Текст книги "Поход клюнутого"

– Летите, ежели угодно. Но я-то про что? За воротами через пяток миль будет развилка, и правая дорога поведет на север, к Серебрянке. По ней постоянно суда ходят – что вниз, что наверх, так вот вам наверх по течению и надо – в аккурат к рухуджийской границе доставят. Слыхал я, от лишней охраны купцы не отказываются, ибо места там суровые.

– Наш борода воды боится, – наябедничал Бинго незамедлительно. – Правда, постоянно сей страх укрощает, макаясь мордой во всякую лужицу… кстати, тебе не повредит еще разок помыться, друже, больно от тебя разит.

– Твоими стараниями.

– Ну извини, впредь ты будешь с магами толковать, а я по злачным кварталам бегать, приключаться да экспу стричь.

– Чего стричь? Опять по-эльфийски?

– Нет-нет, это как раз чисто наше, гоблинское. «Прирастать пузом» значит.

– Ты скажи лучше, плавал ли на кораблях речных? Не выйдет ли впрямь преимущества в скорости?

– Корабли неспешны, к тому же против течения им пробиваться не всегда в радость. Но с другого конца ежели глянуть, они плывут круглый день, а еще им останавливаться не приходится – ни на обед, ни на подраться… все на плаву, попутно продвижению. Я б сказал, что идея хороша, аж неожиданно от хуманса при исполнении ее дождаться. А что, ты оборол свою робость всяких струй и готов тонуть?

– Тонуть я не готов, а вот плавать, ежели на пользу концессии, – как-нибудь прикушу себе бороду. Благодарим тебя, сержант, за ценный совет, общее гостеприимство, славное пиво, замечательный меч и за то, что не посадил сразу в кутузку.

– И за синее небо, и за зеленую траву, и в особенности за правильный дом с красными фонарями. – Бинго мечтательно вздохнул. – О, а это никак нашего подрядчика Филиона волокут… да с каким видом – не иначе на смертную казнь нагрешил чем-то!

Посланный за щитом стражник и впрямь вернулся, таща за холку молодого художника. Вид Филион имел самый бледный, то ли с перепугу, то ли от бессонной ночи за трудами, ногами заплетался, ерошил волосы и бормотал что-то издалека неслышное.

– Час от часу не легче. – Сержант выдвинулся на передний край. – Что там стряслось? У нас и так мародеров полные камеры!

– Этот вот паскудник покушался на рыцарскую честь и сотворил непотребное, даже и рассказывать совестно, – отрапортовал стражник и встряхнул художника. – Ну ты, давай-ка, покажи сержанту свою мазню!

– Ваша честь! – На глаза Филиона навернулись крупные крокодильи слезы. – Это ж я не по умыслу, то есть не по своему умыслу! Вон тот сударь заказать изволили, я возражал, что надобно иными образами, но они настаивали, бить лицо грозились за отклонения от диздока, а также сапогом иные области обхаживать…

– Ну уж будто бы. – Бинго словно даже и смутился. – Не так уж я и страшен, скажи им, борода? Я шутил. Я веселый!

– Показывай, – велел сержант устало. – Недосуг мне с вами.

– Пусть уж сударь посмотрит и признает, что согласно его заказу исполнено!

– Смотри сюда, сударь. – Гилберт поманил гоблина пальцем и, выдернув из тряских рук художника завешенный тканью щит, резко сдернул с него обертку.

На полминуты повисла глухая тишина, в которой слышно стало, как вредоносный жук грызет дерево ворот и зевает на стене форта дрыхнущая кошка.

– Это вот ты и заказывал? – осведомился сержант деревянным голосом.

– Точно это, – тихо, но твердо признал Бинго. – За буквицы не уверен, не разбираю, но, судя по тому, как твое должностное лицо наливается, парнище и тут не подвел.

– Чё просили, то и написал, и стыдно же теперь! – плаксиво возопил Филион, делая попытку бухнуться на колени. – Да кто ж из мэтров от живописи после такого меня в ученики возьмет?! Пойду теперь домой, свистульки до конца жизни вырезывать!

– А десяток плетей за хулиганство и оскорбление нравственности не хочешь?

– Да я чего? Это все они!

