Текст книги "Грабители золота"

– Как раз сестру я и жду сейчас, – ответила Эмерод с живостью. – Она ушла, не сказав ни слова и не взяла даже шляпки или шаль.

– Она была в таком смятении, когда я ее видел, – ответил Том. И он рассказал, что смог.

Эмерод нахмурилась. Ее губы побелели. Она заставила Тома несколько раз повторить свой рассказ. Мрачные предчувствия овладели ею. Она размышляла, что это может означать. Наконец, будто ее звал голос сердца, молодая девушка сказала Тому.

– Я хочу поехать навстречу ей. Окажите мне услугу – пройдите на задний двор и оседлайте Кеттли. Я вернусь до того, как проснется мой отец и придет от соседей матушка.

Пять минут спустя Том и Эмерод были в пути. Она хотела, чтобы кобыла шла шагом, но умное животное словно понимало нетерпение хозяйки и сбивалось на рысь.

– Я поеду вперед, сказала, наконец Эмерод бедному Тому, которому приходилось бежать за ней.

Едва запыхавшийся Том ответил согласием, как она умчалась бешеным галопом. По мере того, как она ехала все дальше и дальше, она твердила себе, не замедляя бега лошади, что Том ошибся, что ему говорили не об отце. Но к кому еще Мелида могла проявить такой интерес?

– Я уверена, что это какая-то ошибка, она должна вернуться домой, – прошептала Эмерод.

Кстати, словно чувствуя нетерпение своей хозяйки, Кеттли уже не бежала, а прямо-таки летела. Когда Эмерод подъехала к решетке парка, то вместо того, чтобы двинуться по дорожке, огибавшей дом сзади, она направилась по посыпанной песком аллее, подходившей к главному входу дома. Эмерод ехала шагом. Она хотела, прежде чем звать или стучать, увидеть какое-нибудь доказательство пребывания здесь своей сестры.

– А вдруг Том ошибся и Мелиды вовсе нет здесь? Прилично ли, что я приехала сюда искать ее?

Хотя она старалась не шуметь, большая собака с острова Кенгуру, привязанная во дворе, начала лаять. Эта собака, бывшая всегда на цепи, признавала только Тома. Никогда Макс не подходил к ней, другие слуги ею не занимались. При приближении всадницы она загремела цепью и взвыла, а потом залилась лаем. Этот лай был бы услышан Максом, если бы он не был всецело поглощен похищенной девушкой.

– Все тихо здесь, нигде нет света, – прошептала Эмерод, – уверена, что их нет в доме и что мне нужно ехать искать безумицу в другом месте. Надо возвращаться, пока меня не увидели, но проезжать мимо собаки я больше не хочу.

Тогда, чтобы не возвращаться тем же путем, она обогнула дом и очутилась прямо перед освещенным окном комнаты, где находились Макс и Мелида. Всадница остановилась, девушка и лошадь замерли на месте, сдерживая дыхание. Увидев в руках Макса пистолет, Эмерод догадалась о его намерении, спрыгнула с лошади и, легкая, как птица, бросилась к открытому окну, вскрикнув от ужаса. Схватившись за раму, она дважды окликнула сестру.

– Эмерод! О, сестра! – воскликнула та, устремившись к ней и уже считая себя спасенной.

Но Макс удержал ее и, резко оттолкнув, направил револьвер в сторону Эмерод. Выстрел прозвучал прежде, чем она успела отскочить от окна.

– На помощь! Убивают! – закричала она, но ее голос тут же замер и послышалось только падение тела на землю.

Тотчас последовал душераздирающий крик и можно было подумать, что издавшая его Мелида умерла, так как она тоже упала на пол и осталась неподвижной.

Макс перепугался: волосы встали у него на голове дыбом – он решил, что убил и Мелиду. Став рядом на колени, он взял ее голову в свои руки, отвел с лица густые светлые волосы.

– Обморок! Это лишь обморок! – воскликнул он. – Тем лучше. Погасив свет, он поднял ее, будто спящего ребенка, и вышел. Не останавливаясь, взглянул на тело Эмерод, распростертое на земле, и пошел напрямик, чтобы поскорее достичь берега моря.

Хотя ноша была легкой для него, песок, в котором до половины увязали ноги, очень затруднял путь. Мгновение он раздумывал, затем свернул налево.

