Текст книги "Поход клюнутого"

– Знатно, знатно уделали! Что ж возразил тот невежа?

– Странствующий рыцарь был груб и неотесан, не оценил тонкостей куртуазной речи и призвал решить вопрос посредством боевых состязаний.

– Ишь ты, каков ухарь. Сочувствую, сэры.

– Откуда вам ведом исход поединков, дон Бингхот?

– Дык говорю же, бывал в том Ливелине. Коли вояка настолько суров, что ему тамошняя баба прекрасней всех в мире, то об него мечи только тупить.

– Что ж, вы правы. Лежа в грязи, выбитые из седла, сэр Фуллер и сэр Вайер смотрели в небо, набираясь сил, чтобы подняться, ибо странствующий грубиян даже не предложил им помощи, и промеж делом завели разговор о давешних поэтических сентенциях. Вот тут-то и выяснилось, что в леди Финиамии каждого из них восхищает иное! Сэр Вайер уверял, что волос разных на свете много, а вот таких, как у нее, глаз больше не сыскать. Сэр Фуллер же занял обратную позицию: волосы леди Финиамии – вот настоящее чудо, а глаза – что ж, они глаза и есть, хлопают, и ладно.

– Да-с, и так былые неразлучные друзья ухитрились поссориться и поклясться, что не знать их потомкам примирения, доколе сей спор не будет урегулирован. Так и вышло, и наши с сэром Вайером жены уже начинают объяснять нашим сыновьям, почему они не могут играть вместе, а после того, как примут рыцарские пояса и шпоры, вынуждены будут сойтись в непримиримой схватке.

Торгрим неспешно поднял обе руки к лицу и огладил бороду. Сей жест призван был в основном удержать рот от самопроизвольного извержения потока суровой истины на головы обезумевших рыцарей. Нет уж, рулить ситуацию взялся Бингхам – пусть он и берет грех на душу!

За тем подобное никогда не ржавело.

– Стал быть, Фуллерам милы глаза, а Вайерам волосы, и вокруг этого вы полтораста лет топчетесь?

– Воистину так. Кабы были те самые времена, мы б призвали независимого эксперта, вот хоть вас, дон Бингхот, вы-то несомненный ценитель прекрасного, и отправились бы глянуть на саму леди Финиамию, дабы установить истину. Но увы! Она так и скончалась бездетной, так что даже надеяться обнаружить ее черты во внучках и правнучках не приходится.

– Да уж я бы вам насоветовал… ей-богу, вот только сейчас с ваших слов услышал и осмыслил, что у женщин и правда есть глаза да волосы! Я-то на другое обычно обращаю внимание, так что как бы третьим к вашей компании спорщиков не пристроиться.

Торгрим тихонько застонал.

– А ты не ной, – сурово пригвоздил его Бинго. – Не ты ли мне мозги песочил, что идеи предков – они завсегда уважения достойны?

– Идеи моих предков, дон Бингхот.

– А что твои предки завещали ценить в женщинах?

– Широкие бедра, для уверенного деторождения.

– Смотри-ка, а они как есть не дураки были. Слышьте, доблестные сэры, а как у леди Финиамии было с этим делом… ну, с тазовой областью?

Рыцари вновь затеяли переглядки.

– На этом наши семейные легенды никогда не акцентировались, – стесненно признал сэр Фуллер. – Тем паче что по моде тех времен дамы носили столь пышные юбки на разлапистых каркасах, что и не разглядеть.

– Общего сложения, насколько до меня дошло, леди Финиамия была субтильнейшего, и ей вроде бы даже приходилось носить сплошные панье и фижмы, – неуверенно добавил сэр Вайер. – Что, однако, лишний раз говорит в пользу тех ее фрагментов, которые было никак не подделать, а средь них первые – ее небывалые синие глаза.

– Волосы, сэр Вайер, натуральные золотистые волосы – величайшая редкость!

– Сэр Фуллер, желтоволосых пейзанок в моих владениях хватает – сделайте милость, заезжайте, убедитесь.

– А глаза вовсе есть у каждой коровы, сэр Вайер!

– Кхм-кхм, – напомнил о себе Бинго. – Я готов принять решение, сэры рыцари.