– Это вовсе не «все они», – сурово отрезал гоблин и отобрал у сержанта щит. – Они только заказали, а сделал ты. Так что давай, давай, не отлынивай. Денежку передали тебе?

– Денежку передали, а насчет плетей не договаривались!

– Вот и договаривайтесь, а мы поехали, не то свой корабель пропустим. – Бинго почтил собрание лучезарной ухмылкой и повернулся к дварфу: – Давай загружайся на ослика! Видел мой щит? Теперь я всамделишный лыцарь, с гербом и девизом.

Торгрим глянул и присоединился к общему оцепенению. На круглом Бингхамовом щите, покрытом стараниями Филиона серебряной эмалью, красовалась весьма достоверная массивная латная перчатка, сжатая в грозный кулак… с выразительно оттопыренным средним пальцем. На этом фоне девиз, начертанный на красной ленте по верхнему краю золотыми буквами, не бросился в глаза так уж сразу; а когда глаза дварфа на нем наконец остановились, в горле возник непреодолимый сухой ком.

– Это не девиз, – сообщил Торгрим сдавленно.

– А что же? – удивился Бинго.

– Это хамство.

– Да, но почему не девиз? То, что ты хам, тебе же дварфом быть не мешает?

– Девиз – это краткое изречение…

– Оно краткое! И оно изречение! Хочешь, изреку?

– Девиз отражает главную, руководящую идею…

– А это она!

– «Ты #@й» – это твоя главная идея?!

– Самая стойкая и безошибочная! Э, мужики, вы на свой счет не берите! Это ж щит, он к врагу обращен, вот пусть враг и знает, что я о нем думаю!

– А-а-а, – осторожно протянул сержант, прикинувшись понимающим.

– А-а-а, – с облегчением согласился с ним приведший Филиона стражник.

– А-а-а, – воскликнул и Филион, который свойственным креаторам чутьем уловил, что есть шанс отвертеться от плетей.

– Чего «а-а-а»? – возмутился Торгрим. – Ну понятно, не вам с ним ехать! Знаешь что, Бинго? Ты это… твой девиз!

– Я?! Сам мой девиз! Хы, смотри-ка, старина, какая нежданная удача – мы теперя можем друг на друга ругаться в самом приличном обществе, и никто не догадается!

– Тряпицу возьми, – напомнил сержант и, гадливо отворачиваясь, протянул Бингхаму ветошку, которой щит доселе был укутан. – Хоть от приличных людей прикрывай. И чтоб в моем городе я этого… с позволения сказать, герба не видал, не то не посмотрю ни на какие прошлые заслуги – в магистрат передам, а там уж прояснят, какой ты рыцарь и по какому праву рисуешь себе… всякое.

– А как разобрать, какие люди приличные?

– От всех прикрывай! – Гилберт, похоже, достиг точки кипения, и тоненькие струйки пара с посвистом ударили из его ушей.

– Да ладно тебе, я прикрою! – Бинго попятился, укутывая щит тряпкой. – Слышь, борода, чего они вдруг окрысились? То тихие были, спокойные, и с колпаком этим, и пока с магом да куклой его разбирались, и пока город горел, а теперь вдруг нате-выньте!..

Торгрим уже влез на пони, уши его горели, смотреть в глаза честным стражникам было неловко. А ведь буквально полчаса назад сидел с ними за одной бочкой, пил одно пиво и болтал как с равными, и они в нем души не чаяли!

– Спасибо этому граду, – сорванным голосом изронил дварф и направил скотинку к открытым воротам форта.

– Готовьтесь к гей-параду, – неуместно и непонятно, зато в рифму закончил Бинго, кое-как нацепил на седло щит и свежеобретенный меч и втянулся следом сам. – Не поминай лихом, сержант, и если вдруг про нас станут спрашивать…

– Ты еще тут?

– Нет, я уже там. Удачи, служивые! Больших творческих успехов, Филион!

Рансер догнал пони уже за воротами форта, и Бинго указал на ближайший поворот.

– К западным воротам – это нам туда. Я все разведал, пока ты прохлаждался да пива гонял, и ты еще на меня дуться будешь! Да чё я сделал-то?

– Щит, – кратко и сдержанно ответствовал Торгрим, как раз старающийся мерно дышать через нос, дабы войти в восстановительную медитацию. Мешали втягивающиеся в ноздри разрозненные волоски из запущенных усов. Подстричь бы, да уж не Бингхама ли приглашать в цирюльники?

