Текст книги "Вавилон-17"

Глава 4

Ридра поднялась с гамака, на этот раз не расстегивая путы. Уже около часа она чувствовала себя лучше, но продолжала лежать, размышляя. Пандус скользнул к ее ногам.

Когда стена госпиталя закрылась за ней, Ридра прошла в коридор.

Навстречу ей полился воздушный поток. Полупрозрачные брюки касались ее голых ступней. Линии выреза черной шелковой кофты свободно лежали на плечах.

Она хорошо отдохнула в ночной период «Тарика». В боевых условиях время сна строго регламентировалось, но во время перелетов были часы, когда вся команда «Тарика» спала.

Вместо того, чтобы двинуться в общий зал, Ридра свернула в незнакомый тоннель, спускавшийся вниз. Белый свет, струящийся с пола, через пятьдесят футов сменился янтарным, потом оранжевым. Она остановилась и посмотрела вперед – там оранжевый свет переходил в красный, затем в голубой.

Стены раздвинулись, потолок ушел вверх и исчез из виду. От смены цветов перед ее глазами закружились какие-то воздушные цветные пятна.

Ридра обернулась, чтобы сориентироваться в этом радужном тумане, и увидела темный силуэт человека.

– Батчер?

Он направился к ней, и Ридре показалось, что чем ближе он подходит, тем сильнее изменяются черты его лица в голубом свете. Батчер остановился, кивнул.

– Я почувствовала себя лучше и решила погулять, – объяснила Ридра. Что это такое?

– Это помещения разобщенных.

– Я должна была догадаться, – они пошли рядом. – Вы тоже прогуливаетесь?

Он покачал тяжелой головой.

– Чужой корабль проходит вблизи «Тарика», и Джебел хочет послушать донесения чувствователей.

– Союзник или захватчик?

Батчер пожал плечами.

– Знаем только, что это негуманоидный корабль.

В семи исследованных галактиках с начала межзвездных полетов было обнаружено девять разумных рас. Три из них определенно поддерживали Союз.

Четыре приняли сторону Захватчика. А вот с двумя связь так и не была установлена.

Они так далеко зашли в сектор разобщенных, что все вокруг казалось нематериальным. Стены струились синим туманом, беспрестанно текущим и изменяющимся, эхо разносило всевозможные звуки, рождающиеся при обмене энергией Лишенных Тела; то тут, то там сверкали вспышки, и перед глазами Ридры, как бы подразнивая, возникали образы полузнакомых призраков, появлялись и тут же исчезали.

– Далеко ли мы направляемся? – спросила она, готовая следовать за ним куда угодно. И все же краешком мозга успела подумать: «Если он не знает слова „я“, то как же он поймет слово „мы“?

Батчер ответил:

– Скоро, – повернул к ней голову, взглянул ей в глаза своими глубокими темными глазами и спросил:

– Почему?

Тон его голоса был настолько отличен от того, к которому Ридра успела привыкнуть, и настолько не соответствовал обстановке, что она растерялась, перебирая в памяти свои и его слова, пытаясь вспомнить, что же она такое сделала.

Он повторил:

– Почему?

– Что «почему», Батчер?

– Почему спасение Джебела от Корда?

В этом вопросе не было осуждения, только любопытство.

– Потому что он мне нравится, кроме того он мне нужен, чтобы доставить меня в штаб-квартиру. К тому же, мне было приятно, что я... она запнулась. – Вы знаете, кто это «я»?

Он покачал головой.

– Откуда вы, Батчер? На какой планете вы родились?

Он пожал плечами.

– Голова, – сказал он, спустя мгновение. – Сказали, что что-то не в порядке с головой.

– Кто?

– Доктора.

Голубой туман проплывал между ними.

– Доктора на Титане?

Батчер кивнул.

– Тогда почему же вас поместили в тюрьму, а не в госпиталь?

