Текст книги "Пожиратели душ"

Она кивнула.

– И вот еще что. – Он бросил ей кошелек из красного шелка, вышитый золотом. – Оденься-ка поприличнее. О человеке судят по его спутникам, так ведь?

– Меня зовут Ковен, – сообщила она.

– Все равно до утра забуду. Напомни мне, как придешь.

Он повернулся и ушел обратно в гостиницу. Теперь и там стало тихо. Шлюхи и те умолкли.

Три дня.

Дерзнет ли она прождать столько на одном месте? Что, если ее в самом деле преследует некая безымянная сила? Не об этом ли предостерегают сны – об опасности задержки, отдыха, во время которого ее могут настигнуть?

Воронка затягивает ее во мрак, смыкается над головой… нет больше ни верха, ни низа, полное небытие…

Три дня.

«Таких фейерверков, как у нее, ни один магистр еще не устраивал», – поведал Нетандо. «Между тем Смерть за ней не торопится», – сказала на это Камала.

Посмотрев на туго набитый серебром кошелек, она тоже вернулась в гостиницу и оплатила комнату на два дня вперед. Остальное она потратит на приличествующую молодому человеку одежду.

Если уж сражения с безымянной тьмой не миновать, то можно хотя бы одеться как следует.

Глава 31

Пиршественный чертог королевы-колдуньи был полон, веселье кипело вовсю. В верхней части подковы, составленной из диванов и низких столиков, возлежала сама Сидерея, едва заметными жестами отдавая приказания: кувшин мятного вина сюда, поднос со сластями туда. Ее смех напоминал перезвон колокольчиков на ветру, и окружавшие ее мужчины нашептывали ей на ушко секреты, надеясь еще раз услышать, как она смеется.

У дверей внезапно появился слуга – не в ярких, шитых золотом шелках, как остальные, а в простой дерюге, словно только что копался в земле или занимался иной черной работой. Захмелевшие гости не обратили на него никакого внимания, но Сидерея всегда пристально следила за тем, что происходит у нее во дворце. Она шепотом извинилась перед своими ближайшими сотрапезниками и вышла в вихре алых покрывал, сверкая драгоценностями.

– Позови танцовщиц, – велела она мимоходом другому слуге.

Подойдя к тому, что переминался у дверей, она увидела, что его бурый дублет забрызган чем-то темным.

– Не здесь, – быстро сказала она и вышла вместе с ним в боковую комнату.

– Прошу прощения, что прерываю… – начал слуга, едва успев закрыть дверь.

– Полагаю, ты сделал это не без веской причины.

– Точно так, ваше величество. Не знаю, как и вымолвить… тут такое рассказывают… – Он запнулся, комкая в руках шапку.

– Говори, – спокойно произнесла Сидерея. – О словах не заботься.

– К нам привезли человека из Кориалуса, с Западных Равнин, так вот он говорит, там у них уйму народу перебили… будто бы какие-то чудища. Вы бы расспросили его сами, ваше величество. Такие вещи и повторять-то страшно.

Холодная змея шевельнулась в груди королевы. Дантен, не иначе. Его рук дело.

– Веди.

Она наскоро распорядилась относительно продолжения пира. Пусть гостям вовремя подливают вина, тогда они вряд ли заметят ее отсутствие. Одного из слуг послала в свои покои за темным кафтаном, чтобы прикрыть роскошный наряд. Если в Кориалусе и впрямь случилась резня, не пристало ей слушать об этом в шелках да самоцветах. Серьги и ожерелье она сняла и отдала прислужницам, оставив лишь ножной браслет, тихо позвякивающий при каждом шаге, и гребень в волосах.

Слуги раскрывали перед ней двери. В комнате, где поместили странника, тоже толпился народ. Сам он лежал на кровати, весь в грязи, засохшей крови и прочем, еще того омерзительнее. Пахло от него не менее скверно. Королева с удовольствием отметила, что для него уже приготовили ванну, но с омовением решили подождать до ее приказа.

