Текст книги "Всё будет хорошо, мы все умрём!"

Повернувшись и встав во весь рост, я подтянул дверцу, накинул крючок на вбитый и загнутый в качестве проушины гвоздь и развернулся «к избушке передом, к лесу задом». И что теперь? Я осторожно пошёл по тропинке к дому. Слева вдоль забора курчавились заросли то с редкими крупными красными ягодинами уже обобранной, но местами пропущенной малины, то с гроздьями лоснящейся чёрной смородины. Справа тянулись заросли картофеля, которые ближе к дому сменяли ещё одни заросли непонятного мне назначения. Они поднимались на выгородку из лёгких досочек, цепляясь за них тонкими длинными усиками.

Я уже дошёл до них, с интересом высматривая, есть ли у них плоды, когда вдруг услышал голос своего Ангела, которая кричала, смеясь: «А пойдём в беседку, Санька! Я тебя целоваться на учу!» И в ответ какое-то глухое бурчание. Я, оцепенев, не знал, что предпринять. И когда от угла терраски выросли две тени, движущиеся в сторону белого строеньица, быстро присел на корточки. С обеих сторон меня окружали тенистые заросли, а я не знал, куда деваться.

Меж тем парочка уже устраивалась в беседке, и Ангелина насмешливым быстрым говорком, как бы даже упрекая, спрашивала своего визави: «Ну и куда ж ты пропал? Почему не приезжал из этой своей Москвы?» И глухой неразборчивый голос говорил что-то в ответ. Я стал искать просвет в зарослях и, тихо раздвинув светло-зелёные листья, наконец увидел их, освещённых уже клонящимся к западу солнцем.

Они сидели не касаясь друг друга, Ангелина расслабленно смотрела прямо перед собой, а её тощий и длинный друг с мрачным обожанием смотрел чуть сверху на её профиль. Под мышкой у него виднелась какая-то книжка. Они какое-то время молчали, но этот Санька вдруг придвинулся к ней и положил руку ей на плечи. Книжка шлёпнулась сначала на сиденье, а потом спорхнула вниз, на деревянный пол беседки. Ангел мой даже не шелохнулась, как будто и не заметив романтического сближения. И тогда ободренный этим обстоятельством парень потянулся к её щеке губами. Лина как бы лениво, не глядя, выставила вытянутый указательный пальчик, который пришёлся как раз на выпяченные губы Саньки.

«Ты же сказала – научишь…» – пробурчал тощий парень, обиженно глядя на Лину. Она вдруг прыснула и повернулась к нему: «Теоретически! Чисто теоретически!» Но Санька вдруг сгрёб её маленькую фигурку и прижал к себе, тычась губами в её губы. Я, сам от себя этого не ожидая, вскочил, цепляясь за кусты и не зная, что теперь делать: бежать к ним или бежать от них? Произведённый мною шорох заставил Саньку замереть, подняв голову, а Лину повернуться лицом в мою сторону. «Лёша? – вскрикнула она и только теперь оттолкнула Саньку. – Лёша! Подожди! Алексей!» Я быстрым шагом шёл обратно к дверце в заборе.

Но она уже бежала за мной. «Ну подожди же, Лёша!» – она нагнала меня уже пролезающим в маленькую дверцу и, юркнув вслед за мной за забор, схватила меня за рубашку: «Стой, я сказала!» Я остановился, не поворачиваясь к ней. Она обошла меня и заглянула мне в глаза: «И что? Долго будешь от меня бегать?» «У тебя там…» – начал я, но она перебила: «И что? Да он мне никто! Соседский мальчик из Москвы». «Я тоже из Москвы». «Но ты же мой парень!» – Она взяла меня за запястье и, встав ко мне боком, продела мою руку под свою, прижав её локтем к себе. И спокойно двинулась вперёд. Я невольно пошёл за ней.