– Мозг не болен, – сказали они. Эта вот рука, – он поднял левую руку, – убила четверых за три дня. Эта рука, – он поднял правую руку, – убила семерых. Разрушила четыре здания термитом. Нога, – он шлепнул себя по левой ноге, – пнула в голову охранника в телехронном банке. Там очень много денег, слишком много, чтобы унести. Унести можно было только четыреста тысяч кредитов. Немного.

– Вы ограбили банк телехрона на четыреста тысяч кредитов?

– Три дня, одиннадцать человек, четыре здания – все за четыреста тысяч кредитов. Но Титан... – лицо его дернулось. – Там было совсем не весело.

– Я слышала. А долго они не могли вас поймать?

– Шесть месяцев.

Ридра присвистнула.

– Снимаю перед вами шляпу: так долго продержаться после ограбления... и у вас достаточно знаний, чтобы сделать сложное кесарево сечение и извлечь плод живым! В этой голове кое-что есть!

– Доктора сказали – мозг не глупый.

– Послушайте, мы с вами разговариваем – мы будем с вами много и долго говорить, но сначала я должна вас научить... – она запнулась. – Я должна кое-чему вас научить.

– Чему же?

– Насчет «вы» и «я». Вы слышите эти слова по сто раз на день. Разве вы никогда не задумывались, что они означают?

– Зачем? Большинство вещей понятно и без них.

– Ну, тогда давайте говорить на том языке, с которым вы выросли.

– Нет.

– Почему же? Я хочу установить, не знаком ли мне этот язык.

– Доктора сказали, что что-то не в порядке с мозгом.

– Хорошо. Но что же не в порядке?

– Афазия, алексия, амнезия.

– Да, это осложняет дело, – она нахмурилась. – Это произошло до или после ограбления банка?

– До.

Она постаралась привести в порядок информацию, которую только что получила.

– С вами что-то произошло, и вы утратили память, способность говорить, читать, и первое, что вы сделали после этого – ограбили телехронный банк... А какой именно?

– На Реа-4.

– А, небольшой. Но все же... Вы оставались на свободе шесть месяцев. Есть ли у вас хоть малейшее представление о том, кем вы были до утраты памяти?

Батчер пожал плечами.

– Наверняка было проверено, не работаете ли вы на кого-нибудь под гипнозом. Вы не помните на каком языке говорили раньше? Ну что ж, ваши речевые образы должны основываться на вашем прежнем языке, или вы узнали бы о «я» и «вы», просто услышав новые слова.

– Почему эти звуки должны что-нибудь обозначать?

– Вы задаете вопрос, на который я не могу ответить, потому что вы не знаете значения этих слов!

– Нет, – недовольство исказило его голос. – Нет. Существует ответ. Слова ответа должны быть простыми – вот и все.

– Батчер, существуют определенные понятия, обозначаемые словами. Если вы не знаете слова, вы не сможете уразуметь понятия. А если у вас нет понимания, то нет и ответа.

– Слово «вы» трижды, так? Все еще ничего неясного, значит «вы» не имеет значения.

Она вздохнула.

– Это потому, что я использовала это слово фактически, по обычаю, без опоры на его реальный смысл – просто как речевой оборот. Послушайте, я задала вам вопрос, на который вы не смогли ответить.

Батчер нахмурился.

– Понимаете, вы можете уловить смысл этих слов, вдумываясь в то, что я говорю. Лучший способ изучить язык – слушать его. Так слушайте. Когда вы, – она указала на него, – говорите мне, – она указала на себя. «Знать, какие корабли должны быть уничтожены, и они уничтожены. Теперь идти вниз по Языку Дракона», вы дважды ударили кулаком, – она коснулась его левой руки, – себя в грудь, – она поднесла его кулак к груди. – Кулак пытался сказать что-то... А если бы вы использовали слово «я», вам не нужно было бы ударять себя в грудь. Вы хотели сказать вот что: «Вы знали, какие корабли нужно уничтожить, и я их уничтожил. Вы хотите идти вниз по Языку Дракона, и я поведу “Тарик” вниз по Языку Дракона».

Батчер снова нахмурился.

– Да, кулак что-то говорит.

