Текст книги "Поход клюнутого"

6

К воротам Прузена странники прибыли весьма вовремя – ленивые городские стражи как раз собирались закатывать тяжеленные дубовые створки ворот. Бинго, всю дорогу почти деликатно пыхтевший в дварфийскую спину, немедленно извернулся в седле и заколотил Рансера каблуками под бока, да так, что сподвиг его перейти с шага на рысь и обогнать пони.

– Стой, служивые! – завопил гоблин зычно, благо шлем надевать поленился. – От своего счастья закрываетесь! Мы сейчас, мы уже тут!

Торгрим зажевал критические замечания и надвинул капеллину на глаза.

Стражи придержали ворота и позволили путешественникам к ним приблизиться.

– У нас и так полный город счастья, – сообщил один из них, кругломордый, как головка сыра. – Фестиваль художников начинается.

– Стал быть, это мы по адресу! – не потерялся Бинго. – Я известный художник Бингенуто Челлини, прибыл в аккурат дать просраться вашим местным самородкам. Это со мной, мой подручный Торгримио да полный мешок красок.

– Так плати подать и заезжай, – предложил стражник, то ли к сложному имени испытав благоговение, то ли оторопев от общей напористости гостя.

– Опять подати?!

– Да вы ж еще не платили.

– Ты слышал их, бугенваген?

– Слышал. – Торгрим скрипнул зубами. – Никакого тебе этого… Почем стоит войти?

– Серебряк с носа, да по два медяка за лошадь.

– За ослика половину?

– Можно и так, но за того татцельвурма тогда три.

– Как-как назвал моего благородного боевого лося? – набычился «художник», но дварф не мешкая вытащил кошель и отсчитал три монеты. – Ну лады, попомнишь еще, впишу тебя в картину маслом «Полицейский произвол», в аккурат вместо луны будешь. Где тут можно остановиться, не унижая своего достоинства?

– Прямо по улице будет «Бездонный кувшин», вот только в нем нумеров может и не приключиться – нынче художников много понаехало. Дальше еще пара заведений имеется, классом пониже, а также есть «Ресторацио» для гостей с толстыми кошельками.

Кривоватые, но аккуратно замощенные улочки тянулись от ворот в трех направлениях, Бинго без раздумий направил Рансера в указанную. Вздумай он раскинуть руки, смог бы скрести по стенам домов по обе стороны: застроен Прузен был плотно, можно было бы сказать, что добротно, кабы не приходилось оглядываться на дварфийскую точку зрения. Для Торгрима же все, что не на базальтовом основании, виделось однодневным походным шатром, а бревенчатые здешние домики в два, реже три этажа – вовсе насмешкой над высоким искусством архитектуры. Тьма уже спускалась на город, резные крышные коньки мешали освещению улочек естественным лунным светом, и на стенах домов тут и там начали зажигать смоляные факелы – на масляные светильники местная администрация еще не готова была расщедриться.

– Как у нас с толщиной кошелька, Торгримио?

– С толщиной хорошо, без нее плохо. – Дварф вздохнул. – Ну на кой тебе роскошь, если все равно жидкое пиво хлестать заведешься?

– Для престижу, дурачина. Мы ж не просто так, мы это… – Бинго воровато оглянулся, убеждаясь, что стражи остались у ворот и не подслушивают, – при исполнении. Спросют тебя потом твои дети, мелкие дварфята с короткими бороденками: а как, папенька, ты ездил за книгой для араканского монарха? И начнешь ты врать и юлить, прямо вопреки заветам этого своего… у которого Наковальня Душ, как его там, чтоб не рассказывать, как в городе Прузене ночевал в притоне, где тебя обобрали до нитки, а твой верный напарник, ныне гоблорд Бингхам, поймал от сговорчивой подавальщицы вовсе несусветное.

– Лучше объяснять, что в городе Прузене нет более ни одного приличного постоялого двора, потому что гоблорд Бингхам воспринял счет как личное оскорбление?

– Такая быль молодцу не в упрек. Я ж просил у усатого подорожную, чтоб все расходы на счет казны относили. На нет и суда нет, приходится крутиться, чтоб и не опозориться, и не разориться. Гляди-ка, вон кувшин нарисован!