Путник даже не взглянул на подошедшую к нему королеву. Среди многочисленных царапин на его коже был один большой порез, над которым хлопотал сейчас лекарь. Раненый метался по постели, стонал, словно во власти кошмарного сна, и отмахивался от целителя; когда же слуги удерживали его силой, он начинал рыдать, плохо понимая, где он и кто его окружает.

Сидерея, наблюдая за ним, пожалела, что во дворце нет никого из ее магистров. Если Дантен предпринял что-то в Кориалусе, они определенно захотели бы послушать об этом. Но такова цена, которую приходится платить, если полагаешься на чужую помощь: когда помощники тебе всего нужней, их может просто не оказаться рядом.

У кровати стоял таз с водой. Королева жестом велела подать ей смоченную тряпицу, присела на постель, отстранила на время лекаря и положила холодную ткань на пылающий лоб странника – легко, будто бабочка коснулась крылом.

Это, как видно, пробило какую-то брешь в его наглухо заколоченном разуме; он затих и поднял на нее глаза, где едва брезжило сознание, – воспаленные, гноящиеся, налитые кровью.

– Мертвые, – прошептал он. – Все мертвые. Остерегитесь, моя госпожа. Оно и до вас доберется.

Тут его одолел кашель, мучительно сотрясающий все тело. Когда приступ прошел, Сидерея осторожно стерла мокроту и кровь с пересохших губ, но миг просветления уже миновал, и взор вестника устремился куда-то вдаль. Она говорила с ним, а он все смотрел в пространство, не понимая обращенных к нему слов.

В конце концов королева поднялась, передав холодный компресс служанке.

– Как он попал сюда?

– Его нашли на большой дороге к северу от города. Всадник, который привез его, сказал, что он бредил о каких-то чудовищах. Так, видно, и шел пешком из самого Кориалуса.

Очень может быть, подумала Сидерея. Подошвы у него протерты до дыр, сапоги изодраны колючками и заляпаны грязью. Путь из Кориалуса долог и труден, пока не доберешься до тракта. Пешком оттуда идти не меньше недели – неудивительно, что бедолага так измучился.

Хадриан тоже живет там, на Западных Равнинах, вспомнила она с холодом в сердце.

Она отчаянно нуждалась в такого рода совете, который сейчас получить никак не могла. Будь проклят тот день и час, когда она сделала себя зависимой от чужой магии. Что ж поделаешь, сама так решила. Плата за собственную магию оказалась для нее неприемлемой.

– Возможно ли привести его в чувство? – спросила она лекаря. – Будет он говорить?

Тот помялся.

– Со временем – да, ваше величество, но сейчас он, как изволите видеть, полностью изнурен. Вы добьетесь от него большего, дав ему немного поспать.

– Хорошо. Обмойте его, вдруг и другие раны обнаружатся, – велела она слугам. – Целитель скажет вам, что принести из еды и питья. Если он не будет больше нуждаться в лечении, пусть себе спит. Я выслушаю его, когда он придет в себя.

– Слушаюсь, ваше величество, – ответил лекарь. Спокойствие давалось королеве с трудом, однако она крепилась и не показывала, как не терпится ей услышать рассказ этого человека. Покажешь – и люди начнут удивляться, почему она, прославленная колдунья, не может узнать требуемое без всяких слов или не вылечит больного сама.

О, она задала бы путнику тысячу вопросов прямо сейчас, но тех, кто умеет это делать, здесь нет. Приходится тянуть время, прикрываясь маской равнодушия и терпения. Ей привычна такая игра. Королеве-колдунье не занимать опыта в лицедейском искусстве.

– Позовите меня, если будут какие-то новости. Мне пора вернуться к гостям. Помните, об этом человеке они не должны проведать.

«Мертвые. Все мертвые. Остерегитесь, моя госпожа. Оно и до вас доберется».

Внутренне содрогнувшись, она вышла.

Сила, свернувшаяся кольцом, дремлющая. Королева ощущала ее в себе, как ощущают сердцебиение, пульсацию крови в жилах, движение воздуха в легких.

