Текст книги "«Слово – чистое веселье…»: Сборник статей в честь А. Б. Пеньковского"

Аванесов 1984 —Аванесов P. II. Русское литературное произношение. М., 1984.

Вещикова 2007 — Вещикова II. А. Орфоэпия: основы теории и прикладные аспекты. М., 2007.

Зиндер 1964 — Зиндер Л. Р. Влияние темпа речи на образование отдельных звуков // Учен, зап. ЛГУ № 325. Вопросы фонетики. Л., 1964.

Зиндер и др. 1958 — Зиндер Л. Р. и др. Отчет кафедры фонетики ЛГУ им. А. А. Жданова за 1958 г. (рукопись).

Касаткина 2007 — Касаткина Р. Ф. Компрессированные формы слов и фразовые позиции в русской речи // Фонетика сегодня: Мат-лы докл. и сообщ. V Междунар. науч. конф. 8—10 октября 2007 года. М., 2007. С. 99—102.

Пеньковский 1976 — Пеньковский А. Б. Русские личные именования, построенные по двухкомпонентной модели «имя + отчество» // Ономастика и норма / Отв. ред. Л. П. Калакуцкая. М., 1976.

С. H. Борунова
Сочетание [ШН] на месте – ЧЬН– в истории русского произношения

…Ломоносов начинает свою грамматику размышлениями о голосе, следовательно, уже понимает необходимость итти в изучении языка от живой речи.

Я. К. Грот. Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне. 1876

Исторически сложилось так, что в основу русского литературного произношения лег живой московский говор, поскольку в XVI–XVII вв. Москва становится экономическим, политическим и культурным центром нового Русского государства. Преобразование типично северного говора, каким был говор Москвы до XVI в., по В. Н. Сидорову, произошло в течение относительно короткого периода – на рубеже XVI–XVII вв. [Сидоров 1969: 70] – в результате внутренней политики Ивана Грозного (см. [Борунова 2004: 39]). И хотя В. А. Богородицкий определяющую роль Москвы в формировании литературного произношения объяснял не только политическими причинами, но выдвигал и собственно языковую: «московское наречие, – писал он, – явилось наиболее умеренным по своим фонетическим особенностям, представляя как бы средний звуковой тип между русскими диалектами…» [Богородицкий 1935: 312], В. Н. Сидоров все-таки считал, что причины были исключительно внеязыковые. Сам «средний звуковой тип» московского говора продиктован историческими условиями и географическим положением Москвы. И если бы Москва, будучи столицей, находилась не на границе с акающими говорами, а где-нибудь в гуще северных говоров, то вполне вероятно, что литературным считалось бы окающее произношение, чоканье или цоканье, а аканье – диалектным (см. [Борунова 1996]).

Петербург, ставший политическим центром России с начала XVIII в., как новый, только что построенный город, не имевший диалектной основы и компактно проживающего русского населения в окрестностях, не мог еще сразу выработать своего особого говора, да и заселен он был первоначально в значительной мере выходцами из Москвы[442]442
  «Конечно, в основе петербургского наречия лежит говор города Москвы, каким он был в начале XVIII в., так как первое и чрезвычайно влиятельное население его составил двор Петра Великого и значительное число служилых людей, дворян, купцов и ремесленников, переселенных на жительство из Москвы в Петербург по его повелению. Все эти новые поселенцы говорили по-московски, и в Петербурге вместе с ними утвердилось московское наречие» [Чернышев 1970: 338, 339].


[Закрыть], а затем по указам Петра Великого переселенцами из разных губерний Россини. К тому же город находился в окружении северно-великорусских говоров, а среди ремесленников, торгового люда, мещанства там образовалась большая иноязычная прослойка – финны, карелы, немцы. Имея пестрое по составу население, Петербург был вынужден ориентироваться на московскую орфоэпию и письменную речь. Некоторые специфические особенности петербургской речи, отличающие ее от московского говора, сложились позднее [Чернышев 1970: 338, 339; Борковский, Кузнецов 1965: 30]. В середине XVIII в. своего особого произношения в Петербурге еще не было, а московское произношение считалось там социально престижным. К такому выводу Б. А. Успенский [1994: 200, 201] пришел на основании некоторых свидетельств. А. Д. Кантемир, например, в рукописном русско-французском словаре 1737 г. упоминает о дворянском аканье в Петербурге, М. В. Ломоносов в материалах к «Российской грамматике» говорит о московском диалекте как главном при дворе и в дворянстве употребительном. На это же указывают многочисленные высказывания того времени о красоте московского наречия, в том числе высказывания Ломоносова в «Российской грамматике» 1757 г. и В. К. Тредиаковского в «Разговоре об ортографии» 1748 г.

