Текст книги "Суицидология. Прошлое и настоящее"

Люди начинают помогать скорбящим, когда приходят на отпевание и посещают похороны. Это подтверждает, что у них остаются друзья, хотя их близкий человек и отнял у себя жизнь. Оставшиеся в живых жертвы нуждаются в любой поддержке. После похоронной церемонии друзьям следует остаться с ними. Семья остро чувствует одиночество наедине со страхом, растерянностью и чувством вины. Очень важно, чтобы в это время были рядом понимающие друзья, чуткие к глубине и сложности их чувств. Что же могут дать друзья? Главное – это их лучшее, непредубежденное и неосуждающее «Я». Они явились не оправдывать или порицать: они пришли со своей неуменьшившейся любовью.

Разговоры со скорбящими должны быть естественными, а интерес к трагедии – неподдельным и искренним. Не следует проявлять чрезмерных стараний. Слишком сильные соболезнования только порождают боль подозрений и усиливают вину. Самой важной помощью в работе горя является чуткое выслушивание и эмпатическое проникновение в переживания и мучительные страдания человека. Банальности и клише не помогают. Люди, не уверенные, как себя вести, если кто-то умер, стараются утешить скорбящих приблизительно такими фразами, сказанными из лучших побуждений: «Вы так хорошо держитесь», «Я тоже это пережил», «У вас есть еще двое детей», «Я хорошо понимаю, что вы чувствуете», «Держитесь», «Это обязательно пройдет», «Время все излечит», «Вы еще молоды и опять женитесь».

Поскольку суицид оскорбляет чувство гуманности, могут постараться защитить оставшуюся в живых жертву, заявив, что суицидент «был не в себе». Но сказать, что близкий был «сумасшедшим», еще не значит облегчить груз. Тем более, что это неправда. Можно вспомнить Шнейдмана, Фарбероу и Литтмана. «Большинство суицидентов терзаются страданием и амбивалентностью; у них может быть невроз или нарушение поведения, но они не могут считаться сумасшедшими». Если вы скажете, что чей-то близкий лишился рассудка, то это не повысит его социального статуса, а вызовет страх перед наследственным психическим заболеванием. Ведь близкие резонно считают, что отлиты из той же формы, что и самоубийца. Они постоянно вспоминают, что телесно и психически похожи на жертву. И могут беспокоиться: «Мне постоянно кажется, что я схожу с ума. Наверное, когда-нибудь я покончу с собой, как отец, ведь я так похож на него».

Чтобы отвлечь от этих размышлений, можно сказать: «Мы многого не знаем о самоубийстве, но я уверен, что есть предел бремени, который может вынести человек. Видимо, в тот момент смерть показалась единственной альтернативой невыносимой жизни. Но решения близких не всегда совпадают с нашими». Более того, можно сослаться на мнение, основанное на эмпирических исследованиях: «Я могу точно сказать, что суицид не наследуется». Не старайтесь утешить близких, говоря: «Наверно, это был несчастный случай». Семье следует знать о реальности самоубийства. Или: «Он, наверное, излишне выпивал или злоупотреблял наркотиками, поэтому не понимал, что делает». Так не следует говорить, поскольку неполное или ложное объяснение сложной проблемы ничем не может помочь. Оставшиеся в живых родственники, если им предлагают клише, чувствуют себя еще более одинокими и непонятыми. Вместо того, чтобы говорить, что им следует чувствовать, дайте возможность выразить те эмоции, которые они переживают.

Нет никакого сомнения, что скорбящие люди нуждаются в выражении эмоций. Их можно поощрить к разговору, сказав: «Что ты чувствуешь?», «Скажи мне, что с тобой происходит», «Наверное, тебе очень тяжело?» Нужно сосредоточиться на том, что переживают горюющие в данный момент. Примите их эмоциональное состояние, не пугаясь страха, ярости или паники. Друзья находятся рядом, чтобы не судить, а слушать, поскольку оставшиеся в живых жертвы испытывают необходимость поговорить об ушедшем человеке часто многие месяцы или годы, а не только несколько дней после похорон. Исцеление от утраты является очень долгим процессом. Естественно, что настроение и отношение скорбящих меняются. То, что они не желают беседовать сегодня, не означает, что у них не возникнет такой потребности завтра. Очень долго друзья должны быть чувствительными к изменениям их настроения.