Спорщики дружно осеклись. Даже Торгрим воззрился на Бингхамов сапог, маячащий на уровне его головы, с несказанным удивлением.

– Я б долго мог рассматривать все стороны вашей проблемы, – объяснил Бинго важно. – Но не вижу в том нужды. Вы ж сказали, что у вас есть жены, а от них еще и дети? Сэр Вайер, каковы глаза твоей жены?

– Прекрасные карие очи, дон Бингхот.

– А у твоей жены, сэр Фуллер, какие волосы?

– Густые и роскошные, черные как смоль.

– И, имея все это, вы готовы друг друга поубивать из-за давно мертвой беззадой стервы? Эх, рыцарство, ежей вам в кованые подштаники. Решение мое такое: ни волосы, ни глаза леди Финиамии не являются самыми в мире замечательными, и это даже доказано – не мною, а тем ливелинским кренделем. Он же победил? Вот и вся недолга, у нас ведь, сколь я знаю, так, который в седле усидел, того и святая правда.

Рыцари озадаченно смолкли. В шлемах их заскрипело, из забрал даже парок заструился.

– Что ж, – с трудом подбирая слова, высказался наконец сэр Фуллер. – Не могу не признать, что глаза, если не иметь в виду конкретно глаза леди Финиамии, весьма важны для дамы, и совершенно не удивлен, сэр Вайер, что ваша достопочтенная супруга пленила вас своими… они в самом деле изумительны.

– А я, сэр Фуллер, хоть и все это время находился с вами в состоянии некоторой политической конфронтации, всегда полагал, что за дамой с волосами вашей жены и впрямь стоило съездить через полмира. Дон Бингхот… позвольте выразить вам свою искреннюю благодарность. Жаль, что много лет назад нашим предкам не встретился рыцарь, обладающий вашей рассудительностью.

– Как есть жаль. – Бинго охотно покивал. – И еще одно, мои добрые сэры…

Палица его выпорхнула из седельного крепления, как невесомая пушинка, и могуче шарахнула сэра Вайера по шлему. Рыцаря сбило с седла, как переспелую грушу с ветки. Сэр Фуллер успел только повернуть голову ему вослед, когда тяжкий комель настиг и его шлем, выбив его из седла в обратную сторону. Бинго залихватски присвистнул, крутанул палицу между пальцами и вернул ее на место.

– Ну а это-то зачем было? – осведомился Торгрим скорбно.

– А нефиг дорогу загораживать. Погляди, что у них лишнего. Может, в Фуллерову кирасу втиснешься?

– Сэр Бингхам, нехорошо обирать рыцарей. Мы ж не тати разбойные.

– За себя говори, а за меня лучше прибереги на тот случай, когда на нас начнут собак вешать. Я ж не задурно! Я им помог, решил вопрос, каким бы они себе еще немало крови попортили. Кроме того, победил их в честной схватке, а по нашим рыцарским понятиям имущество побежденных отходит победителю.

Торгрим с кряхтением покинул седло. Рыцари громоздились посреди дороги бесформенными доспешными грудами, кони их привычно переминались над хозяевами. На всякий случай дварф пощупал у обоих рыцарей пульс на шее, убедился, что они живы, и без суеты оттащил обоих на обочину, где и присадил к плетню в благопристойных позах. Фуллер впрямь был покрепче, а панцирь его на ремнях по бокам, но ширины ему явно не хватало, чтобы нормально напялиться на кубический торс Торгрима. Лошадей дварф подвел к хозяевам и принайтовил к тому же плетню. На одном из седел нашелся мех с клеймом винодела, и Торгрим, признав частично правоту гоблина, его изъял в счет репараций. Еще при седлах были мечи, длинные бранки с рукоятями под два и более кулака, но похищать оружие, для всякого толкового воина важное, как душа, дварф решительно не собирался. Еще были щиты, хотя рук на них у рыцарей явно не хватило бы, дойди до сражения; на щитах же – облупленные гербы родов, а потому они тоже были оставлены. Едва ли даже Бинго польстился бы на то, чтоб косить под одно из этих славных семейств. Не без брезгливости исследовав тощие сумки при седлах, Торгрим разжился куском пахучего сыра, несколькими лепешками и дюжиной засаленных серебряных монет. Сам бы брать не стал, дварфы ради денег не сражаются, но на носу долгое путешествие, чреватое издержками… Если Бингхам и впредь будет продолжать косить под рыцаря, ему нужно справить соответствующую амуницию. Плащ сэра Вайера, удачно лишенный опознавательных знаков кусок грубой ткани, Торгрим тоже реквизировал в свою пользу. На привале его надо будет укоротить по росту, послужит и от ветра, и ночами как одеяло, а рыцари пускай по домам возвращаются и впредь будут осторожнее, заступая дорогу кому ни попадя.