В XVIII в. единой нормы произношения «для обыкновенных разговоров» и публичной речи не было: «в чтении книг и в предложении речей изустных» произношение «к точному выговору букв склонялось» [Ломоносов 1757], то есть высокий стиль – декламация, чтение речей, чтение вслух по книге – придерживался церковнославянской традиции, которая во многом отличалась от произносительных навыков разговорной речи [Реформатский 1950: 27].

* * *

В статье рассматривается одна из особенностей русского литературного произношения, сложившегося на основе московского говора, – произношение | шп в некотором круге лексем на месте старого (этимологического) *-чън-.

Наиболее полно история этого вопроса освещена в статье С. П. Обнорского [1960] «Сочетание чн в русском языке», поэтому мы будем часто обращаться к этой работе.

С. П. Обнорский, считал, что, исследуя судьбу сочетания чн в литературном языке, постоянно испытывающем воздействие диалектов, необходимо учитывать процессы, протекавшие в живой диалектной речи.

Изучив диалектные материалы, имевшиеся в литературе к 1930 г. (это год публикации статьи), он пришел к выводу, что формы с иін являются исконными только для Московской и, возможно, Рязанской областей. Однако материалы «Диалектологического атласа русского языка. Центр Европейской части СССР» 1986 г.

(далее ДАРЯ), созданного в Институте русского языка АН СССР в Москве, существенно дополняют старые сведения данными более чем 4000 населенных пунктов, которые уточняют «территориальное распространение разных вариантов произношения исконного *-чьн-». Для современных диалектов на всей рассматриваемой в нем территории «характерно наличие одновременно двух рефлексов *-чьн- шн и чн (цн)» [Бурова 1975: 126, 131, 133], хотя территория в этом отношении неоднородна. Есть говоры с преобладанием шн или чн, с исключительным шн или чн в ответах (они относятся к тем территориям, где преобладает шн или чн соответственно), а также говоры с приблизительно равноправным соотношением вариантов в одних и тех же словах, но чаще всего выбор произношения шн или чн определяется лексически, как и в литературном языке. Слова яичница, пшеничный, молочный, скучно, огуречный, огуречник встречаются с сочетанием шн на всей описанной в ДАРЯ территории; отмечено частое употребление с шн слов девишник, зажиточный, подсолнечтый, яблочный и др. Наиболее последовательно в пределах изученной территории иін произносится в слове яишница (яишня). Регулярно чн в этом слове встречается (наряду с шн) только в Архангельской области и в двух районах Вологодской области (Тарногском и Нюксенском); в других же областях чн в нем отмечено в редких случаях, в отдельных населенных пунктах, преимущественно в западных говорах, в частности в некоторых районах Ленинградской области (в Кингисеппском, Ломоносовском, Гатчинском, Павловском). У слова конечно произношение шн преобладает на всей территории, доля чн незначительна. Подобная картина наблюдается и у слова нарочно.

В большинстве говоров, как и в литературном языке, слова яичница, конечно, нарочно с шн противопоставлены по произношению словам печной, речной, мучной с чн [Бурова 1975: 136]. Таким образом, произношение многих слов, имеющих шн в литературном языке, поддерживается говорами. Естественно, что по говорам шн охватывает значительно больше слов, чем в литературном языке, где произношение буквосочетания чн все больше сближается с написанием. Но утрата шн на месте чн происходит и по говорам.

* * *

Произношение сочетания чн как шн в русском языке – явление старое, возникшее после падения редуцированных. Как указывает С. П. Обнорский [1960: 235], ссылаясь на историков русского языка – А. И. Соболевского, Е. Ф. Карского, А. А. Шахматова, H. Н. Дурново, – шн, «получившееся» «на общей русской почве» из сочетания чн, отмечено уже в памятниках XIV–XV вв. (ключник, опришне, опришными).

