Текст книги "День греха"

– Я больше не полицейский, – сказал Берк, – но не делай ошибки, Дюваль. Мы по-прежнему по разные стороны. Мы с тобой на противоположных полюсах.

– Прежде чем заявлять о своей высоконравственной позиции, может, послушаете, что за работу я предлагаю?

– Да мне плевать, какая работа и сколько ты собираешься платить. При всей этой шикарной обстановке, – продолжал Берк, обводя глазами роскошный интерьер кабинета, – ты глист, сидящий на куче дерьма. Да я бы не помочился на тебя, окажись ты в огне. Так неужели ты думаешь, я соглашусь на тебя работать?

Бейзил встал и направился к двери. Дюваль приказал ему сесть на место. Бардо кинулся к нему и непременно бы сбил с ног, если бы Берк не обхватил его железной рукой за шею.

– Если двинешься, я тебе шею переломаю. Видимо, угроза прозвучала достаточно убедительно. Бардо стоял неподвижно, глаза его горели дикой ненавистью.

Берк повернулся к Дювалю.

– Меня не заинтересовало ваше предложение.

– Да? Странно. – Ни капельки не смутившись, Дюваль оперся руками о крышку стола. Он даже улыбнулся и вкрадчиво заметил: – У меня есть серьезные основания полагать, что оно вас все же заинтересует. А, Бейзил?

Они оба молча смотрели друг на друга. Берк видел свое отражение в черных зрачках Дюваля. На него смотрел человек, похожий на загнанного зверя.

Берк ослабил хватку и отпихнул от себя Бардо.

– Пошел ты куда подальше, Дюваль. Адвокат улыбнулся еще шире.

– Вопрос остается открытым. Подумай хорошенько, Бейзил, и возвращайся.

– Ага. Я обязательно вернусь. – Только не так, как ты думаешь, поганый сукин сын. Берк взглянул на Бардо. – Не надо меня провожать. – Потом кивнул Дювалю. – Я знаю дорогу.

Глава 14

Ровно в два тридцать Реми Дюваль вошла в церковь. Время исповеди было с трех до пяти, но, поскольку Дюваль являлся щедрым пожертвователем, Реми обладала привилегией приходить на исповедь раньше. Пинки позаботился о том, чтобы к трем часам, когда начинают подходить остальные прихожане, Реми уже возвращалась домой в лимузине.

Эррол расположился в дальнем углу церкви, так, чтобы Реми постоянно находилась в поле его зрения. Идя по проходу, она на мгновение преклонила колени, потом села на дальний конец скамьи, достала из сумочки четки, опустилась на колени и начала молиться.

Даже окончив молиться, Реми не подняла головы и не открыла глаз. Эти полчаса, проводимые каждый день в церкви, она очень ценила. Пинки подсмеивался над ее чрезмерной набожностью; но, кроме католического воспитания, у Реми была еще одна веская причина аккуратно посещать церковь: только в эти полчаса она могла побыть совершенно одна.

Даже когда она уходила в беседку, присутствие людей постоянно ощущалось. С того самого дня, когда Реми вышла замуж за Пинки, она ни разу не оставалась дома одна. До этого, в школе монастыря Святого Сердца, она делила комнату в общежитии с другими девочками. А еще раньше жила в одной комнате с матерью. И оставалась одна на целую ночь, когда Анджела уходила работать. Но тогда шум с улицы и крики из соседней квартиры пугали маленькую девочку и мешали ей оценить прелесть одиночества.

Здесь же, в соборе, Реми наслаждалась им. Она была одна, и ей ничто не угрожало. Ей нравилось разглядывать мозаичные оконные витражи, отбрасывавшие цветные тени на стены. Мерцание свечей и тихая органная музыка действовали умиротворяюще. Как хорошо хоть на миг ощутить себя свободной от постоянно наблюдающих глаз.

В сегодняшней молитве она просила у Господа мудрости и мужества. Мудрость нужна была, чтобы разработать план по защите Фларры, а мужество – чтобы его исполнить. Пока Фларра в безопасной тиши монастыря и пробудет там до окончания школы. А что потом? Реми переложила решение этой проблемы на плечи Господа, но все же беспокойство не оставляло ее.

