Текст книги "Грабители золота"

17
История Мэри

При таких горестных обстоятельствах Эдуард удвоил заботы и предупредительность в отношении семьи Ивенсов. Бижу почти все время была с ним и, замечая привязанность, которую он к ней испытывал, девочка немножко злоупотребляла ею. Сэр Эдуард крепко сдружился с Жоанном и они, не смешиваясь с другими пассажирами, ходили часами по палубе и беседовали. Меланхолия Эдуарда оставалась по-прежнему сильной.

Доктор был сражен. Первый холодок, с которым он встретил предупредительность сэра Эдуарда, совершенно исчез после доказательства искренней дружбы, которые тот представил во время смерти Мелиды. Мистер Ивенс искал даже случай побеседовать с ним и подтолкнуть к признанию, которое всегда облегчает состояние тех, кто носит в сердце скрытое горе. Они сблизились.

Однажды утром они остались наедине.

– Ну, мой молодой друг, – обратился к нему доктор, – приближается конец путешествия. Вы будете рады увидеть свою семью.

– Боже мой! – сказал молодой человек после паузы, – я не могу радоваться, так как после приезда буду должен выполнить очень грустный долг и, может быть…

Он остановился как человек, который боится сказать лишнее.

– Не опасайтесь ничего, – ответил доктор. – Доверьте мне ваши заботы. Я сам страдал достаточно, чтобы иметь право утешать других.

Эдуард горячо пожал ему руку.

– Благодарю, доктор, за интерес, который вы ко мне проявляете. С первого дня, как я вас увидел, я ощутил к вам симпатию, над которой был не властен. И однако я настоящий англичанин: я не бросаю на ветер ни свою дружбу, ни свои секреты. Вы угадали: у меня сердечное горе и вы первый, кому я его открою. Это доверчивость, впрочем, не пойдет мне на пользу, ибо невзирая на свои огорчения и заботы, я не упрекаю себя за то, что я совершил.

Я сын барона Джорджа Мак-Магона, у меня есть две сестры. Нашу мать мы потеряли, когда были совсем юными. Отец не баловал нас, но был добр, хотя и строг. Мы любили его и боялись. Он задумал устроить для меня со временем пышную свадьбу и договорился задолго до этого с одним из своих друзей, у которого росла дочь-наследница. Он несколько дней говорил мне об этом сговоре, но я не придавал его словам большого значения. Девушка, которая предназначалась мне в жены, была тогда еще ребенком. Ей должно было исполниться семнадцать лет, когда мне будет тридцать. Я терпеливо ждал, пока повзрослеет моя невеста и, пользуясь свободой, которую предоставил мне отец, и щедростью, с которой он оплачивал мои расходы, предавался юношеским удовольствиям. Я проводил время, заводя короткие романы. Эти беглые связи рвались так же быстро, как и возникали, не вызывая у меня сожалений.

Когда приближалось мое тридцатилетие, я вступил в связь, которую назвал своим последним безумством, увлекшись восемнадцатилетний девушкой, прекрасной и чистой, как ангел. Она сопротивлялась мне дольше остальных и, если бы суровая до жестокости мать любила ее хоть немного, она нашла бы в себе силы победить зов сердца.

Пятнадцати лет она лишилась отца, вместе с ним семью покинул достаток. Мать, впав в нужду, стала совсем сварливой. Дочь подыскала себе место в магазине, там я ее и увидел. Когда она стала моей, у нее не было и в мыслях просить меня жениться на ней. Через некоторое время у меня произошла долгая беседа с отцом, из которой мне стало понятно, что я должен порвать с холостяцкой жизнью. Я отправился к своей возлюбленной, чтобы объявить ей о своей близкой свадьбе и о том, что мы должны расстаться, так как я не давал ей никаких обязательств. Она никогда ни о чем меня не просила, и я думал, что при расставании с ней у меня немного сожмется сердце, а она прольет несколько слезинок. О, сэр, какая мучительная сцена меня ожидала! Бедная девушка не сомневалась в том, что я, наследник знатного рода и большого состояния, не смогу жениться на ней, но не думала, что я женюсь на другой. После сцены, которая, как вы понимаете, меня растрогала, она сказала с покорностью, заставившей меня содрогнуться:

– Ступайте, Эдуард, вы свободны. Я вела себя безумно. Разве я не имею права умереть в день вашей свадьбы? Или Темза узка для того, чтобы утопить в ней горе бедной девушки? Прощайте и будьте счастливы. Мое решение принято, и я не плачу больше.

