Текст книги "Купе смертников"

Место 225

Эвелина-Берта-Жаклин Лаверт, в замужестве Гароди, двадцати семи лет, красивая, стройная, с длинными черными волосами, рост метр шестьдесят, особые приметы: скрытная, лживая, упрямая, вызывающая раздражение – полными ужаса голубыми глазами смотрела на розовый листок бумаги, который протягивал ей Малле, открепив его от подоконника. После убийства девушки из Авиньона «курс покойника» упал еще на 35 тысяч франков.

– Уже пять человек, вам этого мало?

– Вы с ума сошли! Вы просто отвратительный субъект!

Она снова захныкала, обхватив голову своими красивыми руками, в своем дорогом замшевом пальто, ношенном ровно столько, сколько требуется, чтобы выглядеть в нем элегантно.

– Вы все время лжете!

– Я не лгу!

– Вам очень хочется оказаться шестой?

– Что вам от меня надо? Я ничего не знаю.

– В купе было шесть человек. Осталась одна вы. Остальные тоже ничего не знали. Им всем всадили пулю в голову, потому что они ничего не знали, пусть так. Тогда скажите нам, чего именно вы не знали?

Она упрямо покачала головой. Малле смял розовый листок и выбросил его в стоявшую рядом корзину для бумаг.

– Удачи тебе, – сказал Грацци. – Продолжай.

Он вышел из кабинета, ощущая какую-то тяжесть в желудке. То ли от усталости, то ли от отвращения.

– Ну как она? – спросил Таркен.

– Продержится всего час или два. Заговорит, возможно, еще до двенадцати.

Грацци с блокнотом в руках опустился в стоявшее перед столом кресло и положил ногу на ногу.

Утренние газеты сообщали об убийстве Кабура, Элианы Даррес и Риволани. В 38-м автобусе Грацци заметил, как все пассажиры, проезжая мимо филиала фирмы «Прожин», где работал Кабур, повернули голову в ту сторону.

– Новости поступают отовсюду. Два дня назад это могло бы помочь выйти на его след. Теперь же…

– А какие именно?

– Во-первых, «Прожин». В субботу во второй половине дня кто-то позвонил и спросил адрес Кабура. Мужской голос. Сказал, что он их старый клиент и готовит для своей фирмы список подарков к Рождеству. Может быть, это и так. А может быть, таким образом этому подонку удалось отыскать беднягу.

Грацци поставил галочку в своем блокноте.

– Затем Риволани. У него есть долги.

– У меня тоже, – отозвался Таркен.

– Даррес. Во время обыска у нее обнаружили банковские извещения, но не нашли чековой книжки.

– Ну и что? У нее, наверное, кончилась книжка, и она не успела выписать новую. Что здесь такого?

– Вот что не дает мне покоя: мне кажется, я где-то видел эту книжку.

– Где же это?

– У нее дома, когда подобрал ее сумочку в лифте. Я, должно быть, положил ее куда-нибудь в спальне.

– Ну и ну, пожалуй, это в первый раз отдел криминалистики что-то теряет. Где у них только была голова! Во всяком случае, достаточно позвонить в банк.

– Уже позвонили. Жан-Лу говорит, что у нее на счету двести или триста тысяч франков, и все вроде бы в порядке.

– Тогда не морочь мне больше голову своими историями. Как бы там ни было, мы его наверняка поймаем.

За сорок пять минут до этого разговора, ровно в 10 часов, позвонили из Марселя: никаких следов Роже Трамони в Приморских Альпах. Гостиница, где каждый год во время отпуска останавливался официант из кафе, находится в Пюже-Тенье. Полиция самым тщательным образом проверила все гостиницы и пансионаты того же класса в департаменте.

Приметы Трамони были сообщены в Главное управление: рост средний, худощавый, вид болезненный, тридцать семь лет, волосы густые, шатен. По мнению Таркена, именно этот человек получил семьсот тысяч франков на улице Круа-де-Пти-Шан.

– Пока никаких следов новых банкнот, – сказал Грацци.

Их номера они получили накануне около пяти часов вечера. А в семь часов список номеров, уже отпечатанный в типографии, должен был поступить во все городские службы. Четырнадцать банкнот достоинством по 500 франков.

– Если даже нам повезет, мы услышим о них не раньше, чем через день или два, – сказал Таркен. – Он же псих. Может быть, он их еще даже не обменял.