– Штаны похищать не буду, – сурово объявил дварф. – Мне длинны, тебе коротки.

Бинго с толком использовал остановку, уподобившись гзуру – то бишь, так и сяк извернувшись в седле, ухитрился прямо с него оросить природу могучей струей, а от этого сразу подобрел и только рукой махнул.

– Надо было у них поспрошать про дорогу, – запоздало спохватился он, когда Торгрим взгромоздился обратно на пони. – Что тут да как, куда не ходить, а где, напротив, обязательно побывать в целях культурного развития.

– Побывать надо на Дэбоше, а остальное оставь до тех времен, когда вновь будешь праздно шататься. Ты ж вроде и сам места знаешь?

– Это я тамошние места худо-бедно знаю. Про что наслышан, где и побывал. А здешний край мне знаком плохонько, слишком тут все скучно да чинно, чуть не так зевнул – смотрят волками, чихнуть осмелишься – загребают для пристального рассмотрения. Вот, к примеру, есть ли в окрестностях постоялый двор?

– Ежели я верно понимаю логику предприимчивых хумансов, то непременно есть. Они завсегда строятся на расстоянии дневного перегона друг от друга, так что если поднажмем и более ничьи исторические проблемы решать не станем, то к ночи должны б добраться.

– Ты, как я погляжу, просто нелюдимый. Логику какую-то придумал, заместо простого задушевного общения.

– Да я б и пообщался, только после твоего выступления они навряд ли будут в настроении и памяти, как бы еще жен не попутали.

– Ничего не могу с собой поделать. Нам, гоблинам, свое реноме вредителей приходится постоянно поддерживать, иначе бояться никто не будет. Давай уже пришпоримся, ночевать в этих огородах мало радости. Слепни летают, что твои свиньи, а то еще сторож сыщется – злой и грубый, с дрекольем и факелом…

Никакую передачу, помимо первой, включить у Рансера Бинго не сумел, но и то коротконогому пони пришлось перейти на трусцу, чтобы держаться рядом. Торгрим стиснул зубы – крестец его никогда привычен к тряске не был, а в заточении так вовсе отвык от всяких нагрузок. В своих подгорных краях дварфы тоже, надо заметить, используют некий подвид кавалерии, ставя под седло специально выведенных ездовых барсуков, но у тех манера бега совсем иная – скорее крадущаяся, нежели жесткая поступь столь обожаемых на поверхности копытных. Путь же свой от того места, где выбрался на поверхность, и до самой араканской столицы Торгрим проделал на собственных неутомимых двоих. И сейчас возник великий соблазн свалиться с низкорослой лошадки и побежать рядом, матерому воину это не в тягость, скорее могучий гоблинский битюг запыхается и рухнет, нежели Торгрим собьется с дыхания. Однако глас ментора, коим Даймондштихель выступал столь часто, что сам в него частично обратился, шептал в ухо: что неудобно – терпи, станешь крепче! Что не умеешь – изучай, станешь лучше! Потому так и этак покручивался, умащивался в седле, привставал на стременах, силясь познать повадки животного и реакцию его на разные движения, а заодно и для себя подыскивая удобное положение. Положения удобного не находилось, ибо предками не предусмотрено, но и терпение дварфийское неспроста многие века перековывали с мифрильными добавками; так что вскорости зубовный дварфий скрежет вошел в ритм, и Бинго под него даже насвистывать принялся. Торгрим мстительно закусил клок бороды и лишил гоблина аккомпанемента, но тот и не заметил, буде увлечен высвистыванием пародии на народное творчество.