Желание дать себе волю, как делают это магистры, посещало ее не впервые. Познать тот великий миг, когда твоя воля становится магией, когда одна твоя мысль способна поколебать небеса. Порой, лежа без сна, она чувствовала, как просится наружу ее душевный огонь.

Но расплата за это – смерть, а она давно решила, что не станет платить такую цену.

Гости расходились, и самые стены дворца точно вздыхали от облегчения. Последний час затянулся до бесконечности. Нельзя же назвать к себе гостей, чтобы потом выставить их вон – хозяйку за это по всему свету ославят. Можно, однако, побудить их уйти, да так, чтобы каждый думал, будто ушел как раз вовремя.

Задача не новая для нее, но утомительная. Хорошо, что пир наконец-то завершился.

Укрывшись в своих покоях, в той комнате, куда слугам не дозволялось входить, она с помощью крохотной частицы магии отперла шкатулку, не имеющую замка. На это ушло не больше мгновения ее жизни. Единственная ее уступка колдовской силе… или, возможно, магистрам. Если секрет кого-то из них попадет в чужие руки лишь потому, что она поставила свою жизнь выше жизни магистра, она дорого поплатится за такую оплошность. Сидерея не питала иллюзий на этот счет. Даже когда любовники лежали рядом с ней на шелковых простынях, шепча ей нежную ложь, она ни на миг не забывала о разнице между ними и собой – и была уверена, что они тоже не забывают.

В ларце хранились самые большие ее ценности – то, что мужчины, никому больше не доверявшие, вручили ей в знак доверия… или оставили здесь, сами того не ведая. Упавшая на подушку ресница, запах пота на льняном полотенце. Каждая такая памятка лежала отдельно, обернутая в шелк (говорят, что шелк бережет от духовного загрязнения). Никаких надписей на обертках не было, и лишь одна королева знала, что кому из магистров принадлежит.

В особом шелковом мешочке содержалось то, что ей дали сознательно. Не материальные предметы, которые можно обратить против их владельца, а поцелуи, запечатленные на тонких листочках, сложенных как любовные письма. Листочки не были подписаны, как и всё остальное. Только одна Сидерея знала порядок, в котором встречалась с их подателями, – ни одна другая ведьма не могла его разгадать. Так защищала она ту сокровищницу, что была опаснее всех земных арсеналов.

Тщательно перебрав листки, Сидерея отложила те три, что связывали ее с самыми благожелательными магистрами. Если остановиться на ком-то одном, он может и не откликнуться вовремя, а если созвать их всех, встреча получится крайне враждебной – на такое можно отважиться лишь в самом исключительном случае. Эти трое – как раз то, что нужно. Никто из них скорее всего не обидится, что она позвала двух других, а есть ведь такие, что часу не могут пробыть в обществе своих собратьев, не ввязавшись в какой-нибудь магический поединок. В Санкаре такое случалось нечасто, но хлопот потом бывало столько, что впредь таких оказий лучше не допускать.

Не говоря уже о том, что своих любовников следует сводить вместе с большой осторожностью, убрав прежде из комнаты все, что бьется.

Заперев ларец и комнату, где он хранился, Сидерея велела подать себе маленькую жаровню и огниво. Слуги привыкли к таким требованиям и вскоре доставили ей все, что нужно.

Королева перевела дыхание. Теперь надо успокоить душу, чтобы атра струилась свободно, – так учил ее когда-то отец-колдун. Последнее время она почти не имела нужды пользоваться собственной Силой, но порой этого не избежать. Памятные знаки помогут ей сосредоточиться, но Силу, нужную для связи с магистрами, придется брать из своей души.

Ничего, это всего лишь минута, сказала себе королева. Стоит истратить ее, чтобы призвать сюда настоящего чародея.

Почувствовав, что готова управлять атрой по своей воле, она высекла огонь и зажгла листки. Пока ее ноздри втягивали душистый дымок, составленные ею духовные письма летели по каналам, связующим ее с адресатами. Это оказалось до странности трудным – жизненная сила покидала ее с большой неохотой, и письма выходили более слабыми, чем им полагалось. Неужели она так устала или разволновалась, что даже с простым почтовым заклинанием едва справляется? Если так, с ней это происходит впервые. Она ведьма от природы, была такой с самого детства. Единственное, чему ей пришлось учиться, – это не колдовать. Что же это за новое странное чувство, как будто душа скупится расходовать атру? Странное… и тревожное.