Бинго натянул узду, придерживая коня, и мощно прокашлялся, привлекая внимание отливающего на стену человека в поношенном камзоле.

– Эй, внизу, да не иссякнет твоя струя, что внутри, свободно ли?

– Ик… не сказать, чтоб свободно, – ответствовал трудящийся рассудительно. – Нашего брата собралось – вот не знал, что столько нас в Аракане водится.

– Небось думал, один такой умный – картинки малевать, покуда остальные землю пашут да на войне сражаются?

– Ик… так и думал. – Художник завершил излияние, картинно встряхнулся всем телом, подтянул штаны и оборотился, явив худое юное лицо с тщательно ухоженной бородкой-клинышком. – Ого, каков конь! Не желаете ли заказать конный портрет или даже статую?

– Статую? – насторожился дварф. – С каким материалом работаешь? Гранит, мрамор или, может, отливка в бронзе?

– Ну, по сути, еще ни с каким не работал. – Художник печально вздохнул. – Отсутствие спонсорской помощи, дороговизна материалов, недостаток опыта… Но я учусь, лепил из глины солдатиков, вся моя деревня ими восторгается, и даже соседский барон заказал себе армию для стратегических нужд – ролеигрового моделлинга, только я не знаю, что это значит, судари мои. О, простите мое невежество, это пиво во мне вызывает хвастовство… меня зовут Филион, я, как несложно догадаться, художник.

– То-то вижу, как фигурно стену уделал, – пробурчал Бинго. – Хочешь заказ, Филион?

– Хочу, сударь! Изволите натюрморт, портрет или, может, пейзаж?

– Мне надобно на щит нанести герб и девиз. Причем к утру, ибо завтра нам спозаранку в путь, а в пути без герба тяжко приходится, всяк прицепиться норовит и обидеть сироту.

– О, геральдическая роспись! Вы делаете мне честь, сударь, и мне даже неловко, что наше знакомство началось столь… непринужденно.

– Так возьмешься или мне кого другого поискать?

– Берусь конечно же! Металл на финифть, финифть на металл, горностай и белка. – Филион закатил глаза, перебирая в уме шапочно ему известные правила гербостроения. – Да, сударь, к утру исполню, только надо будет посушить еще какое-то время. Что в поле?

– Пшеница, еще рожь иногда, а однажды слыхал, что береза стояла. – Бинго озадаченно оглянулся на Торгрима за поддержкой, но дварф, коварно ухмыляясь, развернул пони и поехал прочь. – Ты чего мне втираешь, рисователь? При чем тут поле?

– Я хотел спросить, сударь, что должно быть изображено на гербе.

– Э-э-э… Торгрим?..

– Сам, сам. – Торгрим махнул ладонью. – Я покуда прокачусь дальше по улице, посмотрю, где бы нам самим остановиться. Никуда не девайся с этого самого места! Или, по крайней мере, следы оставляй.

– Ну, как скажешь. – Бинго недобро ухмыльнулся и подмигнул Филиону. – Это ж ему со мной ехать. Рисунок, говоришь…

– И девиз, сударь. У меня каллиграфический почерк, что очень удачно, поскольку девиз на щите рыцаря – это, почитай, его приветственная речь, обращенная к каждому встречному! Лучше, если она выглядит внушительно и легко читается.

Бинго призадумался на краткий миг и почти сразу же расплылся в широкой ухмылке. Снял с седла щит из оружейной Амберсандера и кинул его в руки художнику, а следом и сам спрыгнул наземь.

– Зайдем-ка, чтоб не всухую обсуждать искусство, – предложил он, пошарил за поясом и выудил еще одну утаенную от Торгрима серебрушку. – Только лосей привяжем, а то бегал я тут за одним, такого навидался…

Дварф вернулся через полчаса, заглянул в таверну и обнаружил там картину как минимум неожиданную – Бингхам и Филион в окружении доброй дюжины завистливых художников и, главное, почти полного пивного жбана сидели над щитом и черкали по нему мелками. Гоблин, по своему обыкновению, упрел и то и дело смахивал со лба обильный пот, а юный живописец то краснел, то бледнел, доказывал что-то, тыкал перстами в самые разные стороны и вообще, похоже, пытался как-то спорить. Торгрим помимо воли хмыкнул – по себе уже знал, каково пытаться Бингхама переубедить.