– Мы попросили мать малышки Бомба, она живет в Авиньоне, приехать опознать свою дочь. В конторе, где девушка только вчера начала работать, никто не захотел брать это на себя. Они ее почти не знали. Впрочем, этот негодяй так с ней разделался, что ее родная мать не опознает.

– Продолжай, Грацци.

– Она выбежала из конторы около четырех часов как сумасшедшая, никто не знает почему. Тут, действительно, не повезло, полная неизвестность. У девчушки нет ни друзей, ни знакомых, ничего, что связывало бы ее с Парижем. Никаких при ней документов, как и у Кабура. Только фотографии в ее комнате. А нашли ее в десять вечера. Габер напал в конце концов на ее след, благодаря одному таксисту, за четверть часа до этого. Ее убили в 9–9.15. Еще бы часок, и она бы осталась жива. Таксист запомнил ее пальто. Похоже, она была очень хорошенькой. Он довез ее до улицы Бак, с ней был еще один парень. О нем мы пока ничего не знаем.

– Что еще?

– Ничего. Разная мелочь. В Марселе хозяева кафе говорят, что Роже Трамони – один из тех одержимых игроков, которые сами никогда не играют. Это он принимает ставки в городском тотализаторе, всегда записывает, кто сколько поставил. Он также записывает номера всех лотерейных билетов, которые продал: когда кто-нибудь выигрывает десять тысяч франков, он без конца повторяет: «А ведь я сам мог получить эти деньги, они были у меня в руках».

Грацци закрыл свой блокнот и добавил, что этому есть свое название.

– Знаю, – ответил шеф. – Мазохизм.

В это утро у него у самого был измученный вид, как у мазохиста. Грацци встал, сказав:

– Ладно, как только мы его поймаем, я сам за него возьмусь.

И поскольку шеф ничего не ответил, в конце концов спросил, что его беспокоит, не печень ли?

– Его пушка, – ответил Таркен. – Девица, задушенная в поезде, и револьвер 45-го калибра, к тому же оснащенный пулями с надпилом, плохо сочетаются. И еще: как это он умудряется всякий раз раньше нас выходить на след тех, кто ему мешает?

В этот вторник в 11.30 в коридоре зародилась уверенность в победе, затем уверенность эта проникла и в комнату инспекторов и по внутреннему телефону передалась шефу, от шефа – главному шефу, а затем и следователю Фрегару. Но победу на этот раз торжествовали без громкого смеха и глупых шуточек, как это бывало обычно, и слава богу, потому что ровно через 18 минут, в 11.48, от их оптимизма осталось лишь горькое воспоминание, от которого они предпочли бы поскорее избавиться. С точки зрения Таркена, человека, привыкшего рассуждать логично, в любом деле об убийстве должны быть убийца, жертва и свидетели, а тут уже никого не оставалось.

В 11.20 контролеры, проверявшие билеты в «Фокейце», сообщили, что хорошо помнят человека, имевшего приметы Роже Трамони. Они видели его в коридоре поезда.

В 11.30 кассиры с улицы Круа-де-Пти-Шан узнали официанта кафе на фототелеграмме, которую им предъявил Жуй. Фактически он уже в их руках. Он в Париже. Теперь остается только просмотреть все регистрационные карточки в гостиницах, проверить удостоверение личности – рутинная работа.

– Если он и уехал из Парижа, то не раньше десяти или одиннадцати вечера, из-за этой малышки. Но осталась еще Гароди. Она опасна для него не меньше, чем остальные. Он, должно быть, и ее захочет убрать. Значит, он пока еще здесь.

Приблизительно так рассуждали все, кроме, может быть, Таркена, чьи мысли были целиком поглощены револьвером, и Габера, которого интересовала лишь его головоломка: он не выпускал ее из рук, даже когда в очередной раз с рассеянным видом допрашивал жену электронщика.

В 11.40 позвонили с ипподрома в Венсеннском лесу. Все четырнадцать новых банкнот обнаружены в воскресной выручке.

– Уж слишком хорошо для психа он соображает, – заметил Таркен. – Он бы мог менять свои банкноты по одной в магазинах, но на него могли бы обратить внимание. Риск попасться увеличивался в четырнадцать раз. Тогда как бега – это такая лавочка! Там вовсе незачем много тратить, чтобы сплавить все эти банкноты. Если он к тому же сквалыга, он мог сделать четырнадцать ставок по пятьсот франков. Только во второй половине дня десять заездов, работают десятки касс, ему оставалось лишь переходить от одной кассы к другой. Там такая прорва народу, никто никого не заметит.