Спустя несколько времени, когда солнце уже потянулось нижней своей кромкой к горизонту, дорога раздвоилась, утекая одним рукавом примерно к северу, а вторым на запад, слегка отклоняясь к югу. Тут, по всем разумениям Торгрима, и было бы место постоялому двору; не сильно он и ошибся – строение и впрямь тут стояло, вот только не дождалось посетителей. Пепелище было расчищено и разровнено немало лет тому, а на его месте, вопреки любезной дварфу логике, ничего нового не выстроилось.

– Занятный случай, – рассудил Бинго со своей колокольни, устрашающе позевывая. – Это ж у нашего усача под самым боком какая-то скотина озорует! Или это он сам погулял, да так и поддерживает место для пикничков в приятной компании?

– Сэр Малкольм не таков, чтоб свое рушить, – отозвался Торгрим твердо. – Он справный рыцарь старой закалки, таких шутничков прижучивает наотмашь, не считаясь с чинами. Но сколь я знаком с местной системой, а с нею я знакомился последние полгода, беседуя с соседями по чулану, здесь вполне могут начаться уже и личные владения какого ни на есть важного удодища. А у тех на все свои права. Захочет – и жить запретит.

– Да пущай запрещает. Кабы я от всего, что мне запрещали, отступался, был бы ноне мил, невинен, благолепен и зубов имел бы куда как поболе… что, кстати, и недурственно бы случилось, если уж так по совести.

– Нам-то с две Дуэрры запретишь, а вот своим поселенцам – очень просто. Но давай подумаем, каков резон свой же постоялый двор огню предавать?

Бинго честно подумал:

– Ежли зима сурова была, так можно было согреться.

– А еще подумай, – предложил дварф раздраженно. – Не таковы тут зимы, чтоб избы палить, да тем паче запрещать на их месте строиться.

Бинго сморщил нос и нахлобучил шлем на голову, дабы причаститься даруемой им мощи мышления.

– Проводили учения по пожарной безопасности? – прогудело из дыр шлема натужно.

– Все, прекращай думать. Оно тебе не на пользу.

– Еще Мастер Зазеркалья говорил сии слова с совершенно той же интонацией. – Бинго с облегчением сдернул ведро с головы. – И ведь каждому проверить надо, хотя, казалось бы, с первого взгляда очевидно. Ну а ты что думаешь или такой же дурила, только еще и ростом не задался?

– Сдается мне, что по какой-то причине местному хозяину это место невозлюбилось. Так-то никакой владетельный сеньор не откажется от чистой прибыли, а стало быть, постоялый двор он возведет где-то, где ему любезнее. Но чем же плохо здесь, у самой развилки?

– Мне опять думать?

– Нет, я ж тебя освободил. Это я вслух рассуждаю.

– Славно затеял, я так же буду чудить, когда стану толстым и важным. Но тем временем темнеет, так что рассуди-ка вслух, куда нам подаваться.

Торгрим поскреб в бороде.

– Та дорога, что к югу, больше к Рухуджи забирает?

– Ежли не будет извиваться шибко, то да.

– Туда, стало быть, и направимся. Глядишь, и эта загадка по пути прояснится.

– Мне загадки без разницы. Мне б только не пришлось лишний раз ночевать в репейнике да просыпаться от того, что дикий кабан пятки клыками щекочет.

– Эк же ты незамутнен, друг Бингхам. Ты ж учти, каждый ответ на загадку мироздания – это лишний камень в праще твоего разума!

– Ну да, а стрелять с той пращи ты сам запретил. Сам вози свои камни, а я в своей башке предпочту светлые образы и благие намерения… если, конечно, хоть что-нибудь из этого в нее когда-либо заползет.

Как и пристало рыцарю, задающему темп, Бинго осторожными потягами за узду убедил Рансера развернуться на южную дорогу и попинал его в бока пятками. Короткие шипы-шпоры, намертво вращенные в сапоги, скотину послабее бы покалечили, но шкура на боках боевого тяжеловоза давно покрылась толстой коркой – в рубке не до деликатности, сэр Малкольм не раз охаживал своими зубчатыми колесиками со всей дури, а после винился и собственноручно обтирал вином и накладывал компрессы из целебных трав. Пони в управлении оказался и того покладистее – как увидел меланхолично помахивающий хвост лидера процессии, так и припустился за ним следом, избавив Торгрима от интуитивного дергания за все веревки.