– А чего – щит? Ты же не возражал, когда я о гербе заикнулся.

– Я ведь не знал, какую похабель ты закажешь.

– А чего ж ты ждал? Ягодки-цветочки и девиз типа «Умом и благолепием»?

– Ну-у-у… – Дыхательная гимнастика и стальная воля делали свое дело – Торгрим помалу возвращался к великолепной невозмутимости, которая немало раз выводила его из самых страшных передряг, не позволяя потерять голову. – Мог бы придумать что-нибудь менее… откровенное. Скажем, «Зеленая сила» или «Не дубиной единой».

– Слишком сложно и далеко от этой… главной идеи. Частенько дубиной приходится…

– А с твоим хамством ни с одним приличным рыцарем не разъехаться, ибо очень они за свое достоинство трясутся.

– Да с приличным рыцарем и встретиться шанс невелик, не то что разъехаться.

Лошади, неспешно следуя из одной узкой улочки в другую, довольно быстро добрались до западных ворот. Крепкий восточный ветерок нес ощутимый гаревой дух с выгоревшего центра города. Насколько Торгрим успел узнать от стражников, несколько зданий сгорели полностью, в частности, буквально на пепелище остался бывший владелец «Ресторацио» – хотя заведение и находилось несколько поодаль от эпицентра пожара и соседние с ним здания (даже конюшня, одним боком пристроенная к постоялому двору) почти не пострадали. Почему-то спрашивать Бинго, не проходил ли он мимо и не заметил ли чего подозрительного, Торгриму очень не хотелось.

– Эй, дон Бингуан, должок привез?

Из окна над всадниками высунулась румяная деваха с декольте настолько глубоким и содержимым его настолько обильным, что Торгрим на миг представил, как все эти украшения высыпаются ему на голову, погребая его вместе с пони. Вышло страшненько, но не сказать, что лишено некоторой пикантности.

– Дон Бингуан? – уточнил дварф на всякий случай.

– Артист обязан переодеваться, – уклончиво ответствовал Бинго. – Позволь тебе представить, Мариса, старого ворчливого Командгрима. У него наша партийная касса.

– Так заходите, – пригласила Мариса радушно, одаряя Торгрима хищной щучьей улыбкой. – Мы там, дон Бингуан, после вашего ухода еще бочонок пива заказали, его как раз прикатили!

– Это мило! Пошли, борода, пиво у них лучше, чем у твоих железнобоких приятелей.

– Твой девиз. – Торгрим ощутил одновременно как удовольствие от меткого и уместного выпада, так и раздражение – его используя, вроде как потакаешь гоблинским выкрутасам. – Ты уже прогулял все фонды, отпущенные на кормежку, экипировку и дорожные расходы, так что начинай думать, чем можем оплатить свое речное путешествие. Самих нас взяли бы, может, за работу, чем там занимаются моряки? Веревки тянуть, веслами махать. Но лошадей так просто не примут, за них платить придется. Держи свои три монеты, девушка, и впредь помни, что в долг давать… гм… в общем, кредитов таким рожам открывать не следует.

– Нет-нет, мне можно! – возразил Бинго запальчиво. – Вот ежли я не обещал ничего, то может и некрасиво получиться, но коли договаривались – куда бежать… мой казначей всегда расплатится.

– Твой казначей тебе сейчас по шее настучит, – предупредил Торгрим.

– Невозможно исключить и такую неприятность. Но расплатится, никуда не денется – он у меня самых честных правил. Эх, что ж, пока что прощай, Мариса, и остальным мои приветы передавай, особенно той, смугленькой… ежели судьба вновь занесет – буду знать, откуда точно не выгонят.

– Вы там поосторожнее, дон Бингуан, – посоветовала Мариса, провожая всадников томным взором. – Говорят, там за стенами случается всякое.

– Вокруг меня всякое везде случается.

– Как это верно, дон Бингуан, – поддержал Торгрим голосом, из которого яд даже выжимать было не нужно – сам капал, да что капал – лил струями.

– А ты не язви, а то переведу из казначеев в канцлеры.

– Кошель отнять попробуешь?

– Да чего его отбирать, опустеет он вскорости, тогда хоть себе на мой девиз его надень. А вот обязанностей поприбавится.