В кассах и впрямь никто не запомнил этого типа. Малле скомкал листок со списком новых банкнот и бросил его в корзину для бумаг у стола шефа.

– Этот подонок, чего доброго, еще, может, и выиграл в одном или двух заездах.

В эту минуту, зажав пальто из верблюжьей шерсти под мышкой, чуть застенчиво, как и всегда, в комнату вошел Парди, его смуглое лицо было бесстрастным. Было 11 часов 46 минут.

– Я нашел его, – сказал он.

– Трамони?

– Да, его.

– Где?

– В Сене. Его выловили вчера днем. Я отыскал его у Буало, как и Кабура. Буало все это уже начинает надоедать. Он говорит, что это подрывает уважение к его службе.

У Грацци на лице еще блуждала улыбка. Это было странно, но он физически ощутил, как улыбка его исчезает и губы складываются в глуповатую, жалкую гримасу.

– Ты что, спятил? – спросил Таркен.

– Вовсе нет, – возразил Тино Росси. – Он в морге. Я сам его только что видел. Сомнений быть не может. И с дыркой в голове, как и у остальных.

– Когда это случилось? – завопил Таркен.

– Не кричите вы так. Мы опростоволосились, это ясно. Он умер в субботу днем. А в Сену попал в субботу вечером на набережной Рапе. Его заметила девочка, когда он всплыл.

Ровно в 11 часов 48 минут, когда Таркен успел только закурить сигарету, сидя в своем кресле, словно боксер, которого измотали ударами, когда Грацци все еще надеялся, что это ошибка, или простое совпадение, или шутка Парди, или еще что-нибудь в этом роде, в кабинет вошел Алуайо, а следом за ним со своей вечной головоломкой в руках появился и Габер.

– Она раскололась. Простите, шеф, но я только успел поднять руку, чтобы дать ей оплеуху. Клянусь вам, я ее не ударил.

Таркен никак не мог понять, о ком он говорит.

– Гароди, you see (понимаете – англ.), – объяснил Алуайо. – Ее не было в поезде.

– Что?!

– Не было. Билет-то она взяла, но не воспользовалась им. Она села в поезд, который отходил в полдень. Грязная история, эта дамочка та еще штучка. Ее муж в пятницу вкалывал. А в полдень отходил еще один поезд. И вот вместо того, чтобы уехать вечерним поездом, она села в этот дневной. В Париже она встретилась с одним типом, своим дружком, он тоже электронщик. У меня есть его адрес. Она провела с ним ночь в гостинице на улице Гей-Люссака, он там живет. В субботу утром он отвез ее на вокзал. Она купила перронный билет. И вышла вместе с пассажирами, приехавшими из Марселя, свеженькая как огурчик, и расцеловалась со свекровью, ожидавшей ее на вокзале.

Молчание, каким было встречено сообщение о его небольшой победе, смутило Алуайо. Он решил, что ему следует продолжить, и договорил уже без прежнего энтузиазма:

– Она, понимаете, не могла сказать, что ее не было в поезде. Она говорит, что все это слишком глупо, что жизнь ее загублена. Она говорит, что я не знаю ее свекрови. Она плачет…

– Да заткнешься ты наконец?

Это произнес Грацци, он стоял рядом с шефом, не смея взглянуть на блокнот, который все еще держал в руках, не смея засунуть его в карман, не смея каким-нибудь неловким движением привлечь внимание к своему злополучному блокноту.

Шеф поднялся с погасшим окурком во рту, положил ладонь на руку Грацци, потом дважды дружески похлопал его по плечу, сказал: ладно, сейчас он состряпает отчет, и нечего ему, Грацци, портить себе кровь, не получилось, так не получилось. Но этому негодяю от них не уйти, рано или поздно они его наверняка поймают.

– А сейчас надо постараться какое-то время не попадаться начальству на глаза. Мы это дело не закрываем. Но сейчас надо сидеть тихо. В этом деле у нас имелись и жертва, и убийца, и свидетели. Теперь не осталось ни свидетелей, ни убийцы. Ну а поскольку жертвы не говорят, я последую их примеру, ребята, и ухожу.