– Разве вы не видите, что иногда вы хотите что-то сказать, но не имеете слова, обозначающего вашу идею? Вначале было слово. Пока что-то не названо, оно не существует. Но это существование необходимо мозгу, иначе вы не били бы себя в грудь или кулаком в ладонь. Мозг жаждет этого слова. И позвольте мне научить вас.

Он нахмурился еще сильнее.

Теперь туман между ними рассеялся. В сверкающей звездами тьме двигалось что-то призрачное и мерцающее. Чувственный приемник, к которому подошли Ридра и Батчер, преобразовывал полученный сигнал в зрительные образы.

– Вот, – сказал Батчер. – Чужой корабль.

– Он с Кайрибии-4, – сказала Ридра, – они дружественны Союзу.

Батчер удивился, что Ридра с первого взгляда узнала корабль.

– Очень странный звездолет.

– Забавно выглядит, верно?

– Джебел не знает, откуда он, – Батчер покачал головой.

– Я их не видела с детства. Мы доставляли делегатов с Кайрибии в Суд Внешних Миров. Моя мать была там переводчицей, – она оперлась на перила и посмотрела на корабль. – И не подумаешь, что такое неуклюжее сооружение может совершать полеты в гиперстасисе. Но они летают, и еще как.

– У них есть это слово – «я»?

– Фактически, у них три формы этого слова: я-ниже-температуры-шесть-градусов-по-стоградусной-шкале, я-между-шестью-и-девяносто-тремя-градусами, и я-выше-девяносто-трех-градусов.

Батчер выглядел удивленным.

– Это связано с их процессом воспроизводства, – объяснила Ридра. Когда температура ниже шести градусов, они стерильны. Совокупляться они могут при температуре между шестью и девяносто тремя градусами, но зачать могут только при температуре выше девяносто трех градусов.

Кайрибийский корабль еле заметно для глаз перемещался по экрану.

– Может быть, вам будет понятнее, если я скажу вам вот что: в галактиках известно девять разумных рас. Все они распространены так же широко, как и мы, все – технически развиты, у всех сложная экономика. Семь из них втянуты в ту же войну, что и мы, и все же мы очень редко встречаемся с ними. Настолько редко, что даже такой опытный астронавт, как Джебел, проходя рядом с одним из них, не смог опознать его. Хотите знать, почему?

– Почему?

– Потому что совместимые факторы коммуникации очень слабы. Возьмите этих кайрибинцев, у которых достаточно знаний, чтобы их яйцеобразные корабли несли их от звезды к звезде. У них нет слов «дом», «жилье», «жилище». Возьмем предложение: «Мы должны защищать свои семьи и дома».

Когда готовили договор между нами и Кайрибией в Суде Внешних Миров, я помню, что понадобилось сорок пять минут, чтобы сказать эту фразу по кайрибийски. Вся их культура основана на смене температур. Наше счастье, что они знали, что такое семья: кроме людей, они – единственные, кто имеет семьи. Но, что касается «дома», то наши переводчики кончили следующим описанием: «...Помещение, которое создает температурное различие с внешним окружением на такое количество градусов, которое делает возможным существование организма с температурой тела в девяносто восемь и шесть десятых градуса; это же помещение способно понизить температуру в жаркий сезон и повысить ее в холодный; это помещение, где имеются условия для сохранения от порчи органических веществ, используемых в пищу, а также для нагрева их до температуры кипящей воды, чтобы сделать их вкус более соответствующим для обитающих в этом помещении, которые, благодаря смене миллионов жарких и холодных сезонов, приспособились к резким изменениям температуры...» и так далее. В конце концов нам удалось дать им некоторое представление об идее «дома» и о том, почему его надо защищать. Когда им объяснили принципиальное устройство кондиционеров и центрального отопления, дело пошло лучше... И я вспоминаю еще один случай... В Суде Внешних Миров была огромная фабрика по переработке солнечной энергии. Один кайрибианец может пройти по этой фабрике и затем описать ее другому, который никогда не видел ее, таким образом, чтобы второй сумел создать ее точную копию, включая даже цвет стен, – так и вышло, потому что они решили, что мы изобрели нечто стоящее, и хотели сами попробовать. И в этом описании была указана каждая деталь, все ее размеры. И все это было описано в девяти словах. В девяти маленьких словах.