В XVIII в. шн широко распространено в речи и нередко отражается на письме. С. П. Обнорский прослеживает эволюцию произношения, идущую параллельно с эволюцией правописания, на материале трех словарей русского языка, издававшихся Академией наук в 1789,1847 и 1890-е гг. В «Словаре Академии Российской» 1789–1794 гг. он отмечает 60 слов, которые писались согласно произношению с шн. Как правило, это «слова широкого бытового значения и употребления в речи»: башмашник, копеешный, мушной, коришневый, фабришный, рамошный и пр. Отражены и двойственные написания с шн и чн, правда, в небольшом количестве слов (например:лавошник и лавочник, яблошный и яблочный). Иногда встречается «дифференцированное произношение» с шн и с чн в отдельных словах, имеющих двойственное значение, например: «дудошник – кто играет на дудке, но дудочник – название травы». Слова же книжного происхождения, иноязычные заимствования продолжают писаться и произноситься с чн.

Г. О. Винокур [1959: 176–178], также рассматривавший этот словарь, делает аналогичные наблюдения. Количество слов, пишущихся с чн, преобладает. Параллельные написания сочетаний чн и шн в одних и тех же словах встречаются сравнительно редко, например:мучный и мушный, печник и пешник, височный и висошный, поперечный и поперешный, пшеничный и пшенишный, перепоночный и перепоношный, яблочный и яблошный, гречневый и грешневый, подсвещник, подсвечник и подсвешник и др. Чаще написания чн и шн распределены по разным лексемам.

В «Словаре церковнославянского и русского языка» 1847 г. слов с написанием шн, как указывает С. П. Обнорский, всего 12. «Устойчивое шн здесь имеют только 4 слова: башмашник и произв., дурнишник, прачешный, соляношный. Для остальных же слов здесь уже как нормальное явление отмечается возможность двойственного написания, следовательно и произношения. Таковы греч(ш)невый и произв., колпач(ш)ный и произв., копееч(ш)ный, молоч(ш)ный и произв., муч(ш)нить-ся, оловянич(ш)ник, табач(ш)ный, -ца, фабрич(ш)ный» [Обнорский 1960: 248].

В «Словаре русского языка» под ред. Я. К. Грота[443]443
  Продолжал издание словаря А. А. Шахматов по принципам словаря-тезауруса (т. 2, 1907, буквы Е—3; т. 4, 1916, буква К). В виде отдельных выпусков (буквы И, Л, М, Н, О) словарь продолжал выходить до 1937 г. под ред. В. И. Чернышева, Л В. Щербы и др. [Русский язык. Энциклопедия 1979: 351].


[Закрыть] (т. 1, 1895 г., буквы А—Д), издание которого осталось незаконченным, проведена кодификация орфографических написаний с буквосочетанием чн. Необходимость или возможность произношения отдельных слов с [шн] в этом словаре оговаривается специально. По существу, это первая попытка нормализации произношения сочетания чн. С. П. Обнорский приводит некоторые примеры таких слов: башмачник, гречневый, двойничный, дудочник, дурничник, желудочный, каблучный, калачный, карточный, кирпичный, ключник, колпачный, лавочный и др. Большинство из них сейчас произносится в соответствии с написанием с[чн].

Ученые с середины XVIII в. отмечают явление перехода ч в ш перед н. Тредиаковский [1748: 407] пишет: «Буква (ч) толь не любит отлучаться от (ш), что в простом выговоре почитай всегда, будучи перед (н), сама изменяется в (ш) как: нарошно, прошно; за нарочно, прочно...» Ломоносов в своей «Грамматике» не делает специальных замечаний о произношении группы чн, но среди примеров попадаются слова Лукишна, шапошница, атакже нарошно, поперешника [Обнорский 1960: 170,247]. У В. Светова [1795] встречается написание скучно. У А. X. Востокова [1831: 358] находим: «Буква ч… в окончаниях прилагательных перед н… обращается в ш. напр.…пшенишный (вм. пшеничный), скушно (вм. скучно)». Н. И. Греч [1827: 464] указывает, что «слова: скучно, нарочно, свечник произносятся: скучно, нарочно, свечник». В «Практической русской грамматике» Греча произношение дается «по употреблению, существующему в наречии Великорусском (т. е. господствующем в губерниях Московской и смежных с оною) и принятому образованными людьми по всей России».