У дверей, натягивая пальто, он сказал:

– Вернусь в два часа, тогда соединим все, что у нас осталось, сделаем, что сможем.

А в это время стоявший на пороге полицейский упорно пытался привлечь к себе внимание Грацци. Но безуспешно: тот смотрел на шефа, а шеф никогда ни на кого не смотрел.

– Мсье Грацциано, – сказал наконец полицейский, – в приемной находится молодая особа, ее фамилия Бомба. Она хочет поговорить лично с вами и ни с кем другим.

Грацци слышал лишь шефа, который заявил, что раз этой дурехи не было в купе, значит, ее полку занимал кто-то другой, поскольку место-то было занято. Разве это не логично?

Грацци машинально отстранил полицейского, который дотронулся до его руки, отстранил Габера, дернувшего его за рукав (что это с Габером?), и спрятал ставший теперь ненужным блокнот во внутренний карман пиджака.

Он смотрел на шефа, на его лоснящееся лицо, живот беременной женщины, маленькие ускользающие глаза. И думал: почему сегодня я испытываю к нему меньше антипатии, чем обычно? И даже готов поверить, что он относится ко мне по-дружески. И машинально ответил полицейскому:

– Хорошо, хорошо, я иду, сейчас я приму ее.

Место 000

– Грацци? Это Жуй. Тебя вызывает Марсель.

– Кто там еще?

– Какой-то всезнайка.

– Займись им сам. Сейчас я занят, у меня эта девчушка.

– Но он желает говорить только с тобой.

– А я повторяю, займись им сам. Ясно?

– Жорж? Это Жуй. Что говорит этот парень, в Марселе?

– Он чертыхается, это слышно лучше всего. Мне кажется, это совсем молодой паренек. Говорит, что должен закончить разговор, у него больше нет денег. Хочет, чтобы Грацци сам позвонил ему. Он будет ждать в том кафе, в Марселе. Говорит, что Грацци поймет.

– Соедини его со мной.

– Он уже повесил трубку.

– Жуй? Говорит Грацци. Что там было в Марселе?

– Только что? Какой-то парень. Он хочет, чтобы ты позвонил ему в кафе. Говорит, что ты поймешь в какое.

– Он сказал свое имя?

– Если бы я с утра стал записывать имена всех детективов-любителей, то исписал бы уже несколько шариковых ручек.

– Когда он звонил?

– Минут десять-пятнадцать назад.

– Я в кабинете шефа вместе с этой девчушкой. Позвони в кафе и соедини его со мной. Пока я буду с ним говорить, позвони в марсельскую префектуру, чтобы его не упустили, когда он повесит трубку. Затем найди Парди, пусть он поскорее привезет сюда шефа.

– Это так важно?

– Делай, что я тебе говорю, ясно?

– Вы Даниель?

– Да. Вы меня хорошо слышите?

– Что вы делаете в Марселе?

– Это очень долго объяснять. Где Бэмби?

– Кто?

– Бенжамина Бомба. Я знаю, где вы можете ее найти.

– Вот как? Я тоже, представьте себе. Какого черта вы делаете в этом кафе?

– Вы знаете, где она?

– Она здесь.

– Она с вами?

– Она со мной. Не кричите так. Что вы делаете в этом кафе?

– Это очень долго объяснять.

– Я никуда не тороплюсь, дуралей! И за разговор платим мы! Я думал, вы уже вернулись домой, в Ниццу.

– Вы знаете, кто я?

– Знаю, ведь я не глухой. А тут я целых три четверти часа только и слышу рассказы о ваших глупостях.

– Как она себя чувствует?

– Прекрасно! Сидит напротив меня, по другую сторону стола, обхватила голову руками и обливает слезами бумаги комиссара. С ней уже ничего не может случиться! Я куда больше беспокоюсь теперь за вас, дуралей! Черт побери, скажете вы мне наконец, что вы делаете в Марселе?

– Всему виной забастовка.

– Какая забастовка?

– На железной дороге.

– Какой сегодня день недели?

– Среда. А почему вы спрашиваете?

– Это я не вас спросил! И не кричите так громко! Ладно, значит, забастовка на железной дороге. А теперь, будьте так любезны, спокойно расскажите, что вы делаете в Марселе. Только не кричите.

– Я не кричу. Я не могу выехать из Марселя из-за забастовки.

