюсь!

Лопес удовлетворенно рассмеялся, стиснув ее талию:

– Хороший знак, снежная королева. По крайней мере я вам не безразличен!

Но Джинни сама не знала, что в действительности испытывает к преданному, внимательному красавцу поклоннику Мигелю Лопесу. Он не отходил от нее и позже, когда по просьбе императора Джинни босиком танцевала у пруда, не сводил с нее глаз. Но чего он хотел, прибавить еще одну победу к длинному списку завоеваний?

Когда танец кончился, Мигель подхватил ее на руки, завернул в плащ и унес, словно какой-нибудь средневековый рыцарь – завоеванную в бою добычу.

– Полковник Лопес… Мигель… вы с ума сошли! Отпустите! Куда вы тащите меня?

– Сегодня, дорогая, хотела этого или нет, но ты танцевала для меня. Ты ощущала мой взгляд и предлагала себя… манила… бросала вызов. И сегодня наконец я решил его принять!

– Нет! Прекратите!

Джинни бешено сопротивлялась, но Лопес только смеялся.

– Неужели не понимаете? Моя репутация будет погублена! Все гости… все наши друзья видели эту ужасную сцену.

У Джинни перехватило горло, когда она увидела, где они очутились: у крохотного заброшенного летнего домика, обнаруженного ими во время прогулки верхом. Тогда он небрежно бросил, что этот домик – просто идеальное место для любовных свиданий! Крыша провалилась, и луна висит над самой головой…

Мигель внес ее в дом, положил на импровизированный диван, среди мягких шелковых подушек!

– Роскошное ложе для прелестной куртизанки… Вы бы сделали честь гарему любого восточного султана, Жинетт!

Джинни невольно испугалась решительного выражения на лице Лопеса, когда он начал раздевать ее… О, если бы его глаза были чуть темнее, цвета грозового неба! Может, тогда она бы и почувствовала страсть, самозабвенную, яростную… но почему, почему она вечно думает о Стиве, когда оказывается в постели с другими мужчинами?

– Ты так молчалива! Не бойся, маленький цветок, моя зеленоглазая цыганка!

Она почувствовала прикосновение умелых пальцев, заставившее забыть стыд и желание сжаться в комок. Нельзя допустить, чтобы призрак Стива преследовал ее! Муж забыт, забыт навеки. И вот так, заглушая рвущиеся из горла рыдания, Джинни отдалась полковнику Лопесу, загадочному, настойчивому, упрямому человеку. Его первые слова после того, как они, разомкнув объятия, тяжело дыша, легли рядом, еще более поразили Джинни.

– Значит, это правда. Ты одна из тех… прирожденная куртизанка. Я надеялся встретить нечто совершенно другое в женщине столь необычной судьбы, как ты, Жинетт!

– Что?! – Джинни приподнялась на локте и непонимающе уставилась в посуровевшее лицо Лопеса. – Что ты имеешь в виду? Какая муха тебя укусила?

– Меня? Да никакая… разве что я не из тех мужчин, которые утешаются заученными ласками и покорным женским телом. Да-да! – добавил он с бешенством, перебрасывая через нее ногу, чтобы не дать подняться. – Да, малышка, у меня было достаточно женщин, чтобы понять, как для женщины важно увлечься мужчиной, отдаться ему сердцем и умом. Но в тебе нет тепла: твои танцы – ложь, подделка, в точности как твоя притворная страсть!

Джинни задохнулась от гнева.

– Вы слишком многого ожидали, полковник Лопес! – взорвалась она. – Унесли меня сюда, словно я трофей, подобранный на поле битвы! Чего же вы ожидали от женщины, которую сами назвали прирожденной куртизанкой?! Ваша наглость и дерзость невероятны!

– А мне очень жаль, что такой огонь и такая страсть, скрытые где-то в глубине души, пропадают зря, крошка, растрачены впустую. Нет-нет, не пытайтесь освободиться – немного честности хоть раз в жизни не помешает, особенно между нами. Вы способны на такое?

Лицо с застывшей издевательской улыбкой нависло над ней, и Джинни попыталась отвернуться.

– О Мигель, пожалуйста! Чего еще тебе нужно от меня?

Чтобы я изображала чувства, которые давно умерли? Хочешь, чтобы продолжала играть?

– Признай правду, дорогая, да-да. Будь искренна хотя бы с собой! Ты не влюблена в капитана Реми и не стала бы флиртовать со мной! Но любила ли когда-нибудь? И вообще, способна на такое? Или не можешь забыть мужа?