Батчер покачал головой.

– Нет. Устройство для консервации солнечной энергии слишком сложно. Эти руки разбирали одно не так давно. Очень большое. Нет...

– Да, Батчер, девять слов. По-английски это потребовало бы нескольких томов, полных описаний, чертежей и схем. Они же использовали для этого девять слов.

– Невозможно.

– Тем не менее, это так, – она указала на кайрибийский корабль. – Вот он летит, – она следила, как напряженно работает его мысль. – Правильные слова, – продолжила Ридра, – экономят время и облегчают дело.

Немного погодя он спросил:

– Что такое «я»?

Она улыбнулась.

– Прежде всего, это очень важно. Гораздо важнее, чем что-либо другое. Мозг действует, пока «я» остается живым. Потому что мозг есть часть «я». Книга есть, корабль есть, Джебел есть, Вселенная есть, но, как вы могли заметить, я – есть.

Батчер кивнул.

– Да. Но я есть что?

Над экраном, закрывая звезды и кайрибийский корабль, сгустился корабль.

– На это вопрос можете ответить только вы.

– «Вы», должно быть, тоже очень важно, – пробормотал Батчер, – потому что мозг заметил, что вы – есть.

– Прекрасно!

Неожиданно он коснулся рукой ее щеки. Петушиная шпора легонько задела ее нижнюю губу.

– Вы и я, – сказал Батчер. Он заглянул ей в лицо. – Никого больше здесь нет. Только вы и я. Но кто есть кто?

Она кивнула, щека потерлась о его пальцы.

– Вы получили идею, – его грудь холодила; рука была теплой. Она накрыла его ладонь своею. – Иногда вы пугаете меня.

– Я и меня, – сказал Батчер. – Только морфологическая разница, да? Мозг понимает что было раньше. Почему вы пугаете меня иногда?

– Пугаюсь. Морфологическая коррекция... Вы пугаете меня, потому что грабите банки и втыкаете нож в глаза людям, Батчер!

– Почему вы пугаетесь я?.. Коррекция, меня?

– Потому что это нечто такое, чего я никогда не делала, не хочу и не могу сделать. А вы мне нравитесь, мне нравятся и ваши руки на моих щеках, поэтому, если вы вдруг решите всадить мне в глаз нож, то что же...

– О, вы никогда не всадите нож в мой глаз! – сказал Батчер. – Я не должен бояться!

– Вы можете изменить свой мозг.

– Вы не хотите, – он пристально посмотрел на нее. – Я на самом деле не думаю, что вы хотите убить меня. Вы знаете это. Я знаю это. Это что-то другое. Почему я не говорю вам еще другого, что испугало бы меня? Может вы видите что-то такое, что хотите понять? Мозг не глупый.

Его рука скользнула на ее шею, в его озадаченных глазах была забота.

Она уже видела это выражение в тот момент, когда он отвернулся от мертвого зародыша в биологической лаборатории.

– Однажды... – медленно начала она. – Ну, это была птица...

– Птицы пугают меня?

– Нет. Но эта птица испугала. Я была ребенком. Вы ведь не помните себя ребенком? Для большинства людей многое из того, чем они становятся, когда взрослеют, закладывается с детства.

– И у меня тоже?

– Да. И у меня тоже. Мой доктор приготовил эту птицу мне в подарок. Это был говорящий скворец, он умел говорить. Но птица не понимала того, что говорит, она просто повторяла, как магнитофон. А я этого не знала...

Много раз я узнавала, что люди хотят сказать мне, еще до того, как они раскрывали рот. Я не понимала этого раньше, но здесь, на «Тарике», я осознала, что это похоже на телепатию... Ну, эту птицу дрессировали, кормя ее земляными червями, когда она повторяла все правильно. Вы знаете, какими большими бывают земляные черви?

– Такими? – он развел руки.