– Поезд, которым вы выехали вчера, прибыл в Ниццу более пяти часов назад. Вы что, за дурака меня принимаете?

– Дело в том, что я приехал в Марсель другим поездом. Я сперва вышел в Дижоне.

– Почему?

– Вы все равно не поймете.

– Черт побери, будете вы наконец отвечать на мои вопросы? Вот тогда и увидите, понимаю я или нет. Вы хотели пересесть на поезд, идущий в Париж?

– Она думала, что я так поступлю?

– Да, думала, что вы так поступите! Она даже подумала, что вы уже приехали, когда вернулась домой. У нее в комнате горел свет. Но там были не вы, там находилась несчастная девушка, которая решила занести ей сумочку и в благодарность за это получила пулю в голову! Теперь не до шуток! Все очень серьезно! Вы понимаете меня?

– Они убили еще кого-то?

– Малышку Сандрину. Почему вы сказали «они»?

– Потому что их двое.

– Вы это поняли вчера, когда увидели свою подружку на вокзале?

– Я тогда еще ничего не понял.

– Однако вы поняли, что убьют еще кого-то. Вы сами сказали!

– Этот «еще кто-то» был я! Я тогда решил, что они ищут меня.

– Вы знали кто?

– Нет. Только сегодня утром, когда прочел газету на вокзале в Марселе, я все понял. Мне бы следовало сообразить это раньше, но и вам бы тоже следовало!

– Вы, видимо, осведомлены гораздо лучше нас, и вот это я вам ставлю в упрек, дуралей! Почему же вы сразу не пришли к нам и не рассказали все, что знаете?

– Я не хотел неприятностей. Я увидел в купе мертвую женщину. Кто-нибудь должен был чуть позже ее обнаружить. Я не хотел неприятностей. В конце концов, это меня не касалось!

– Я говорю не о том, что было в субботу. А о вчерашнем вечере, когда вам уже были известны кое-какие факты, которые нам нужны, а вы предпочли прямиком вернуться к папе.

– Я не знал, что они еще кого-то убили! Я знал, что они меня ищут, вот и все! В поезде я стал размышлять. Вначале я думал, что, если я с ней расстанусь, с Бэмби, ее оставят в покое. Потом решил, что они могут взяться за нее, и захотел вернуться. А первый поезд на Париж через Дижон проходил только утром. А наутро объявили забастовку. Я сел в поезд до Ниццы, потому что у меня был билет, а еще потому, что папа лучше меня сумел бы разобраться в этом деле. Папа у меня адвокат.

– Знаю. Значит, вы отправились в Ниццу. Почему же вы вышли в Марселе?

– Потому что на перроне, пока поезд стоял, увидел газеты. И вот тогда-то я понял. Вчера вечером я еще ничего не знал об этой истории с лотереей и с номерами новых банкнот. И обо всех этих убийствах.

– Вы следили за Кабуром в первый же вечер. Вы не знали, что потом его убили?

– Конечно, нет! Сперва я следил за Кабуром, потом стал следить за полицейскими, за вами и этим типом в пальто с капюшоном, а потом за Гранденом. Вы все еще не понимаете? Я следил то за одним, то за другим, это было так, словно запустили волчок.

– Что-что?

– Волчок. Знаете, есть такая игрушка для детей, со всякими зверями, которые кружатся по кругу, и кажется, что они гонятся друг за другом.

Такой бег по кругу. Я бежал за кем-то, а кто-то бежал за мной. Вдобавок я ошибался. Я объяснял себе все, что видел, как это сделал бы любой другой. А сегодня утром, читая газету, я понял, что волчок разладился, кто-то из зверей побежал в другую сторону. Я узнал, что вы ищете официанта, Роже Трамони. Значит, произошло так, как я и предполагал. Если не считать, что Роже Трамони, возможно, уже нет в живых, и вы только зря теряете время.

– Это мы уже знаем.

– Он мертв?

– Мертв. Убит в субботу. Труп бросили в Сену. Почему вы стали следить за мной? Почему стали следить за Гранденом?

– Где Бэмби?

– Здесь, со мной, я ведь вам уже сказал! Черт побери, вы слушаете меня или нет?

– Кто там еще с вами? Где вы?

– Как это, где я?

– Боже мой, я вот о чем подумал. Ведь если он вчера вечером ошибся и убил Сандрину вместо Бэмби, то теперь он уже знает, кто Бэмби!

– Как так?

– Где вы?