– Да! – взорвалась Джинни. – Если тебе нравится изводить меня, знай, я любила его и все еще люблю! Это ты хотел знать? Это?

– Так вот в чем разгадка твоей тайны. Наверное, нужно было догадаться раньше – доказательств было хоть отбавляй. Половина мужчин в этом городе у твоих ног, а ты… влюблена в призрак. Но призрак ли он? Ты уверена?

Джинни молча уставилась на него, все больше бледнея.

Неожиданно смертельный страх охватил ее, что-то ужасное должно случиться… настолько ужасное, что вынести это нет ни сил, ни воли.

– Что это с вами? Побелели как снег! Не хотите услышать хорошие новости? – с ласковой жестокостью промурлыкал Лопес, снова переходя на вы. – Вы должны мне быть благодарны. Я так мягкосердечен, что просто не могу видеть, как страдает красивая женщина. Приготовьтесь к приятному потрясению, мадам. Ваш муж жив.

Джинни не могла отвести глаз от Лопеса, язык ей не повиновался. Только в мозгу все звучали и звучали слова Лопеса: «Ваш муж жив… жив… жив…»

Дикий, безумный вопль внезапно вырвался у Джинни – она снова начала отчаянно отбиваться, пытаясь сбросить тяжелое тело, пригвоздившее ее к подушкам.

– О Боже! Не лгите мне! Только не в этом! Зачем вы терзаете меня? Говорю же, я видела, как его расстреляли!

Взвод солдат… Я видела, видела! И молилась, чтобы Бог послал и мне смерть! Почему, почему я так слаба духом и не смогла покончить с собой?

– О нет, это было бы очень жаль – подумайте, сколько нового вы узнали об отношениях мужчин и женщин… каким радостным будет воссоединение с вашим идеалом! Только… задумчиво протянул он, – боюсь, что к этому времени от его мужества останется весьма немного. В наших тюрьмах не очень-то жалуют пособников хуаристов. Возможно, сейчас он горько жалеет, что его не расстреляли.

Глава 43

Стив Морган был жив только потому, что некогда сильное тело не хотело сдаваться. Только потому.

Он почти ничего не помнил о кошмарном, полном мук и страданий путешествии в грязном фургоне, куда его бросили скованным по рукам и ногам, когда, почти теряя сознание, он удивлялся, почему еще не умер. А потом не осталось ничего, кроме горячечной боли и лихорадочной тьмы, пронизанной судорогами мучительной атонии. Однажды его почти осенил солнечный свет, в другой раз кто-то нагнулся над ним, чьи-то пальцы коснулись скулы, усиливая муки, и Стив со стыдом услышал собственный вопль, все еще звучавший в ушах, даже когда мрак снова окутал сознание.

Позже, когда раны затянулись и Стив вновь начал воспринимать происходящее, он понял, что ужас действительности страшнее, гораздо страшнее благословенной черноты.

Он был в камере один, все еще в кандалах, руки скручены за спиной. Пол скорее всего был каменным, потому что тело Стива оледенело. Ни сесть, ни повернуться он не мог, только ползал, но в камере не хватало места, он едва умещался в узенькой клетушке.

Стив изо всех сил пытался вспомнить, что случилось, почему он оказался здесь, но был слишком слаб, и любое усилие мгновенно повергало в сон или погружало в небытие. Но однажды он увидел, как кто-то просунул оловянную тарелку через небольшую дверцу. Грубый голос окликнул:

– Если ты жив, свинья-гринго, лучше поешь!

Неожиданно он почувствовал, что зверски голоден. Пустой желудок требовал еды. Он подполз к тарелке и стал есть по-собачьи, жалея лишь о том, что порция так мала. После еды он снова спал и снова ел, и наконец за ним пришли – потащили по тускло освещенному коридору к тюремному доктору.

– Ну, так ты все-таки ожил, а, синеглазый? Хорошо, что у тебя сильное тело – раны быстро зажили.

Доктор оказался стройным молодым креолом в мундире императорской армии. Губы под тонкими усиками кривила презрительная улыбка.

– Ты должен быть благодарен мне за спасение, несчастный ублюдок, – продолжал он, ощупывая полузажившие рубцы на спине Стива. – Мог бы давно подохнуть… но придется потрудиться на серебряных рудниках – армии нужны деньги. – Он пронзительно рассмеялся:

– Должно быть, ты здорово обозлил французского полковника, который послал тебя сюда, – подумать только, хуарист с французским клеймом!