Более подробно эта проблема освещена Я. К. Гротом. Появление звука ш на месте орфографического ч перед суффиксом, начинающимся с н, он описывает так: «Для объяснения упомянутого здесь выговора надо вспомнить состав ч (= тш), следовательно, чн = тшн. Таким образом, ш тут очутилось между двумя звуками того же зубного органа, близкими между собою по образованию: естественно, что устные органы, в облегчение себя, охотно пропускают первый зубной звук и вместо тшн произносят только шн, например, в словах скучный, нарочно, закадычный, башмачник, табачник, молочный, копеечный» [Грот 1876: 266]. (Так же – «стремлением освободиться от трифтонга» – объясняет это явление С. П. Обнорский; см. также [Винокур 1948: 67].)

Основной вопрос для исследователей произношения орфографического чн – распределение произносительных вариантов [чн] и [шн] по разным лексемам. Я. К. Грот указывает, что в книжных словах и в словах, которые «могли бы быть смешаны с другими, ч не изменяется на ш, например: точно (выделение наше. – С. Б.), вечный, тучный, скоротечный, научный, звучный, неразлучный, беспечный». Относительно женских отчеств Ильинична, Лукинична, Фоминична, Козьминична он замечает, что в таких словах «не следует писать ш вместо ч» [Грот 1876: 266]. Это свидетельствует о произношении в них шн. Вот еще случай подобного произношения: «к и ц переходят в ч, которое перед суффиксом, начинающимся с н, часто произносится как ш, но на письме не изменяется: скучно, нарочно, башмачник, табачный, молочный, копеечный; пряничный, прачечная, пустячный, горничная и т. д.» [Грот 1888: 50]. Грот обращает внимание также на некоторые слова, могущие «произноситься двояко, смотря по их значению и оттенку языка, в котором они употребляются: так в народе говорят сердешный, а в образованном языке сердечный; прилаг. конечный (в смысле: относящийся к концу) сохраняет в выговоре звук ч, а наречие произносится конечно» [Грот 1876: 266, 267]. Совпадение многих примеров произношения шн в разных работах Я. К. Грота говорит о процессе его лексикализации.

Подобно Гроту, П. Я. Черных считает, что московское произношение с чн слов личный, точно при конешно, нарошно представляет собой явление «омонимического отталкивания» и поддерживается сознательно, чтобы не было  совпадения со словами лишний, тошно[444]444
  Однако в диалектах такое произношение в этих словах и однокоренных с ними встречается: в материалах Обнорского достаточно часто отмечено произношение тошно так на месте словосочетания точно так; у Е. Г. Буровой – 1 раз слово уточнить произнесено какутошнитъ.


[Закрыть] (см. также [Обнорский 1960: 235, 236]).

Указывая на то, что шн свойственно обиходной лексике, Ф. Е. Корш [1902: 27] пытается определить условия сохранения чн в произношении. Он подчеркивает, что «ч перед н в выговоре устойчивее, если в формах без н есть уже ч (а не к или ц), например, ночной при ночь и даже речной при речка, точный при точка...» (так же, воздействием родственных образований с ч, не изменившимся благодаря положению перед гласным или в абсолютном конце слова, объясняет сохранение чн в произношении А. И. Соболевский (см. [Обнорский 1960: 235]).

Устойчивость чн в выговоре, по Ф. Е. Коршу, может определяться и положением сочетания по отношению к ударению: «если ударение падает непосредственно перед ч (выделение наше. – С. Б.), как в сочный, запечный (но пешной, пешник, несмотря на печь...), ч держится устойчивее» [Корш 1902: 27].

С. П. Обнорский, тоже касаясь влияния ударения на произношение чн «в заведомо не книжных словах» ночной, личной, мучной, печной, речной, ручной, делает из своих наблюдений противоположный вывод: «ударяемость слова на слоге непосредственно за сочетанием чн (выделение наше. – С. Б.) фонетически обеспечивала в большинстве случаев сохранность ч в данном сочетании». Он связывает это с неодинаковым делением слова на слоги в живом произношении в зависимости от места ударения в слове [Обнорский 1960: 237]. Это положение не интерпретируется подробнее, поэтому остается недостаточно ясным.

Е. Г. Бурова, опираясь на диалектный материал, предлагает еще одно объяснение сохранения чн в произношении. По ее данным, место ударения не имеет значения – произношение зависит от длины корневой морфемы. Чн сохраняется чаще в словах с краткой корневой морфемой. «Этот факт можно истолковать как стремление сохранить узнаваемость морфемы» (ручной, сочный). Наличие перед чн длинного отрезка не мешает произношению на его месте шн [Бурова 1975:138, 139].