«Ты такой большой, а такой глупый. Это ж Санька, мы с ним в детстве голопузыми бегали», – сказала она, будто объяснив этим всё, что я наблюдал в её саду-огороде. Я не знал, что ей отвечать, и молча шёл, увлекаемый ею, а она всё говорила и говорила, рассказывая мне о своём босоногом детстве, когда они бегали летом купаться на речку или скатывались зимой с отвесного склона практически прямо от дома. Мы очутились в каком-то парке, который Ангелина называла Летним садом, и то крутились на каруселях, представляющих из себя огромный диск с металлическим столбом в середине, то качались на качелях-лодочках, а потом просто сидели, обнявшись, на лавочке под огромными берёзами.

Моя правая рука лежала на её плечах, её левая у меня за спиной, а две другие были сомкнуты друг с другом у нас на коленях. Мне впервые было так сладостно и спокойно с ней. Я развернулся к ней и посмотрел в её лицо. Её глаза были спокойны и, кажется, насмешливы. Потом она закрыла их и запрокинула голову назад, на мою руку. Я медленно прижался своими губами к её полным губкам. Я уже прошёл кое-какую школу интима в наших таганских гаражных лабиринтах, и сейчас мне пришло в голову удивить провинциалку роковым поцелуем.

Я всосал её нижнюю губку и стал облизывать её своим языком, собираясь вобрать в свой рот обе её губы. Но тут она взяла меня за затылок и, прижав мою голову, решительно раздвинула своим острым и сильным язычком мои зубы и её язык оказался под моим. Пройдясь по нему снизу, он изогнулся и зацепил мой язык как бы крючком, растягивая его, и стал оглаживать, как мне казалось, по всей поверхности. Прошла какая-то секунда, но это было так неожиданно и ново для меня, что я отпрянул. И Лина засмеялась: «А тебя я научу не теоретически». Значит, помнит она про Саньку, понял я.

И всегда с тех пор я не знал, чего во мне было больше по отношению к ней – обожания или ревности. Ведь, чтобы так целоваться, ей надо было опередить меня в искусстве любви. А это значит, что с кем-то она этим занималась до меня. Эта мысль терзает меня до сих пор. Я и сейчас крепче сжал баранку, вспомнив это обессиливающее ощущение раздвоенности моих чувств. Ведь я тогда, сидя в обнимку на скамейке, надеялся на продолжение ласк и доведение их до логического конца, несмотря на всю почти подростковую, подспудную и не предполагающую наглой настойчивости нежность моего к ней отношения. Но до конца дело не дошло во всех смыслах.

И сейчас, попутно заправившись и руля по ночным улицам Москвы после поездки с моей прекрасной незнакомкой, я вспоминал, как чего-то испугался тогда в мыслях и заспешил домой, то есть на электричку. Лина чуть удивилась моей торопливости, но промолчала и удерживать не стала. На этот раз провожала на вокзал она меня. А он был рядом, и электричка подошла скоро. Так что мы успели только договориться о следующей встрече у меня в Москве. Быстро ткнувшись губами в её непо движные губы, я запрыгнул в вагон – и двери тут же захлопнулись, а поезд дёрнулся и двинулся вперёд. И мы потеряли друг друга на несколько лет. Я и сейчас не знаю, как бы сложилась моя жизнь, встреться я, как мы договаривались, тогда с Линой.

Домой я приехал под утро, припарковал свою «шестёрку» подальше от подъезда, чтобы мои «друганы» её не нашли, и поднялся на свой этаж. И остолбенел. На коричневом дерматине моей двери в ярком свете люминесцентных ламп горела огромная надпись белой краской: «А должок-то?» Когда ж они успели? Я ведь уехал уже ночью к ментам. Ни днём, ни ночью от них покоя нет! А впрочем, чего удивляться, ведь этот Юра на соседней улице живёт. Что ж они, круглосуточно за мной наблюдают, что ли?

Я открыл дверь и быстро нашёл на балконе растворитель. Краска оттиралась, слава богу, быстро, ведь ещё свежая была. Через пятнадцать минут дверь блестела как новая. Закончив, я облегчённо выдохнул (ещё и потому, что растворитель здорово вонял) и пошёл на кухню чего-нибудь перекусить. И тут зазвонил мобильник. Блин, ещё шести нет! Я быстро нажал на кнопку с зелёной телефонной трубкой:

– Да.