Потом она попросила прощения. Вернее, попыталась это сделать, потому что не могла подобрать слов. Даже самой себе Реми отказывалась признаваться, что совершила страшный грех, отравляющий все ее существование. Подобный грех слишком тяжек, чтобы предъявлять его Господу. Если она сама себя не может простить, то почему Он простит ее?

Она заметила, что зажегся огонек исповедальни. Значит, священник уже ждет. Она зашла внутрь.

– Благословите меня, отец, ибо я грешна. Со дня моей последней исповеди прошла неделя.

Она перечислила свои мелкие грехи, но тянула время, собираясь с мужеством, чтобы признаться в главном грехе, хотя ей не хотелось делиться этим ни с кем, даже со священником. Но она чувствовала, что он терпеливо ждет, сидя по ту сторону тонкой металлической сетки.

В конце концов священник осторожно кашлянул.

– Что-то еще?

– Да, отец.

– Расскажите мне.

Может, если она расскажет, то наконец обретет некоторое спокойствие? Но при одной только мысли о признании сжалось горло и бешено заколотилось сердце. Из глаз полились слезы. Решившись, она заговорила:

– Несколько месяцев назад я зачала. Мужу я об этом не говорила.

– Это ложь путем умолчания.

– Я знаю, – тихо всхлипнула она. – Но я… я не могла. Я боролась сама с собой, отец.

– Из-за чего?

– Из-за ребенка.

– У церкви однозначное отношение к появлению ребенка: дитя – дар Божий. Вы не хотели этого ребенка?

Глядя на обручальное кольцо с огромным бриллиантом, она произнесла сквозь слезы:

– Ребенка больше нет.

Она надеялась, что, проговорив все это, испытает хотя бы какое-то облегчение, но этого не произошло. Наоборот: сердце сдавило с новой силой. Шумные судорожные вздохи вырывались из ее груди.

Священник спокойно ответил:

– Вы знаете отношение церкви к абортам.

– Это был не аборт. На десятой неделе произошел выкидыш. Он подумал и спросил:

– Тогда в чем ваш грех?

– Я спровоцировала выкидыш, – прерывающимся голосом пояснила Реми, – своей неблагодарностью и неверием. И Бог наказал меня.

– Помыслы Господа не ведомы никому.

– Я хотела ребенка. – Она всхлипнула, потрогала свой живот. – Я его уже заранее полюбила. Но я боялась.

– Боялись? Чего?

Боялась, что Пинки сдержит слово и заставит меня сделать аборт.

В этом нельзя признаваться, даже священнику. Когда они поженились, Пинки недвусмысленно дал ей понять, что детей у нее не будет. И точка. Не обсуждается. Тема закрыта. Он не хотел делить ее ни с кем. Он заявил, что если у нее возникнет потребность о ком-то заботиться, то пусть ухаживает за ним, не уродуя при этом фигуру.

Поэтому, когда противозачаточные таблетки подвели, Реми ничего ему не сказала. Она боялась, что он заставит ее сделать аборт.

И в то же время боялась, что не заставит. Что, если он смягчился и передумал насчет детей? Что, если он обрадуется? Хочет ли она, Реми, чтобы ее ребенка воспитывал Пинки?

Пока она терзалась сомнениями, проблема разрешилась сама собой. В один ужасный день начались сильные боли и Реми увидела кровь, текущую по ногам; и тогда она поняла, что в глубине души желала именно этого. За трусость пришлось заплатить жизнью ребенка.

Священник снова спросил, чего же она боялась.

– Божьей кары, отец. Господь знал, что я сомневаюсь, иметь или не иметь ребенка, и отобрал его у меня.

– Вы предприняли какие-то действия, повлекшие за собой выкидыш?

– Нет, но я виновна в том, что колебалась. Отпустите мне мой грех, святой отец.

Отчаянно нуждаясь в прощении и утешении, Реми инстинктивно приложила ладони к металлической сетке, опустила голову и горько заплакала.

Вдруг ее пальцы и ладони ощутили теплоту человеческого тела, словно священник с другой стороны перегородки приложил свои руки к ее. Это было секундное прикосновение, и, когда Реми подняла голову, на полупрозрачной сетке была лишь ее рука.