– В кабинете комиссара! На набережной Орфевр! Чем же, по-вашему, она здесь рискует?

– Не знаю. Но он ненормальный.

– Кто? Гранден?

– Нет. Другой.

– Послушайте-ка меня, дурачок…

– Я слушаю.

– Алло?

– Да.

– Алло? Вы меня слышите?

– Да. Слушай меня внимательно, малыш. Сейчас я должен буду повесить трубку. Никуда не уходи, я перезвоню тебе. Сиди на месте.

– Инспектор!

– Я слушаю.

– Вы поняли?

– Да.

– Он здесь?

– Да.

– Он слышит меня?

– Да.

– Малле? Что нового?

– Не знаю, что и думать. В банке, когда я позвонил туда по поводу чековой книжки, сказали, что они сегодня утром уже передали все сведения.

– Что же они сообщили?

– На прошлой неделе Элиана Даррес выписала чек на шесть миллионов. Послушай, Грацци…

– Когда получены деньги?

– В пятницу, в одиннадцать часов.

– На чье имя чек?

– На имя Раиса Альфонса. Были предъявлены водительские права, выданные в департаменте Сена. Я записал номер. Жуй сейчас проверяет. Приметы в общих чертах совпадают с приметами Грандена. Ты уверен, что мы не делаем глупость?

– Не знаю.

– Грацци? Говорит Жуй. Единственный Раис Альфонс, получивший водительские права, которого мне удалось отыскать, умер два года назад, в тюрьме Сайте. Мошенничество и рак печени.

– Все сходится. Он мог стащить права из его дела или еще где-нибудь. И заменил фотографию.

– А шеф в курсе?

– Он только что приехал. И Фрегар тоже.

– Они подстрахуют нас?

– Теперь да.

– Инспектор Грацциано?

– Послушай, малыш. Теперь я стану задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать на них, и как можно точнее. Понятно?

– Как вы отгадали?

– Я ничего не отгадывал. Ты испугался. Я захотел понять, почему ты испугался. Вспомнил о револьвере. А также об исчезнувшей чековой книжке. И обо всем том, что мне рассказала Бэмби. И еще о том, как меня всякий раз опережали. Теперь ты должен меня выслушать. Я сижу за столом шефа. Шеф сидит рядом со мной, у него отводная трубка; тут же со мной находятся два инспектора, у них от удивления глаза на лоб полезли. Понимаешь, если ты ошибся, это очень для нас для всех серьезно.

– Я не ошибся.

– Хорошо, сейчас ты расскажешь о том, что делал после того, как, забрав свой чемодан, вышел из поезда. Вместе с Бэмби вы поехали на улицу Бак. Отсюда и начинай.

– Где она сейчас? Скажите.

– В соседней комнате. У Грандена сейчас находятся полицейские.

– А тот не стал протестовать?

– Нет. Он говорит, что это какая-то ерунда.

– Как его зовут?

– Габер. Жан-Лу Габер.

– У него короткое пальто с капюшоном, волнистые волосы, и он чем-то похож на девушку. Это тот, который всегда был с вами?

– Да, он был со мной. Когда ты начал следить за нами? В субботу около двух или трех часов?

– Не знаю. Мы пообедали с Бэмби. Затем я ее оставил. Поехал сперва на Лионский вокзал посмотреть, что там делается. Я забыл косынку в соседнем купе. Это косынка моей матери. С видами Ниццы. Мне это не давало покоя, потому что она могла вывести вас на меня. Я не осмелился ее потребовать.

– Минутку.

– Вы хотите проверить?

– Да. Продолжай. Что ты подумал тогда?

– Что вы сразу же арестовали преступника. Не знаю почему, но мне так показалось. Я думал, что это тот больной, которого я видел в коридоре. Впрочем, я оказался прав, его задержали в купе. Понял я правильно. Только задержал его Габер.

– Рассказывай все по порядку. Не волнуйся. После Лионского вокзала ты отправился на набережную Орфевр, ведь так?

– Да. Я долго шел пешком. Потом сел в автобус. Я видел, как вы с Габером вышли из здания.

Вы поговорили с каким-то мужчиной у ворот. Таким же высоким, как вы. Я услышал, что вы собираетесь на улицу Дюперре. Я хотел подойти к вам. Потом передумал. Вы сели в машину и уехали. Я тоже отправился на улицу Дюперре. Я не знал номера дома, но увидел на улице полицейскую машину. Я походил по подъездам. Я сам не знал, чего ищу. В конце концов, как мне показалось, мне в голову пришла удачная мысль. Я решил отыскать Кабура. И я нашел его.