Стражники на воротах, заступившие в утреннюю смену и о геройствах проезжих не наслышанные, равнодушно выпустили кавалькаду за ворота. С этой стороны к городской стене Прузена, насколько хватало глаз, прилегали длинные ряды овощных грядок, нахально игнорируя правила застройки, по которым под стенами никакой растительности не должно быть по меньшей мере на два полета стрелы. Впрочем, и сама ветхая стена едва ли смогла бы выдержать сколь-либо приличную осаду, и ворота, как заметил Торгрим, не укреплены, и стража умеренно беспечна… в общем, прузенскими фортификациями скорее мир защищен от города, чем город от мира.

– Так чем платить будем за проезд? – напомнил дварф, возвращая Бингхама из эмпиреев фантазии на грешную землю. – Или как оно называется – за проплыв?

– А я знаю? Ты у нас финансовый директор.

– А ты кто?

– А я директор исполнительный. Ты б видал, какого я наисполнял вот в этом самом домике, только что проеханном! Может, не поздно еще вернуться? Я бы на бис повторил.

– И не мечтай. На корабле повторишь, перед капитаном и матросами, в оплату проезда.

– Умеешь напугать. – Бинго крупно передернулся. – Может, ну его, корабельный этот вариант? Едем и едем, чем плохи лоси?

– Ты с них слезаешь то и дело, а как слезешь – так начинается…

– Чему быть – того не объехать ни на какой галере. По мне, лучше уж пущай бурлит на твердой земле, чем на речной стремнине. Ты это… ты подумай, пока до разъезда не добрались! Твои предки тонуть не велели, они это самое с достоинством чтобы, завещали тебе! Чтоб шел тихо, не спеша, и жрал бы аккуратнее, а не как носорожие невоспитанное.

Торгрим выдернул из плетня, мимо которого ехал, длинную хворостину и с размаху вытянул гоблина по чему достал.

– А ну прекрати перевирать заветы моих высокочтимых предков! Я уж сам прослежу, чтоб их не запятнать, а ты о себе смотри заботься, да постарайся свои выкрутасы в узде держать, покуда они нас совсем не угробили!

– Ай! Ай… – покорно ответствовал Бинго, поначалу пытаясь прикрыть голову рукой, а потом смекнул, что до головы дварф даже хворостиной не дотянется, и принялся крутиться в седле, подставляя под разящий прут наиболее зудящие фрагменты тела. – Никак невозможно забурления контролировать. Ежели напрячься, то какое-нибудь одно последствие, может, и удастся придушить, но с иных сторон такой выхлоп пойдет – сам Занги рад не будет.

– Уже пробовал?

– Я – нет, а вот тот самый Занги, согласно преданию, трижды пытался на важном деле сосредоточиться. Так вот они и появились – сперва Гого, потом Лего, а на третий раз он, слыхал я, решил сконцентрироваться прямо как маг – до победного, так что Рего уродился вовсе с усами.

– Ну, такие последствия у всякого случаются.

– Да неужели? Таких более троих в мире случиться никак не могло, ему б столько не вынести, как если на твоего ослика трое залезут. Хотя, что это я? На таком деле и впрямь стоит сосредоточиться, каковы б там ни были последствия. Давай посматривай по сторонам, будем самоотверженно пытаться… ай, ай… ай…

Хворостина долго не выдержала – быстро измочалилась и переломилась у самого дварфова кулака. Торгрим ее с отвращением отбросил и широко заухмылялся, увидев неподалеку прислоненную к плетню мотыгу с толстой ручкой.

– На такое несогласный! – каркнул Бинго всполошенно и поспешно прикрылся от мучителя щитом, еще и тряпку с него сдернул для большей доходчивости. – Вредный ты какой – я тебе во всем навстречу идти стараюсь, поддакиваю, хвост заношу, а тебе лишь бы побои наносить. Ежели имеешь особое мнение, то не надо его в меня вколачивать – я и словесно восприму!