Однако, коснулся он ее или нет, на Реми вдруг снизошло удивительное спокойствие, которого она давно не испытывала. Тяжкий обруч вины, сжимавший грудь, разжался.

Священник произнес слова утешения, дал отпущение грехов и наложил умеренную епитимью во искупление ее вины.

Реми медленно отняла руки от решетки, вытерла слезы и покинула исповедальню со словами:

– Спасибо, святой отец.

Реми ушла, оставив после себя аромат духов, а Берк продолжал сидеть в исповедальне.

Надо уходить. Нельзя больше оставаться в этой будке. Сейчас появится священник, начнут, собираться прихожане на исповедь. На счету каждая секунда.

И все же он с явной неохотой оставил исповедальню. Здесь он испытал странное чувство единения с женщиной его фантазий, женщиной из беседки, залитой лунным светом.

Которая неожиданно оказалась неверной женушкой Пинки Дюваля. А Пинки Дюваль был врагом, которого Берк поклялся уничтожить.

Эта мысль заставила Берка подняться и оставить исповедальню. Выйдя, он обшарил взглядом церковь в надежде еще раз увидеть Реми Дюваль, но ее нигде не было видно. Берк обернулся к выходу. Телохранитель, сопровождавший ее тогда на Французский рынок, исчез со своего поста. Значит, она ушла.

Берк достал из бокового кармана черных брюк платок и вытер вспотевший лоб и верхнюю губу. Без усов он чувствовал себя непривычно. Сегодня утром из зеркала на него посмотрел незнакомец с гладко выбритой физиономией.

Бейзил торопливо покинул церковь через боковой вход. Грегори Джеймс уже ждал его в машине. Берк молча сел за руль и тронулся с места. В салоне было невыносимо жарко. Он включил кондиционер на полную мощность. Черная рубашка прилипла к спине. Воротник-стойка сдавливал горло. Берк резко, с раздражением его рванул.

– Как все прошло? – взволнованно спросил Грегори.

– Прекрасно.

– Леди появилась вовремя?

– Как по расписанию.

Бейзил следил за Реми Дюваль несколько дней и обнаружил, что она никогда не остается одна. Либо она дома – и потому совершенно недоступна, либо ее сопровождает муж или телохранитель. Она никогда и нигде не появляется без сопровождения. Единственное место, где она остается одна, – это церковь.

– Церковь? – ошарашенно переспросил он, когда Руби Бушеро рассказала ему, где она встречает миссис Дюваль.

Мадам оскорбление подняла бровь.

– Что вас так удивляет, мистер Бейзил? Что в церковь ходит миссис Дюваль или что туда хожу я?

– Я никого не хотел оскорбить, – смущенно пробормотал Берк. – Просто…

– Достаточно. – Мадам подняла руку, давая понять, что ее не обидело его изумление. – Я изредка вижу Реми Дюваль в церкви. Я никогда с ней не заговариваю. И никто этого не делает. Она туда ходит не покрасоваться. Она очень набожна и всегда одной из первых приходит на исповедь.

Берк несколько дней подряд следил за женой Дюваля и убедился в точности сведений, полученных от Руби Бушеро.

Прекрасно, решил он.

Если хочешь узнать что-то о человеке, нет ничего лучше, чем выслушать его исповедь. Она тоже принимает наркотики, как ее мать, Анджела? Или она расскажет о любовной связи с Бардо? В каких мерзких грехах признается она священнику? Это будет очень полезно узнать тому, кто собирается уничтожить ее мужа.

Словом, Берк твердо решил занять место священника в исповедальне, когда Реми Дюваль придет на исповедь. План был несколько подловатым, но блестящим. За исключением двух моментов: как задержать на время настоящего священника и как вести себя, чтобы она не догадалась о подмене.

В последний раз Бейзил был на исповеди на следующий день после похорон матери, да и то лишь в дань ее памяти. Он слегка подзабыл процедуру, хотя, конечно, тот, кто воспитан в католической семье, не сможет забыть все окончательно. Но даже если бы ему удалось сносно изобразить священника, оставалась проблема с настоящим.

Вот тут Берк и вспомнил о Грегори Джеймсе, который когда-то учился и на священника, и на актера.

– Ты все говорил правильно? – спросил его Грегори.