– Пошли уже, сэр рыцарь, – потребовал дварф ворчливо. – Не мешай художнику творить. Я обследовал здешние постоялые дворы и даже внес предоплату в столь вожделенном тобой «Ресторацио», ибо в остальные войти так и не смог – столько там всякого отребья.

– Ну и пойдем. – Бинго отбросил мелок и поднялся с лавки. – Понял меня, Филион? Чтоб все было, как заказано, иначе ни гроша не получишь, еще и сам щит о тебя изломаю.

– Обидеть художника может каждый, – с печальной гордостью посетовал живописец.

– Это меня каждый, а тебя даже я.

– Сударь, я в последний раз заклинаю…

– Чур меня! Своих солдатиков заклинай, чтоб ночью барона изводили топотом. А я точно знаю, чего хочу.

– Амазонку на щит? – догадался Торгрим, когда дверь покидаемого «Бездонного кувшина» хлопнула за их спинами, отрезая возбужденный гвалт дорвавшихся до кувшина художников.

– Пальцем в небо, дружище. На шиша мне амазонка на щите, от меня отвернутом? Я ж ее видеть не буду!

– Но я-то буду.

– О! Ну, тогда надо тебе тоже щит завести и вот на него как раз амазонку. Мы сошлись на двух монетах за работу, имей в виду.

– Ого ж. За два серебряка можно купить цельный щит, да не деревянный, а железный, с уже готовым гербом!

– Абы какой герб мне ни к чему. – Бинго гордо шмыгнул носом. – Уж заводить, так герб правильный, отражающий, так сказать, мою внутреннюю сущность… умеют красиво говорить эти изобразители! Филион и за одну брался, но только свою какую-то ерунду – единорогов там, львов, леопардов, кресты и башни. А который мне надо – поначалу отказывался, упирал на то, что под такою работой и подписаться не решится, а стало быть, ее не включить в портфолио… что такое портфолио?.. видел портфелио – с ним один гном-бухгалтер ходил, такой мешочек плоский кожаный… В общем, огляделся, увидел, сколько вокруг этих, как он их назвал… стяжателей-конъюнктурщиков, и согласился на любой каприз за двойную цену.

– Это что ж ты ему такое заказал?

– Латную перчатку. Такую видал у одного железнобокого, внес кое-какие поправки, чтоб точнее отражала внутреннее все.

– А что в ней такого ужасного?

– Занги его знает, чего он такой нервный. Может, били его такими перчатками. Мне чего? Как говорил тот, в чьей шляпе ты щеголяешь, легко пришло, легко уходит, а герб – он надолго останется, вот как татуировка.

Бинго задрал оплечье и продемонстрировал своего дракона – в сумерках, правда, видно было неважно, а освещены прузенские улицы были очень фрагментарно, но дварф разглядел и даже присвистнул с уважением, оценив мастерскую работу.

– Что сие значит?

– Дракона победил.

– Что, вот ты? Насмешил до смерти?

– Нет, почему же – упупил физически.

Торгрим остановился как вкопанный.

– Слушай, ты не завирайся. Я драконов видал, мы на одного как-то всем кланом ходили, страсть сколько народу полегло, прежде чем наши катапульты его одолели! Одному против дракона делать нечего!

– А я вот одолел, и ничего.

– Мечом-кладенцом?

– Каменюкой.

– Скалу на него уронил?

– Да нет, нормальный такой булыжник, с твою вот голову. Поднял, бросил, вся недолга.

– Да что ж ты врешь-то?! Дракон от такого и не почешется!

– Мой и не чесался, просто умер.

– Уже при смерти, что ли, был?!

– Мне показался вполне здоровым. – Бинго сокрушенно вздохнул. – Почему тебе во все нос сунуть надо? Не можешь просто поверить?

– В такое – не могу! Я дракона видел вот как тебя, у него когти в толщину больше были, чем я в высоту, мы в него бревнами из тридцати катапульт стреляли, яда извели дюжину бочек!

– А все потому, что правильного момента выбрать не умеете. Не хочешь – не верь, тогда я и про то, как однажды залез в гарем дэмальского шейха, не стану рассказывать.

Бинго гордо задрал нос и ускорил шаг, так что Торгриму пришлось его догонять почти что бегом.