– Сюда. Так я дойду скорее.

Пока он направлялся в ту сторону, к воротам парка подошел Том, которому довелось испытать те же трудности, что и его хозяину. Он очень устал.

– Чтоб этот песок провалился, – бурчал он. В этот момент Том услышал ржание. Он остановился, прислушиваясь.

– Кажется, это там, – пробормотал он и направился к задней стене дома.

Великолепная луна освещала все вокруг. Том явственно различал Кеттли, которая тыкалась носом в землю, а потом подняла голову и заржала.

– Бедная Кеттли, – пожалел ее Том, приближаясь, чтобы взять лошадь за поводья. – Ты хочешь в конюшню? Пойдем в твою прежнюю.

Кеттли позволила взять себя за повод, но не трогалась с места. Тогда Том увидел на земле нечто, находящееся в тени и, которое, по-видимому, она не хотела оставлять.

– Боже мой! – воскликнул Том, выпуская поводья из рук и шлепнув ее по носу. – Ступай, скверная, ты сбросила молодую барышню в приступе озорства. Иди же или я тебя накажу.

Кеттли не двинулась с места. Том нагнулся, чтобы поднять Эмерод, но, видно, сделал это не очень ловко, так как она издала такой болезненный стон, что он вновь положил ее на землю.

– Мисс! Мисс! – позвал он ее несколько раз. Затем, видя, что девушка не отвечает, постучал в дверь дома и вернулся к ней. Осторожно взяв ее на руки, он перенес ее на освещенное лунным светом место. Эмерод пошевельнулась и открыла глаза.

– О, вы пришли слишком поздно, Том. Как мне больно… Но не занимайтесь мною, я могу несколько часов оставаться здесь, мне не угрожает смерть. А ее, ее он убьет.

– Убьет? Кто? – не понял Том, решив, что она бредит.

– Не перебивайте меня, – продолжала Эмерод слабым голосом. – Слушайте и поклянитесь ради Бога сделать то, что я вам скажу.

Том кивнул и, чтобы лучше слышать, стал на колени возле нее.

– Фультон похитил мою сестру, он стрелял в меня… Бегите за ним, он не мог уйти далеко. Вырвите из рук негодяя Мелиду или завтра она будет мертва. Идите! Идите и да благословит вас Бог. У меня, должно быть, раздроблено плечо, но я могу подождать. Возвращайтесь ко мне только тогда, когда она будет спасена, если же этого не случится, предоставьте мне умереть.

– Да-да, мисс, – отвечал бедный Том со слезами на глазах, – я верну вам ее. Но я не хочу оставить вас здесь и отнесу в дом.

– Берегите себя, – попросила Эмерод, превозмогая боль.

– Я лучше отнесу вас к садовнику, – предложил Том. – В доме, очевидно, никого нет. Он взял раненую на руки и понес.

У Эмерод больше не было сил говорить. Она опять потеряла сознание.

– Эй, Кеттли, иди сюда, ты мне нужна, – подозвал удалявшийся Том умное животное. Оно последовало за бывшим хозяином.

Павильон, который занимал садовник, находился довольно далеко от дома. Садовник был дюжим добрячком-ирландцем, который говорил на малопонятном для англичанина наречии. Но Том и не старался с ним беседовать. Он опустил Эмерод на кровать и велел садовнику:

– Идите за доктором Ивенсом. Вы получите десять фунтов стерлингов, если приведете его сюда как можно скорее. Пусть пока девушка лежит здесь спокойно – она ранена.

У садовника округлились от удивления глаза. Он выпустил огромные клубы дыма из своей трубки. Он вышел вслед за Томом из павильона и, закрыв дверь, направился в Сент-Килду твердым и размеренным шагом.

Том вскочил на Кеттли.

– В какую сторону мне ехать? – размышлял он. Поколебавшись, ударил себя по лбу и сказал:

– Правда, у меня нет оружия, но есть собака. – Он направился ко двору, отвязал собаку и стал науськивать ее как ищейку, пытаясь разыскать следы беглецов.

– Ищи, Актеон, ищи, дружок, – приговаривал негромко хозяин, в то время, как собака, радуясь свободе, бросалась то в одну сторону, то в другую, водя носом по земле. То ли случайно, то ли благодаря инстинкту, Актеон понесся, как стрела, в том направлении, куда ушел Макс.