– Верно. А некоторые даже на несколько дюймов больше. А сам скворец длиной восемь-девять дюймов. Иными словами, земляной червь может достигать почти длины скворца. Птицу научили говорить: «Здравствуй, Ридра, какой хороший день, как я счастлива». Но для ее мозга это означало только грубую комбинацию зрительных и вкусовых ощущений, которые приблизительно можно было перевести так: «Приближается еще один земляной червь». Поэтому, когда я вошла в оранжерею и поздоровалась с птицей, а та ответила: «Здравствуй, Ридра, какой хороший день, как я счастлива», я не могла не понять, что она лжет. Приближался еще один земляной червь, я могла видеть его и обонять, и он был размером в мой рост. И предполагалось, что я его съем... У меня была истерика. Я никогда не говорила об этом доктору, потому что до сих пор не могла точно выразить, что произошло. Но даже сейчас, вспоминая об этом, я чувствую отвращение.

Батчер кивнул.

– Покинув Реа с деньгами, вы в конечном счете оказались замурованным в пещере, в ледяном аду Диса. На вас нападали черви двенадцати футов длиной. Они дырявили скалы кислотной слизью, которой смазана их шкура. Вы обжигались, но убивали их. Вы изготовили электрическую сеть из миниатюрного аккумулятора. Вы убивали их, вы уже не боялись. Единственная причина, по которой вы их не ели, заключалась в том, что кислота делала их мясо ядовитым. И вы ничего не ели три дня.

– Я? То есть... вы?

– Вы не боитесь вещей, которых боюсь я. Я не боюсь вещей, которых боитесь вы. Хорошо, не правда ли?

– Да.

Он снова мягко приблизил свое лицо к ее лицу, потом отклонился, дожидаясь ее ответа.

– Чего вы боитесь? – спросила она.

Он покачал головой в смущении.

– Ребенок. Ребенок, который умер, – сказал он. – Мозг боится, боится за вас, что вы будете одни.

– Боится, что вы будете одиноки, Батчер?

Он кивнул.

– Одиночество – это плохо!

Она тоже кивнула. Батчер продолжил.

– Мозг знает это. Долгое время он не знал, но потом научился. Вы были одиноки на Реа, даже со всеми деньгами. Еще более одиноким вы были на Дисе. И на Титане, даже с другими заключенными – вы всегда были одиноки. Никто не понимал вас, когда вы говорили. А вы не понимали их. Может потому, что они все время говорили «я» и «вы», а вы только теперь начали понимать, как это важно.

– Вы хотели спасти ребенка и вырастить его так... чтобы он говорил на том же языке, что и вы? Или, во всяком случае, говорил по-английски так же, как и вы?

– Тогда оба не были бы одиноки.

– Понимаю.

– Он умер, – сказал Батчер. Потом улыбнулся. – Но теперь вы уже не так одиноки. Я научил вас понимать других. Вы не глупы и обучаетесь быстро, – он положил руки ей на плечи и тяжело заговорил:

– Я нравлюсь вам. Даже когда я впервые появился на «Тарике», что-то было во мне такое, что вам понравилось. Я видел, что вы делали вещи, которые, по моему мнению, были плохими, но я нравился вам. Я сказал вам, как разрушить защитную сеть захватчиков, и вы разрушили ее для меня. Я сказал вам, что хочу отправиться к концу Языка Дракона, и вы организовали полет туда. Вы делаете все, что я попрошу. Очень важно, чтобы я знал это.

– Спасибо, Батчер, – сказала она.

– Если вы когда-нибудь ограбите другой банк, вы отдадите мне все деньги.

Ридра рассмеялась.

– Спасибо. Никто еще не хотел сделать этого для меня. Но надеюсь, вы не будете грабить...

– Вы убьете всякого, кто попытается мне вредить, убьете много ужаснее, чем убивали раньше!

– Но вы не должны...

– Вы убьете всех на «Тарике», если они попытаются разлучить нас и оставить в одиночестве!

– О, Батчер... – она отвернулась от него и прижала кулак к губам. – Плохой из меня учитель! Я сразу не поняла...