– Про гарем и про то, каким знаком тебя там пометили, мне и впрямь ни к чему, а про дракона – у меня интерес профессиональный! Не верить тебе повода не имею, туповат ты, чтобы складно врать. Но как, как же можно убить дракона обычным камнем?! У него что, есть какое-то слабое место, о котором сотни поколений драконоборствующих дварфов не ведают?!

– Может, и есть. – Бинго беспечно пожал плечами. – Мне-то на кой? Я так, в контур метил. Ты думай, думай, борода, – мне ты запретил, но сам-то не стесняйся. Я скажу, как близко подберешься к отгадке… горячо-холодно. Где этот «Ресторацио»? Пиво-то я этим охламонам сгоряча оставил, а уже давно хочется!

– Пока холодно, – буркнул Торгрим обиженно. – Там дальше налево. Что, так уж трудно правду сказать? Или это противно твоему обыкновению?

– Правду-то говорить на ровном месте? Еще как противно! Никакой народ, мне известный, таких вот правдорубов не терпит в своих рядах, непременно старается загноить всяким доступным способом. Незавидная участь!

– А у нас правда в чести! Мы, дети Морадина, честны и прямы, если уж кому откажем в соискании, то впрямую и наотрез, а не вот так – гадай сам.

– Это ли честное поведение – хвастаться своими народными ухватками, а чуть я начну их обсуждать – враз трясти примешься, как грушу! Что бы про вашу честность дуэргары сказали?

– Даже дуэргары не имеют повода упрекнуть дварфов в праздном бесчестии! Военные хитрости не считаются, ибо нарочитая диверсия не суть противное вранье, как и финт в схватке не суть неправда, а сугубо удар по бдительности!

– То есть врать, чтобы убить в спину, – можно и правильно, а прихвастнуть или там дорогу показать наобум – великий позор?

– Против врага всякое можно, а со своими честность – первое дело! – Торгрим ощутимо побагровел, даже осветил вокруг себя пространство яростным алым полыханием.

– Это ты загнул! Да признайся я Мастеру Боя Громелону честно и без прикрас, кто по ночам ссыт ему в сапоги, думаешь, мы бы с тобою тут сейчас разговаривали? Какие там ни свои, а сапоги завсегда превыше честности.

В сумерках поодаль метнулась тень, и Бинго инстинктивно в ту сторону покосился.

– Это нас никак грабить собираются?

– Меня уже собирались, после того как кошелем позвенел, внося предоплату, – запоздало проинформировал Торгрим. – Прямо не знаю, то ли у них в гостевом зале наводчик сидит, а то ли вообще на всех бросаются, которые оттуда выходят.

– Живые остались?

– И даже все. Я ж не гоблин какой, чтобы в угоду душегубским инстинктам против себя весь город настраивать! Нам ехать поутру, а случись разбирательство, кто тут по ночам людей крошит, скоро не выберемся.

– Дальновидный ты, – позавидовал Бинго. – Я б сперва убил, потом плакал. Нет, сперва бы убег в панике, потом бы вернулся и убил – вот как ты завещал, по-благородному, в спину, а уж потом… Это оно и есть?

Картина за ближайшим углом открылась живописнейшая – в промежутке меж стенами соседних домов, куда Бинго едва ли протиснулся бы бочком, нашлась куча-мала из копошащихся человеческих тел, с торчащими во все стороны руками, ногами и шляпами.

– Оно, – согласился Торгрим. – Уже почти что распутались. А ну-ка, для профилактики… – И могуче пнул ногой куда-то в середину кучи. Куча ответила сдавленным воплем и разноголосыми стенаниями и осела, словно оползень.

– Вот видишь, они к тебе по-честному, мол, отдавай деньги, а ты с ними немилостиво, – не упустил случая поддеть дварфа Бинго, нагнулся к куче и вытащил из нее полосатый колпак. – Этих-то ты за мирное население не сочтешь? Вертаться с полдороги и возвращать не заставишь?

– Да хоть штаны с них поснимай.

Куча протестующе загудела – вероятно, штаны были дороги незадачливым грабителям как память. Бинго снисходительно хлестнул наугад колпаком и вернулся на маршрут.

– О чем бишь мы? О честности?