Том вскочил на лошадь и последовал за собакой. На берегу моря, где песок омывался водой, Том я Актеон остановились.

– Ты больше не чувствуешь запаха? – спросил Том, словно животное могло ему ответить. – Но, может быть, вода не совсем смыла следы и я смогу их разглядеть?

Он сошел с лошади и стал внимательно всматриваться в песок.

– Они прошли здесь, – сказал он, отводя в сторону Кеттли, чтобы помешать ей затоптать плохо различимые следы.

Вдруг, свернув за скалу, он увидел две человеческие фигуры, которые шли по краю берега.

– Они! Я их вижу! – воскликнул Том, вновь вскакивая на Кеттли и бросаясь вперед.

Прохладный морской воздух вывел Мелиду из забытья. Когда она очнулась, то обнаружила, что лежит на песке, а рядом с ней растянулся Макс, изнемогавший от усталости. Он наклонился над ней и она почувствовала на лице его дыхание.

Вскочив, она бросилась бежать, но Макс настиг ее. Именно тогда и заметил их Том.

– Негодяй, бандит, – нервничала девушка. – Вы не боитесь правосудия! Но если вы и избегнете людского суда, вам не миновать Божьего!

Они услышали конский топот.

– Держитесь! – она протянула руку в ту сторону, откуда приближался всадник. – Провидение посылает мне защитника.

Макс стал на одно колено и, вооружившись револьвером, бесстрашно ждал.

– Еще одно преступление! – простонала с горечью Мелида. – Но вы не уничтожите целый свет. Мой голос услышат, если вы меня не убьете. И, повернувшись к подъезжавшему, она крикнула:

– Будьте осторожны! Если у вас есть оружие, защитите себя и спасите меня!

Макс хотел зажать ей рот и утащить в кусты. Но надежда придала ей силу. Она отбивалась и до крови прокусила руку, которой Макс пытался зажать ей рот Боль и бешенство заставили его обезуметь. Он убил бы ее, если бы в эту минуту к ним не подбежал Том.

– Что вам нужно? – спросил Макс, прицеливаясь в него.

Том уловил движение хозяина и приготовился защищаться.

– Как что мне нужно? – ответил он. – Я ищу вас и молодую мисс. Ее отец нагрянул к вам с полицией.

– С полицией? – ужаснулся Макс. – Разве полиция уже извещена?

– Да, – ответил Том, – я думаю, они сейчас недалеко отсюда и могут услышать звук выстрела.

Макс опустил вниз дуло револьвера.

– Том! – воскликнула Мелида. – Кричите со мной, зовите на помощь. Этот человек – убийца, он застрелил мою сестру.

– Она безумна, – отозвался Макс. – Помоги мне заглушить ее крики и унести отсюда. Я дам тебе тысячу, две тысячи фунтов стерлингов.

– Две тысячи фунтов, – повторил Том, притворяясь, что соблазняется. – Ну хорошо! Чтобы помешать ей кричать, надо завязать платком ей рот. Поскольку вы женитесь на ней, вы вправе ее похитить.

– Монстры! – прошептала сломленная Мелида, – я погибла!

– Живей, живей! – подгонял Макс с улыбкой победителя.

Положив револьвер в карман, он достал платок, чтобы заткнуть ей рот. Потом велел протянуть ей руки и собирался связать их. Несчастная Мелида повиновалась без сопротивления. Том отступил назад, поглаживая собаку. В тот момент, когда Макс собирался тронуться в путь, Том наклонил голову, и, бросившись на него, с такой силой ударил головой в живот, что Макс отлетел шагов на двадцать в море.

– Ну, Актеон, моя хорошая собачка! крикнул Том. – Принеси-ка мне его. Да смотри, хватай его за шею и держи крепко. Вперед! Вперед!

Пес устремился к Максу.

– Том, мой храбрый Том! – обрадовалась Мелида, выведенная из заблуждения, – он убьет нас обоих!