– Зрю вдали поселение! – практически сразу сообщил гоблин. – Это ты удачно рассудил, прямо хоть учись у мастера.

– Научишься еще. – Дварф, неуклюже пошевеливаясь в седле, худо-бедно приспособил на плечи трофейный плащ. Надо будет придерживать полы, покуда не подрезаны, чтоб ногами не топтать, да и секиру теперь на спину не приспособишь, но кто знает, какие тут порядки для одетых не по форме. – Ты вот чего, Бингхам, воздержись от бития направо и налево, если только не придется жизнь защищать.

– Эй, борода, я ж вызвался учиться только рассуждению, как материи, кою признавал ранее только в виде развлекательном! А уж как в обществе себя вести – ты меня не учи, я в нем поболе твоего терся.

– Оттого и зубов недочет?

– С зубами историй много, и все разные. А в обществе правила простые: в драку лезть только в крайнем случае. Крайний же случай – это когда ты либо все получил, чего желал, либо когда понимаешь, что иначе зажмут это желанное.

– Гм… А зачем в драку, если все получил?

– Не все получил, а все, чего желал. У них же наверняка еще много всякого осталось, чего ты по скудости разумения пожелать не догадался! А они нет бы предложить, ироды.

– Ты вообще когда-нибудь без драки обходишься?

– Почти всегда. Вот ты отметь, из города мы ушли совершенно мирным обозом! Драка хороша, когда ты дерешься, а когда тебе встречно горазды засандалить так, что уши собирать будешь, тут уж дешевле не ввязываться.

– Ну так ты имей в виду, что при тебе есть я.

– И можно хоть с кем задираться, ибо ты прикроешь?

– Нет, ежели станешь обижать безобидных, так я за них вступлюсь, и радости в том никому из нас не сыщется.

– А зачем тогда вступаться?

– Таковы мои правила.

– Бить своих, чтоб чужие боялись?

– Поступать по совести, даже если придется, как ты говоришь, «собирать уши».

– Дикий вы народ, дварфы. Не знаю уж, что за такая совесть и кому понадобилось вам ее пришивать, но собирание ушей – такая штука, от которой дешевле воздержаться.

– Вот и воздерживайся, ибо в знании сила.

Бинго недоуменно двинул плечами. Никакой силы за знанием он не ведал, напротив, оно неизменно оборачивалось для него безутешной скорбью. Туда не ходи, там прибьют. Этого не делай, боком выйдет. Угадай, кто пришел, зачем пришел, почему пришел… Теперь вот следи за собой, чтоб свой же спутник по заднице не зарядил. Эдак окажется еще, что и от пива здоровью сплошные убытки, дорогу следует объяснять по-честному, а не как смешнее, а земля вовсе круглая, и надлежит каждый шаг вымерять, чтоб с нее не сверзиться.

Поселок приблизился вскорости, оказавшись скромной деревенькой на две дюжины хат. Бинго одобрил: никаких тебе быковатых верзил в доспехах, кои зачастую встречают мирных путников, норовя обойтись с ними грубовато, сплошные деревенские увальни и пейзанки в платках поверх копнообразных фигур.

– Хлеб да соль, старикан! – поздоровался гоблин с первым же встречным обитателем завалинки, что равнодушно таращил на проезжих подслеповатые глаза. – Есть ли где двум благородным донам ночь провести?

– Есть, как же не быть. – Дед потыкал перстом дальше по тракту. – Вона там, крайний дом в аккурат для странников.

– А что стряслось с тем, что на развилке? – полюбопытствовал Торгрим.

– Да уж третий год, как спалили.

– По какой нужде?

– Да разве ж нам объясняют хозяйскую нужду? Спалили, и ладно, у нас взамен того новый выстроили, говорят, лучше прежнего.

Дварф неодобрительно покачал головой, но дознание прекратил, не видя от него пользы.

– А кузнец водится в вашей деревне?

– Ежли толкового ищешь, то это завтра, дальше по тракту, через полдня будет. А у нас коваль есть какой-никакой, коня подковать способен или там вилы выправить, большим умением не наделен, да и пьет беспробудно… Эвон там, через дворы.