– Ты меня крепко натаскал, – ответил Берк, ругнулся на медлительного водителя и обогнал его. – Я все говорил правильно.

– Она не догадалась?

Ее голос дрожал от слез, такое искреннее раскаяние невозможно было изобразить.

– Она не догадалась.

– Хорошо, что она не видела твою ухмыляющуюся физиономию. На священника ты все же мало похож.

– Она не видела, так что успокойся.

– Я спокоен. Это с тебя пот льет градом, и машину ты ведешь как псих.

Грегори откинулся на сиденье, улыбнулся. Постучал пальцами по колену в такт какой-то мелодии.

– Я свою роль исполнил великолепно. Отвлекал священника, как ты велел. Я сказал ему, что разыскиваю отца Кевина, с которым вместе учился в семинарии. Естественно, он о нем никогда не слышал. «Вы уверены? – спросил я. – Его мать мне сообщила, что он приписан к церкви святого Михаила в Нью-Орлеане». Изобразил акцент, которому меня учили на уроках фонетики в Нью-Йорке, – пояснил он Берку. – Священник сказал, что наверняка отца Кевина хорошо знают в церкви святого Михаила, но здесь-то церковь святого Матфея.

Мы посмеялись. Я сказал, что, видимо, таксист перепутал церкви. «Или святых», – ответил отец. И мы еще посмеялись. Чтобы его задержать подольше, я поинтересовался: родился ли он сам в Нью-Орлеане. Он ответил, что живет тут десять лет. Но знает здесь все хорошие рестораны. Не то чтобы он может себе позволить туда ходить, поспешил добавить святой отец, но многие его прихожане – люди весьма щедрые и часто его приглашают. Слово за слово, так мы убили добрых десять минут. Как оказалось, достаточно?

– Вполне. А теперь не мог бы ты заткнуться?

Ему не хотелось болтать с Грегори. Хотелось поразмыслить о минутах, проведенных в исповедальне рядом с Реми Дюваль. Они находились так близко, что он ощущал запах ее духов, слышал ее тихие всхлипывания, когда она рассказывала ему о грехе, который поставил Берка в совершеннейший тупик.

Наркотики, пьянство, измена – ничто бы его не удивило. Но она винила себя в выкидыше. Этого он никак не ожидал и был крайне озадачен.

И все же он должен воспользоваться этим в своих целях. Ее духи чертовски кружат голову, и Берк от души порадовался, что не принял обет целомудрия; однако полицейский остается полицейским: голова Берка уже работала в другом направлении, он прикидывал, как использовать полученную информацию. В порыве вдохновения (отнюдь не божественного) созрела идея, как может ее грех помочь общему плану.

Но Берка его великолепная идея почему-то не радовала.

Он бы очень хотел забыть о том, что она потеряла ребенка. Это делало ее более человечной.

Он бы очень хотел забыть о том, что коснулся ее рук через решетку. Это делало более человечным его.

– Эй, Бейзил, на тебя что, снизошло Божье озарение, или как?

Вопрос прервал его размышления, и Берк мрачно посмотрел на Грегори.

– Ты какой-то чудной. Когда ты выскочил из собора, у тебя было такое выражение лица, словно ты только что увидел Господа Бога.

Берк снова кинул на Джеймса суровый взгляд.

– Ладно, ладно. Наверное, мне просто непривычно видеть тебя без усов и с зализанными волосами. Тебя бы сейчас мать родная не узнала. С очками тоже здорово придумано.

Только сейчас до Берка дошло, что он забыл снять очки в квадратной роговой оправе. Он сорвал их и швырнул на приборную панель. Стекла были простые, но все равно странно, что он про них и не вспомнил. Из-за таких мелочей люди жизни лишаются. Неважно, полицейский ты или преступник, горят обычно именно на подобной ерунде.

Очнись, приказал он себе. Если начнешь колебаться, то пошатнется решимость отомстить за Кевина. А если отступишься – не сможешь жить дальше. Надо действовать или кончать с этой жизнью. Правая рука на руле автоматически сжималась и разжималась.

У дома Джеймса Берк на полной скорости вдавил тормоз, машина дернулась и остановилась.

Грегори взялся за ручку двери.

– Неохота признаваться, но мне понравилось. Пока, Бейзил. Может, еще увидимся. Но только, если мне сильно не повезет.