– Зачем?

– Не знаю. У него был неприятный разговор в поезде с женщиной, которую я видел мертвой. Все это не давало мне покоя. Я думал, что мне нужно что-то предпринять. Понимаете? А потом, это была единственная имевшаяся у меня ниточка. Я слышал, как он говорил в коридоре вагона о своей работе в фирме «Прожин». Я пустился на поиски. Я не знал точно, как его зовут, то ли Лабур, то ли Кабур. Тогда, в поезде, я не обратил на это внимания. По телефону я попросил «господина Абура».

– Это ты звонил в «Прожин»?

– Да. Потом я зашел в кафе на улице Дюперре. Выпил стакан воды, «Виандокса». В Тулузе, где я живу в пансионе, я часто пью «Виандокс». Я полистал справочник Боттена. Там было более десятка адресов фирмы «Прожин». Я позвонил в дирекцию, потом стал звонить по очереди во все филиалы. В третьем филиале я отыскал его. Я сказал, что я их клиент, что готовлю подарки к Рождеству.

– Знаю. Тебе дали его адрес. Продолжай.

– Я решил, что у меня достаточно времени. И пошел пешком. Потом сел в автобус. Его не было дома, за дверью свет не горел. Тогда я подождал его на улице. Купил газету, увидел там список пассажиров купе. Решил, что утром я ошибся, что виновного еще не задержали. Кабура все не было. Я проголодался. Вошел в ресторан на первом этаже его дома съесть бифштекс. Когда я ел, то вдруг увидел Кабура: он через витринное стекло смотрел в зал ресторана. А потом ушел. Я сразу расплатился и вышел, он успел уже дойти до конца улицы. А за ним кто-то шел следом. Полицейский в коротком пальто. Дойдя до конца улицы, Кабур побежал.

– В котором часу это было?

– Поздно. Наверное, в девять.

– Как долго ты шел за ним?

– Я не шел за ним. У вокзала Кабур сел в такси. Я не знаю, что это за вокзал, неподалеку от его дома. В Париже полно вокзалов.

– Это Восточный. И тогда ты потерял его из виду?

– Нет, не потерял. Он поймал такси. И Габер вслед за ним тоже. Я считал, что теперь уже все в порядке: за ним следит полиция. В любом случае у меня не было денег. В Париже бифштекс стоит дорого. Я вернулся к Бэмби, часть пути проехал на автобусе, часть прошел пешком. На двери меня ждала записка. И я пошел к Сандрине, где была Бэмби.

– Ладно. Что ты делал на следующий день, я уже знаю. Бэмби мне все рассказала. Сперва, утром, вы приехали на набережную Орфевр. Вы никак не могли решить, зайти вам сюда или нет. В конце концов вы увидели, как около одиннадцати из здания вышел Габер.

– Он сел в такси.

– И поехал на улицу Лафонтена допрашивать госпожу Гароди. Вы последовали за ним на такси. Зачем?

– Потому что кое-что заставило меня призадуматься. Кабур не мог быть убийцей. Во-первых, я сам видел, как он шел по перрону, когда я ждал Бэмби у выхода. Потом, он не был одним из тех двоих, что разговаривали в купе. Мне-то казалось, что убийца – тот, кого я видел в коридоре, этот больной, и что вы совершаете ошибку.

– Итак, вы с Бэмби последовали за Габером?

– Да. Сперва он заехал на улицу Дюперре. Я вышел из такси, но не успел подняться следом за ним, он очень скоро вернулся.

– Что же ты подумал?

– Ничего. Мы снова поехали следом за ним. Он отправился на улицу Лафонтена. Напротив дома есть маленькое кафе. Мы подождали там. Через какое-то время он тоже вошел туда и стал звонить по телефону. Нас с Бэмби в это время больше всего беспокоило то, что вы совсем запутались. Я увидел фамилию на дверях дома на улице Лафонтена. Этой Гароди, которой я не знаю, не могло быть в поезде, потому что ее полку занимал я.

– Мы это знаем. Продолжай.