– Отставить о честности! Признавайся: ты дракону в зев угодил? Так, что он подавился и задохнулся?

– Не-а. Да и разве дракон через глотку дышит? У него ж жабры.

– Верно. Ведь можешь сказать, не совравши, чистую правду!

– Ну так то правда общеобразовательная. От нее никому никакой пользы, а стало быть – мне никакого вреда. Гадай дальше, развивай воображение.

«Ресторацио» оказался обширным домищем с расписными ставнями и резными перилами, чем Бингхаму чрезвычайно понравился и вызвал научный интерес: если сломать пару столбиков, подпирающих навес над крыльцом, рухнет ли навес на голову ломателю? Но дварф приглашающе открыл дверь, изнутри густо пахнуло мясным, жареным и хмельным, и ноги сами собой внесли Бинго внутрь, к пышущему жаром камину, добротной дощатой мебели и паре пышных девиц в форменных нарядах с длинными юбками, глубокими вырезами и большими подносами. Сонный конюх еле успел поймать брошенные поводья.

– Вот так я всегда и понимал хороший постой, – сообщил Бинго блаженно, не то к Торгримову шлему обращаясь, не то к ближайшему пузану в расшитом камзоле, что хлебал вино из большого посеребренного кубка. – Чтоб, значит, тепло было, мухи не кусали, давали жрать от пуза и не забывали про иные важности.

И от души цапнул ближайшую официантку пониже спины, за что награжден был кратким взвизгом и подносом по физиономии.

– Эй, господин хороший, у нас тут не балуй! – прикрикнул из-за стойки пожилой дядька в щегольском берете. – Девушки сугубо для подачи на столики, ежели чего еще надо – так это сходи на западную окраину, там не ошибешься.

– Недосуг мне туда-обратно хаживать, – огрызнулся Бинго, потер пострадавшее ухо и, нимало не расстроившись, плюхнулся за свободный стол. – Мы, художники, народ хрупкий и мятущийся, нас порою ветром сдувает, так что извольте относиться трепетно, а то от тяжких очучений и немыслимых переживаний творить начну!

– Чего творить? – насторожился дядька и на всякий случай натянул берет поглубже на уши, чтобы не смело в процессе.

– А это как получится, – безмятежно объяснил Бинго. – Таланты мои обширны, и несть им числа и пределу! Режу по всякому…

– По дереву, по камню, – спешно уточнил Торгрим.

– …отливаю будь здоров…

– Из меди, бронзы, а может, еще и из драгоценных металлов… наверное, ибо никто ему их не доверяет.

– …могу на раз разрисовать любую…

– Стену. Прекрати хвастаться, здесь у тебя едва ли чего закажут.

– …а также являюсь видным специалистом по редким видам инородного искусства – троллиным топотушкам, эльфийскому боди-арту и гномской бар-мицве.

– Ты ж сказал, что с приличным рыцарем будешь, – укорил дварфа берет. – Насчет этих деятелей от искусства не договаривались! Они всегда больше пачкают, чем заказывают, а потом еще с них поди слупи плату!

– Я ж тебе заплатил вперед! – возмутился дварф.

– Заплатил, да. За ночлег и кормежку для вас и лошадей. Но ежели он чего попортит, а эта же богема не может без того, я вам дополнительный счет выставлю!

– Нас этим везде пугают, – отмахнулся Бинго. – Я уж привычен себя сдерживать… хотя порою и нелегко. Но вот ежели кормить будете плохо или там в пиве таракана изловлю – то не сетуй, я тебе сам выдвину встречный иск!

И огляделся в поисках таракана для создания прецедента, но, как назло, «Ресторацио» был от посторонней живности давно и надежно избавлен.

Обмен любезностями состоялся, строгий хозяин и развязный гость разошлись по углам и погрузились каждый в свое занятие. Носитель берета приступил к аккуратному, дабы не пролить ни капли, нацеживанию вина из бочки в стеклянные графины, составлявшие особый шик заведения; Бинго же приступил к трапезе, на самом старте решительно завладев преимуществом перед замешкавшимся дварфом. Брызги здешнего фирменного соуса разлетелись по всему залу, вынудив пару припозднившихся купцов спешно свернуть манатки и удалиться в номера. На редких, но метких зубах гоблина с хворостяным треском пошли в перемолку мелкие птичьи косточки – знал бы хозяин, какое чудо придет, так барана бы пустил в разработку, а всех щеглов и соловьев Бинго нахально заглотал, не распробовав. Девам, то и дело подносившим добавки, гоблин пытался строить глазки, не переставая жрать в три горла, брызгаясь притом слюнями, пуская протяжную отрыжку и запихивая сальным пальцем в ноздрю прущие на выход сопли. Почему-то брутальная мужественность не возымела должного действия – подавальщицы гадливо морщились и старались обходить дорогого гостя по широкой дуге.