В некоторых случаях я замечал у Мэри – таково ее имя – твердость характера, которая не позволяла мне усомниться в том, что она выполнит сказанное. Но еще в большей степени моим поведением руководило то, что я любил ее и сердце мое терзала мысль, что я ее потеряю. Мог ли я сделать ее несчастной и страдать сам из-за девушки, которой я никогда не видел, которая меня не любит и которую я никогда уже не смогу полюбить? Я стал на колени перед Мэри и попросил у нее прощения. Она меня простила, потому что я поклялся, что люблю только ее и обещал отказаться от готовившейся свадьбы. Я сразу же пошел к отцу и объявил ему, что не могу жениться.

После множества вопросов он вырвал у меня мою тайну. Его гнев до этого еще сдерживался, но разразившись, он был страшен. Влюбленные решительны, и я держался стойко. Отец выгнал меня и приказал уехать из Лондона и возвратиться лишь для того, чтобы жениться на девушке, которую он мне предназначил. В противном случае он не хотел меня видеть. Восемь дней прошло так, он был непреклонен. Я повидался с Мэри.

– Уезжайте, – сказала она. – Пусть пройдет гнев вашего отца. Для меня лучше, чтобы вы были далеко, нежели женились.

Тогда я понял, какая грустная вещь вести зависимую жизнь человеку с честным сердцем. Я решил попытать счастья и отправился в Австралию, пообещав Мэри, что мы соединимся, когда это будет возможно. Вы понимаете, что я страдал, и все же я поехал.

Эдуард замолк, вздохнул, а потом продолжал.

– У меня было больше желания, чем шанса преуспеть. Едва я прибыл в Порт-Филипп, как получил письмо от Мэри, в котором говорилось:

«Я погибла. Через несколько месяцев у меня родится ребенок, и моя мать убьет меня. Я не могу больше оставаться в магазине, где скоро станет заметна моя изменившаяся фигура. Если бы у меня были деньги на поездку, я приехала бы к тебе. Но, увы! Мы так бедны! Все же я подумаю, я не хочу отчаиваться, так как это может повредить здоровью ребенка, которого я ношу. У меня есть старая тетка, очень богатая, которую мы не видели уже несколько лет. Я хочу броситься к ее ногам, думая о тебе, я найду слова, которые ее смягчат. Хоть бы она оплатила только мое путешествие, и я сразу уехала бы. Я тебе скоро напишу о результатах своей попытки».

После этой новости я написал десятки писем, которые остались без ответа. Я долго ждал… Когда желаешь, всегда надеешься. Наконец, я подумал, что она меня забыла. Может быть, тетка поставила ей условие, что она станет помогать ей, если Мэри меня забудет. Может быть, эти письма затерялись в дороге. Тысячи раз я хотел уехать в Австралии, но у меня был бы вид возвратившегося из-за нужды, так как я не был счастлив, и отец не звал меня к себе. Меня постигло наказание за гордость – мой отец умер, а я не был с ним в его последние минуты. Сестры написали, что мое присутствие необходимо, и я с тяжелым сердцем возвращаюсь на родину. Простил ли меня, умирая, отец? Найду ли я Мэри? Пока я был в Австралии, я столько думал о ней, меня охватывают сомнения. Я боюсь…

– Надейтесь, – сказал доктор, пожимая ему руку. – Каждый в этом мире несет более или менее тяжелый крест.

Со дня смерти Мелиды прошло около двух месяцев. Плавание заканчивалось. Уже несколько часов судно двигалось по каналу Сент-Джордж, и берега Англии вырисовывались под огненными лучами заходящего солнца.

– Завтра мы войдем в воды Ливерпуля, – объявил капитан.

Эта новость, с радостью воспринятая всеми пассажирами, болью отозвалась в сердце Эмерод.

Она бросила грустный взгляд на волны, в которых покачивалось отражение неба.