Хотя важно быть вместе, если жертва испытывает потребность поговорить, но никогда не следует настаивать, чтобы она раскрыла свои переживания. Друзья могут просто сказать: «Если у тебя есть настроение поговорить, я охотно послушаю тебя». Но собственно беседа не всегда необходима. Друзья должны быть готовы принять не только эмоции, но и молчание скорбящего. Любовь понимает любовь, и она не нуждается в словах.

Друзьям, как и скорбящим, часто необходимо подтверждение утраты. Плачем люди подтверждают смерть любимого и с его помощью работают над выходом из отчаяния. Слезы не являются слабостью, поэтому плач может быть разделенным переживанием. Если необходимо, можно и смеяться вместе со скорбящими. Однако не с нарочитым легкомыслием, а с искренним наслаждением от обсуждения юмористических ситуаций, пережитых с тем, кто был любим. Помните, что смерть не может запретить смеяться. Если слова кажутся ничего не значащими и пустыми, то прикосновения могут стать самым утешительным способом общения. Пожатие руки или объятие красноречиво расскажет скорбящим, как велика ваша забота.

Если друзей разделяют мили, то они могут написать горюющим письма с воспоминаниями об умершем. Их можно начать так: «Я хотел бы поделиться с тобой своими мыслями, поскольку этот человек очень много значил для меня». Эти письма ценятся очень высоко и хранятся годами. Они напоминают жертвам, оставшимся в живых, о том, как жил, а не как умер человек.

Значительные в силу воспоминаний даты (праздники, именины или годовщины) бывают особенно трудны для скорбящих. В эти дни выбор состоит не в том, будут ли они переживать горе, а в том, как следует им управлять. Друзьям желательно позвонить в эти дни и сказать, что они помнят, думают о них, или пригласить к себе, чтобы провести время вместе. Помните, что скорбящий человек очень долго нуждается в выражении своего страдания. Поэтому никому не следует притворяться, что жизнь продолжается, как раньше, до случившейся трагедии. Расскажите о группах самопомощи, источниках поддержки, которые можно найти в объединениях людей, пострадавших от аналогичной потери. Члены этих групп часто становятся для новичков второй семьей, помогающей выбраться из изоляции и обрести новые жизненные ценности.

Друзьям нужно звонить близким и навещать их. Не спрашивайте разрешения, делайте это!

Запомните: жертвы, оставшиеся в живых, отчаянно нуждаются в продолжающейся любви, поддержке и заботе.

После суицида в некоторых семьях часто говорят: «Мне хотелось бы уйти и больше не возвращаться». Реализуя это и оставаясь в том же доме, они могут убежать так далеко, как будто уехали в дальнюю страну. Они замыкаются в своей комнате, изолируются от друзей и окружения и с горечью размышляют о мучениях.

В изоляции они прибегают к алкоголю и сильно действующим успокаивающим лекарствам. Скорбящие полагают, что снотворные препараты, назначенные умершему или им для лечения какого-то заболевания, не представляют опасности, иначе бы их не назначили. Хотя их прием и облегчает мучительные часы бессонной ночи, но ведет к еще большему уходу в себя и к зависимости от них.

Некоторые в отчаянной попытке отвлечься от тягостной потери любой ценой погружаются в лихорадочную деятельность. Она выражается в появлении фанатической приверженности к какому-либо политическому движению или участии в бесконечных приемах, званых завтраках, обедах и ужинах с дальнейшими длительными телефонными разговорами. Временный спад психического напряжения при этом является преходящим, ибо очень скоро скорбящие устают физически и разочаровываются в псевдоувлечениях.