– Доброе утро, Алексей Витальевич!

– Вряд ли доброе… Чего вы хотите?

– А вы разве не прочитали этого на своей двери?

– Слушай, ты!..

– Ах, как грубо, Алексей Витальевич! А мы ведь вам навстречу идём во всём. Вы же знаете такой девиз: утром – деньги, вечером – стулья? А если нет денег, в ход сразу идут стулья. Ну, или хотя бы ножки от стульев. Вот мой товарищ уже приготовил одну. Такая круглая, Алексей Витальевич! Битой называется…

Я чуть не плакал от бессильной ненависти к этим уродам, но, сдерживая себя, проговорил сквозь зубы:

– Я ищу деньги! Мы же договорились – послезавтра…

– И хорошо, что ищете, Алексей Витальевич! Только давайте договоримся – завтра последний срок. Обстоятельства, видите ли, изменились. Если завтра, когда я позвоню, денег не будет, то я не смогу больше сдерживать своих товарищей, которые жаждут крови. Удачи вам в ваших поисках!

Он «положил» трубку. Я кипел. Они уже и мобильник мой вычислили! Что дальше? Битой по мозгам? Я, скрипя зубами, пошёл на кухню за водкой. Вот говорят, кризис среднего возраста. А у меня что ни возраст, то свой кризис. Кризис разного возраста.

Кризис разного возраста

Кризисы бывают разные. То ли мне только так «везёт», то ли у всех такие ситуации в жизни бывают, просто я этого не знаю? Короче, кризисы тебя могут настигнуть в любом возрасте. Это, видимо, от каждой конкретной судьбы зависит, а не только от общечеловеческих законов наступления душевных переломов. И тут можно или смириться и залечь «на дно», как я сделал после гибели моих родителей, или противиться судьбе во всю свою мочь. А как, собственно, ей противиться, если судьба, она на то и судьба, что не даёт других вариантов, что, как ни изворачивайся, всё произойдёт согласно её установлениям. И всё же, блин! Нет, не могу теперь ждать милостей от природы, то бишь от судьбы. Надо что-то делать.

Я решил позвонить Андрею Гусеву. И с трудом дождался одиннадцати часов утра, зная по опыту, что раньше ему звонить нежелательно. Ночью, когда трафик гораздо дешевле, он сидел в инете, а под утро ложился спать. А я спать после утреннего звонка уже не мог. Сначала я подмёл и вымыл полы. Потом вспомнил, что перед этим надо было смести или протереть пыль со всех поверхностей, которые находились над полом. И принялся орудовать сначала метёлкой, собирая мельчайшую пыль с экранов компа, телевизора, разнокалиберной посуды типа «ваза», что собралась за годы жизни с Линой, и с книг, которые скопились у меня на полках, а потом мокрой тряпкой прошёлся по тем же книжным полкам, журнальному столику и прочим предметам, например, подзеркальному комодику в прихожке и громоздящейся над вешалкой полке для головных уборов. На газовую плиту в кухне у меня, как всегда, запалу не хватило.

Всё это время я думал «о своём, о девичьем». Андрей в девяностых работал спецкором «Российской газеты», у него должны были остаться там связи. Надо поднять скандал в прессе: если напишут, что на человека наезжают среди бела дня бандиты, а наши замечательные правоохранительные органы только отпихиваются от тебя, глядишь, они, эти органы детородные, и зашевелятся. Они ж теперь реагируют только на «резонансные» ситуации.

Этот вариант показался мне вполне приемлемым, смущало только одно. Даже если и примут такой факт к публикации, то пройдёт, знаю по собственному опыту, в лучшем случае неделя, а то и месяц, пока это пойдет в печать. А деньги моим уродам нужны завтра. Вернее, наехать на меня они планируют уже завтра. И что тут делать? В конце концов я решил не мучить себя почти риторическими вопросами, а сначала сделать то, с чего я и собирался начать день – позвонить Андрею. А там жизнь покажет. Тем более что и время уже как раз подошло к одиннадцати.