– Не бойтесь за меня, мисс, Актеон заставит его побарахтаться в воде, а когда он выберется на берег, его пистолеты будут мокрыми – он не сможет выстрелить. Безоружный человек мне не страшен, поскольку у меня крепкие кулаки. – Затем он прибавил: – Садитесь в седло, мисс Мелида и так быстро, как только может Кеттли, поезжайте к Фультону – ваш отец и сестра должны находиться там. Мисс Эмерод жива, пусть вас не беспокоят дурные мысли.

Мелида была уже на лошади. Она услышала последние слова, уже удаляясь.

– Да хранит вас Бог! – сказала она и, не найдя слов для благодарности, послала ему воздушный поцелуй.

Когда она была достаточно далеко, чтобы Макс уже не смог настичь ее, Том перевел взгляд на море, где боролись Макс и Актеон. Макс, встав на ноги, спешил на сушу по пологому дну, преследуемый собакой, которая старалась вцепиться ему в горло.

Том свистнул, и Актеон подбежал к нему.

– Довольно, – приказал Том, приласкав пса.

Макс, избавленный от животного, в ярости выбрался на берег и устремился на своего противника. Том, стоявший в боксерской стойке и выставив кулаки вперед, сказал:

– К вашим услугам, хозяин. В настоящее время, когда у вас намок порох, я снова ваш слуга. Избавьте меня от недостатка уважения к вам, но предупреждаю, что я очень силен.

Макс, кипевший от бешенства, надеялся отомстить за себя, но он напал на достойного противника. Каждый его удар был парирован и спокойно возвращен. Кулаки Тома часто достигали цели. Это был странный спектакль. У ног их колыхалось море, в голубом небе повисла луна. Актеон рычал, но не трогался с места без сигнала. Наконец, обессилевший, избитый Макс покатился на песок. Актеон рванулся к нему, думая, что настал его черед.

– Сюда! – крикнул Том, оттаскивая его. – Порядочный англичанин не бьет лежачего. – Он наклонился над Максом и толкнул его ногой.

Тот не шевельнулся.

– Идем, – сказал Том псу, – он не двигается, с него достаточно.

Вернемся теперь к Мелиде. Едва она села на лошадь, как склонившись к шее Кеттли, сказала ей вполголоса, будто доверяя секрет:

– Скорее, Кеттли, скорее, я боюсь.

Словно поняв этот ласковый призыв, желавшая вернуться в конюшню лошадь увеличила скорость.

Мелида только раз осмелилась обернуться назад. Подъехав к дому Фультона, она остерегалась входить, сердечко ее сжалось. Ей казалось, что она вновь очутится лицом к лицу с ним. Дрожь пробежала по ее телу, но она вспомнила об Эмерод. В два прыжка Кеттли очутилась у ограды. Доктор, пришедший с садовником, стоял возле постели, на которой лежала его дочь. Он побледнел, в глазах его сверкали слезы. В сердце мистера Ивенса происходила борьба между отцом и врачом. Он плакал, потому что вынужден был причинять боль своему ребенку.

Левая рука Эмерод была пробита пулей около самого плеча. Двадцать раз докотор приближался к ней, двадцать раз отец отступал, проговорив:

– Нет, не могу. Я весь дрожу, я боюсь. Надо поискать другого врача.

– Бегите лучше за моей сестрой, – простонала Эмерод. – Я еще могу ждать.

В этот момент в павильон садовника вошла Мелида.

Эмерод испустила радостный крик. Она слегка приподнялась и вновь упала на кровать. Боль и волнение заставили ее лишиться чувств.

– О! – воскликнул Ивенс, раскрывая дочери объятия. – Я винил Господа Бога, но как я был неправ! Милая моя! Дети мои! – Он прижал Мелиду к сердцу, затем наклонился над Эмерод.

– Ну-ка мужайся теперь и помогай мне. Мелида разрезала платье сестры, а доктор стал готовить повязки. Хирургические инструменты понадобились лишь на несколько минут. Доктор Ивенс ощупывал кости, зондировал рану, тогда как отец Ивенс чувствовал себя обессилевшим и холодный пот струился по его лбу.

Мелида, видя, что ее сестра приходит в себя, прижала ее голову к своей груди, словно хотела сказать: крепись.

Эмерод не испытывала недостатка в мужестве. Когда ее рана была перевязана, она повернула голову к отцу и поблагодарила его взглядом.

Он грустно покачал головой, так как первый раз в жизни сомневался в таланте.