Торгрим питался степенно и неутомимо, на Бинго и сам смотреть брезговал, оберегая аппетит, так что таращился угрюмо в сторону двери, а потому оказался первым, кто заметил вошедшего в таверну мужичину в длинной кольчуге и с прузенским гербом – узорчатой стеной на табарде. Суровый взгляд новоприбывшего обежал помещение, скользнул по берету хозяина и сосредоточился на пожирателях деликатесных птичек. Дварф сокрушенно вздохнул: ну что за судьба, ни присесть, ни прилечь, чтобы кто-нибудь не докопался!

Посетитель тяжким шагом оперуполномоченного приблизился к столу, локтем небрежно, но со значением задвинул за спину длинный меч-бастард и, опершись о стол обоими окольчуженными кулаками, с выражением кашлянул.

– М-да? – вежливо уточнил цель визита Торгрим, потому что Бинго, завидев такое дело, ускорил скорость поедания, пока все не отняли, и, по обыкновению своему, подавился. Человек со вздохом хлопнул его промеж лопаток, а Торгрим отклонился в сторону, и обломок птичьей кости вылетел из гоблинской пасти, едва не пробив стойку.

– Сержант городской стражи Гилберт, – изронил кольчужный тяжко.

– Где?! – панически взметнул взгляд Бинго.

– Я!

– Ты?

– Да.

– Что?

– Что – что?

– Ты что?

– Я сержант городской стражи Гилберт!

– Ты?!

Торгрим под столом пребольно пнул Бинго в коленку, чтобы перестал накалять обстановку, пока сержант еще не перешел в опасную стадию искрометания.

– Чем можем помочь, сержант?

– Поступила на вас жалоба. – Сержант оценивающе оглядел обоих. – Ну да, точно, один росту малого, поперек себя шире, с бородою, второй же отменно крупен и вороват.

– Вот те на! Это ж кому мы успели мозоль оттоптать?

– Местные горожане уверяют, что подверглись с вашей стороны битью, притеснениям и ограблению. Предъявили синяки и шишки, описали как один ваши личности, рассказали, где искать вас. Перечислили также отнятое: колпак полосатый… вижу, вон он, особая примета – штопка по нижнему краю… золотых монет – три, серебром монет – две дюжины, меди несчитано.

– Каких монет?! – изумился Бинго. – Колпак этот… ну колпак и колпак, я ж так, для смеху взял, на глаза натянуть, чтоб спалось крепче! А монет… твоя работа, бородатый?!

– Не брал, – кратко и хмуро изронил Торгрим. – Ничегошеньки не брал, привычки такой не имею. Что завалил всю шайку промеж домов – в этом сознаюсь, так это ж они ко мне плотным строем подступили из проулка и насчет кошеля интерес проявили!

– В битье, стал быть, признаемся?

– Сержант, ты на меня посмотри, – предложил дварф рассудительно. – Как думаешь, кабы я их бить всерьез взялся, было б кому жаловаться? А денег с них я не тряс, не по мне такое паскудство. Это они нарочно наговаривают, чтоб получить выгоду!

– Вот правда он не брал, – подтвердил и Бинго, от огорчения даже жевать прекративший. – Как же им не совестно, обвинять в таком честного дварфа! Мы вот мимо кузнеца ехали, так он даже наковальню не уволок, хотя всю слюной закапал!

– Бил один, обирал второй. – Сержант уставился на гоблина с сугубым вниманием. – Ты тоже, надо полагать, честнейших правил и на наковальню не позарился?

– Требую присутствия своего адвоката, – обиделся Бинго и притянул к себе кружку с сидром, которым тут за недержанием пива отпаивали личностей невысокого полета.

– Что за такой адвокат?