Тут лицо Грегори выразило крайнюю степень замешательства: Берк вылез из машины и зашагал рядом с ним по дорожке, ведущей к дому.

– Рад, что ты получил удовольствие. Потому что мы еще не закончили, святой отец.

Глава 15

Пинки разрезал свой филе-миньон с кровью.

– Как это называется?

Реми отвела глаза от сочащегося кровью мяса.

– «Дом Дженни». Названо так в честь трехлетней девочки, которую бросила мать. Когда девочку нашли, она умирала от голода. Ее не удалось спасти.

– Кошмар какой! – воскликнула Фларра. – В Америке, где перекормленные богачи тратят бешеные деньги на диеты, ребенок умирает от голода!

– Ужасно, правда?

Реми специально выбрала для разговора с Пинки вечер, когда они ужинали вместе с Фларрой. Реми знала, что сестра встанет на ее сторону. Фларру всегда возмущала любая несправедливость.

Пинки покрутил коктейльную соломинку.

– Этот священник, отец…

– Грегори, – подсказала Реми. – Он позвонил и спросил, не могли бы мы встретиться и обсудить этот проект.

– Им, конечно, нужны деньги. Она кивнула.

– Он сказал, они собирают деньги, чтобы «Дом Дженни» как можно скорее открылся и начал функционировать.

– Вечно они клянчат деньги. Почему ты не ешь? – спросил он, взглянув на ее тарелку.

– Не хочу.

– У тебя испортился аппетит после этих разговоров о голодной девочке. У моей жены чувствительная натура. – Он потянулся через стол и взял ее за руку. – Если тебе от этого станет лучше, я завтра прикажу секретарше послать чек твоему отцу Грегори.

– Этого недостаточно, – возразила она, мягко отнимая руку. – Я хочу помогать им напрямую.

– У тебя нет времени.

Уверенный, что разговор на эту тему окончен, Пинки вернулся к своему миньону. Но Реми не собиралась отступать. Это было не упрямство и не желание чем-то себя развлечь, нет. Это была душевная потребность. Священник сказал: «Может быть, вы тоже сможете чем-то помочь бедным детям…»

Появление «Дома Дженни» было словно ответом на ее молитвы. Она молила о возможности искупить свой грех, и вот эта возможность появилась в виде утреннего звонка священника, отца Грегори. Если Господь хочет, чтобы Реми этим занялась, то даже Пинки Дюваль не сможет ее остановить.

С деланной небрежностью она произнесла:

– Я вполне могу выделить несколько часов в неделю, когда я ничем не занята.

– Я думаю, ей это будет полезно, Пинки, – включилась в разговор Фларра. – Реми в последнее время какая-то грустная.

– Вовсе нет, – возразила Реми.

– Ты тоже заметила? – игнорируя реплику Реми, обратился к Фларре Пинки.

Девочка кивнула, тряхнув черными кудряшками.

– Вот уже несколько месяцев она ведет себя как жуткая зануда.

– Спасибо.

– Но это правда, Реми. Раз и я, и мой любимый зять это заметили. – Фларра похлопала ресницами и посмотрела на Пинки. – Можно мне еще вина?

– Нет, нельзя, – ответила за него Реми.

– Господи! Обычная школа – нельзя. Мальчики – нельзя. Вино – нельзя. Как будто я живу на Марсе!

– Да сестра Беатриса в обморок упадет, если ты вернешься в монастырь пьяная.

– Готова поспорить, что сестра Беатриса сама втихую выпивает. Давайте поговорим о Марди-Гра?

– Не сегодня. – Реми заметила, что Пинки не вмешивается в беседу между сестрами, только смотрит, но от этого взгляда Реми сделалось не по себе. – О чем ты думаешь, Пинки?

– Я думаю, что мне совсем не нравится желание моей жены общаться со всякой рванью.

– Я даже еще не знаю, что собирается предложить отец Грегори, – возразила она. – Он только попросил нас присоединиться к списку пожертвователей и уговорить наших друзей тоже сделать взнос. Конечно, пока я с ним не встречусь, я не могу ничего сказать, но мне бы очень хотелось принять участие в этом проекте. И уж в любом случае наш чек я хотела бы вручить ему сама.

– Где находится это новое заведение?