– Милое дитя, – прошептала она, – мы должны тебя покинуть. Почему ты не дождалась нашего прибытия? Здесь, по крайней мере, я думала бы, что вижу тебя, заметив в волнах какую-то тень; ветерок приносил бы мне эхо твоего голоса. Я любила бы эти грустные призраки, потому что они говорили бы мне о тебе. Как жестока моя участь! Все, что я люблю, губит себя или меня. Я не имею больше права любить. Я обязана посвятить свою жизнь Бижу и твоей памяти. Больше я не сниму это черное платье. Мне надо столько всего оплакать: тебя, свою юность, иллюзии – все, что так быстро увяло!

Две крупные слезы скатились по щекам Эмерод.

Эдуард, наблюдавший за ней некоторое время, не мог хранить молчание.

– Простите, мисс, – сказал он, приближаясь, – момент неподходящий для просьбы, но мы скоро сойдем на берег и кто знает, увидимся ли мы когда-нибудь?

Эмерод вытерла слезы и попыталась улыбнуться, но две другие слезинки вновь блеснули невольно на ее ресницах.

– Ваш отец еще не имеет определенных планов, – продолжал сэр Эдуард. – Он не знает, где остановится и не может дать мне свой адрес. Я дал ему свой, но если он забудет обо мне… Я не увижу вас больше.

Молодой человек запнулся. Очевидно, ему тяжело было говорить, и он заволновался еще больше.

– Вы меня скоро забудете, но я, увидев вас любящей и страдающей, не забуду никогда. Я не верил, что на свете есть столь преданная и мужественная женщина, как вы. У меня две сестры, и они станут вашими, если вы согласитесь принять их дружбу.

Эмерод не шевелилась. Он сказал с затруднением:

– Правда, вы их не знаете, да и что особенного я сделал, чтобы заслужить ваше расположение? Для вас я посторонний человек.

Эмерод протянула ему руку.

– Нет, вы не посторонний, – печально сказала она, качая головой. – Вы любили мою сестру. Во время ее долгой агонии вы разделяли с нами наши тревоги. Вы оплакали ее вместе с нами. Я чувствую, что полюблю ваших сестер.

– Благодарю, мисс! – воскликнул сэр Эдуард, горячо пожимая ей руки, – вы вернули мне мужество. Вы не позволите, чтобы ваш отец забыл меня?

Эмерод в смущении отдернула руку.

«У него и имя точно такое же, как у сына леди Грэнвиль, – подумала она. – Господи, как я его любила! Он женился на богатой, и я постаралась вырвать его из сердца. Неужели судьбе не надоело терзать меня? Что, если опять… Нет, нет, я не должна даже думать об этом!»

Она отступила от Эдуарда. Тот сразу стал грустным, словно надежда, вспыхнувшая в его сердце, исчезла так же быстро, как и появилась.

Наступило тягостное молчание.

– Ну, сэр Эдуард, вы выглядите еще печальнее, чем обычно, – заметил подошедший к ним доктор. – Что, сожалеете об этом плавании?

– Смейтесь надо мной доктор, если хотите, – ответил Эдуард, – но я огорчен разлукой с вами.

– Большое дитя, – сказал Ивенс, дружески пожимая ему руку, – я навещу вас, это решено. Вы найдете сестер, богатство и, может быть, жену и ребенка, – добавил он тише.

Эдуард вздохнул.

Эмерод все слышала. Она почувствовала, что краснеет, и пошла к матери, державшей Бижу на руках.

С тех пор, как произошло несчастье с Мелидой, девочка заплатила миссис Ивенс долг признательности. Когда миссис Ивенс плакала, ребенок смотрел на нее огромными черными глазами так нежно и грустно, что бедная мать улыбалась и вытирала слезы. Когда она становилась задумчивой, Бижу начинала ее целовать. В веселости детей есть что-то нежное и заразительное. Бижу стала жизнью, душой этих несчастных.

На другое утро два пушечных выстрела приветствовали восход солнца. Они входили в доки Ливерпуля. На корабле поднялась суматоха. Одни кричали «ура», другие пели. В подобный момент у всех путников бывает только одна мысль, одно стремление: поскорее схватить свои чемоданы. Они расстаются в спешке, порою не простясь друг с другом.

Доктор с семьей остановились в гостинице «Ватерлоо».

Эдуард сразу же отправился в Лондон. Он снова просил доктора сообщить ему свой новый адрес и поскорее прийти повидаться с ним, взял с Жоанна слово, что тот его не забудет и уехал.