– Мой любимый тип наземного коваля, – удовлетворенно сообщил Бингхаму Торгрим. – Главное, чтоб наковальня была, мехи, молот да клещи. Более от него ничего не требуется.

– Питье беспробудное тоже следует отнести к достоинствам, – важно откомментировал тот. – Без него образ незавершенный, да и кто подпустит чужого бородача к своим мехам, ежели не занят горящими трубами?

– Договариваться тебе предоставлю, как номинальному предводителю.

– С кузнецами не умею и не люблю – здоровые, гады, и шуток с бодуна не понимают. Хочешь, договорюсь с кузнечихой?

– Почем знаешь, что кузнечиха есть?

– Смеешься, должно быть. Есть мехи, пьет без просыху, до ближайшего конкурента полдня езды – это ж мечта любой пейзанки.

Постоялый двор в конце деревни обнаружился без труда по обширной коновязи и глазеющему в окно мужику – слишком пышнощекому, чтобы быть суровым земледельцем.

– Гости в дом! – гаркнул в его физиономию Бинго. – Нам бы переночевать да пожрать как следует. Чем порадуешь, толстун?

– Тараканов уже две недели как не видали, – меланхолично похвастался щекастый.

– Ничего, мы и на говядину согласны.

– По полторы монеты серебром с носа. – Толстяк опасливо покосился на Рансера. – Пять, если придется эту зверюгу обихаживать, плюс медицинская страховка.

– Страхо… что?!

– Ну, ежли он кого лягнет, то припарки за ваш счет.

– Да вы тут все от природы лягнутые. Этот ежели лягнет, то не припарки, а возвращение из соседнего государства придется оплачивать. А то и наоборот – самим взимать плату, как за волшебство телепортации!

– Думать-то я ему запретил, – пояснил прибалдевшему толстяку Торгрим. – Теперь думаю, не поспешил ли… когда думал, хоть тараторил медленнее. Лошадей расседлать и покормить непременно, в долгу не останемся. Роскоши нам не нужно, мы привычные.

– Это кто тут привычный? – насупился Бинго. – Кому это роскоши не нужно? А чё, есть чё?

– Можем подмести в комнате, – предположил содержатель гостиницы осторожно.

– Вот этого не надо, не эльфы. А можно, как в неких лучших домах Сингопала, положить на подушки по шоколадке?

– По… чему? – насторожился Торгрим.

– На что положить? – напрягся и уездный администратор.

– Сам не знаю, прослышал по оказии и всегда мечтал попробовать. Ну, нет так нет, обойдемся без изысков. Главное, чтоб ведьм не жгли с подветренной стороны, а ежели ночью соберетесь грабить, так спервоначалу глотки перехватите, а то за бузой и беготней разве отдохнешь как следует?

– Обижаете, сударь, у нас порядки строгие, спокон веку никого не резали!

– Да вас всего третий год как отстроили, – хмыкнул дварф, с облегчением сползая с седла.

– Вот с самого отстроения и не резали, не то что в иных каких реалиях.

– А прежний двор, что на дороге был, не за то ли спалили?

Толстяк пожал плечами с деланым равнодушием.

– Того не знаю, а только случалось там всякое, это уж верно. Потому тут и построили, чтоб среди людей, не на отшибе, и чтоб всякие ночные деятели не рисковали невозбранно захаживать.

– Обычно, сколь мне ведомо, от нежеланных гостей гарнизоном прикрываются. – Дварф огляделся окрест. – А у вас вон старичье одно, заходи кто угодно, бери чего хочешь.

– Не знаю я, где какое обычно. У нас тех лиходеев, что заходить да брать горазды, давно повыбили. Земли наши под надежной рукой, а хамло случайное и стариков смущается.

Торгрим хотел было возразить, приведя как аргумент своего спутника, но вовремя спохватился, что Бинго-то как раз хамло нарочитое, кроме того, такими козырями впустую шлепать не пристало.

– Ну, пускай так, поверим твоему доброму лицу. Примите лошадей и багаж, а мы покамест прогуляемся до кузницы.

– И я? – огорчился Бинго.

– И ты. Вдруг кузнечиха выскочит.