– Он не говорил о каком-то конкретном месте.

– А где он собирается с тобой встретиться?

– Он предложил мне самой выбрать. Пинки задумчиво потрогал указательным пальцем свой бокал.

– Почему для тебя это так важно, Реми? Наступил решающий момент. Все зависело от ее ответа. Чтобы Пинки согласился, он должен услышать нечто для него приятное.

– Для меня это важно, потому что в жизни маленькой Дженни не появился Пинки Дюваль, который бы ее спас. В отличие от меня и Фларры, ей не повезло.

– Ой, просто мороз по коже, – передернула плечиками Фларра.

Пинки расплылся в улыбке и сделал знак Ромену налить еще вина.

– Ладно, Реми, можешь с ним встретиться. Здесь, дома. Днем.

– Спасибо, Пинки.

– Здорово! – обрадованно воскликнула Фларра.

* * *

Отец Грегори повесил телефонную трубку и повернулся к Берку.

– У нее дома завтра днем.

Во время их предыдущего разговора отец Грегори дал миссис Дюваль номер телефона мужского туалета в одном из стриптиз-клубов, принадлежащих ее мужу. От грохочущей в зале музыке в туалете вибрировали стены.

– У нее дома? – переспросил Берк, потирая шею. – Я думал, она назначит встречу где-нибудь в людном месте.

– Да, не повезло, – согласился Грегори. – Значит, не вышло. Придется тебе отказаться от этого плана.

Немного подумав, Берк сказал:

– Хотя, так, может, даже и лучше. Во сколько вы встречаетесь?

– Бейзил, ты разве не слышал, что я сказал?

– Слышал. Ты сказал: у нее дома. А я тебя спросил во сколько.

– Ничего не получится.

– Получится. Если ты сохранишь хладнокровие и сделаешь все, как я скажу, получится.

– Боюсь, Бейзил, ты меня переоцениваешь. По сути, я – трус. Я всегда прежде всего думаю о собственной шкуре.

– Хорошо. Очень даже хорошо. Вот и думай о ней хорошенько. Если ты меня кинешь или расколешься, подумай, каково тебе будет париться в тюряге.

Грегори сдавленно простонал.

– Если дело по какой-либо причине сорвется, ты все равно во всем обвинишь меня.

– Нет. Обещаю, – твердо сказал Берк. – Чем бы все ни кончилось, ты уйдешь свободный и незапятнанный.

– Свободный? Это от Дюваля-то? – скептически усмехнулся Грегори. – Да я чуть в штаны не наложил от страха, когда звонил по его домашнему телефону. Помню, как мои родичи говорили про него за обеденным столом – я еще в школе учился.

Дюваль – живая легенда, один из самых могущественных людей в городе, а может, и вообще самый могущественный.

– Я все о нем знаю.

– Тогда ты должен знать, что он – страшный человек. Ходят слухи, что, если люди встают у него на пути, он их убивает.

– Это не просто слухи. Грегори ошарашенно открыл рот.

– И ты серьезно думаешь, что я пойду с тобой к нему в дом, буду изображать из себя священника, разговаривать с его женой, просить у нее денег?

– Конечно, если ты не хочешь стать подружкой всей тюряги.

– Этот аргумент ты уже использовал. Я пошел с тобой в собор и исполнил свою роль. Блестяще исполнил, должен добавить. Значит, мы квиты.

– Я этого не говорил, – невозмутимо ответил Берк. – Я сказал, что, если ты согласишься сыграть отца Грегори, я от тебя отвяжусь.

– Но я думал, мне придется изображать священника один раз.

– Ты ошибался. Завтра в какое время?

– Ты спятил, Бейзил.

– Возможно.

Грегори совершенно прав. План безумный. Рискованный, нахальный, само собой. И абсолютно безумный.

После исповеди миссис Дюваль он всесторонне обдумал свой план. Разумеется, из-за какой-нибудь ерунды все может сорваться, но он постарался предусмотреть любую мелочь. Съехал с квартиры, поселился под вымышленным именем в такой же паршивой дыре. Поменял свою «Тойоту» на машину поплоше.

За рулем он теперь все время смотрел в зеркало заднего вида. Когда шел пешком, часто оглядывался, проверяя, не следит ли за ним Бардо или еще кто-нибудь. Он мог поклясться, что слежки нет.