После похорон близким стоит подумать, какая деятельность в ближайшее время может быть им полезна. Следует начать с постепенного и осторожного общения с друзьями, проявляющими поддержку и понимание. Некоторое время идеи самообвинения бывают достаточно сильными, поэтому эффективным способом уменьшения чувства вины является анализ ошибок прошлого ради памяти о любимом человеке и более разумного поведения в будущем. Цель этой деятельности состоит в использовании опыта горя для того, чтобы вырасти благодаря ему.

В иврите есть слово «тшува». Оно обозначает не только «вернуться», а подразумевает возможность обновления и нового начала. Прошлые неудачи не должны стать роковыми для человека. Искреннее желание построить храм завтрашней светлой мечты на могиле вчерашних страданий является величайшим свидетельством неистребимой силы духа, воспламеняющей человечество.

Иногда бывает так, что одиночество и грусть возвращаются без особой причины. Друзья должны быть готовы к этому. Как бы там ни было, оставшиеся в живых жертвы выживут, хотя будут дни и часы, когда они не захотят этого. Важно помнить, что эти чувства не сохранятся навечно. Живые жертвы самоубийства не могут надеяться, что все забудется. Однако через некоторое время они смогут сами справляться с жизненными трудностями.

Теологи, социологи и юристы долго обсуждали моральные аспекты эутаназии: является она милосердием или убийством? Само слово «эутаназия» зачастую неправильно понимается и, возможно, потому вызывает страх. По-гречески приставка «эу» означает «хорошо»; корень «танатос» – «смерть». Таким образом, «эутаназия» переводится как «хорошая смерть». Необходимо упомянуть, что при нацистском режиме его значение искажалось и стало связываться с геноцидом и оправданием массовых убийств.

Уильям Нолен в книге «Становление хирурга» описал случай эутаназии 25–летнего мужчины с тяжелым повреждением головного мозга в результате аварии. Три недели его «жизнь» поддерживалась искусственным кормлением и аппаратным дыханием. Уильям Нолен пишет, что ему хотелось выключить дыхательный аппарат и позволить больному умереть. Но: «Я не сделал этого, – говорит он, – хотя многие доктора поступили бы иначе. Вместо этого я ждал и почти молился о наступлении осложнений. Это бы облегчило решение». Они не замедлили появиться. У больного развилась пневмония. Уильям Нолен решил не давать антибиотиков, и через три дня больной скончался. Это может служить примером пассивной эутаназии. Она заключается в отказе от применения искусственных средств продления жизни, таких, как парентеральное питание, искусственное дыхание или лекарственная терапия, если ситуация выглядит безнадежной. При настоящем прогрессе медицинской науки стало возможным поддерживать жизнь больного в терминальном состоянии гораздо дольше, чем раньше.

В 1983 году Президентская комиссия по этическим и поведенческим проблемам медицины подготовила доклад о «праве на смерть». В нем она пришла к заключению, что психически полноценные больные должны иметь право прервать лечение, которое поддерживает жизнь, но не предполагает возможности изменения их состояния к лучшему. В случае, если больной не способен принять самостоятельного решения, оно остается за семьей или другими замещающими ее лицами; только в качестве последнего средства могут быть использованы судебные инстанции.

В 1967 году Образовательный совет по эутаназии в Нью-Йорке на основании того, что право умереть так же присуще человеку, как и право жить, опубликовал примерный текст прижизненного завещания. Оно выглядит следующим образом:

«Моей семье, врачу, священнику и адвокату. Если придет время, когда я более не смогу самостоятельно принимать решения, касающиеся будущего, пусть это заявление послужит завещанием относительно моих желаний: «Если не будет обоснованных надежд на выздоровление от телесно или психически инвалидизирующего заболевания, я прошу, чтобы мою жизнь не поддерживали искусственными средствами и мне было разрешено умереть. Смерть является такой же неотвратимой реальностью, как рождение, молодость, зрелость и старость, – так или иначе, она обязательно наступит. Поэтому я не боюсь смерти так, как я опасаюсь унижения человеческого достоинства беспомощностью, зависимостью и безнадежной болью. Я прошу, чтобы мне при этом последнем страдании из чувства милосердия были назначены лекарства, даже если они приблизят момент смерти».