Гусев откликнулся почти сразу. Я объяснил ситуацию и спросил:

– Как ты думаешь, можно тут поднять прессу?

На этот раз он ответил не сразу:

– А чем это тебе поможет, если деньги нужны, как ты говоришь, завтра, а напишут они, как сам понимаешь, не скоро? Ну, я сегодня поговорю, если его застану. Барабанов выслушает, подумает, надо ли ему ввязываться в эту тему. Если решит, что да, то ему надо будет подсобрать фактов, это ещё несколько дней. Да ему ещё предварительно надо заявиться с этой темой начальству. Ещё неизвестно, как оно посмотрит…

Барабанов был сослуживцем Гусева по «РГ». С девяностых в редакции этой всероссийской газеты уже десять раз всё поменялось. И начальство, и рядовой состав. Оставшихся «на посту» из прежних можно было пересчитать по пальцам. Я понимал, что Гусев сейчас думает прямо при мне, однако моё терпение было на исходе:

– Ну что-то можно сделать?

– Что-то можно сделать всегда.

– Ну, я реально спрашиваю!

– Ты не наезжай! Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова. Так что от наездов на неё или на меня мало что изменится. Короче, с деньгами я помочь не могу, да и не хочу потакать этим подзаборным проходимцам. Мочить их надо. В сортире, как говаривал наш лучший друг. А с остальным думать надо.

Он отключил связь. Так как разговор ничем не кончился, а настроение было действительно замочить кого-нибудь в сортире, я решил, несмотря на белый день на дворе, выехать побомбить. И не прогадал. Клиенты практически прямо от дома пошли один за другим. Причём стоило высадить одних, как на горизонте уже маячили другие. И все поездки в периметре ближних районов, где я худо-бедно ориентировался. Конечно, и денежку я получал небольшую, но рубль по копейке собирают. Я даже про обед забыл, вернее, не стал на него отвлекаться, боясь потерять фарт. К вечеру я набомбил почти три тысячи, что для меня было редким случаем. И наконец решил перекусить.

Только поднялся к себе, как позвонил Гусев.

– Записывай! – сказал он и продиктовал номер. – Завтра с утра звони, зовут его Андрей Панибратов, он занимается журналистскими расследованиями в «РГ».

– И что ему сказать?

– То же, что и мне. Что делать дальше, он сам тебе скажет.

– Спасибо, Андрей!

– Мочить в сортирах! – выдал он в ответ и отключился.

Я не понял, имел ли он в виду, что я этим буду заниматься с неизвестным мне Панибратовым, или это было отзвуком его собственного мнения по поводу моих нехороших знакомцев, но решил не заморачиваться. Главное, и тут дело пошло. Утро вечера мудренее, так чего зря волноваться. Сейчас надо ловить момент, то есть клиентов, пока фартит. Я быстро перекусил и снова побежал к машине. Уже темнело, и наступала моя любимая пора отлова потенциальных пассажиров. Я выехал. Но тут как отрубило. Все бежали куда-то мимо по своим делам. Ни одной поднятой руки.

У метро я теперь не пристраиваюсь, катаюсь потихоньку по улицам. Это, конечно, непроизводительно, потому что я жгу бензин и время, но хлебные места уже все забиты. Я пробовал стоять ещё у пары-тройки ближайших станций метро и железнодорожных платформ, но на меня так косо смотрели хозяева ожидающих пассажиров тачек, что я почёл за благо убраться из этих мест. А при езде по улицам всё зависит от везения. Похоже, фарт на сегодня закончился. Но я, сладко памятуя о нарубленной днём капусте, всё продолжал кружение по району. Пошёл уже двенадцатый час ночи, когда я решил сворачивать в сторону дома. И тут в проезде между домами появилась фигура, машущая мне рукой. Я тут же вильнул к домам.