Значит, Дюваль отозвал своих ищеек? Раз Берк отказался на него работать, Дюваль списал его со счетов? Так уверен в себе, что не боится мести униженного, сломленного, запятнанного полицейского по имени Берк Бейзил. А если все же понимает, что возмездие неотвратимо, то должен бы догадаться: прольется кровь.

Вот почему план может сработать.

– Почему священника не может изображать другой полицейский? – заныл Грегори. – Пусть какой-нибудь ваш агент поработает отцом Грегори.

– Потому что ты настоящий актер, куда до тебя ребятам из отдела.

Грегори продолжал считать, что участвует в тайной операции, организованной полицией.

– Нет, я – пас, – уперся он. – Я больше не желаю быть отцом Грегори. Лучше уж сидеть в тюрьме, чем подставлять задницу Пинки Дювалю.

Берк приблизил к нему лицо.

– Если ты сейчас выйдешь из игры, твоя тощая задница станет добычей всех извращенцев нью-орлеанской тюрьмы. Я об этом позабочусь.

Грегори вжался в стенку мужского туалета.

Берк бросил сквозь зубы:

– В последний раз спрашиваю, отец Грегори, завтра в какое время?

* * *

– Безмерно рад вас видеть, миссис Дюваль. – Грегори Джеймс обезоруживающе улыбнулся и протянул руку хозяйке. – Спасибо, что согласились встретиться с нами.

Она взглянула на второго священника.

– Это отец Кевин, – пробормотал Грегори. – Мой коллега и один из основателей «Дома Дженни».

Берк так назвался в честь Кева Стюарта, решив, что это наиболее подходящее имя.

– Спасибо, что пришли, – сказала она. – Я польщена, что вы обратились ко мне за помощью.

Дворецкий проводил их в солярий, выходящий на зеленую лужайку. Отсюда открывался вид на беседку. Поглядев на нее, Берк заметил:

– Ваш дом расположен в чудесном месте, миссис Дюваль.

Он не боялся, что Реми узнает его голос. В исповедальне он почти шептал и приглушенно кашлял, изображая простуду. И уж совсем невероятно, что она найдет сходство между лощеным отцом Кевином и небрежно одетым, усатым мужчиной в бейсбольной кепке, который в кафе отдал ей забытый пакет с апельсинами.

– Спасибо. Садитесь, пожалуйста. Они с Грегори сели рядом на плетеный диван. Она расположилась в кресле напротив и предложила кофе.

Отец Грегори улыбнулся дворецкому.

– Я выпью чашечку. Без кофеина.

– Я тоже, – сказал Берк.

Дворецкий ушел, оставив миссис Дюваль с двумя священниками. И ее телохранителем.

Плечи охранника были шире спинки кресла, а плетеное сиденье, казалось, вот-вот проломится под его тяжестью. Темный костюм совершенно не гармонировал с залитой солнцем комнатой. Телохранитель здесь смотрелся так же нелепо, как обезьяна на балетной сцене.

У Берка сердце екнуло, когда, войдя в солярий, он увидел знакомую рожу громилы. Миссис Дюваль его не узнала, но опытный охранник всегда должен быть начеку. Берк ласково улыбнулся телохранителю и приветливо кивнул. Тот буркнул нечто вроде приветствия, глаза равнодушно скользнули по гостю. Сколько бы Дюваль ни платил этому болвану, все равно – много.

Миссис Дюваль обратилась к Эрролу:

– Ты не обязан здесь сидеть. Вряд ли тебе будет интересна наша беседа.

Охранник немного подумал, окинул священников строгим, предупреждающим взглядом, потом встал.

– Ладно. Если понадоблюсь, я – за дверью. Когда Эррол вышел, отец Грегори повернулся к хозяйке.

– Он всегда такой? Или на что-нибудь дуется? Она весело рассмеялась. Берк мысленно поблагодарил Грегори, обстановка разрядилась. Пока Джеймс вел себя безупречно. Они перебрасывались ничего не значащими фразами, потом дворецкий вкатил тележку с большим серебряным подносом. Миссис Дюваль сама налила им кофе и положила на тарелочки маленькие пирожные, покрытые глазурью. Ее движения были плавными, естественными. Тяжелый серебряный кофейник она держала так же грациозно, как чайную ложечку, которой размешивала сливки в чашке.