Кстати, где ты научился французскому и испанскому? Когда-нибудь обязательно расскажешь!

И потянулись дни, когда он десятки раз молил Бога послать смерть. Рудники, вырытые в самом сердце гор, представляли узкие проходы, в которых едва могли разминуться двое несчастных осужденных, посланных работать в этом проклятом Богом месте. Многие умирали. Заключенные никогда не видели солнца, не знали, что сейчас – день или ночь.

Работали они в кандалах, скованные по трое; жили в крошечных, невероятно грязных камерах.

Для Стива, сильного, гордого человека, медленное умирание, когда человек низведен до уровня животного, было хуже всякой пытки. С трусостью, ненавидимой им самим, он мечтал о смерти, только тело упорно сопротивлялось. Сначала Стив пытался восстать против невыносимых условий, в которых содержались заключенные, но постоянные избиения, карцер-одиночка, голод быстро сломили его. После многочасовой отсидки в темной дыре, где негде было ни лечь, ни встать, его вновь гнали в шахту Он молча механически взмахивал киркой, не думая, не вспоминая, не чувствуя.

Реальность стала мраком, таким же, как непроглядная тьма тюремной камеры, куда сгоняли заключенных под свист кнутов надсмотрщиков, после того как была выполнена дневная норма. Реальность стала постоянной агонией боли и злобы. Единственным выходом отсюда было переселение в могилу, и случаи самоубийства, когда заключенный ухитрялся удавиться цепями, были нередки.

Как-то доктор велел привести того, кого называл «синеглазым». Тупо задаваясь вопросом, что же он успел натворить, Стив после ужина предстал перед глазами начальства.

Резкий запах табака ударил в нос. Стиву стало плохо казалось, он вот-вот потеряет сознание.

Охранник тычком отшвырнул его к стене:

– Стой смирно, мразь! Сеньор доктор не любит, когда на него глазеют во время еды.

Стив послушно прислонился к холодным камням, словно безвольная кукла, рассеянно прислушиваясь к язвительным замечаниям доктора:

– Жаль, что ты дошел до такого – а ведь был довольно красив! Теперь стал совсем как другие – грязное, покорное животное. Но все же… – Доктор задумчиво помолчал. – Можете оставить его – не думаю, что он способен что-нибудь выкинуть.

Под тихие смешки охранников Стив вспомнил все слухи, ходившие о докторе.

Позже, когда его тащили обратно в камеру, ехидные замечания и злобные шутки охранников лишь воспламеняли бессильную больную ненависть, бушевавшую в мозгу.

– Почему ты так упрям, синеглазый? Сеньор доктор редко интересуется такими свиньями, как ты! Подумай только, мог получить ванну, чистую одежду, еду, по крайней мере пока был бы докторской шлюхой!

Но остатки гордости и самоуважения противостояли ноющей боли в желудке, хотя тело стремилось выжить – любой ценой. Сколько он провел здесь? Месяц, два? Три? И сколько пройдет, прежде чем он наконец сдастся… Но доктор потеряет терпение и силой вынудит его окончательно пасть.

Стив вздрогнул в темноте, боясь, что его сейчас вырвет при воспоминании о мягких, словно бескостных, руках, шарящих по телу, оценивающих то, что доктор назвал его «потенциалом».

Не будь запястья Стива скованными за спиной, он бросился бы на негодяя, проломил бы ему голову! Стер бы ухмылку с его лица!

Но лейтенант, должно быть, почувствовал что-то и, уже не улыбаясь, отодвинулся.

– Жаль, что пропадает такой красавчик, – пробормотал он. – Вот увидишь, даже в этой вонючей дыре может быть приятно, если захочешь, конечно. Я человек не злой и достаточно образованный – книги, музыка, театр… Возможно, у нас не так уж мало общего, а? – Не дождавшись ответа, доктор пожал плечами:

– Ну что ж, терпения у меня много. Ненавижу брать силой то, что само в конце концов придет мне в руки.

Ничто не возбуждает так, как готовность жертвы! – И он снова пронзительно захохотал.

Бичи охранников все чаще опускались на его спину, обеденные порции стали совсем маленькими – так что теперь Стив постоянно голодал и слабел от жажды.