– Мы снова поехали следом за Габером. Он вернулся на улицу Дюперре. По дороге мы потеряли его, но он уже был там, когда мы подъехали. Мы с Бэмби, стараясь не дышать, притаились в каком-то коридоре и увидели, как он спускается с молодым брюнетом. Потом я узнал, что это был Эрик Гранден, приятель Жоржетты Тома.

– На улице они расстались. Вам казалось, что Габер выполняет свою работу. И вы поехали следом за ним. В котором часу это было?

– В час или два часа дня. Он снова взял такси и на этот раз поехал в Клиши. Бэмби начала ворчать, потому что все это стоило слишком дорого и ничего не давало.

– Таким образом вы доехали до Риволани.

– Да. Полицейский в коротком пальто с капюшоном вошел в Клиши в какой-то подъезд. Мы подождали четверть часа, затем он вышел и снова взял такси.

– Вы его потеряли. Вы тогда решили, что он отправился на набережную Орфевр или к какому-то другому свидетелю, и отказались от слежки.

– Мы пообедали в Клиши. И в ресторане нашли в справочнике Боттена адрес актрисы.

– И поехали в Трокадеро.

– Да.

– В эту минуту ты был по-прежнему полон решимости разыгрывать из себя детектива?

– Да.

– А когда вы были в Венсеннском лесу?

– До этого. Да, правда, мы сперва поехали в Венсеннский лес. Мы так много ездили, что я немножко запутался.

– И что же привело вас в Венсеннский лес?

– Мы услышали, как Гранден что-то говорил об этом, когда они спускались по лестнице. Я решил, что тут кроется что-то опасное и важное. Мне показалось, что Гранден хочет помочь полиции. Во всяком случае, помочь Габеру. Он сказал, что поедет в Венсеннский лес к началу заездов. Бэмби я оставил у входа на ипподром, чтобы не покупать два билета. Я увидел Грандена у касс.

– Что он там делал?

– Делал ставки. Я подождал немного, но ничего не произошло. Я даже посмотрел один заезд. Гранден снова вернулся к кассам и сделал ставку.

– Продолжай, дурачок.

– Согласен. Но я держался подальше от него, и было много народу. Я понятия не имел о всей этой истории с лотереей и новыми банкнотами. А сегодня утром я все понял.

– Потом вы оказались в Трокадеро.

– Да. Я увидел вас там вместе с Габером. Когда вы выходили из дома. Затем Габер вернулся обратно, а вы ждали его в машине. Бэмби в это время сидела в кафе-кондитерской, у нее больше не было сил.

– И вы поехали следом за мной?

– Нет. Вы уехали вместе с Габером. Еще немного, и с Бэмби случилась бы истерика. Мы решили прекратить эту слежку. Мы погуляли по набережной Сены, потом поужинали в ресторане.

– А на следующий день, в понедельник?

– Бэмби пошла в свою контору. А я решил поехать в Трокадеро, поговорить с актрисой.

– Зачем?

– Я бы ей все объяснил. Она бы мне рассказала, что было известно ей и не было известно мне. Когда я приехал туда, там перед дверью стояли полицейские. Я увидел, как прибежал Габер. Я решил, что Элиану Даррес собираются арестовать.

– Ты, значит, думаешь, что людей арестовывают таким вот образом? Собирают целую кучу полицейских перед домом?

– Судя по тому, сколько их сейчас в комнате, где я нахожусь, я продолжаю так думать. Вы собираетесь отправить меня в тюрьму?

– Да нет. Они уже явились?

– Да, явились.

– Не волнуйся. Скажи мне, что ты обнаружил вчера после обеда, а затем я объясню, что тебе следует делать.

– Сперва объясните. А уже потом я скажу. Если вы собираетесь меня арестовать, я не произнесу больше ни слова, пока не приедет мой отец.

– Послушай, малыш. Сейчас сюда приведут Грандена. Габер находится в соседнем кабинете, и, судя по выражению лиц тех, кто меня окружает, он все полностью отрицает.

– А где Бэмби?

– Сидит в том же кабинете, что и я. У нее в руках огромный сандвич с ветчиной. И ест она с большим аппетитом. И ты сейчас последуешь ее примеру. Ты уже рассказал мне почти все, но кое-что осталось. Мы с тобой поговорим еще минуты две, а потом ты позовешь к телефону бригадира. И после того как мы с ним переговорим, ты послушно последуешь за ним туда, куда он тебя отведет. Я тебе туда позвоню, понятно?