– Это из гномской юридической практики. Когда тебя в чем-то обвиняют, выставляешь заместо себя бугая в семи железных шкурках да с таким дрыном, чтоб от стены до стены, и пускай-ка сперва через него протолкаются.

– То есть признаешь свою вину?

– Ни за что! Колпак суть боевой трофей, а денег в глаза не видал. Никаких. Никогда.

– Как, сержант, у вас такие споры решаются? – осведомился Торгрим бесстрастно. – Есть, слыхал я, суд меча в здешних краях, так я готов свою правоту на нем доказать.

– Уж ты докажешь, – хмыкнул сержант. – На тебя и всех четверых спустить – пух и перья полетят, я уж вижу. Однако что ж мне делать с вами? Кляу… жалоба то бишь, подана по всем правилам, сыскался среди пострадавших грамотный, пергамента не пожалел. Налицо признание в битье и часть похищенного. Должен вас, проезжие, пригласить пройти со мной, а поутру доложу в магистрат, там уж с судьей договаривайтесь. Да не договоритесь, думаю я, ибо один из вами обихоженных – судейский племянник, а второй – сын его лучшего друга, торговца тканями.

Бинго и Торгрим переглянулись.

– Вот тебе и энтропия, – угрюмо заявил дварф, взялся за кружку и в два глотка ее ополовинил. – Вот тебе и паскудство, вошедшее в рамки обыкновения. Не удалось на гоп-стоп взять, так спрячемся за широкие спины городской стражи!

– Не говори даже, – поддакнул Бинго горестно. – Ты, сержант, наносишь мне зверское увечье, расколачивая вдрызг мое горячее, но хрупкое сердце. Ведь это я привел моего дикого, но честного… собственно, дикого до полной честности, друга в ваш город, дабы показать ему, сколько прекрасного таит в себе цивилизация. Смотри, сказал я ему, указуя на стену вашего города, смотри, мой верный… борода, там живут честные люди, а стены они построили, чтобы их не обокрали толпы вороватых кочевников! И чем же город Прузен встретил нас, двух усталых путников?!

– Нас хотели ограбить!

– И оболгать!

– И отправить на каторгу!

– И надругаться! – Бинго запнулся и виновато развел руками. – А что, разве не есть самое надругательство, когда вешают на тебя Стремгод знает какие обвинения и еще защищаться доступным способом не дают?

Сержант Гилберт прочувственно шмыгнул носом.

– Я, между нами говоря, своего брата-воина за версту вижу, – объяснился он, с трудом подбирая слова, поскольку большим красноречием отродясь не страдал. – И вам поверю куда как охотнее, нежели тем охламонам, что целыми днями баклуши бьют да приличным людям жизнь портят. В строй бы их всех да на порвенирскую границу – там-то из них живо дерьмо выколотят!

– Вот и славно, пошли помуштруем!

– Ты сиди. – Сержант опустил весомую длань на плечо Бингхама, удерживая его на лавке. – Хорошо бы… да когда у нас хорошо получалось? Я тут при исполнении, получена жалоба от горожан – должен расследовать… следы правонарушения налицо. Может, вы это… встречный иск подадите, а я как есть заверю, что сотрудничали охотно, препятствий следствию не чинили…

– Мы тоже племянники вашего судьи, вот как раз навестить приехали…

– Да, тут все печально. А вы чего предлагаете?

– Мы, сержант, у вас проездом. – Торгрим отодвинул кружку. – Завтра с рассветом дальше двинем, только нас и видели. Ты не спеши возражать и за мечом своим не тянись, а попросту прими к сведению: задерживаться у вас нам ноне не по карману. Так что если есть у тебя какой вариант выхода, мы тебя внимательно слушаем, а если нет – что ж, зови своих стражников, да только не забудь им объяснить, что под мой топор пойдут заради лжи бессовестной. Не брали мы их денег… да сам подумай, откуда у этой шантрапы три золотых?! И по этому вопросу считаю толковище законченным. Колпак мой приятель и впрямь взял, его ты забрать можешь, а руки ему я в назидание пообломаю, когда отпадет насущная в них потребность.