Торгрим озадачился: а чего это он, в самом деле, руки распускать повадился? Никогда не страдал этой ерундой, был доходчив и велеречив, а если уж бил – то только врага, и сразу наповал. Еще порою помогал тяжелый, как три телеги железных чушек, взгляд исподлобья, а также другие народные средства: деликатное покашливание, презрительное сморкание под ноги, жесты различные, на худой конец издевательский смех. А на этого вот глянешь – и пальцы сами собой в кулаки сжимаются, и никаких альтернатив в голову не идет[11]11
  Не ведал Торгрим, честный воин, распорядков написания современной авантюрной прозы, согласно которым драться положено всем и на каждом шагу, чтоб читатель не скучал, ведь ничто так не потешает, как стукание по живому. Ну и Морадин с ним, некомпетентным, пусть спасибо скажет, что не в эротический роман его законопатили.


[Закрыть]…

– А сам ты чего меня беспрестанно провоцируешь?

– Прово… как? – изумился Бинго. – Я ж ничаво, я как всегда![12]12
  А вот с Бингхамом как раз на эротическую комедию и договаривались, кто ж виноват, что противу всех ожиданий напоролся он на сэра Малкольма и унесло его в «Магию фэнтези». Это все они, забурления.


[Закрыть]

– Убери, говорю, это свинство с глаз моих, не то отберу и в щепки разломаю, а новый тебе сам закажу, с девизом «Глупостью и трусостью» и букетом фиалок!

– А чего, тоже неплохо. – Бинго со вздохом отвернул от дварфа щит, не удержался – полюбовался на него, как деревенская модница смотрит в зеркальце, и подвесил к седлу. – А вон трактир стоит! Это они по-умному, не то что у нас – которые на огородах трудятся, тем не надо в город возвращаться, дабы пива треснуть! Давай почтим вниманием.

– Да ты полжбана выглотал у стражников!

– Мало ли, где я чего почему. Я еще у девок прикончил кое-сколько и у мага глотнул какой-то микстуры, чуть не выкрутило, хуже того, что у кузнеца было… и когда к этим, в платках клетчатых, свалился с крыши, тоже из ближайшего крантика хлебнул, прежде чем они за ножи схватились… Они потому и схватились, что я хорошо так присосался…

Бинго утих, но персты загибать и бормотать себе под нос что-то неслышимое не перестал. Торгрим раздраженно помотал головой – вот ведь послали боги спутничка… Но хоть замолчал, и то хлеб. Трактир так и проплыл мимо невостребованный – у гоблина согласно его патентованному устройству в момент обработки памяти отключилось всякое восприятие, а сам дварф и так под завязку был налит стражницким пивком. Хоть и дешевое, неказистое, зато от души! В Форте Стражи Торгрим осел где-то к середине ночи, и первый же впечатленный его приключениями стражник поднес ему кружечку, да так до рассвета и продолжалось, а отказываться вежливый дварф себе не позволил, выпил с каждым, потом со всеми, а потом… а потом пришел Бинго и все испортил.

Вплоть до самой развилки Бинго не подавал признаков присутствия – единственно, пару раз попытался задрать ногу на седло и стащить сапог, когда пальцы на руках у него кончались, но оба раза сбивался и с раздраженным шипением начинал сначала. Торгрим поглядел прямо и направо, пытаясь решить, какую дорогу все-таки избрать, и не удумал ничего лучше, чем вытащить монетку.

– Орел или решка? – вопросил он Бингхама для честности, хоть и жаль было вырывать гоблина из безмолвного стазиса.

– А, чё?

– Имеешь твердое мнение, куда нам надо ехать? Или, к примеру, куда нам точно ехать не надо?

– Точно не надо нам в Китонию, хотя, говорят, узкоглазые китонки весьма и весьма…

– Забудь. Скажи просто, орел или решка?

– Разве это просто? Вот так скажешь порой, а потом как начнется!.. В давние времена, слышал я, солнце останавливали словом, словом разрушали города. Как города разрушали, сам видел – показал хан саблей на город, сказал: «Разрушить, однако!» – и понеслась.

– Ну, проснулся, – с неудовольствием признал Торгрим. – Куда хоть уходил-то?

– Это я так, вспоминал всякое. – Бинго как мог изобразил смущение. – Ну, вы ж меня подгоняли, чтоб быстрее про свои приключения рассказывал, а так я ж еще много успел. Вот у мага, например, в кладовых было много всякого завлекательного, но непонятного, так я кое-что прихватил, дабы рассмотреть без спешки. Ты не ругайся только и возвращать меня не гони, я боюсь того мага! Магия – это что, но у него нос – что твой клюв, такой вмиг задолбает.