Удивленный и сдавленный голос:

– Я не понимаю вас, я думаю...

Она снова повернулась к нему.

– Но это – я, Батчер! Я не поняла вас! Пожалуйста, поверьте мне. Вам нужно еще немного научиться.

– Вы верите мне, – кратко ответил он.

– Тогда слушайте. Мы встретились на полпути. Я еще не окончательно научила вас относительно «я» и «вы». Мы создали свой особый язык и говорим на нем.

– Но...

– Послушайте: всякий раз, как в последние десять минут вы говорили «вы», вам следовало сказать «я». Всякий раз, как вы говорили «я», вы имели в виду «вы».

Он опустил глаза, потом снова посмотрел на нее, не отвечая.

– То, что я говорю о себе, как «я», вам нужно говорить «вы». И, наоборот, понимаете?

– Значит, это разные слова для одного и того же? Они неразличимы?

– Нет, только... Хотя, да. Они означают один и тот же тип отношений. В некотором роде это одно и тоже.

– Тогда вы и я – одно и то же.

Рискуя все запутать, она кивнула.

– Я подозревал это. Но вы, – он указал на нее, – научили меня, – он указал на себя.

– И поэтому вы не должны больше убивать людей. Во всяком случае, сначала нужно чертовски крепко подумать, прежде чем это сделать. Когда вы говорите с Джебелом, я и вы существуем. Когда вы глядите на корабль или на экран, я и вы по-прежнему здесь.

– Мозг должен обдумать это.

– Вы должны думать об этом не только мозгом. Это большее.

– Если должен, значит, буду, – он снова коснулся ее лица. – Потому что вы научили меня. Потому что со мной вы не должны ничего бояться. Я только что научился и могу допустить ошибки, но я понял, что убивать людей, не подумав об этом много раз, будет ошибкой, верно? Теперь я правильно употребляю слова?

Она кивнула.

– Я не буду делать ошибок с вами. Это было бы слишком ужасно. Я буду делать как можно меньше ошибок. А однажды я научусь окончательно, – он улыбнулся. – Будем, правда, надеяться, что никто не будет делать ошибок со мной. Мне жаль, если они будут их делать, потому что я, вероятно, буду с ними тоже делать ошибки и мало думать при этом.

– На сегодня достаточно, – сказала Ридра. Она взяла его за руку. – Я рада, что я и вы вместе, Батчер!

Он обхватил ее рукой за талию, и она прижалась к его плечу.

– Спасибо, – прошептал он. – Я благодарен вам, спасибо.

– Вы теплый, – сказала она, уткнувшись в его плечо. – Давайте постоим еще немного.

Он замер, Ридра взглянула на него сквозь голубоватый туман и похолодела.

– Что это, Батчер?

Он взял ее лицо в свои ладони и наклонил свою голову, пока его волосы не коснулись ее лба.

– Батчер, вспомните, я говорила вам, что понимаю, о чем думают люди! Я чувствую что-то плохое. Вы говорите, чтобы я не боялась вас, но вы меня пугаете!

Она заглянула в его лицо. На глазах Батчера выступили слезы.

– Послушайте, что-то в вас пугает меня. Скажите, что это?

– Не могу, – хрипло сказал он. – Не могу. Не могу сказать вам, – и единственное, что она немедленно поняла: то, что он смог постичь своим новым сознанием было ужасным. Она видела его душевную борьбу и боролась сама.

– Может, я смогу помочь вам, Батчер? Существует способ проникнуть в мозг и отыскать там...

Он отпрянул от нее.

– Вы не должны! Вы не должны делать со мной этого! Пожалуйста.

– Батчер, я... я не буду, – она была смущена, и это смущение причиняло ей боль. – Батчер, я не буду! – она заикалась, как робкий влюбленный юноша.

– Я... – начал он, тяжело дыша, но постепенно смягчаясь. – Я был один и не был «я» долгое время. Мне нужно еще немного побыть одному.