Принесли чай и, как в первый день, когда мы познакомили читателей с семьей Ивенсов, четыре человека сидели неподвижно за столом, и чай стыл в чашках.

– Как уведомить обо всем Вильяма, не разбив его сердца с первых же слов? – спросил, наконец, доктор. – Я напишу ему, что завтра мы будем в Лондоне.

– Да, – сказал Жоанн, – но не говорите в нем о ней. Пусть лучше он узнает о несчастье от вас самого при встрече.

– Это жестоко, – вмешалась Эмерод. – Он придет встречать нас, исполненный надежды, и у вас хватит мужества сказать ему: «Твоя радость нелепа, безумец! Почему ты раскрываешь объятия? Ты не сможешь обнять даже могилу. Та, которую ты любишь, покоится на дне океана». О, это ужасно! Предупредите его осторожно, намекните, чтобы он предчувствовал беду. Хуже всего сразу же перейти от радости к горю.

– Ты права, – согласился с ней мистер Ивенс и написал следующее:

«Дорогой Вильям, мы прибыли в Ливерпуль. Но не спешите радоваться, мы очень несчастны и наше несчастье касается вас так близко, что я могу объявить вам о нем только завтра, когда встречусь с вами».

Он запечатал письмо и отнес на почту.

Вильям получил известие от Ивенса на другой день утром.

Семья Ивенсов должна была приехать в Лондон в полдень.

Вильям отправился на вокзал.

Письмо сделало свое дело: он прогуливался по перрону в нервном возбуждении, ожидая поезд. Едва он подошел, как Вильям бросился к вагонам, всматриваясь в пассажиров.

Доктор спускался первым.

– Ах, отец! – воскликнул Вильям, обнимая его. Жоанн спустился вторым и помог сойти миссис Ивенс.

Вильям посмотрел на нее: она вся залилась слезами и едва держалась на ногах.

Эмерод с Бижу на руках замыкала это грустное шествие.

– Где Мелида? – спросил Нельсон, бледнея. Ивенс опустил голову.

Эмерод показала на свое черное платье.

– Умерла! – закричал молодой человек. – Нет, это невозможно! – Он заглянул в глубь вагона. – Ну не обманывайте меня. Мелида осталась там! – Вильям провел по глазам рукой. – Она не любит меня больше!

Ее соблазнило богатство, и вы не осмеливаетесь мне об этом сказать!

– Она умерла с мыслью о вас, – сообщила Эмерод. – Ее последние слова были обращены к вам.

– Отец! Отец! – застонал Вильям, опустив голову на плечо доктора и содрогаясь от рыданий, – моя жизнь навсегда разбита!

Когда он вновь поднял голову, на его красивом лице заметен был отпечаток горя, с которым он тщетно пытался совладать.

– Пощадите их, – шепнул Жоанн, подходя к Вильяму. – Они еще несчастнее, чем вы.

Нельсон взглянул на него.

– Вы меня не знаете, – сказал Жоанн, – но я понимаю, как вы должны страдать. Я тоже потерял любимую, и если бы не доктор, я был бы уже мертв. Позвольте мне быть вашим другом. Я знал Мелиду, мы будем говорить о ней.

Вильям протянул ему руку.

Жоанн взял его под руку и увлек в первый же отель, который находился рядом с вокзалом.

– Подождите внизу, в салоне, рядом с отцом и матерью, – сказал он Эмерод, уводя Вильяма. – Я расскажу ему, как все произошло. Этот грустный рассказ вам будет слишком тяжело пережить еще раз. Вильям жадно выслушал подробности, которые сообщал ему Жоанн.

– Сердце ее было разбито, – сказал в заключение Жоанн. – Думаю, что Мелида была бы несчастна всю жизнь.

– Не думайте так, – откликнулся Вильям. – Рядом со мной она забыла бы о перенесенных страданиях. Ее смерть отравила мою жизнь. Ради нее я добивался удачи. Но что мне теперь это коммерческое дело? Я брошу все и уеду.