– Да когда ж ты успел? Ты же вроде от него через окно удирал в спешке.

– Точно так и было. Потом в груди защемило, про тебя вспомнил, – ты храбрый, а я тебя позорю трусливым бегством, что бы Морадин сказал? Из клумбы вылез, штаны подтянул и вернулся в башню.

– Только не говори, что мага прибил.

– Да нет, это он меня чуть не того, когда застал на полпути в верхние покои. Насилу через бойницу вывалился, прежде чем он огонь запалил, чуть шею внизу не сломал, всего и успел что дернуть по пути из случайной вазы волшебный ванд. – Бинго закопался в свой мешок и вытащил короткий, в ладонь длиной, толстый витой пруток. – Надеюсь, по крайней мере, что это волшебный ванд, потому что за иные мысли о природе этого предмета ты меня опять бить станешь. Как им орудовать – не ведаю, и ты, кажись, не по этой части, так эту же штуку можно в обменный фонд пустить!

– Ну, тогда поехали все же к реке, – решил Торгрим и повернул направо. – Мажеские штучки дороги, даже если не знаешь, что с ними делать.

– Если не знаешь – то даже особенно, – поддакнул Бинго. – Вдруг оно как раз именно то, что тебе нужно?

– Ну да, ну да. И это все, что ты у мага позаимствовал?

– Типа того. – Бинго помялся. – Ну, то бишь это как есть все, что я прихватил… во второй заход. Но, грюкнувшись, я вроде как обиделся, изрек непотребное, в духе «ужо тебе недолго радоваться, зловредный колдунище», только без единого приличного слова, и вновь зашел, презрев опасности.

Противу воли Торгрим хихикнул, представив себе такую картину, как прущий напролом трусливый гоблин.

– Тебе смешно, – обиделся Бинго. – А третий заход случился самым неудачным и вовсе самым коротким: только я в дыру шагнул, как прямо передо мною жахнуло, и очухался я только через минуту, лежачи через улицу. Взять почти ничего не успел, только вот шляпу прихватил с вешалки.

Из мешка появилась сильно измятая шляпа, расшитая золотой нитью. Бинго попробовал было ее надеть вместо колпака, но шляпа оказалась безнадежно велика и просела ему до самого носа.

– Похоже, маг научил тебя хорошим манерам.

– За манеры не скажу, а вот не ломиться туды, где тебя не хотят видеть, научил накрепко. – Бинго покомкал еще шляпу, пожал плечами и, ухватив за поля, мощным броском отправил ее в полет над огородами, как тарелочку в известной эльфийской игре. – Так что я утерся и пошел оттуда.

– В дом с фонарями?

– Куда глаза глядят. Но как-то так вышло, что глаза опять за башню зацепились.

– И ты еще разок попробовал?

– Ну не так уж я и глуп, как выгляжу. Понявши, что в парадном нам не рады, залез по громоотводу и внедрился через верхнее окошко.

– Это ли не глупость? Снизу хоть падать невысоко!

– Вот тебе хорошо, ты сразу в корень зришь, а мне до этого пришлось доходить путями окольными. Зато наверху маг меня нашел не сразу, я успел понадкусать все яблоки у него в вазе, поваляться на его постели и попользоваться его перегонным кубом и ночным горшком, только, кажется, перепутал их назначения.

– И чем разжился? Не поверю, что хоть раз ты башню покинул без добычи.

– На том стоим. Вот такую картинку раздобыл. – Бинго вытащил из мешка и протянул дварфу небольшой портрет пожилой дамы в массивной золотой рамке.

– Красивая, – рассудил Торгрим вежливо.

– Старовата, на мой вкус.

– Я про рамку. Правда, вся в щербинах каких-то…

– Это я покусал, чтоб в подлинности золота удостовериться. Самое оно, для верности я ее всю изгрыз, живого места не оставил.

– Я уж вижу. – Дварф взвесил картинку на руке. – Ну-с, если от тетки избавиться, а рамку пустить на продажу даже как золотой лом, то финансовое наше положение перестает внушать уныние. Вот только кто бы купил?..