Как видим, наблюдения ученых, касающиеся условий распределения вариантов чн и шн, неоднозначны. Неслучайно Ф. Е. Корш [1902: 27] вынужден был сказать, что «произношение ч перед н так сильно колеблется, что мудрено его втиснуть в правило, не отзывающееся личным произволом». По его мнению, «слово книжное, как конечный, произносится с ч, а разговорное, обиходное, как конечно или наконечникъ, – с ш, и потому слова того и другого разряда можно так и писать...» [Корш 1902: 27].

Колебания в произношении сочетания чн в литературном языке А. А. Шахматов объясняет влиянием традиционного произношения, частью поддержанного книжными написаниями. Как и другие ученые, он отмечает разное произношение сочетания чн в разных словах, но ему удалось наиболее точно очертить круг лексем, произношение которых с шн и в наше время представляет орфоэпическую проблему, и отделить от слов с устоявшимся произношением чн. «Так сочетания чн в ряде случаев произносятся как шн: молошная, прачешная, скушно, коришневый, грешневый, подсвешник, конешно, шутошный, крошешный, горячешный, порядошный, лубошный; но вместе с тем в ряде других случаев держится чн: прочный, точный, восточный, замочный, речной, мелочной, печной, безупречный, подвенечный, огуречный, проточный, встречный, удачный, поперечный и т. д. Принимая во внимание, что в церковнославянских словах держится исключительно чн (млечный, мрачный, вечный), можно думать, что вообще чн – это книжное, церковнославянское произношение, а шн – русское, народное; но чн привилось и к русским словам, ср. удачный, дачный, поперечный». Интересно отношение А. А. Шахматова к этому факту: «В сущности оно в таких словах так же искусственно, как в нередком произношении: конечно, скучно, молочные продукты» [Шахматов 1931: 52, 53].

Через три десятка лет после оценки ситуации Коршем проблема колебаний в произношении сочетания чн остается такой же острой, и Обнорский, хотя ему очевидно, что в подавляющем большинстве случаев лексика с чн «узко-литературного характера и употребления, а генетически – старого книжного происхождения», в статье 1930 г. пишет: «Твердое установление этого круга лексики очень трудно. Большое число... слов мы нередко произносим колеблющимся образом – и с чн и с шн. Ср., напр., баночный и баношный, боченочный и боченошный, булавочный и булавошный, булочный и булошный, также – бутылоч(ш)ный, веревоч(ш)ный, водоч(ш)ный, войлоч(ш)ный, зажиточ(ш)ный, игрушеч(ш)ный, карточ(ш)ный, крошеч(ш)ный, лавоч(ш)ный и т. д.» [Обнорский 1960: 236].

Обнорский указывает на тенденцию роста в известных группах слов произношения с чн за счет «старейшего их произношения с шн», отмечая таким образом, что слова с чн, исторически перешедшим в шн, стали возвращаться к своему первоначальному произношению под влиянием северновеликорусских говоров, большого количества слов с чн и правописания. Начало этого процесса он относит к середине XVIII в. и связывает с постепенным «разрежением московских устоев литературного языка» [Там же: 249]. Однако современники тогда такого явления еще не отмечали. Вспомним хотя бы Тредиаковского, который в 1748 г. пишет, что ч перед н в простом выговоре почитай всегда изменяется в ш.

* * *

Описывая «Словарь Академии Российской» 1789—1794 гг., С. П. Обнорский указывает, что в живом литературном обиходе того времени круг слов, произносившихся с шн, был более широк, чем это отражено в этом словаре. У Карамзина, помимо слова яишница, молошный, табашный, лодошник, башмашник, лавошник, еще цветошница, луковошный, горнишная; у Фонвизина – сердешный, конешно, всеконешно, скушный, всеношная, нарошно, ношной; у Хемницера – поперешник. Л. А. Булаховский [1954: 21] в литературе первой половины XIX в. находит шн вне рифмы у Карамзина (1803) кумашные; у Нарежного (1825) святошные песни; у Вяземского (1823) святошные игрища; у Вельтмана (1835—1836) с лубошной кровлей; у Лермонтова (1832, 1840) коришневатой тенью, с лубошною картиной,

И скушно и грустно; в письме А. И. Тургенева Вяземскому (1822) читаем встрешному и поперешному; у Вяземского (1827) полношную.