– Эй-эй! – Бинго поспешно спрятал руки под стол и несчастным взглядом почтил колпак. – Это как – можешь забрать? Не забирай мой колпак, гражданин начальник! Я за него пережил оскорбление поклепом! Шутка ли – как старался ничего скверного не отчубучить, ан тут-то карма и догнала, и за зад укусила.

– А ты умолкни! Ну а что касается битья, то признаюсь от всего сердца: я напинал, а наскочат вдругорядь – так и опять напинаю, и коль скоро вы среди себя таких вот, как эти, криводушных привечаете, а на честных напраслину возводить горазды, то признание мое в содеянном прошу не расценивать как повинную. Кто-то же должен порядок устаканивать, когда даже глубоко мною уважаемые правоохранительные органы идут на поводу у лгунов и мошенников!

– Глубокая мысль! – поддержал Бинго, не вняв хорошему совету. – Тако устаканит, что дешевле будет прозорливо принять нашу сторону. Евоное понимания справедливости даже многоусатый сэр Амберсандер превозносит и ставит в пример… мне, по крайней мере, ибо не верится, что и своим соплеменникам может желать такого занудства и благочестия.

Тень смятения, доселе покрывавшая чело сержанта Гилберта, в один миг сменилась гримасой радостного просветления.

– Сэр Амберсандер, говоришь? Нешто вы знакомы с самим сэром Малкольмом?

– Скажешь тоже – знакомы! С ихним поручением и путеше… йой! Что ж ты, скот ненавистный, все в одну коленку пинаешься? Она ж так долго не выдержит!

– Эй, хозяин, принеси-ка мне кружечку! – Сержант рывком пододвинул скамью и на нее уселся, небрежно задвинув меч за спину. – Я-то под рукою сэра Малкольма восемь лет ходил, мне ли его не знать! Уж ежели с вами дела такой человек водит, то какие там облыжные обвинения… да я самих их!..

– Мы, сержант, за чужим именем скрываться не приучены, а гоблину я давно собираюсь язык подрезать на полмили, чтоб не чесал лишнего, – упрямо набычился дварф. – Мы за свои дела сами отвечать можем, а с кем там нам довелось поручкаться – к делу никакого отношения не имеет. При всем уважении к сэру Малкольму, знался я с мужами куда как значимее – вот, к примеру, у самого Подгорного Трона не раз стоял на расстоянии руки от короля Грабаула. Что ж ты за это предо мной ковры не расстилаешь?

– Ты, сержант, его не слушай, это в нем национальное самосознание наружу рвется, – спешно вклинился Бинго, опытно заметив, как физиономия сержанта обескураженно вытягивается, и мстительно пнул Торгрима в ответ, метя тоже в колено, но попав в подметку сапога. – Суть речей моего долгобородого и великочестного, но низкорослого и малоумного товарища такова: ваши извинения мы милостиво принимаем, ибо ясно, что служба, такие вот дела и пряжки по всем бокам.

– Я и говорю. – Сержант угрюмо глянул на раздувающего ноздри дварфа. – Ежли с вами самый сэр Малкольм не считает за грех общаться, то можно считать, что словам вашим верить можно… иначе б вы это имя и произнести не смели, без того чтоб поротую шкуру не потревожить.

Торгрим яростно саданул Бингхама опять, пока тот не завелся рассказывать, как сам спелся с капитаном и что он, Торгрим, у того сидел в каталажке, но Бинго уже усвоил правила этой игры и ловко убрал ногу, так что дварф чуть не свалился с лавки и уж точно заслужил в глазах Гилберта статус дерганого юродивого.

– Мы, сержант, ноне не в тех условиях, чтоб от твоей любезной помощи отказываться, – объявил он сурово. – Но прошу принять к сведению, а ежели протокол ведешь, то и в него занеси крупными буквицами: вот только рассчитаюсь с неотложными делами, буду целиком к услугам вашего здешнего кривосудия!

– Вот очень ты им нужен будешь, когда обоз уйдет.

– В последний раз прошу по-доброму: умолкни, гоблюк, не то завтра проснешься без языка вовсе! – Торгрим хватил кулаком по столу. – Я ж вижу, сержант, ты старый солдат и не знаешь слов люб… о, Ладугуэр побери, это тут при чем?.. Словом, ты честный рубака, так я тебе скажу по-свойски. Сердце слушай! Оно завсегда подскажет, кто прав, кто виновен.