– Это плохое средство, – прервал Жоанн, – поверьте слову человека, накопившего уже горький опыт – работа поможет вам забыться и легче переносить тяготы жизни. Праздность навевает тоску, с тоской приходят грустные воспоминания, которые терзают сердце. Над всем властвует время. Благодаря ему прошлое не то чтобы забывается, но становится менее горьким. У нас обоих рана в сердце, но моя более старая. Я прочел письма, которые вы писали мистеру Ивенсу в Австралию, и проникся к вам симпатией еще до того, как узнал вас. Хотите побыть со мной некоторое время? Я помогу вам перенести страдания. У меня нет родных, я один в целом свете и могу остаться с вами. Вильям снова пожал ему руку.

– Договорились, – обрадовался Жоанн. – Я останусь с вами на пятнадцать дней, на месяц, на столько, сколько вы захотите. Теперь нам надо заняться доктором. Это мученик. Я не знаю более лучшей и несчастной семьи, чем его. Мне неизвестны его планы, и я точно не знаю, как обстоят его денежные дела. Все, что я имею, я с радостью предоставлю в его распоряжение, только не осмеливаюсь предлагать ему деньги. Вы поможете мне это сделать?

Вильям сидел, опустив голову и уставясь в пол. Он словно ничего не слышал.

– Нам надо спуститься, – сказал ему Жоанн, – они нас ждут внизу. Постарайся быть спокойным. Они достаточно страдали.

Когда молодые люди сошли в вестибюль, Ивенс двинулся им навстречу.

– Вильям, – сказал он, указывая на Жоанна, – я рекомендую вам подружиться с господином Жоанном. Это наш друг, достойный быть и вашим. Завтра я подыщу себе маленький домик. Мне нужно возобновить связь с прежней клиентурой и постараться обзавестись новыми пациентами. Днем мы будем работать ради живых, – он указал на миссис Ивенс, Эмерод и Бижу, – а вечером мы станем собираться вместе, чтобы говорить о мертвых. Хоть и произошло несчастье, вы всегда будете моим сыном, Вильям. Она вас так любила!

Прошел месяц со дня возвращения доктора.

Жоанн был неразлучен с Вильямом. Молодые люди столь крепко сдружились, что решили больше не расставаться, поэтому Жоанн стал пайщиком Вильяма в торговых делах.

Доктор снял домик, повесил на двери табличку и стал ждать клиентов.

Отец Бижу

Как-то днем, разбирая свои бумаги, доктор нашел визитную карточку сэра Эдуарда.

– О! – обратился он с упреком к себе. – Я должен повидать его как можно скорее. Нехорошо быть небрежным с теми, кто проявляет к нам симпатию и преданность. Я пойду к нему завтра же.

В самом деле, на другой день, обходя больных, доктор нанес визит сэру Эдуарду.

Тот жил в великолепном особняке, где все говорило о богатстве и комфорте. Мгновение доктор даже колебался.

– Ба! – сказал он, входя в дом. – Я ведь пришел не для того, чтобы просить…

Его провели в салон, обставленный с чрезвычайной пышностью и вкусом. Мистер Ивенс с любопытством осматривался вокруг, когда дверь открылась и показались две светловолосые головки.

– Здравствуйте, доктор, – приветствовала его одна из девушек, подходя ближе.

– Добрый день, доктор, – сказала другая, протягивая ему руку.

Ивенс едва мог скрыть свое изумление. Беседой завладела вторая девушка.

– Садитесь рядом с нами, доктор, мы о многом хотим с вами поговорить. Прежде всего, как себя чувствуют миссис Ивенс, крошка Бижу и мисс Эмерод? Наш брат сейчас вернется. Если позволите, мы составим вам компанию до его возвращения, потому что он будет огорчен, если вы не дождетесь его. Вы долго нас не навещали, это очень плохо. Мы с сестрой так хотели познакомиться с вами!

– Благодарю вас, мисс, – ответил немного сконфуженный доктор, – если бы я мог предполагать это!

– Мой брат вас очень полюбил, сэр, – сказала более высокая из девушек, которая казалась старшей. – Не проходит и дня, чтобы он не говорил с нами о вас, миссис Ивенс, мисс Эмерод и прелестной девчушке, которую вы удочерили. Предупреждаю, что мы хотим их всех увидеть.

– Мэри права, – вступила в разговор младшая, – если бы мы знали, где вы живете, то пришли бы к вам в гости.