– Я... понимаю, – подозрение, вначале очень смутное, сформировалось у нее в мозгу. Когда он отступил, подозрение почти перешло в уверенность. – Батчер! Вы читаете мои мысли?

Он выглядел удивленным.

– Нет. Я даже не понимаю, как вы можете читать мои.

– Хорошо... Я подумала, что вы прочитали какие-то мои мысли и испугались меня.

Он покачал головой.

– Отлично. Черт возьми, я вовсе не хочу, чтобы кто-то копался у меня в голове!

– Я скажу вам сейчас, – сказал он, снова подходя к ней. – Я и вы одно и то же, но я и вы очень различны. Я видел много такого, о чем вы не знаете. Вы тоже видели такое, о чем я и не подозреваю. Вы сделали меня не одиноким. В моем мозгу есть многое о боли, о бегстве, о борьбе, и, даже когда я был на Титане, о победе. Если вы в опасности, в настоящей опасности, и кто-то может с вами сделать ошибку, смотрите в его мозг. Читайте его мысли, если это необходимо. Я прошу вас только немного подождать, пока вы не сделали еще одной вещи.

– Я подожду, Батчер, – сказал она.

Он протянул руку:

– Идем.

Она взяла протянутую руку.

– Нет необходимости анализировать течения стасиса, если чужой корабль дружествен к Союзу. Мы еще немного побудем вместе.

Она шла за ним, прижавшись к его плечу.

– Друг или враг? – сказала она, когда они проходили через сумерки, тяжелые от привидений. – Все это Вторжение временами кажется мне таким бессмысленным. Здесь, на «Джебел Тарик», вы избегаете подобных вопросов. Я завидую вам.

– Вы направляетесь в штаб-квартиру Администрации из-за Вторжения, да?

– Да. Но не удивляйтесь, если я вернусь обратно, – она снова взглянула вверх. – Есть еще одна причина, по которой мне хотелось бы во всем разобраться... Захватчики убили моих родителей, а второй запрет чуть не убил меня. У моих навигаторов первую жену убили захватчики. Рон все еще размышляет, насколько прав был Военный Двор. Никто не любит Вторжение, но оно продолжается. Оно настолько велико, что я никогда реально не думала о том, чтобы охватить его одной мыслью. Странно видеть все человечество в этой страшной разрушительной борьбе... Может, мне не стоит лететь в штаб-квартиру, может, мне следовало просить Джебела повернуть назад и двинуться в самые пустынные части Зажима.

– Захватчики, – сказал Батчер, – причинили вред многим людям: вам, мне... Да, мне тоже.

– Как?

– Болезнь мозга я говорил вам. Это сделали захватчики.

– Не может быть!

Батчер пожал плечами.

– Первое, что я вспомнил, это побег из Нуэва-нуэва Йорка.

– Это огромный порт пограничной туманности Рака?

– Да.

– Захватчики взяли вас в плен?

Он кивнул.

– Да, и что-то сделали. Может быть, эксперимент, может быть, пытка, – он пожал плечами. – Не в этом дело. Я не могу вспомнить. Но, когда я сбежал, я сбежал ни с чем: без памяти, без голоса, без слов, без имени.

– Возможно, вы были военным или каким-нибудь важным лицом до того, как они вас схватили...

Он наклонился и прижал свою щеку к ее губам, чтобы заставить ее замолчать. Выпрямившись, он печально улыбнулся.

– Есть вещи, которых мозг не знает, но о которых может догадываться. Я всегда был вором, убийцей, грабителем. И я не был я. Захватчики поймали меня однажды. Я бежал. Союз поймал меня позже на Титане. Я бежал...

– Вы бежали с Титана?

Он кивнул.

– Меня, вероятно, поймали бы снова: так всегда бывает с преступниками во Вселенной. И, может быть, я снова бежал бы, – он пожал плечами. – Может, в следующий раз меня уже не поймали бы... Я не был я, но теперь у меня есть причина оставаться свободным. Меня не должны поймать снова. Есть причина.

– Какая, Батчер?

– Потому, что я – есмь, – мягко сказал он, – а вы – суть.