Мелида приблизилась к окну и тихонько стала рассказывать о том, что произошло.

– Какой ужас! Какая подлость! – воскликнул отец. – Я еще не так стар, чтобы не отомстить за вас. Но прежде всего уйдем из этого проклятого места. Как это сделать? – добавил он, обращаясь к Эмерод. – Ты же не можешь идти.

– Я поползу, но мы должны уйти отсюда, – ответила она.

– Что, если мы посадим сестру на Кеттли? – предложила Мелида.

– Нет, – сказал доктор, от тряски ей сделается совсем плохо.

Садовник, остававшийся неподвижным и молчаливым в течение всей этой сцены, вышел из своего угла и предложил тюфяки и тележку, на которой можно было ехать шагом. Его предложение все с радостью приняли.

Пока садовник готовил телегу, явился Том, запыхавшийся, с окровавленным лицом.

– Будьте спокойны, – выдохнул он, – Фультон не вернется. Если он не умер, то ему надо хорошенько подлечиться. Но я не хочу больше оставаться здесь. Дайте приют мне и моей собаке – нам достаточно уголка в конюшне.

Доктор пожал ему руку.

В молчании все двинулись в обратный путь. Эмерод страдала от раны, Мелида, опустив голову, казалось, сгибались от тяжести воспоминаний.

12
Навязчивая идея Тома. Большое горе

Миссис Ивенс, оставшаяся одна в доме, ничего не понимала в таинственном отсутствии дочерей и беспокойно расхаживала перед дверью.

Когда она увидела тележку с лежавшей Эмерод, то издала отчаянный крик.

– Успокойся, – сказал ей доктор, – ничего особенно серьезного, но она нуждается в отдыхе. Заклинаю тебя, не разговаривай с ней – у нее жар, я опасаюсь даже бреда.

В самом деле, лицо Эмерод исказилось, в глазах появилось какое-то дикое выражение.

– Боже мой! – прошептала бедная мать, складывая с ужасом руки, – не сошла ли она с ума? Что с ней случилось?

– Ужасные вещи, – ответила Мелида, – если б вы знали, что мы пережили!

Миссис Ивенс жаждала услышать подробный рассказ, но, будучи по натуре тихой и ласковой, видя, что все молчат, углубившись в свои мысли, она не стала настаивать.

Плача, она последовала за своим мужем, который с помощью Тома перенес Эмерод на кровать.

Как и предположил доктор, Эмерод стала жертвой лихорадки и бреда. Доктор посоветовал обеим женщинам не оставлять ее одну.

Затем он поманил Тома и вышел с ним из дома.

– Вы пойдете со мной? – спросил доктор честного малого.

– Куда?

– На поиски этого негодяя.

– Не стоит. Разве вы не слышали, что я сказал? Мы дрались на берегу моря. Я оставил его недвижимым на песке, и если он не умер, его залило приливом. Бог взял на себя труд отомстить за вас.

– Я хочу удостовериться в этом сам, – нетерпеливо сказал доктор, делая движение, чтобы идти. Вы можете ошибиться.

– О чем вы думаете? Разве вы можете оставить мисс Эмерод в том состоянии, в котором она находится. Я сам пойду.

– Я не хочу, чтобы вы шли один, вы и так уже подвергались опасности ради нас.

– Так я же вам говорю, что он утонул, когда поднялся прилив. И, кроме того, я не боюсь его ни мертвого, ни живого.

Том, преданность которого не имела границ, удалился большими шагами, хотя и был убежден, что проделает долгий путь напрасно.

Доктор пошел к дочери.

Когда Том возвратился на рассвете, Ивенс, бодрствовавший всю ночь, устремился ему навстречу.

– Ну, что нового, Том?

– Все, как я вам говорил, – и Том упал на стул от усталости. – Я ничего не нашел. Приливом, вероятно, его тело заброшено на какой-нибудь участок берега. Море поднялось более чем на милю выше того места, где мы дрались.

В течение десяти дней Эмерод находилась между жизнью и смертью. По истечении этого времени молодость победила болезнь, и доктор мог больше не опасаться за нее. Все эти десять дней мистер Ивенс почти не оставлял изголовья своей дочери. Лишь одна забота, казалось, была достаточно сильной, чтобы его отвлечь от отцовской тревоги: он желал убедиться в смерти Фультона.