Эта просьба высказана мною после тщательного обдумывания, и хотя этот документ не является юридическим обязательством, вы, кто будет заботиться обо мне, надеюсь, почувствуете себя морально ответственными за его исполнение. Я понимаю, что он накладывает на вас тяжелое бремя ответственности, но именно для того, чтобы разделить его с вами и снять у вас чувство вины, я и делаю это заявление».

Прижизненное завещание является полностью добровольным документом и утверждает право личности на смерть. Его главная цель состоит в устранении чувства вины у врачей и семьи, если сделано не все для продления умирания. Вскоре 36 американских штатов разработали законодательство по установлению образцов прижизненных завещаний, однако конгресс США все еще не принял решения по этому вопросу.

В августе 1987 года Службой технологических оценок Конгресса США было проведено исследование, показавшее, что тяжело и смертельно больные люди часто лишены возможности решить, поддерживать ли их жизнь искусственными средствами. Бывший сенатор Джейкоб Джейвиц, умирая от болезни Лоу Геринга, дегенеративного заболевания центральной нервной системы, призвал Конгресс установить национальные стандарты прижизненных завещаний. Он указывал, что у людей должно быть право умереть достойно, «если не осталось никакой надежды». Гарвардский геронтолог Джон Роу, возглавивший Совет консультантов этой Службы, заметил, что их принятие, в частности, задерживается из-за того, что «решение о том, как поступать, когда жизни человека угрожает опасность, часто связано у врачей с опасениями судебных разбирательств в отношении качества их профессиональной работы».

Проблема смертельного заболевания была подытожена в работе Джереми Барондеса, опубликованной в «Журнале Американской Медицинской Ассоциации»: «Важность признания законным прижизненного завещания и перерастание обсуждения этой проблемы в широкомасштабное движение… является проявлением вовлечения многочисленных медицинских и социальных служб и институтов в изучение умирания. Наиболее важным аспектом являются возможности современных биомедицинских технологий поддерживать основные функции организма человека часто в течение длительного времени у лиц, находящихся в коматозном или децеребрационном состоянии, независимо от окончательного прогноза. Постепенно возрастает осведомленность населения об этих технологических возможностях, равно как и понимание потенциального воздействия эмоциональных и финансовых последствий на больного и его семью. С учетом этих обстоятельств врачам пришлось изменить критерии диагностики смерти, а многие из тех, кто болеет сейчас или могут заболеть в будущем, принимая во внимание жизнеспособность мозга, оказались перед лицом новых и более широких определений жизни.

Решение продлить жизнь человека искусственными или экстраординарными мерами при очевидности фатального заболевания является чрезвычайно трудной проблемой, оставляющей врача наедине с самим coбoй. Эта дилемма включает вопросы: «Кто должен решать, предпринимать ли героические усилия в надежде продлить жизнь? Кто принимает решения об их прекращении и когда? Положение еще более осложняется, если речь идет о больном, который не в состоянии решить это. Должно ли решение зависеть от ближайшего родственника, который от души желает прекращения этих мучений, но боится чувства вины? Следует ли врачам, если пациент находится в терминальном состоянии, принять ответственность на себя без боязни перед коллегами и медицинскими сестрами, что они пренебрегли обязанностями и не сделали «все возможное»? Ведь всегда у врача сохраняются опасения юридического преследования в соответствии с уголовным кодексом за умышленное нанесение вреда или халатность. Следует ли сочувствующему врачу продолжать усилия, когда на самом деле прекращение лечения было бы более милосердным? Что является самой важной миссией медицины: облегчение страданий или их продление?»