Посмотрите моими глазами, и вам все откроется, шептала она в медленно струящийся дым.

То, что получат магистры, зависит, конечно, от их собственного духовного состояния. Бодрствующие скорее всего поймут, что им посылают видение, и догадаются, кто именно его посылает. Спящие вплетут эти картины в свои сны и не придадут им никакого особого смысла. Вот почему магистры не всегда откликаются на зов.

Закрыв глаза, она представила себе несчастного путника, грязного и окровавленного. Повторила в уме устрашающие доклады слуг и жуткое пророчество самого вестника. Все перебиты… он говорил о каких-то чудовищах… оно и сюда доберется…

Он бредит, мысленно произносила она. Я не сумела подчинить себе его разум и узнать его тайны без вашей помощи.

Отослав наконец письма, она склонила голову над жаровней. Откуда такая слабость? Те редкие случаи, когда она пользовалась собственной Силой, всегда вызывали у нее прилив бодрости – как душевной, так и телесной. Сейчас она испытывала нечто прямо противоположное. Словно рана открылась внутри, и жизнь утекала в ночь, делая королеву все более слабой и беззащитной.

Но письма отправлены, это главное. Если с ней что-то неладно, помощи ждать недолго.

Сидерея прилегла и попыталась уснуть. Когда прибудут магистры, отдохнуть вряд ли удастся.

Они прибыли втроем – но не те трое, к которым она обращалась. Первым без всякого предупреждения явился Коливар. К ее удивлению, он захватил с собой Сулу – миловидного молодого северянина, светлокожего и светловолосого, который бывал у нее только однажды.

– Он заинтересован в этом деле, – промолвил Коливар и больше ничего не стал объяснять. Что ж, отлично. Он делился с ней секретами, лишь когда считал нужным. Порой это бесило ее, однако королева была уверена: он не утаит ничего, что может угрожать безопасности ее королевства.

Вскоре после них ее посетил Фадир в своем обычном теле, с варварскими амулетами в длинных рыжих косах. Они с Коливаром принюхивались друг к другу, как пара псов, – видно, ни тот, ни другой не ожидал найти здесь других магистров. Королева порадовалась этому, как радовалась каждой мелочи, способной удивить ее возлюбленных магов. Она знала их достаточно, чтобы понимать, какую ценность имеет для них всякая новизна, и утешалась тем, что им эту новизну обеспечила.

Она вкратце обрисовала положение дел. Коливар слушал с мрачным видом, Фадир с умеренной настороженностью, Сула с жадным любопытством молодого смертного – то ли свое бессмертие он обрел не так уж давно, то ли просто хотел сбить противников с толку. За годы общения с магистрами Сидерея крепко усвоила одну вещь: игры, которые они ведут друг с другом, бесконечно разнообразны. Молодой с виду магистр может насчитывать как тысячу прожитых лет, так и двадцать.

– Проводи нас к нему, – попросил Коливар, дослушав рассказ до конца.

Сула зашептал ему что-то на ухо, но старший сделал знак молчать. Сидерея ощутила укол ревности, поняв, что они всего лишь перешли на безмолвный, недоступный ей разговор. Ничего на это не возразив, она проводила всех троих до комнаты, где лежал путник. Сула к тому времени сделался не менее мрачен, чем Коливар.

Путник спал, но не мирным сном. Он ворочался и стонал, как раненое животное.

– Я дал ему лекарство от лихорадки, – сказал лекарь. – Все наружные раны промыты и перевязаны, о внутренних же я могу только догадываться. Здесь требуется искусство вашего величества.

Болезнь поразила не тело, но разум, раздался в голове Сидереи голос одного из магистров.