– Регистрироваться пожалте, – удивил толстяк нежданной формальностью. – Ну, это… имена записать и деньги в кассу – у нас предоплата заведена, а то мало ли, какой вас столбняк хватит, не шарить же по карманам.

– А имена-то вам на кой? – недобро подивился Торгрим. – Что те двое, что эти, не един ли хрен? Монеты уж точно одинаковые.

– Таков порядок, учрежденный местным землевладельцем, графом Бульвигом.

– Силен, видать, граф, коли земли его к самой столице подступили, – рассудил Бинго. – Таких лучше не злить. Я, например, знатный путешественник Бинглухо-Банглай, а это мой верный спутник Гиви. Не спрашивай, как пишется, – сочтем за оскорбление. Конечно, я тебя прощу… но Гиви точно не простит.

– Вах, – машинально поддержал дварф, пошарил в дарованном сэром Малкольмом кошеле, куда намедни ссыпал и репарации с рыцарей, и выгреб пригоршню разномастных денег. – Одна, две, три… вот тебе пять монет. И упреждаю по-честному: ежели, вернувшись из кузни, мы вдруг чего недосчитаемся, то огорчимся несусветно.

Щекастый вздохнул печально – то ли в ответ на угрозы, то ли прикинув радость своею корявой рукой вписывать подобного бинглуху в ведомость. Монеты, однако, прибрал проворнейше и махнул рукой куда-то в глубину, отчего через несколько секунд на пороге возникла его уменьшенная копия да и направилась к путникам, дабы принять у них лошадей.

– Этого, ежели будете поименно и их регистрировать, прошу отметить как ослика, – попросил Торгрим за пони.

– А моего можно не замечать вовсе и даже лопатой хряпнуть, – присоединился Бинго. – Про эту вашу страхо-что-то я так и не понял, а с него от лопаты не убудет, зато появится чудный повод вам попенять.

С седла наземь прыгать он побоялся, так что перелез для начала в седло с ногами, с него, явив чудеса эквилибристики, элегантно перескочил на плетень, с плетня – на большую бочку под самым гостиничным окном… и дальше бы пропрыгал, да бочка оказалась старой, от возраста рассохлась в хлам, да и лопнула с треском, извергая на все стороны облака пыли. Гоблин панически хрюкнул, но ниже земли не упал.

– Везунчик, – откомментировал Торгрим с плохо скрываемой завистью. – Я б прямо в жерло провалился, а бочка бы случилась полной по обода каким ни на есть рассолом.

– Лучше уж рассол, чем такое обидное, – возразил Бинго жалобно, поднимаясь среди рассыпавшихся досок побелевшей от обильной древесной пыли статуей.

– И еще три медяка за порчу имущества, – злорадно поведал толстяк из окна. – Кабы знал, что вы такая рисковая публика, я б вам сразу предложил тариф королевской категории, куда уж заранее заложены все безобразия, пьяной свитой чинимые.

– Сами виноваты, что барахло такое держите! Можете в отместку на тючке с Гивиным доспехом попрыгать. Вот уж его если доломаете – это всяко усилие, трех медяков достойное.

– А и в самом деле, не видали мы еще вашего сервиса, одна разруха да уныние, – поддержал Торгрим. – Может, с вас самих по итогам еще достанет спрашивать. Так что вы пока печь растапливайте и сооружайте ужин, а мы вернемся вскорости.

Он снял с седла секиру и завалил ее на плечо, а проходя мимо Рансера, подпрыгнул и выбил снизу в воздух Бингхамову палицу, ловко поймавши ее затем над самой землей. Плащ комично волокся следом, так что дварф подобрал его полу и лихо перебросил, окрутив вокруг торса, через плечо. Все едино вид нездешний, можно не стесняться.

– Поздно уже, – проныл пристроившийся следом Бинго. На ходу он отчаянно охлопывал себя варежками по всем местам, выколачивая пылевую взвесь. – Как стемнеет, нас пугаться начнут, а ежли кто в окрестностях сопрет сапоги или там зарежет старосту, так угадай, на кого всех собак повесят?

– Ты ж слыхал, что местный сказал: края тут тихие.