Это был то ли вымахавший подросток, то ли недоросший вьюноша. Лицо у него было странное, детское, но почему-то какое-то отрешённое. Я даже не смог найти ему определения, потому что и повёл он себя странно. Он открыл дверцу, но не склонился, чтобы обратиться ко мне, а повернулся в сторону двора и махнул приглашающе рукой. И тут у машины как-то сразу оказалась целая ватага таких же непонятных молодых похохатывающих людей. Они, не обращая на меня никакого внимания, набились в салон, куря и продолжая какие-то свои разговоры с громким хохотом и даже визгами. Хотелось сказать: «Я вам не мешаю, ребята?» Но у ребят были такие лица, обкуренные, что ли, что я прикусил язык. Что было делать – непонятно.

– Ну что стоим? – это заговорил тормознувший меня парень, уже сидящий рядом со мной.

– А куда вам надо? – осторожно спросил я, судорожно придумывая какую-нибудь отмазку.

– Ехай прямо, там покажу.

Ничего не придумав, я тронул машину. Мы проехали всего, наверное, квартал, как мой сосед вдруг сказал, показывая рукой направо, во двор:

– Сюда давай!

Несмотря на приспущенные окна, дым в салоне стоял колом. Как и визгливый хохот со сплошным матом. Я свернул, думая о том, что меня сейчас ожидает. Может, дёрнуть ручку дверцы да махнуть по темноте? Хрен с ней, с тачкой, жизнь, она дороже! От таких отмороженных можно чего угодно ждать. Они сами не знают, чего в следующий момент выкинут. Уж лучше с бандюганами дело иметь. У тех хоть цель есть, даже правила какие-то. А эти…

– Тормози! – мой сосед сразу после остановки открыл дверцу и, не говоря больше ни слова, вышел. Он дёрнул заднюю дверь и сказал своим сотоварищам:

– Давайте!

Те вывалились из салона и ушли куда-то вглубь дворов, не оглядываясь и продолжая хохотать и повизгивать. Я сидел опустошённый, не в силах тронуться с места. И вдруг поймал себя на мысли, что шевелилась где-то глубоко-глубоко: а надо было с них денег спросить! Идиот, оборвал я себя. Вот что значит, что если пошло бабло, то остановиться не можешь. Так в казино последнюю рубашку проигрывают, сначала срубив пару раз деньжат. А тут непонятно как жив остался, а туда же: надо было денег взять…

Потихоньку придя в себя, я решил ехать домой, не глядя ни на какие поднятые руки. Фарт кончился. А впрочем… Ведь могло всё повернуться с этими придурочными пацанами совсем по-другому, даже думать не хочется как. А кончилось в общем-то тихо-мирно. Это ли не фарт? Да, машину теперь опять чистить от пепла и окурков, наверное, придётся, но это такая мелочь по сравнению… Ну, понятно, что ничего не понятно из того, что могло произойти, но главное – не произошло. Я тронул свою «шестёрку» и скоро подъехал к дому.

В моей хрущобе ещё горели редкие окна. Где ставить машину, ведь вроде есть договорённость с моими шакалами? А дверь разукрасили, хотя тоже вроде бы была договорённость. Нет, от греха подальше отгоню подъезда через три-четыре. Я поднимался по ступенькам лестницы и думал, не ждёт ли меня ещё «подарок» на двери? Она была чистой. Чёрт, как же они меня достали, что я теперь только и делаю, что думаю о том, как они меня «достанут» в следующий раз. Это же не жизнь! Надо поднимать прессу. Надо этих козлов так проучить, чтоб они всю оставшуюся жизнь икали и заикались.

Я поставил на газ чайник и, пока он закипал, собрал на стол нехитрую снедь. Первым делом, опять же на кухонной плите, поджарил пару яиц с кружком варёной колбасы. Достал из холодильника солёных огурчиков под водку и почистил головку лука. Больше сегодня ночью никуда не поеду, весь лук съем, пусть изо рта пахнет. Иногда меня так тянет на него, в смысле поесть. Вот дыхнуть бы таким перегаром этим шакалам в рожу! Меня опять напрягло воспоминание о них. Что же сделать такого, чтобы их достать?