Она повторила то же самое вслух. Лекарь, полностью доверявший ей, кивнул и попятился, уступая место новоприбывшим. Фадир стал в ногах, Коливар и Сула сбоку, Сидерея присела на край постели с другой стороны. С больного сняли грязную одежду и даже сумели обмыть его, явив взору многочисленные синяки и порезы на торсе. До пояса он был прикрыт одеялом, но Сидерея могла поручиться, что нижняя часть его тела пострадала не меньше.

Подождав, пока магистры осмотрят его на свой невидимый лад, она приложила руку к его щеке. Несчастный дернулся во сне и попытался отстраниться, но что-то словно пригвоздило его голову к месту. Лоб сперва наморщился, как от боли, потом медленно разгладился. Все тело расслабилось, глаза открылись.

Сейчас в его взгляде не было ни боли, ни страха, ни признаков сознательной мысли. Тот, кто овладел его разумом, позаботился о том, чтобы он мог отвечать на вопросы, не впадая в безумие от вызванных ими воспоминаний.

– Кто ты? – тихо спросила Сидерея. Таким тоном обычно говорят с перепуганными животными. Особой необходимости в этом, учитывая вмешательство магистров, не было, но пусть ее люди думают, что это она успокоила страдальца – не колдовством, так одним своим присутствием.

– Хальман Антуас, – столь же спокойно, но без всяких интонаций ответил он.

– Откуда ты?

Путник опять поморщился – этот вопрос явно вызвал у него затруднения.

– Позвольте мне, ваше величество, – вмешался Фадир.

– Разумеется, – милостиво кивнула она.

– Откуда ты шел, направляясь сюда? На сей раз затруднений не возникло.

– Из Кориалуса, с Западных Равнин.

– С земель лорда Хадриана? – не удержалась Сидерея.

– Да.

Она зажмурилась, гадая, не затронуло ли упомянутое этим кориалом побоище одного из ее фаворитов.

– Что ты там делал? – спросил Коливар.

– Мы везли провизию людям, стоящим на Королевском перевале. – Произнеся это название, он весь передернулся. Магия, державшая его в узде, боролась с оживающей памятью. – Со мной были две дюжины славных бойцов. Никого из них больше нет…

– Через Королевский перевал пролегает дорога из владений Дантена на юг, – пояснила Сидерея магистрам. – Дорога эта узкая, неверная, не слишком пригодная для передвижения войск, однако захватчики все же могут выбрать ее, чтобы обойти более сильные укрепления. Лорды Западных Равнин поочередно посылают людей, чтобы держать на перевале заставу и быть предупрежденными, если враг покажется.

– Верно, – горячечным шепотом подтвердил больной. – Теперь никого больше нет. Темные вернулись, и мы все обречены на гибель.

– Расскажи, что ты видел, – приказал Фадир. – От начала и до конца, как все было в тот день.

На лбу Антуаса выступил пот – холодный, как обнаружила Сидерея, промокая его платком. Власть Фадира не позволяла жару, рожденному страхом, пробиться наружу.

– Мы везли провиант в горы… я ехал верхом, – заговорил кориал хрипло, с запинкой, как будто каждое слово давалось ему с трудом. – На дороге нас должен был встретить часовой и проводить последнюю милю до перевала, но этого не случилось. Нашего капитана это насторожило. Он выслал разведчика в лес посмотреть, все ли там ладно. Разведчик вернулся живой, – теперь Антуас говорил шепотом, – но душу у него отняли. В глазах у него стояло безумие, и даже я не смог одолеть эту преграду.

– Ты колдун, верно? – спросила Сидерея.

Антуас кивнул. Кожа у него сделалась землистой, как у мертвеца, голова моталась из стороны в сторону под напором страшных воспоминаний.

– Ничем не мог помочь – Силы недостало, – меня бы это съело живьем. – Он закрыл глаза, дрожь прошла по его телу. – Где же боги? Почему они допустили это?

Сидерея не знала, что ответить. Фадир вернул себе власть над кориалом, но теперь даже магия не могла его успокоить.

– Спи, – приказал магистр, приставив палец ко лбу Антуаса.

Тот сразу обмяк, голова у него свалилась набок, веки наполовину прикрыли невидящие глаза.