– Правда, мисс? – удивился доктор, не ожидавший встретить у таких молодых девушек столько любезности и светского обаяния. – Не могу вам сказать, чем мне посчастливилось оставить о себе столь долгую и хорошую память у вашего брата.

– Пусть вас это не удивляет, – отозвалась младшая. – Когда наш брат проникается к кому-нибудь симпатией, то это навсегда. Он так добр и великодушен! Не правда ли, сестра?

– Нам не годится хвалить его, поскольку он наш брат, Маргарита, – ответила Мэри.

– Ну вот! – сказала мисс Маргарита, не хотевшая уступать. – А кто же это сделает за нас?

– Мисс права, – сказал доктор. – Говорить о тех, кого любишь, никогда не наскучит.

– Видишь! – и Маргарита обратила одну из своих очаровательных улыбок к доктору. – Мистер Ивенс тоже так думает.

Тот был безвозвратно покорен жизнерадостной, кокетливой Маргаритой и постарался поддерживать разговор в таком же легком тоне.

В этот момент открылась дверь салона.

– Дорогой доктор! – воскликнул, входя, сэр Эдуард. – Вот, наконец, и Вы! Не поверите, как меня огорчило, что вы до сих пор не навестили нас.

– Мы уже говорили это доктору, – ответила Маргарита важно, – и сделали ему упрек.

– Но он искупит свою вину, если станет приходить часто, – возразила Мэри.

– Ах, доктор, вы не отделаетесь дешево, – сказал Эдуард, улыбаясь. – Эти два маленьких тирана умеют заставить себе повиноваться. Я отдам вас им, чтобы наказать немножко. Надеюсь, дамы в вашей семье здоровы? Что поделывает Жоанн? Он обещал мне сообщить новости о вас.

– Мы все здоровы, – поблагодарил Ивенс, – и морально немного оправились. Но поговорим лучше о вас, Вы должны мне столько рассказать!

– Милые сестры, обратился к девушкам Эдуард, целуя каждую в лоб, – не оставите ли вы нас вдвоем? В следующий раз к вам приведут Бижу.

Девушки встали и сделали красивый реверанс. С улыбкой они пожали руку Ивенсу.

– До свидания, до скорого свидания, не правда ли, доктор? Передайте от нас самые лучшие пожелания миссис Ивенс и мисс Эмерод, – попросили они хором.

– Я не позволю себе забыть ваше поручение, ведь я и так уже совершил столько прегрешений в отношении вас, – ответил доктор. – Какие очаровательные девушки, – сказал он Эдуарду, провожая их взглядом. Затем, когда они вышли, доктор произнес: – Ну, сэр Эдуард, что вы узнали относительно той молодой женщины?

– Весьма грустные вещи, – Эдуард испустил глубокий вздох. – Я никогда не прощу себе подозрений и сомнений, которые питал на ее счет. Бедная моя подруга! Теперь я не смогу быть счастливым, так как не знаю, что с ней стало. Я видел ее тетку, она единственная могла дать сведения о ней. Вот что она рассказала: «Мэри пришла ко мне вся в слезах. Я была довольно плохо к ней настроена – сами понимаете, она была беременна. Она бросилась к моим ногам, сказав мне: „Тетя, сжальтесь надо мной. Я хочу поехать к отцу своего ребенка. Я знаю его сердце, он женится на мне. Если же вы отвергнете мою просьбу, если вы, последняя надежда, меня покинете, я покончу с собой“. Я обняла ее и пыталась отговорить от путешествия в том состоянии, в котором она находилась. Но ничто не могло поколебать ее решения. Три дня спустя она заказала место на борту судна, отплывавшего в Австралию. Она, без сомнения, боялась меня напугать, назвав цену за каюту первого класса, поэтому она уехала, взяв у меня немного денег. Она купила билет в третий класс. Я не знала этого, я дала бы ей столько денег, сколько она попросила бы. Как она должна была страдать!»

– Бедная молодая женщина! – пробормотал доктор.

– Да, бедная женщина, – с грустью повторил Эдуард. – Что сталось с ней, с ребенком, без денег… Она думала, что Мельбурн – деревня из десятка домов, где она сумеет найти меня, благодаря расспросам. Ах, доктор, при мысли, что она может умереть от нищеты в каком-нибудь углу, мое сердце разрывается, и я хочу возвратиться в Австралию, ибо она, если жива, должна находиться в этой стране. С какими средствами она осталась?