Пока ел в одиночестве, правда, под «шансонную» музыку из моего кухонного приёмничка, опять вспомнил про Лину. И она меня «кинула», не приезжает и не звонит, хотя обещанные две недели уже прошли. Вымыв посуду, я включил комп и залез на сайт знакомств. И сразу моё внимание привлекла подруга под ником Ангел. Понятно почему? И выглядела на фотке она ничего, и возраст подходящий – не молоденькая, на несколько лет помоложе меня, такая кочевряжиться не будет. Тем более сейчас на сайте.

Я закинул свою неизменную фразу для затравки: «Здравствуй, Ангел, ты – мой свет! Посылаю свой привет! Ждать ли от тебя ответ?» Он прилетел сразу, значит, я не ошибся: «Доброй ночи, Алексей. Спасибо за стихи!» Я понял, что надо брать быка за рога: «Честно говоря, я уже не первый раз встречаю здесь женщин под ником Ангел – разных возрастов и разной наружности. А вот Ведьмы ни одной не встретил. Это кое-что говорит о женщинах. Вы не хотите быть узнанной по имени?»

Теперь ответ прилетел не сразу, то ли она просто кокетничала пока с другим мужиком, то ли задумалась, отвечать или нет, и решила всё же продолжать разговор: «Ангел по имени Любовь». Вот теперь надо переходить к конкретике. Я вбил и отослал: «Ангел по имени Любовь – это уже название романа. Или кинофильма. Может быть, сходим на фильм с подходящим названием? Или у вас есть другие предложения?» Я подождал минуту, но ответа не было. Вряд ли она обдумывает сейчас другое предложение, скорее всего или отошла на время, или крутит амуры с другим. Ладно, придёт ответ, на экране будет видно. Я перешёл к следующей претендентке.

Так, зовут Лена, молоденькая, 35 лет. Такая вряд ли ответит на мои «за 45». Ну а вдруг? Поехали: «Здравствуй, Леночка, мой свет! Посылаю свой привет! Ждать ли от тебя ответ?» Ответ прилетел какой-то оборванный: «как-то грустно…» Я попытался пошутить: «Стихи тебя вгоняют в грусть, Елена? Вы прозы хотите? Их есть у меня!» Но и шутка не произвела впечатления на бедную Елену: «Мне кажется, стихи ни при чем, скорее ваша фотография». Ну, так я и предполагал: «А ещё мой возраст, как я понимаю? Будьте счастливы!» Что-то сегодня ни в чём не везёт, пруха кончилась.

Но я ещё попытался, хотя уже предчувствовал, что ловить больше нечего. Это всё моё круторожье упрямство. Вот ещё одна Лена приятной наружности. Попробуем: «Здравствуй, Леночка, мой свет! Посылаю свой привет! Ждать ли от тебя ответ?» Эта Лена отвечала порциями, сначала прилетело одно слово: «Ждать». Я подождал пару минут и решил, что это из неё случайно вывалилось. Стал смотреть других красавиц, и вдруг комп пикнул: «Что ответить? Вы ничего не спросили…» Смотри, родила! Я быстро набрал: «Тогда начинаю спрашивать, Елена! Погода на дворе зовёт выбраться из дома. Есть разные варианты – кино, кафе, парк, музей… Можете продолжить список и остановиться на том, что вам интересно. Как вам такое предложение?» Чёрт, опять я перешёл на «вы». Издержки интеллигентности…

И опять комп замер. Что у неё, позднее зажигание, что ли? Я вновь вернулся к созерцанию красоток. И тут толчками последовало продолжение: «Выбраться, конечно, можно». Потом: «А какой парк вы предлагаете?» Я уже собрался ответить, как прилетела следующая порция: «Общение должно быть в удовольствие – а мы друг друга совсем не знаем». Я теперь уже понял, что она рожает предложения, как кошка котят – по одному, но много. И дождался: «Нужно выяснить: какие у нас есть общие темы и интересы? Вы в каком районе живёте, с кем живёте? Где работаете?»