– Он явно рассказал все, что мог, – заметил Коливар. – Теперь посмотрим на то, что случилось с его глазами.

Став в головах, Коливар провел рукой над лицом спящего. По телу колдуна вновь пробежала дрожь, но он не проснулся. Над лицом его стал собираться туман, в котором медленно проступила картина.

Изображение было темным. Светило солнце, но страх человека заслонял его, как черная туча, и только края видения оставались светлыми. Туман, служивший тканью картине, дрожал и клубился, откликаясь на воспоминания. Зрители различили в середине конный отряд и обозные фуры. В голове колонны спорили о чем-то два человека. На земле рядом с ними сидел еще один, слабоумный с виду. Он пускал слюни, глядя непонятно куда.

Один из спорщиков, сам Антуас, отошел и направился в лес. При этом он очертил себя каким-то знаком, как делают иногда ведьмы и колдуны. Отводит глаза часовым, догадалась Сидерея.

Хотела бы она знать, каково это – распоряжаться своей Силой свободно, когда пожелаешь. Чувствовать, как она поднимается волной из твоей души, а не отмерять ее по каплям из страха перед безвременной смертью.

Антуас на картине прошел через лес, и перед ним возникло селение – совершенно пустое. Оно тоже осталось позади, а потом показались другие дома – пустые. Двери настежь, на порогах темные пятна. Все, что появлялось в памяти Антуаса, постепенно бледнело и сменялось другими образами, но то, что его пугало, представало ярким до боли. Сам он явно был не солдатом, а простым поселянином, нанятым сопровождать отряд «на всякий случай». Этот случай оказался ему не по силам.

Деревья расступились, и он увидел то, что ожидало его на открытом месте.

Колдун упал на колени.

Сидерея затаила дыхание.

Вокруг, сколько хватал глаз, торчали насаженные на высоченные колья тела. Видно было, что люди умерли довольно давно, потому что стервятники успели поживиться их мясом, но на колья их насадили живыми, заставив умирать медленно и мучительно.

Их были десятки, если не сотни. Антуас неточно запомнил число убитых – ужас помешал ему мыслить связно. Картина кровоточила по краям; память, даже поддерживаемая волшебством Коливара, боролась с безумием из последних сил.

Колдуна на картине вырвало.

– Это Дантен сделал? – выдохнула Сидерея. Ничто другое не приходило ей в голову. Только он из всех правителей способен на подобные зверства.

Но тут за лесом кольев поднялось в воздух что-то темное, крылатое. Раньше оно пряталось за каменистым пригорком, теперь взлетело.

Видение заколебалось. Спящий колдун застонал. Губы у него посинели, глаза закатились.

Крылатое существо не походило ни на птицу, ни на летучую мышь, ни на какое-либо другое создание, умеющее летать. Его крылья – прозрачные, как у саранчи, – распростерлись над кольями, накрыв гниющие тела тенью. Солнце, наполовину пригашенное страхом колдуна, просвечивало сквозь них, как сквозь цветное стекло, показывая жилы и связки.

При всем невыразимом ужасе это было… красиво. Сидерея чувствовала эту красоту даже через туман колдовского видения. Зрелище зачаровывало ее, как зачаровывает зайца парящий, готовый упасть на добычу ястреб. Насколько же сильнее должен быть этот экстаз беззащитности, если ты смотришь на такое своими глазами? Понятно теперь, почему вспоминать об этом невыносимо для Антуаса, почему он даже словами не может выразить то, что видел.

– Покажи все яснее и ближе, – приказал Коливар – Сидерея никогда еще не слыхала, чтобы он говорил таким голосом. – Нам нужны подробности.

Существо поднималось все выше, работая крыльями так яростно, что тела содрогались на кольях. Смрада видение не передавало, но Сидерея ощутила, как обмочился от ужаса Антуас. Существо повернуло к нему голову, точно впервые заметив, но человек заслонился чарами, сделав себя похожим на мертвеца среди других трупов. На картине это выглядело как туманная дымка. Существо оглядело мертвое поле еще пару раз, взмыло в небо и направилась на юг.