– Кого догоним, тому и продадим. Так вот, маг меня нашел не сразу, а поскольку там было много дверей и перекрытий, то я сумел его обойти и почти до выхода добрался. Но тут он меня таки заметил и жахнул вдогонку чем-то очень магическим. Так что я рядом с первой дырой пробил в стене вторую и, стыдно признаться, с истошными воплями убежал, потому что мне вдогон чудища привиделись. Хоть умом я понимал, что чудища эти наведенные, откуда тут взяться моим домашним, но страшненько стало не на шутку, остановился только через полгорода.

Бинго перевел дух, смущенно поковырял пальцем седло и продолжил:

– Ну, такие пугания я, подумав, расценил как личное оскорбление и вернулся, в припадке решимости даже не заблудившись. Поскольку аж внизу было слышно, как маг на верхних ярусах причитает над своим загубленным горшком… наверное, было слишком жестоко засыпать и заливать в него все реактивы, что случились на лабораторном столике… я опять вошел через дыру внизу, чеканным шагом поднялся до кладовой и взял там чудесный плащик, вот смотри.

Гоблин вытащил из мешка грубо скомканный плащ и встряхнул его, расправляя и демонстрируя. Плащ правда был хорош, искусно расшит по подолу, безо всякой аляповатой ювелирщины, как модно ныне у богатеев. Возможно, даже магический, но инструкции к нему Бинго прихватить не догадался, а по внешним признакам ничего определенного Торгрим сказать не мог.

Бинго недолго думая накинул плащ себе на плечи и горделиво их расправил.

– А поскольку маг так и убивался там, наверху, я покинул башню совершенно добровольно и без принуждения. Это у нас, гоблинов, и называется чистой победой – напасть, нагадить и утечь прежде, чем тебе дадут отпор. Чего же боле, подумал я, чище уже быть не может.

– Ну что ж, это только доказывает, что терпение и труд…

– …да-да. Но уже через две улицы меня замучила совесть – ты ж сам говорил, что я не дикарь ныне, а этот, при исполнении который… оперполунамоченный! А значит, поступать должен сообразно своему высокому знанию. У нас в цивилизованном мире как? Мало обокрасть, надо еще обокраденного мордой в дерьмо потыкать, заставить себе сапоги лизать и опорочить во всех окружающих глазах, без того победа не засчитана! Так что я повздыхал насчет того, как тяжела и несправедлива моя судьба, да и вернулся.

– И сколько всего раз ты возвращался? – перебил Торгрим. – Уж больно однообразная у тебя история, ее сократить дешевле.

– Все бы тебе дешевле. Я вот как раз считать пытался, да пальцы кончаются!

– Бедный маг.

– Пожалуй, теперь уже да. Сейф в его опочивальне я вскрыть не сумел, зато сумел ему в скважину для ключа забить да обломать сподручную железячину, теперь не вдруг откроет… а кипы бумаг, средь которых могли быть и финансовые документы, всяки векселя да расписки, скорее всего, погибли в пламени.

– Но в конечном счете ты его опорочил перед миром?

– Как посмотреть. Где-то ближе к концу истории он бежал через город без штанов и с горшком на голове – это считается?

– А без штанов-то почему?

– Да под конец мне больше брать было нечего, а штаны у него козырные, бархатные. – Бинго вытянул из рюкзака неопрятный ком и расправил его в действительно модные штаны с вышивкой.

– Все остальное ты уже забрал?

– Там еще народ подключился, когда маг заустал пламя возжигать да молниями пуляться. Видел, как четверо дюжих даже кроватищу мажескую по лестнице тащили. А я – я ж не жадный, не то что некоторые, брал по штучке за заход, на память, и только такое, что унести можно, не надорвавшись. Хотел тебе сувенир прихватить – гаргулью с фасада, она просто вылитая ты, только без бороды и с когтями, но она, когда я к ней подобрался, со страху раскаменилась и, каркнув, улетела в ночь.

– Потрясающе, Бингхам. Я подозревал, что все не так невинно, как ты при стражах рассказал, но чтоб настолько…

– Насколько? Я ж его не убил! И даже когда в бочку с мальвазией его окунул, то почти сразу вынул – ну, как только он пузыри пускать перестал, а я смог оторвать взор от дивной придумки – стенных часов с кукушкой. Он почти сразу отплевался и побег в неизвестном направлении.