По его просьбе Том на другой же день наведался в дом Фультона. Тот не появлялся.

Большинство полученных сведений, каждый день обсуждавшихся доктором и Томом, как будто подтверждали правоту последнего.

Все же мистер Ивенс сохранил какую-то заднюю мысль – надо сказать, что среди сведений, принесенных Томом, были и такие, что внушали некоторое сомнение.

Слуга, исчезнувший вместе с Фультоном, не появлялся больше, как и его хозяин. В лесу нашли коляску и выпряженную лошадь – без сомнения, слуга должен был сам вернуть ее в конюшню.

– Теперь вы видите, что Фультон мог спастись, – сказал доктор.

– Напротив, – ответил Том, непоколебимый в своем мнении. – Фультон не так глуп, чтобы уезжать, не прихватив с собой свое богатство. Он оставил бумажник в коляске, а этот мошенник Джек удрал вместе с сокровищем.

Эти доводы окончательно убедили доктора. Мало-помалу память о страшном событии сглаживалась, и г-н Ивенс вспоминал теперь о Фультоне только как о чем-то скверном.

Но из-за всех этих волнений здоровье его было подорвано, а веселость совсем пропала.

Он, как и прежде, делал визиты к больным, но настолько переменился, что теперь больные интересовались его здоровьем и побуждали заботиться о себе.

Три месяца прошло с того рокового вечера. Эмерод выздоравливала. Мелида была все так же подавлена. Казалось, что неизлечимая болезнь подтачивает ее.

К Жоанну понемногу возвращались силы, и он объявил доктору, что как только сможет выходить, то первым делом навестит его и сходит на кладбище – ибо о ком мог думать молодой человек, как не о любимой, которой больше не было.

Вечером, когда вся семья доктора собралась дома, Жоанн постучал в дверь. Ему открыл Том. Жоанн, знавший о его преданности доктору, с дружеской улыбкой приветствовал его.

Мистер Ивенс представил Жоанна своей жене и детям. Миссис Ивенс протянула ему руку.

– Добро пожаловать, сэр, мы с вами познакомились еще до того, как увиделись: мой муж часто рассказывал о вас!

– Ваш муж был чрезвычайно добр ко мне, – отвечал Жоанн. – Не будь его, меня бы уже не существовало на этом свете.

Доктор пододвинул ему кресло.

– Присаживайтесь, дорогой Жоанн и расскажите, как вы себя чувствуете.

– Телу лучше, благодаря вам. Но визит, который я сделал на могилу Луизы, вновь открыл раны моей души. У вас, по крайней мере, доктор, есть утешение, что друг отомстил за вас. А я – я испытываю бесконечное сожаление о том, что дал ускользнуть Максу. Ведь в тот день, когда я впервые сел с вами у окна, я увидел его проходящим по улице. Я должен был броситься на него из окна, чтобы задушить при падении.

– Макс! Вы говорите – Макс? – вмешался в разговор Том. – Но так же зовут и Фультона. Я видел его имя на конвертах приходивших к нему писем. Не нанес ли я двойной удар? Какая удача, если мне удалось отомстить сразу за двоих? Ну-ка, набросайте мне портрет вашего Макса.

– Макс высокого роста, у него черные волосы и светлые глаза.

– Сходится!

– Тонкие губы, уклончивый взгляд…

– Снова похоже. У него нет каких-нибудь особенных примет?

– Приметы… Есть. На одной руке у него татуировка, доходящая до запястья.

– Это один и тот же человек! – прервал доктор. – Я заметил татуировку, когда делал кровопускание Фультону. Помните, Том? Вы тогда первый раз пришли звать меня к нему.

– Ах, мисс, вы счастливо отделались! – обратился Том к Мелиде. – Что, если бы вы вышли замуж за такого мерзавца? Мы с Актеоном оказали вам большую услугу.

Мелида вскрикнула, поднесла руку к сердцу и сползла со стула – она потеряла сознание.

Доктор подбежал к ней, несколько секунд ее осматривал, потом пробормотал:

– Я не могу сомневаться… Господи! Не довольно ли… испытаний? Неужели ты поразишь нас таким несчастьем.

Он поник головой, затем, подойдя совсем близко к Эмерод, шепнул ей что-то на ухо.