– Вы не добыли больше никаких сведений о ней? – спросил машинально доктор.

– Ее тетка сказала мне, что Мэри должна была уехать между десятым и двадцатым декабрем 1852 года, – ответил Эдуард рассеянно, – на судне под названием «Марко Поло», которое перевозит эмигрантов.

– «Марко Поло»! – воскликнул доктор, вздрогнув. – На этом же судне я и моя семья отплыли в то же время в Австралию. Какое совпадение! И если это так… – он остановился, словно страшась того, что хотел сказать.

– Что с вами? – испугался Эдуард, невольно побледнев.

– Ничего, – ответил Ивенс, взяв себя в руки. – Меня поразило название судна. Я хорошо знал капитана. Если бы я был у себя, то дал бы сведения, которые могли бы навести вас на след. У меня сохранились кое-какие бумаги…

Хотите пойти сейчас ко мне домой или вам лучше их прислать?

– Пойдемте, – предложил Эдуард, вставая.

По дороге доктор Ивенс задал молодому человеку несколько вопросов, касающихся его возлюбленной.

При каждом ответе доктор испытывал все большее изумление.

– Это удивительно, невероятно, – бормотал он.

– Да, я снова отправляюсь в Австралию, – заявил Эдуард. – Я человек чести и должен выполнить свой священный долг. Я не могу быть счастливым, когда меня мучают угрызения совести. И все же…

Он вздохнул и умолк.

Так они подошли к дому доктора. Ивенс провел Эдуарда в свой кабинет, не дав ему даже времени поздороваться с миссис Ивенс и Эмерод, которые не могли при виде его сдержать удивленного восклицания.

Доктор открыл ящик стола и стал рыться в нем.

– Вот они, – сказал он, протягивая Эдуарду два письма. – Узнаете вы этот почерк?

– О, мой почерк! – воскликнул молодой человек, пробегая письма глазами. – Я написал Мэри эти письма перед своим отъездом в Австралию. Но как они очутились у вас?

– Спросите у Бога, который создает людей и сам же уничтожает, и судьбу, которая заставила вас бежать навстречу несчастью, вместо того, чтобы остаться на месте, в Англии, и быть счастливым. Сядьте рядом со мной. Я вас огорчу своим рассказом, но какой бы печальной не была очевидность, она все же лучше сомнения и неизвестности.

Доктор подробно рассказал Эдуарду о своем плавании в Австралию, о смерти бедной Мэри и об удочерении Бижу.

Эдуард не произнес ни слова, но крупные слезы катились по его щекам.

– Мужайтесь, – поддержал его доктор, – вам осталась, по крайней мере, ее девочка, наша крошка Бижу.

Эдуард поднял голову. Улыбка радости озарила его лицо. Он вскочил, открыл дверь и бросился в салон, где находились миссис Ивенс, Эмерод и Бижу. Как безумный, он устремился к Эмерод и выхватил у нее из рук девочку, осыпая ее поцелуями. Между ласками и слезами он говорил такие странные вещи, что Эмерод в испуге отступила.

Она решила, что он помешался.

– Это отец Бижу! – шепнул доктор жене и дочери! – Вы должны понимать его радость.

– Он! – воскликнула Эмерод, бледнея, и упала в кресло, поднеся руку к сердцу.

Эдуард готов был задушить ребенка в неистовых объятиях. Несмотря на свою привязанность к нему, Бижу начала сердиться и плакать. Это произошло как раз тогда, когда он хотел унести ее.

– Пойдем со мной, – твердил Эдуард, – ты увидишь, как тебя полюбят мои сестры!

Доктор удержал его и показал на Эмерод, которая плакала, закрыв лицо руками.

– Немного терпения, – попросил он Эдуарда, – моя дочь любит этого ребенка. Вы хотите большим горем вознаградить ее за все заботы? Дайте ей хоть время приготовиться к разлуке, которая, впрочем, будет тягостна всем нам.

Эдуард понурился и покраснел от стыда. Приблизившись к Эмерод, он посадил девочку к ней на колени.