Как-то вечером один из охранников объявил, что доктор завтра с утра требует его к себе. Ночью Стив пытался удавиться, но всполошенные вопли сокамерников, испугавшихся наказания, разбудили стражу, и остаток ночи он провел в карцере прикованным к стене. Рано утром его вывели из грязной дыры, хотя Стив почти , не мог стоять.

– Что с тобой, свинья-гринго? Хочешь так скоро покинуть нас? Неужели смерть так сладка?

На голову Стива нахлобучили черный колпак, вытащили его на солнечный свет, и в сердце зародилась надежда: может, его действительно собираются расстрелять? Но его привязали к столбу посреди двора, на беспощадном палящем солнце. Так вот какая смерть ему уготована?

Сыромятные ремни, которыми были стянуты ноги и запястья, мгновенно высохли на солнце, выворачивая руки так, что боль с каждой секундой становилась все невыносима Почти ничего не сознавая, он сначала только стонал, но стоны сменились дикими воплями, когда муравьи, привлеченные запахом крови, облепили раны, вонзив миллионы крохотных кинжалов в истерзанную плоть.

Доктор вышел во двор только после того, как крики затихли и перешли в тихий животный вой.

Он постоял, глядя, как еле заметно поднимается и опускается грудь заключенного, ткнул в ребра начищенным сапогом.

– Шевельни головой, если слышишь. – Уловив легкое движение, он резко бросил:

– Вы могли легко уклониться от наказания, кабальеро! Я ожидал, что у вас больше здравого смысла! Видите ли, я знаю, кто вы, дон Эстебан! Почему не сказали, что вы креол, как и я? Ненавижу гринго! Вы в самом деле заслуживаете казни, хотя бы за глупость! Но у вас влиятельные друзья в высоких сферах! Ваша жизнь снова спасена! Извлекайте урок из пережитого! Думаю, вам неплохо будет поработать на строительстве железной дороги, потрудитесь на французов!

Через два дня Стив Морган и еще пятнадцать человек начали долгий путь в Кордобу. Оказалось, что условия жизни под командованием французских инженеров неизмеримо легче, чем в рудниках. Били здесь гораздо реже – ленивые охранники предпочитали сидеть в тени фургона с инструментами, пока каторжники изнывали под солнцем.

Солнце! Какое счастье вновь оказаться на свежем воздухе! Даже еда была гораздо лучше, хотя по-прежнему приходилось работать в кандалах с рассвета до заката.

Часть души Стива Моргана, казалось, навсегда погребенная во мраке, вновь начала оживать – он почувствовал себя человеком, способным мыслить, думать, чувствовать! Он даже пытался строить планы побега, сначала рассеянно, словно нехотя; постепенно идея полностью завладела им.

Но постоянные пытки и унижения научили Стива терпению. Он видел, как увеличивается поток беженцев по дороге в Веракрус, и как-то даже подслушал разговор французского инженера о том, что война, по всей видимости, проиграна. Случайно Стив узнал, что уже наступил октябрь.

Железную дорогу охраняли французские и мексиканские войска: власти опасались нападения партизан. Охранники, уже не скрываясь, рассказывали о победоносном наступлении войск хуаристов. Нельзя рисковать именно сейчас. Если его поймают, снова отправят в серебряные рудники. Поэтому Стив молча принимал избиения, издевки, насмешки и оскорбления. Теперь черное отчаяние покинуло его – впереди ждет свобода! Но все-таки кто же послал его сюда?

Неужели полковник Деверо? Или дед узнал об участи внука?

Но тогда почему же Стива здесь держат?

Работа, тяжелая, изнуряющая, все же закаляла его, придавала силы, солнце покрыло голую спину коричневым загаром. Но Стив мечтал лишь об одном – украсть немного динамита. Если бы встретить знакомого среди беженцев!

Если, если, бесконечные если! Постепенно Стивом овладело смирение: как можно сбежать, если на ночь их приковывают друг к другу, словно скот? Теперь строительство шло на земле графа де Валмеса, благородно согласившегося пожертвовать участком земли.

Ненависть разъедала душу Стива Моргана, совсем как кандалы, рвущие кожу, впивающиеся в запястья и щиколотки. Как горько он проклинал судьбу и обстоятельства, приведшие его сюда!

На третий день рельсы дотянулись до окраины Оризабы, и, пока заключенные клали шпалы, французские инженеры взобрались на насыпь, чтобы получше разглядеть блестящую кавалькаду.

– Гости императора! Смотрите, какие красивые женщины! Может, бедный Максимилиан хоть немного развеселится, – пробормотал один из них, по имени Леду.