Эмерод посмотрела ему в глаза и отшатнулась.

– Да, – повторил доктор, – расспроси сестру, пусть она скажет тебе правду, или, вернее, пусть бедный ребенок припомнит, как все было, ведь через шесть месяцев Мелида станет матерью. Придай ей мужества. Она в нем нуждается больше нас.

Эмерод обняла отца, в смирении которого было нечто величественное. Она попросила перенести Мелиду в ее комнату, где окружила ее необходимыми заботами. Едва девушка открыла глаза, как залилась слезами.

– Не плачь, дитя, – сказала Эмерод, осыпая ее поцелуями, – не плачь, твои слезы раздирают мне сердце.

– Дай мне поплакать, – отвечала Мелида. Волосы ее были растрепаны, взгляд неподвижен, грудь вздымалась. – Я оплакиваю всю мою жизнь. Ты ничего не знаешь. Ах, когда ты узнаешь, ты будешь плакать вместе со мной.

– Я знаю, как ты несчастна, – сказала Эмерод, беря ее за руку, – тебе не нужно признаваться мне в своей тайне. Я знаю также, что только силой этот негодяй мог овладеть тобой. И я знаю, наконец, потому, что отец сказал мне об этом, – добавила Эмерод шепотом, – что ты носишь в себе плод преступления, к которому ты не причастна, которое свершилось против твоей воли.

– Отец тебе сказал? – вскрикнула Мелида, выпрямляясь во весь рост. – О, Боже мой, Боже мой!

Она выгнулась назад движением, полным такого ужаса, который могла вызвать у женщины обвившаяся вокруг нее змея.

– Эмерод, убей меня или я сама умру от горя и стыда.

Эмерод обняла ее и принудила сесть.

– Успокойся, сестра, успокойся, разве мы все не с тобой? Отец хочет, чтобы ты набралась мужества. Скажи мне все, Мелида, отец ждет.

– Что я должна тебе сказать? – отозвалась она с гневом и отчаянием. – Если бы я сама знала, как это произошло! – Затем, смягчив голос и глядя на Эмерод, она продолжала:

– Отчетливо я помню только одно: когда ты пришла в ту ужасную ночь и этот негодяй выстрелил в тебя, я потеряла сознание. Но мне кажется, я приходила в себя, – всхлипнула она, закрывая лицо руками, – губы, жгучие, как раскаленное железо, прижимались к моему рту и мешали мне дышать. Я отбивалась. У меня уже не было сил бороться, когда, как ты знаешь, Том спас меня. Почему этот человек не убил меня? Эмерод, я хочу умереть. Я не могу жить, не могу носить в себе дитя убийцы. Эмерод, я хочу умереть…

– Замолчи, замолчи! Бедные родители, что, если они услышат. Ты их убьешь. Надо быть мужественной ради них. И, кроме того, не имеешь ты права умирать, твое дитя невинно, и каким бы ни был его отец, ты должна дать ему жизнь и любовь. Мужайся, сестра! Разве может упрекнуть тебя маленькое существо, вроде Бижу, если ты будешь плохой матерью? Ты станешь более виновна, чем тот негодяй. При твоей доброте, сестра, можно мстить за себя, только делая хорошие поступки. Надо снести горе, которое послала нам судьба.

Мелида ничего не ответила. Она поникла головой на грудь и, казалось, смирилась. Эмерод, глядя на нее, думала о ее юности, о прошлом, о будущем.

«Что такого мы совершили, чтобы страдать теперь всю жизнь?» – с горечью спрашивала она себя.

Когда все разошлись, доктор позвал Эмерод. Он выслушал ее рассказ как человек, уже принявший решение.

– Через месяц мы покинем этот дом и переселимся в Мельбурн, – сказал он. – Там нас не знают, а это место нам будет напоминать о постигшем нас горе.

Мистер Ивенс немедленно принялся подыскивать дом в городе. Он нашел один, подходящий во всех отношениях. Это был маленький домик с очень узким фасадом. На первом этаже находились две большие комнаты – одна выходила окнами на улицу, другая – на внутренний двор. На втором этаже комнаты были поменьше и имели такое же расположение. Доктор опасался только одного – как бы цена не оказалась слишком высокой. К его большому удивлению дом сдавался за весьма умеренную цену. Возможно, относительно скромная цена объяснялась тем, что из дома открывался вид на площадь, где находилось здание Верховного суда.