Подобные написания есть и в нашем материале, например у Тредияковского – с песошными часами; у Крылова – в мушном ларе; у Грибоедова – с горнишной. В «Словаре языка Пушкина» [2000] написания шн нам встретились не только в письмах, но и в стихах и в прозе: лавошники, лавошников; Прач〈ешного〉; грешневый: «В 3 часа сажусь верьхом, в 5 в ванну и потом обедаю картофелем, да грешневой кашей»; яишница: «У Гальяни иль Кольони Закажи себе в Твери С пармазаном макарони, Да яишницу свари» (Из письма к Соболевскому); коришневый: «Некто в каришневом сертуке ко мне подошел...» (История села Горюхина).

В материалах Р. Кошутича написание шн представлено в рифме у Некрасова: наконешником, кабашное, огурешники, табашники, собашники; у Полонского: нарошно, скушно, скушен. Оно нередко используется и в современной поэзии и прозе.

При изучении рассматриваемого явления на поэтическом материале не следует забывать, что рифма может быть орфографической (соответствующей написанию чн) и фонетической (соответствующей произношению шн). В книге Л. А. Булаховского [1954: 21, 22] представлен анализ этих рифм у поэтов первой половины XIX в.

Р. Кошутич и Обнорский [1960: 189] отмечают их у Пушкина: это варианты произношения одних и тех же слов (например, скушно и скучно): скушно, скушных рифмуется со словами душно, равнодушно, простодушно, малодушных, равнодушных, тогда как скучно, скучный – с благополучный, однозвучный. В примере из «Бахчисарайского фонтана» («Забав их сторож неотлучный, Он тут; он видит, равнодушный, Прелестниц обнаженный рой») Кошутич и Обнорский толкуют произношение буквосочетания чн в слове  неотлучный[445]445
  М. В. Панов отмечает подобную рифму у Хмельницкого (вечность – поспешность).


[Закрыть] как шн, поскольку, по Обнорскому [1960: 189], оно рифмуется со словом, «имеющим нормальное, по исконному происхождению, сочетание шн (равнодушный)». Но для Л. А. Булаховского остается вопрос, «существовало ли действительно произношение “неотлушный” или перед нами только разрешенная себе поэтом неполная рифма» [1954: 21]. В статье Обнорского о чн среди диалектного материала есть несколько примеров с шн в однокоренных словах разлушный, разлушник, разлушнички [Обнорский 1960: 240—242], но этим «доказательством» автор не воспользовался. Так что вопрос может решить только обращение к рукописям Пушкина. При этом написание чн не прояснит истинного произношения поэта в этой рифме. Однозначным было бы только написание шн.

Орфографические рифмы нередко встречаются и у современных поэтов. Так что наиболее надежный материал для исследования данного явления может дать изучение живой речи.

* * *

Е. Ф. Будде приводит несколько примеров произношения с шн и отмечает, что «это шн прежде было в орфографии: лавошники, табашникам, картошный, проселошный, башмашники... Ныне уже так не пишут» [Будде 1908: 87].

Однако следы былого написания шн можно наблюдать и в современном правописании, когда слово утрачивает «смысловые связи с непроизводным словом, имевшим в своем составе ч» [Аванесов 1984: 183, 184]. Например, пишется дотошный, дотошен вместо этимологического доточный, доточен. То же произошло в словах рушник (ср. рука – ручной), раёшник (ср. раёк). Сохранилось шн и в таких фамилиях, как Сабашников, Калашников, Свешников, Кирпишников, Тряпишников, Клюшников, Шапошников, Рукавишников, Прянишников, Молошная. Орфографическое шн вместо чн встречается также в нескольких новообразованиях, идущих из живого разговорного языка, например: городошник, двурушник [Аванесов 1984: 184].

Обнорский обратил внимание на слово буднишный, образованное от слова будни с помощью суффикса -шн-, как всегдашний, сегодняшний и под. В «Словаре Академии Российской» 1789 г. дается правильное написание слова, в соответствии с его историей и произношением в ту пору, – буднишний, с шн. Но уже в Словаре 1847 г. появилось двоякое написание – с чн и с шн, и Грот в своем издании Академического Словаря 1895 г. повторил эти варианты, оговорив при этом «законность» одного из них и «незаконность» другого. Вариант с чн, действительно, исторически, т. е. этимологически, неправилен [Обнорский 1960: 249]. Однако и сейчас существуют два орфографических варианта будничный и буднишний, узаконенные словарями.