Ну, прям, клиентка татарской свахи из телевизора! Всё ей надо заранее выяснить, как будто она уже замуж за меня собралась! Я ответил, как мне показалось, остроумно: «Привет, Елена! Живу я один в Перово, по выходным летаю к жене и любовнице на Мальдивы, интересов у меня много разных, работаю по всей Москве. Что вас ещё интересует? Кстати, о себе вы ничего из очерченного вами круга вопросов не сообщили». И она скоро сообщила: «Если у вас есть жена да еще и любовниуца – говорить нам с вами не о чем! Прощайте». Видимо, от душевного волнения она даже сделала ошибку в слове «любовница». И, конечно, вычеркнула меня из списков приватности. А может, я пошутил?

Нет, с такими шутки плохи. Не дай бог, дойдёт до личного общения, ведь задолбает своей «приличностью». И эта первая – Ангелочек, чёрт её возьми, – молчит. Да пошли они все в задницу! Не везёт мне сегодня на интимное общение. И экс-Ангел мой Лина пропала. Хотя с ней это не в первый раз. Правда, если вспоминать самый первый раз, то это была не её вина. Вернее, это была не её вина по отношению ко мне. В Москву ко мне Лина не приехала ни в день, на который мы договорились, ни через неделю, ни через месяц. Я сначала обиделся, но потом до меня всё-таки дошло, что с ней могло ведь что-нибудь случиться. И я решил съездить сам.

На этот раз я, найдя прогон между домами, прошёл на улицу. Мне хотелось посмотреть, как её жилище выглядит с фасада. Избы выходили своими окнами прямо на реку. Перед заборами проходила песчаная, выбитая протекторами дорога, за которой ещё зелёная, несмотря на сентябрь, луговина обрывалась метров на десять к жёлтому берегу речушки. Я специально подошёл к самому обрыву, изображая гуляющего дачника. Надо было что-то придумать для объяснения визита. А ничего в голову не лезло. На противоположном берегу плотно росли деревья, а за их вершинами начиналось раздолье. Во всю ширь взгляда полого поднимающийся холм уходил в зеленеющие под ярким ещё солнцем дали. И уже у самой кромки виднелась невысокая отсюда тёмная стена леса.

Так ничего и не придумав, я решил, что скажу ей всё, как есть. Мол, соскучился и хочу её видеть. Развернувшись лицом к заборам, за которыми в глубине участков, среди зарослей плодовых кустарников стояли избы, я высчитал её пятый от прогона дом. Ничего необычного в нём я не увидел. Три окошка в белых наличниках на фоне пронзительно-голубой фасадной стены. Калитка, сколоченная из мелких досочек, была застёгнута изнутри большим шпингалетом. Я сунул руку в прорезь и отодвинул металлический стержень. Скрипнув, дверца открыла среди высоких кустов проход к крыльцу.

У двери даже оказался звонок, чего я почему-то не ожидал. Нажав быстро на кнопку, я отодвинулся назад. И, как оказалось, правильно сделал. Послышались тяжёлые шаги, и дверь распахнулась. Это была не Лина, а плотный мужик с недобрым взглядом. Видимо, её отец. «Чего тебе, парень?» – голос его тоже не излучал дружелюбия. «Здравствуйте! Я хотел бы увидеть Ангелину. Это возможно?» «Нет!» – он как вколотил ответ. «Извините, я приехал из Москвы. Мне надо с ней поговорить». – «Слушай, парень, иди-ка ты отсюда подобру-поздорову, и чтоб больше я тебя здесь не видел. Нет её. И не будет!»