– Простите меня, я хотел поступить, как неблагодарный эгоист. Но радость, что я обрел дочь, ослепила меня. Вы меня извините? Я раскаиваюсь.

Он с мольбой смотрел на Эмерод. Та протянула ему дрожащую руку, которую он с нежностью поднес к губам.

– Бижу ваша, – сказал он ей. – Она дитя вашего сердца. У меня нет никаких прав на нее. Пусть она остается у вас, только позвольте мне приходить навещать ее каждый день.

Никто не сказал ему «Заберите ее», но позволение это было дано ему с радостью и великодушно.

Он удачно воспользовался им и два месяца спустя сказал доктору:

– Надо, чтобы я остался с вами или вы переехали ко мне, поскольку я больше не выхожу от вас.

– Что же, берите Бижу, – вздохнул доктор.

– Все-таки я еще возвращусь, – улыбнулся Эдуард. – Я люблю мисс Эмерод и хочу просить ее руки.

– Вот вам пока моя, – ответил доктор, пожимая ему руку. – Эмерод поступит по собственному усмотрению. Приходите вечером к нам на обед. Она сама даст вам ответ. Вы увидитесь заодно с Орестом и Пиладом, – добавил он, намекая на Жоанна и Вильяма, которые не разлучались.

Нечего говорить о том, с каким нетерпением ждал сэр Эдуард назначенного часа. Его встретил в дверях доктор.

– Мисс Эмерод согласна стать моей женой? – спросил Эдуард взволнованно.

– Я думаю, что она не желает ничего лучшего, – ответил Ивенс, проводя его в салон.

– Это правда, мисс? – воскликнул молодой человек, вопросительно глядя на нее.

– Да, – ответила Эмерод, опуская глаза, – поскольку я не хочу расставаться с моей дочерью.

– И, кроме того, она вас любит, – пробормотал Жоанн, наклонившись к уху сэра Эдуарда. – Я догадался об этом еще на корабле.

Эдуард благодарно улыбнулся ему.

– Наконец-то, – сказала тихонько миссис Ивенс, – хоть эта будет счастлива. Благодарю тебя, Боже, она так заслуживает счастья!

Союз Эмерод с Эдуардом был заключен несколько месяцев спустя.

Эмерод оставила траурный наряд ради свадебного платья.

Вечер перед обручением прошел одновременно задушевно и печально. По странной случайности трое молодых людей, гостивших у мистера Ивенса, потеряли перед этим своих невест. Между каждым из них и будущим счастьем стояла могила.

Имена Мэри, Луизы, Мелиды не были произнесены, но каждый мысленно обращался к тем, кого не было больше, и они, как бледные тени, вставали в памяти любивших их.

Выйдя от доктора, Вильям и Жоанн вместе отправились домой. Эдуард, живший в другом квартале, простился с ними.

Два друга шли молча, погрузившись в свои размышления.

– Эдуард будет очень счастлив, – вздохнул Жоанн.

Невольно картина его собственного утраченного счастья пронеслась перед ним. Он с горечью подумал, что будет влачить одинокое существование. В постель он лег с тяжелым сердцем и видел кошмарные сны. Луиза снилась ему то такой же свежей и веселой, какой он видел ее в Балларэте, то такой худой и изменившейся, как на предсмертном портрете. Он в испуге проснулся, но стоило ему опять задремать, как все повторялось сначала.

На другой день он был разбит усталостью. Погода стояла хорошая, он вышел из дома, надеясь, что свежий воздух успокоит его нервное возбуждение.

Дом Вильяма находился по соседству с Гайд-парком. Жоанн углубился в тенистую сень деревьев. Он шел, задумавшись. Поворачивая на другую аллею, он лицом к лицу столкнулся с молодой девушкой.

Эта девушка шла, опустив глаза к земле, как будто что-то искала.

Увидев ее, Жоанн испустил громкий крик и отшатнулся.

Незнакомка с удивлением посмотрела на него и, отойдя подальше, вновь принялась искать.

Жоанн вынужден был прислониться к дереву. Он думал, что еще не совсем очнулся от сна.

– Тот же возраст! – бормотал он. – То же лицо, тот же рост. Боже мой, не сошел ли я с ума?

Два раза он позвал вполголоса:

– Луиза! Луиза!

Девушка остановилась, снова посмотрела на него и приблизилась на несколько шагов.