Картина стала дробиться – все волшебство Коливара не могло этому помешать. Мимолетные образы вспыхивали, точно выхваченные молнией из мрака. Лес, через который мчался колдун. Военный лагерь, усеянный телами солдат. Колдун спотыкается о кого-то из них, падает лицом в грязь. Крик. Тень от крыльев над головой. Он снова затаивается, притворяется мертвым. Восходит раздутое красное солнце. Человек бредет по лесу – туда, где еще может спастись…

Образы замелькали еще быстрее, и от каждого спящий содрогался, как от удара. Воспоминания смешивались с кошмарами, кошмары с бредом безумца. Над постелью закружились крылатые чудовища с горящими красным огнем глазами.

– Они идут! – прохрипел Антуас. – Они придут и сюда! – По телу его пробежала судорога, он весь выгнулся, глаза вылезли из орбит. Антуас издал последний жуткий вопль и застыл, точно сломанная кукла с вывернутыми руками и ногами.

Видение померкло, колдовской туман рассеялся. Где-то у двери шепотом молился лекарь.

– Это… – прервал повисшую тишину Сула. Коливар угрюмо кивнул. Черные глаза дико пылали на его лице, с которого исчезли все краски. Сидерее страшно было на него смотреть.

– Пожиратели душ, – прошептал он.

– Я думала, они все перебиты, – пролепетала Сидерея. – Давным-давно.

– Их всего лишь прогнали. – Сидерея отвернулась, не в силах выдержать его взгляд. – Разница велика, моя королева. Надо побывать на том месте, – добавил он, обращаясь к другим магистрам. – Ответы на некоторые вопросы можно найти только там.

– Ты разве знаешь дорогу? Он нам ее теперь не покажет, – кивнул на скрюченное тело Фадир. – Даже колдовства, оставшегося в нем, на это не хватит.

– Одежда, в которой он явился сюда, цела? – поразмыслив, спросил Коливар.

Сидерея кивнула.

– Вели принести ее.

Сидерея сделала знак служанке. Та мигом шмыгнула прочь и вернулась с охапкой лохмотьев, смердящих даже сквозь полотно, в которое их завернули. Сверху лежали скромные пожитки: нож, кошелек, изношенный ремень, кожаная шапка. Коливар взял ее в руки, провел ногтем под ободком с медными заклепками в той части, что прикрывала лоб, – и поднес палец к свету, показав собранную им пыль.

– Грязь, которую он зачерпнул при падении, приведет нас на место.

– Что вы там будете делать? – спросила Сидерея. Взгляд магистра ужаснул ее вновь, но на сей раз она выдержала.

– Ты вызывала других магистров? – Она кивнула. – Если прибудут, пусть отправляются следом за нами. – Он провел пальцем по простыне, оставив на ней частицу пыли. – Это укажет им путь.

– Коливар…

Он взял ее за руку над смертным ложем Антуаса.

– Не надо проситься с нами, моя королева. Мне больно тебе отказывать, но от того, что мы там можем найти, будет еще больнее.

Она зажмурилась и вздохнула.

– Ты мне расскажешь о том, что узнал? Без утайки? Он поцеловал ей руку.

– Непременно, моя королева.

Лекарь, весь белый, жался у двери, девушка, принесшая одежду, – в углу.

– Вы забудете то, что видели здесь, – произнес Коливар, и они застыли, повинуясь ему. – Ни слова не скажете об этом человеке и его странствии, пока ваша госпожа не велит вам говорить. Умер он естественным образом, от изнурения, а все, что он бормотал перед смертью, было горячечным бредом. Поняли?

– Да, господин, – пролепетала служанка. Лекарь молча кивнул.

Коливар закрыл глаза, прошептал заклинание, и воздух вокруг магистров замерцал, как в знойной пустыне. Все трое заволоклись дымкой и растаяли, словно призраки. Королева-колдунья осталась в безмолвной комнате со своими слугами. На кровати остывало тело умершего, и въедливый запах страха окутывал все густой пеленой.