К пассивной эутаназии прибегают каждый день во многих частях американского континента. Но лишь малая часть этих случаев становится известной, поскольку врачи просто предоставляют возможность «природе взять свое». И тем не менее остаются люди, противящиеся пассивной эутаназии и настаивающие на том, что врачи должны сделать все от них зависящее для продления жизни независимо от прогноза заболевания. В доказательство своей правоты они приводят случаи, когда признанные неизлечимыми больные чудесным образом выздоравливали. Они утверждают, что «пока есть жизнь, есть и надежда». Если один из родителей, муж, жена или любимый человек смертельно больны, то близкие полагают, что должно быть сделано все для поддержания жизни, несмотря на горе, боль и финансовые трудности. Поэтому человека, выключившего аппарат искусственного дыхания, могут обвинить в убийстве, а больного, разрешившего это, признать виновным в самоубийстве. Следует помнить, что этот взгляд принадлежит противникам пассивной эутаназии.

Если врач решит не использовать аппарат искусственного дыхания у безнадежно больного человека, то он, как было сказано, пассивно приближает смерть. Активная эутаназия состоит в назначении больному постепенно повышающихся доз обезболивающих лекарств до летального уровня или внутривенного введения воздуха. Таким образом, тот, кто решается на это, активно участвует в смерти человека.

Сторонники активной эутаназии – иногда называемой «правом на самоубийство» – цитируют немецкого философа Фридриха Ницше: «Существует определенное право, позволяющее лишить человека жизни, но не существует прав, в соответствии с которыми мы можем лишить его смерти». Активная эутаназия рассматривается ее сторонниками как средство достижения личной свободы. Каждый, по их мнению, имеет моральное право решать, жить ему или умереть. Именно поэтому решение избрать смерть является окончательным выражением права на свободу человека. Если самые опытные врачи решат, что у пациента в терминальном состоянии не осталось надежды на улучшение, то он или его семья могут воспользоваться этим правом на окончание жизни.

Один из защитников активной эутаназии, психиатр Томас Шаш, в работе «Второй грех» пишет: «Кто не понимает и не уважает права желающих отказаться от жизни, тот, по сути, не уважает и саму жизнь». Вместо термина «суицид» он использует понятие «контроля над смертью». Другой адепт эутаназии, профессор Марлин Коль, использует выражение «эутаназия из лучших побуждений». Он отмечает: «Настаивать, чтобы человека оставили в живых помимо воли, и отказывать просьбам о милосердном освобождении после того, как его человеческое достоинство, красота, надежды и смысл жизни уже исчезли, а ему осталось только прозябать в страдании или увядании, – это жестокость и варварство».

В 1980 году было создано Общество Хемлока для стимулирования законодательства, позволяющего врачам помогать умирающим совершать самоубийства, а родственникам оказывать им помощь без боязни преследования, чтобы человек «мог достойно умереть». Исполнительный директор этого общества Дерик Хамфри в книге «Путь Джин» описывает, как он помог умирающей жене, положив смертельную дозу лекарства в чашку с кофе. Она спросила: «Это оно?» И Дерик ответил: «Если ты выпьешь эту чашку кофе, ты умрешь. Мы попрощались, и она выпила кофе. Она покончила с собой… Я помог ей и этим совершил преступление». В 1987 году Общество Хемлока насчитывало уже 13 тысяч членов, защищавших право выбора добровольной активной эутаназии для больных в терминальных состояниях.

Следует отметить, что многие представители общественности, включая религиозных деятелей различных конфессий, санкционируют пассивную эутаназию. В 1957 году папа Пий XII отметил, что с согласия умирающего человека «позволительно использовать современные наркотические средства, которые не только уменьшают страдание, но и ведут к быстрой смерти». Он также говорил, что использование аппаратов искусственного дыхания необязательно, «поскольку они не относятся к обычным методам лечения».