– Это пока они тихие, потому как меня тут еще не было. Вокруг меня завсегда бурление говн случается, даже если я сам к нему ни сном ни духом. Успеть бы к тому времени, как забурлит, пожрать, да еще и подрыхнуть малость, а то не жопа, а сплошная мозоль, с такой ни верхами, ни пешкодрапом особо не припустишься.

– Не волнуйся ты так, в кузницу мне ненадолго. Да и удирать отвыкай! Я бегаю долго и упорно, а вот быстро не умею, так что из меня хорош догонятель, но плох убегатель.

– Твои проблемы. Я вот ремеслом убегателя овладел в числе первых – отлично ставит знаки препинания, пусть не точки, но выразительные многоточия.

Хаты тянулись по обе стороны выбранного дварфом маршрута добротными бревенчатыми стенами, перемежаемыми огородными грядками. Бинго немедля похитил с ближайшей недозрелый кабачок и, прежде чем дварф успел его призвать к порядку, вгрызся в самую середку, крутя овощ за концы подобно кукурузному початку. Через два шага смекнул, что грызет, как бобер, толстую кору, еще через два – что и внутри там отнюдь не домашняя начинка с мясом, грибами и яйцами, потом еще кусок полез не в то горло, и гоблин панически закхекал, загибаясь в дугу. Торгрим сердито рыкнул и в сердцах хлопнул его наотмашь ладонью под грудь. Бингхама шарахнуло словно оглоблей, коварный кусок вылетел из пасти арбалетным болтом, едва не снеся соседнюю стену, а остаток погрызенного кабачка Бинго в сердцах зашвырнул наугад, но попал, конечно, в чей-то курятник, в котором немедленно поднялись квохтанье и суета.

– Говорю же – я ничего, а оно забурляет, – виновато объяснился Бинго, потирая отбитую грудину.

– А ты не цапай лишнего, авось и перестанет.

– Если никто ничего цапать не будет, все и впрямь перестанет и даже вовсе кончится. Должен же кто-то придавать миру движущую силу!

– Ты о мире меньше думай, а больше о спокойствии вокруг себя. Найдется, кому мир и без тебя покрутить на каком-нибудь органе.

– Ну да, как же! – Бинго скептически фыркнул. – На этих, которые большие, могучие, всезнающие и на все гораздые, только положись. Пробовали уже – вот хотя бы в эпоху Хранителя. Либо на все положат с прибором и погрузятся в решения наиважнейших проблем, типа как вдеть кольцо в нос, либо так задостанут вниманием и повсеместным участием, что всяк взвоет. Нет уж, мир тут наш, жить здесь нам, так что на этих надейся, а сам не зевай. Ты б, чем ссылаться на внешние силы, сам приложил какое усилие или хоть машину состряпал, чтоб за тебя крутила!

Кузня, а вернее, небольшой открытый сарайчик с наковальней посередине, обнаружилась на самом отшибе, во дворе большой хаты. Из сарая мощно несло брагой, Бинго даже умничать прекратил и блаженно принюхался.

– Вот там ничего не крути, – потребовал Торгрим. – Кузнечные инструменты – дело тонкое, деликатное.

– Да и вовсе не пойду, – героически вызвался гоблин, воровато косясь в сторону грядки с редиской. – Ты уж сам, а я тут подержу оборону, если вдруг какое что – кукарекну собакой или как-нибудь иначе себя обозначу.

Дварф вручил ему палицу, а сам решительно вдвинулся в кузню. Источник бражного духа нашелся сразу – лежал вповалку на груде тряпья в углу и храпел, как камнедробилка. Судя по тому, что горн только что льдом не покрылся – к работе этот спун давно уже не притрагивался. Торгрим мрачно вздохнул, призвал проклятие на голову жадюги Аббатора, который в незапамятные времена в погоне за наживой продал наземным паскудникам сокровенное искусство обработки металла. Они вот теперь его низвели до ремесла и как могли обгадили, смотреть противно! Навести тут порядок, конечно, можно, но в одно рыло не управиться сразу и с мехами, и с тисками, и с наковальней, а те приданые руки, что остались во дворе, даже если еще не удирают, сверкая ладонями, то едва ли исполнят хоть что-то созидательное. Придется обойтись без продвинутых операций… а то и вовсе уподобиться гоблину и ограничиваться заимствованием полезного.