Я развернулся и пошёл к калитке. Чего он взъелся? Может, у них тут в провинции все такие? И где же всё-таки Лина? Выйдя на луговину, я ещё раз посмотрел на окна её дома. В них ничего не было видно. У соседней избы стояла у забора вкопанная скамья. Я подошёл и сел на неё. И что теперь делать? И вдруг я вспомнил про Анну Петровну. Надо сходить к ней, может, она что-нибудь знает. Через несколько минут я звонил ей в дверь. Так как уже начались занятия в школе, уехать далеко она не могла. Правда, были выходные, можно было не застать её дома, но мне повезло. Она открыла опять быстро.

«О, Алексей! Заходите». – Она даже помнила моё имя. «Здравствуйте, Анна Петровна!» – Я прошёл в комнату. «Присаживайтесь, Лёша!» – Она пододвинула стул. «Спасибо. – Я присел. – Я хотел вас спросить…» Но она перебила: «Я понимаю, Лёша, ты Лину хочешь увидеть». – Анна Петровна вдруг перешла на «ты». «Да». – Я был несколько сбит с толку. «Видишь ли, её нет сейчас в Бездне, она уехала».

«Что-то случилось?» – мне вдруг стало как-то не по себе. «Да. Тут целая история. Она ж никуда не поступила и пошла недавно работать. Продавщицей в магазин на окраине, там место было. И почти сразу обнаружилась у неё недостача. Конечно, это не она, это старшая продавщица что-то там скорее всего украла, но свалила всё на неё, на Лину. И милиционер у неё в любовниках, у этой продавщицы. Так что завели на Ангелину дело. А отец её сразу её увёз куда-то в деревню к родным. – Даже Анна Петровна от волнения стала говорить не совсем правильно. – Так что не ищи её пока. Как всё уляжется, она сама, я думаю, объявится».

Я уезжал из Бездны с тяжёлым сердцем. И несколько месяцев ждал от Ангелины весточки. Изредка звонил Анне Петровне, но она ничем обрадовать меня не могла. Ситуация, наоборот, ещё ухудшилась. Оказалось, что Лина была под подпиской о невыезде, а отец увёз её в какую-то глушь, и она не явилась по требованию в милицию. Её объявили в розыск. Узнав об этом, отец сам её привёз в милицию, но было поздно. Машина правосудия пошла скрипеть своими жерновами. Её по решению суда заключили под стражу, то есть посадили в следственный изолятор, а потом, после очередного суда, отправили отбывать почти двухлетний срок в колонию общего режима.

В школу Лина пошла из-за какой-то детской болезни на год позже и закончила её уже в восемнадцать. А так как она была совершеннолетней, ей уже полагалась отсидка. Отец Ангелины не дал Анне Петровне адреса колонии, хотя сам навещал дочь во все разрешённые сроки. И как учительница ни старалась узнать его для меня, ничего у неё не получалось. Наконец она вспомнила, что один из её бывших учеников работает в милиции, и обратилась к нему. Тот помог. Так у меня появился адрес колонии, которая оказалась в общем-то недалеко, в соседней области.

Я, проконсультировавшись со своими таганскими друганами, написал письмо начальнику этого учреждения с просьбой о посещении заключённой Лавиновой. Мне хотелось по моей привычке приехать к ней неожиданно. Нежданная радость всегда ярче. Однако через месяц мне официально ответили, что право посещения имеют только близкие родственники, а заключённая Лавинова меня таковым не признала. Тогда я написал ей самой, как пытаюсь к ней прорваться, а она от меня отказывается. Я просил объяснить – почему, но она на моё послание не ответила.

Почему она отказалась от меня, Лина объяснила мне несколько лет спустя – при первой нашей после разлуки встрече. Она не хотела, как она считала, портить мне жизнь, усложнять мою учёбу в университете и мою будущую карьеру в столице. Уж лучше нам было перемучиться, так она тогда выразилась, и забыть друг друга. Но когда я спросил, получила ли она моё письмо, её лицо осветилось такой нежно-растерянной улыбкой, которую я до сих пор вспоминаю с какой-то тупой болью в груди, и сказала: «Если б ты знал, какой это был для меня подарок!»