– Эх, оставь. Покажи лучше, что еще настриг с его закромов.

– Кукушка из часов, а то они велики были, не свернуть. – Бинго достал из мешка искусно вырезанную деревянную птичку на сложных металлических салазках, грубо выломанных из недр часового механизма. – Перестала куковать, но ты ведь починишь? Каменюга с ручкой, гладко отшлифованная, – в лучших домах такие зовут «пресс-папье», наверное, им хорошо прессовать папу… моего папу, похоже, в расчет не брали, такой малостью из него и чоха не выдавишь. Перо павлинское, или какой иной птички, – большое и красивое, можно в башку воткнуть или в зад, дабы на балах модничать, маг же его для письма использовал. Вилка двузубая, думал – золотая, но куснул и чуть зуб не сломал, стало быть, позолота… можно сохранить на правах потайного оружия.

Бинго взвесил вилку на пальце, потыкал ею воздух и затолкал сзади за свой бесконечный пояс.

– Прибор назначения мне неявного, зато в брульянтовой осыпи. – Гоблин за длинную серебряную цепочку выудил круглое, действительно изукрашенное мелкими алмазами. – Сам подумай, что это такое и для чего.

– Это ж компас. – Торгрим отстегнул крышку, запирающую механизм. – Странный, правда, компас, не на север-юг, а одна стрелка и та гуляет без остановки… Ты небось его сломал, как тебе свойственно.

– Прикинусь, что не слыхал этого возмутительного поклепа. Вот еще нашел перстень – золотой без подвоха, а вот камень мне незнаком, и искры по нему бегают возмутительные. Не иначе, магический артефакт, а на кой он нам?

– А ты надень. Вдруг магические свойства проявятся?

– Вот ты и надень. На нашего брата вешать волшебные побрякушки неразумно, никогда не поймешь, то ли оно само не работает, то ли наш резистенс давит, а то ли оно так забурления усиливает, что…

– Уломал, языкастый. – Торгрим отобрал у гоблина перстень и не без труда насадил его на мизинец левой руки. – Что-то ничего не чувствую.

– И внешне почти не изменился. Правда, только что выглядел как нормальный чумазый оборванец, а тут кольцо явно краденое… в результате образ сделался сугубо подозрителен.

– К Стремгодовой его матери. – Торгрим ухватился за кольцо и попытался стащить его с пальца, но не тут-то было. – Ладно, сниму, как маслом или мылом разживемся. Что еще?

– Записная книжка в переплете из дрейковой шкурки – если захочешь перед сном почитать, как грамотеям свойственно, только свистни. Лягушка…

– Лягушка?

– Ну да. Потрошеная лягушка в прозрачной баночке. Не знаю, в чем суть, но заворожен был мощью сего решения. Ах да, вот же – специально для тебя прихватил, когда подлая гаргулья от меня смылась, чтоб ты не так ругался… тебе сначала надо было отдать, а потом уже про остальное хвастаться.

Торгрим настороженно принял плетеный туесок, небезосновательно опасаясь, что из него может вылезти какая-нибудь гадость… но под крышкой обнаружилось, подумать только, тобакко – плотно умятые коричневые стружки, судя по резкому горькому духу, с лучших пакотарских плантаций.

– Не за что, – самодовольно упредил Бинго невнятное дварфийское бурчание. – Чем могу, тем более ежли ты правда от курения расслабляешься, то и мне хорошо – лишних пять минут небит побуду.

Он долго еще что-то вещал, извивался в седле, изображал в лицах и декламировал, приподнимаясь на стременах, но Торгриму решительно никакого дела до этого не было. Он дрожащими от жадности руками достал свою трубку, вытряс из нее застывшие остатки старого скверного курева, натолкал мажеского зелья – по всем правилам, в три приема, плотно утаптывая заскорузлым пальцем и продувая для лучшей тяги, тут только спохватился, что прикурить-то не от чего – разве что начать тут же над осликовыми ушами лязгать железом о железо, высекая искру?.. Но Бинго и тут не подвел – услужливо подал лупу с вычурной ручкой.

– Это когда я решил зайти через подвал, – пояснил он, но оценил затуманенный дварфов взор и махнул рукой. – А, Стремгод с тобой, борода, получай удовольствие. Я тебе припомню.