* * *

Русское литературное произношение, сложившееся на рубеже XIX–XX вв., не было кодифицированным: оно опиралось на узус, на нормы употребления образованных москвичей. Сценическая речь всегда ориентировалась на московское литературное произношение, которое «культивировалось и поддерживалось театральной традицией» [Виноградов 1938: 439] не только в Москве и Петербурге, но и в провинциальных городах. Четких правил произношения орфографического сочетания чн не было. Их нет и в настоящее время. Употребление шн лексикализовано.

В «Толковом словаре русского яыка» под редакцией Д. Н. Ушакова 1935–1940 гг., во вступительной статье, впервые в лексикографической практике представлено описание литературного произношения, а в корпусе словаря даны нормативные произносительные рекомендации к словам, произношение которых не определяется написанием.[446]446
  Первый опыт Я. К. Грота развести правописание и произношение касается сочетания чн.


[Закрыть] Наиболее последовательно это сделано в отношении сочетания чн. По мнению Р. И. Аванесова, в словаре Ушакова этот вопрос решается на основе норм старого московского произношения: [шн] в нем рекомендуется для слишком большого количества слов, которые в современном русском языке уже произносятся с [чн]. Более правильно отражает современное состояние произношения [шн] или [чн] на месте чн «Орфоэпический словарь русского языка» (далее ОЭ) [Аванесов 1984: 186].

До ОЭ было два словаря-справочника орфоэпического типа «Русское литературное ударение и произношение», изданные в 1955 и 1959 гг., в которых, по сравнению со словарем Ушакова, количество слов, имеющих вариант [шн], значительно сокращено, и во многих случаях этот вариант характеризуется как допустимый вариант нормы. В ОЭ старомосковское произношение [шн], сохранившееся еще у литературно говорящих москвичей нынешнего старшего поколения, оценивается с нормативной точки зрения как допустимый устаревающий вариант нормы, что Р. И. Аванесову казалось более точным.

В настоящее время все еще существует проблема локальных разновидностей литературной нормы. Она касается и произношения сочетания чн. В этом можно убедиться при сопоставлении двух современных словарей – ОЭ и «Словаря трудностей произношения и ударения» К. С. Горбачевича (2002), отражающих московскую и петербургскую норму. В рекомендациях этих словарей есть некоторые различия. Кроме того, словарь К. С. Горбачевича (далее СТ), небольшой по объему, не включает многих слов с чн, которые могут произноситься вариативно, так как еще живы носители старомосковской нормы. Употребительное в XIX в. во многих из упомянутых в статье слов, теперь произношение [шн] часто воспринимается как просторечное. И хотя для современного литературного языка [шн] – явление убывающее, тем не менее в ряде слов оно сохраняется как единственно возможное произношение или как допустимый устаревающий вариант. Но есть и такие слова, для которых [шн] – равноправный с [чн] или допустимый вариант современной нормы. Например, обоими словарями [шн] признается как единственно возможная норма для слов: девичник, нарочно, очечник, пустячный, скучный, статочный (статочное ли дело?), яичница; допустимым считается произношение [шн] в слове ёлочный. И во многих других случаях оценка произношения [шн] в указанных словарях совпадает, хотя форма подачи рекомендаций различается. Например, в ОЭ при слове сливочный дана помета «допуст. устар. шн» (допустимое устаревающее), а в СТ – «Произношение [сливошный] устаревает». Такое же совпадение наблюдается в словах горничная, пряничный, святочный, ячневый. Однако рекомендации к некоторым другим словам различаются; например, в ОЭ для слов конечно и скворечник нормативным признается произношение [шн], а в СТ дается два варианта: [конешно] и допустимо [конечно], [скворешник] и допустимо [скворечник]. Слова копеечный и порядочный (и их производные) в ОЭ имеют равноправные варианты [шн и чн], а в СТ произношение [копеешный] считается устаревающим, а [порядошный] устарелым; в ОЭ — двоечник [шн и допуст. чн^ъ], а в СТ – произношение [двоешник] устаревает. К. С. Горбачевич признает устарелым произношение [шн] в словах: булавочный, стрелочник, шуточный, яблочный, тогда как в ОЭ этот вариант характеризуется как допустимый устаревающий.

По нашим наблюдениям, сценическая речь Москвы и Петербурга по этой черте не различается и соответствует общелитературной (московской) норме.