– Мне не терпится услышать о «Доме Дженни». Отец Грегори откашлялся и начал:

– Мне пришла в голову идея…

Берк отключился сразу, как только Грегори пустился цветисто описывать несуществующий приют для бездомных детей. Притворяясь, что внимательно слушает рассказ отца Грегори, он рассматривал Реми Дюваль. Она заинтересованно слушала, реагируя, как и ожидалось, на кодовые слова, которые Берк велел Грегори вставлять в свою речь. Вопросы, которые она задавала, были толковыми и вполне конкретными. Когда Грегори поведал о печальной судьбе неведомой Дженни, глаза Реми Дюваль наполнились слезами.

– Как это трагично.

Ее печаль казалась искренней, поэтому Берку стало не по себе, что он так грубо манипулирует ее чувствами. Но он напомнил себе славненькую сцену в беседке. Любая женщина, способная путаться с Бардо, не заслуживает ни малейшего сочувствия.

Берк поставил чашку с блюдцем на поднос и резко встал.

– Простите, что прерываю, отец Грегори, но, с вашего позволения, я выйду.

Грегори резко дернул головой. Он смотрел на Берка в явной панике. Это сценарием не предусматривалось. Берк намеренно опустил некоторые детали, чтобы не пугать и без того скованного страхами Грегори. Посчитав, что молодой человек уже вполне освоился в роли священника, Берк решил покинуть их с миссис Дюваль на несколько минут. Эти несколько минут были ему очень нужны.

– Туалет – за лестницей у входа, – сказала она ему.

– Спасибо.

– Может быть, позвать Эррола, чтобы он вас проводил?

– Нет, спасибо, я найду.

Берк вышел из солярия, но, как только оказался за дверью, замер на месте и огляделся: нет ли поблизости охранника. Эррол не караулил у входа, как обещал; вместо этого он уселся в соседней комнате и смотрел телевизор. Спиной к двери. Очевидно, отец Кевин и отец Грегори не внушали ему серьезных опасений.

Берк прошел в туалет, закрыл за собой дверь, но сразу же вышел и побежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки и каждый раз морщась от скрипа. Первая дверь на следующей площадке вела в маленькую ванную. Максимум через три секунды Берк оттуда вышел.

Сколько слуг в доме? Он не знал, но уж наверняка не один дворецкий. В любой момент можно наткнуться на воинственную экономку, которая скорее всего поинтересуется, какого черта святой отец рыскает по дому мистера Дюваля. На шум примчится Эррол, он задержит «священника» до появления хозяина. А к завтрашнему утру тело Берка станет угощением для хищных рыб, плавающих в Мексиканском заливе.

Он открыл вторую дверь дальше по коридору и обнаружил то, что искал, – огромную спальню с двумя отдельными ванными комнатами и широким балконом, выходящим на лужайку перед домом.

Берк ничего не понимал в антиквариате, но, похоже, все предметы мебели в этой комнате являлись подлинниками. Грязные деньги от продажи наркотиков неплохо котируются на шикарных аукционах. В углу стояло зеркало по меньшей мере футов двенадцати высотой; в нем отражался человек в очках с простыми стеклами и одежде священника.

– Тут ты, кажется, зарвался, Бейзил, – пробормотал он.

Берк заглянул в гардеробную Пинки, но после ухода хозяина там уже явно побывала горничная. Все было в идеальном порядке, ни одной забытой мелочи.

В спальне было очень легко определить, на какой кровати спит каждый из супругов. Пинки спал слева. На его ночном столике лежали очки для чтения, номер «Ньюсуик» и радиотелефон. Берк схватил трубку, но на пластиковой фабричной этикетке, где обычно пишут номер, ничего не было. Очевидно, номер сверхсекретный, не внесенный в телефонные справочники.

Берк выдвинул ящик в надежде отыскать записную книжку, ежедневник, чековую книжку. Но Пинки был слишком умен, чтобы держать в ночном столике что-либо, кроме бутылочки «Маалокса», ручки с высохшей пастой, еще одной пары очков и блокнота с девственно чистыми страницами.