Верховный суд Мельбурна был построен наспех наполовину из камня, наполовину из дерева и являлся одновременно судом и тюрьмой. Внутренний двор, окруженный высоким забором, занимал левую часть строения, имевшего мрачный вид.

В том состоянии духа, в котором находился мистер Ивенс, подобное обстоятельство было безразлично для доктора. Он сейчас же договорился с владельцем дома и просил его немного подождать с оплатой лишь в связи с переездом и размещением на новом месте.

Он считал, что этот переезд окажет целительное воздействие на душу Мелиды. Но его ожидание было обмануто. Мелида так и не приходила в себя. Бледная, похудевшая, унылая, она не пыталась больше бороться с отчаянием, убивавшим ее. По нескольку раз на день ее ободряли и утешали, но это не достигало цели. Настал миг, когда Мелида уже не сомневалась в своей скорой смерти. С этого момента она стала не то чтобы менее грустной, но менее подавленной. День за днем она, казалось, все более клонилась к могиле, вся семья плакала тайком, глядя на нее. Одна она с какой-то меланхолической радостью видела прогресс своей нервной болезни. Ее душа, отрываясь от земли, стремилась к небу, далекому от земной грязи и светских условностей. Ей казалось, что она сама должна написать Вильяму Нельсону. Однажды возникнув, эта идея захватила всю ее целиком. С лихорадочной страстью она начала приводить ее в исполнение. Мелида была так слаба, что для написания письма ей понадобилось несколько дней. Она могла писать лишь три-четыре строчки за раз.

Ее письмо, орошенное на каждой странице горючими слезами, являлось чем-то вроде дневника ее жизни, начиная с того момента, когда мистер Фультон появился в их доме, чтобы принести им горе и стыд. Рассказав о событиях, уже известных читателю, она дошла до того вечера, когда была установлена идентичность Макса и Фультона и закончила так:

«С этого времени я испытываю лихорадку и дрожь… Что-то странное происходит со мной. Мне кажется, у меня грызут сердце, я чувствую, как содрогается моя грудь, глаза вопреки моей воле закрываются, я думаю, что умру.

Увы! Почему со мной был только обморок? Когда я пришла в себя, то начались ужасные муки, в которых я вам признаюсь, поскольку все равно мне предстоит умереть. Я полна страшных мыслей, которые Бог мне простит, понимая мои мучения.

Ночью, размышляя, я вспоминаю: да, это ужасная правда. Я лежала на песке. Луна безразлично освещала мое распростертое тело, горячее дыхание коснулось моих губ – это был поцелуй того демона, который хотел меня привести в чувство. Я отбивалась, но две железные руки обвили мое тело. Почему он не был вампиром? Он высосал бы всю кровь, что течет в моих жилах, и я умерла бы с улыбкой. А вместо этого – плачьте, плачьте глаза – я должна стать матерью. То, что является счастьем для каждой женщины, повергает меня в ужас. Ведь у меня должен родиться не ребенок, а рептилия, сын дьявола, и я хотела бы задушить его в своем чреве. Тысячу раз я собиралась от него избавиться, но Бог по милости своей удерживает меня от детоубийства. С какой горечью я ношу в себе это бремя! Мое сердце разрывается. О, если б я не была уверена, что увижу вас в ином мире, я сомневалась бы в Боге. Я хочу умереть, дав жизнь этому существу. Если же я останусь в живых, то убью себя – моя миссия будет выполнена. О, Вильям, вы знаете, была ли я раньше жестокой, и если теперь мне знакома ненависть, то какие страдания должны были сделать меня такой! Когда в моем возрасте покидают жизнь, то жалеют о ней. Я мечтала о небе, а попаду в ад. Я считаю каждый час, каждую минуту. Я выплакала все слезы и покорна судьбе. Мать, которая не любит своего ребенка, должна умереть. В этом мире я могу любить только вас. Прощайте, Вильям, думайте иногда обо мне, молитесь за покой моей души. Я боюсь, как бы она не была проклята».

Мелида подписала письмо и запечатала его. Она решилась довериться Жоанну, чтобы тот отнес его на почту.