Текст книги "Поход клюнутого"

– Позвольте, сэр… как вас, напомните?

– Я Бингалахад. Он Торгрифаль.

– Так вот, сэр Бингалахад, никаких вольностей по отношению к леди Кейтлин я позволить не могу – ни вам, ни себе!

– Ну, семь твою восемь, если заранее решил без вольностей, то чего на письма чернила тратить? Это как выходить на смертный бой, опасаясь противника оцарапать.

– Ты послушай его, сэр комендант. – Торгрим кивнул на спутника. – В иных каких делах я бы такого рекомендовать не стал, но по этой части он большой знаток. Ни одной кузнечихи не пропустил по дороге.

– Одну пропустил, и даже на дочку ихнюю не позарился.

– Только не плачь, Бинго, мы ж еще вернемся.

– Потому и страдаю. Так ты пишешь письмо, добрый сэр? Мы поспешаем!

– Да, да. – Лукас обреченно вздохнул. – Иду писать. Ешьте пока… не торопитесь, сколь возможно. Так чего, не писать о погоде?

– Не надо. Если спросит, то и так скажем: радуга прямо за башней, от вас не видать, так заходите, не стесняясь.

– Гениально! Может, тогда действительно… неловко просить, но раз такой знаток под рукой… подскажите, что написать, сэр Бингалахад! Да и почерк у меня… Не сочтете ли за унизительный труд за меня… ну, того…

– Да я вообще писать не умею, чему в нонешних обстоятельствах рад до полных штанов. Ты вот что, напиши, что играешь на барабане!

– На барабане? Но разве на барабане играют? Боевые дроби, маршевые, условные сигналы во время битвы – их я разумею все до одного, но…

– Слушай, я тебе не навязываюсь, ты сам спросил. Так и пиши: «…а когда на душе моей тяжко, разлюбезная Кейтлин-как-бишь-ее-там, то сажусь я на барабане играть третью, неоконченную, симфоническую увертюру эльфийского музыкотворца Бетховиэля, а чтоб не переполошить лагерь – делаю это в глухом лесу».

– Хорошо, но почему на барабане? Разве виолончель не более изысканна?

– У тебя есть тут виолончель?

– Нет.

– А барабан?

– Конечно, есть, он используется, как я уже сказал, для подачи сигналов.

– Ну вот. Явится она послушать, так ты берешь одной рукой барабан, другой – ее руку и ведешь в глухой лес.

– И?..

– Да-а-а, тебе и в мешке привези – толку не добьешься.

– Сэр Бингалахад, ну я вас душевно умоляю!..

– А вот от этого отвыкай, мне ни к чему, а они вовсе страсть как не любят. А может, и любят, но что не ценят – это зуб даю. И вот это что за амбре? – Бинго нервно задергал носом. – Облился чем-то по неосторожности?

– Ну почему по неосторожности? Каждое утро, садясь писать письмо… ну да, все то же… стараюсь привести себя в надлежащее состояние духа и тела, вот и драгоценные духи выписал из столицы.

– Тяжкий случай, как и лечить-то? Может, у тебя и ноги безволосые?

– Ну, не сказать, чтоб совсем, а какое это имеет значение?

– Первоочередное. Давай с дварфа настрижем шерсти и на тебя налепим!

– Для чего же?

– Да для того, что если хочешь своей даме понравиться, то для начала не лы-ы-ы-ыцарем прикидываться надо, а мужиком. От духов, значит, пока мы тут еще… поди вон о моего лося потрись, тот еще афродизиак, леди Кейтлин сама примчится.

– Сэр Бингалахад! Я решительно отвергаю предлагаемые вами методы! Вы пытаетесь сделать из меня… то, чем я являюсь, а вовсе не то, что хочу представить леди Кейтлин!

– Ну так добавь духов, и к тебе в очередь выстроятся все подчиненные ей мужичины.

– А ты не подумал, Бинго, что воинствующая дама может все-таки и вкусы иметь более… – дварф посучил сальными пальцами с огрызком колбаски, – мужланские, что ли?

– Сэр Торгрифаль! Это уж ни в какие ворота! Леди Кейтлин – ангел чистой красоты, она и в доспехах более женственна, нежели все дамы, каких мне случалось видеть при королевском дворе! И я уверен, что суровая судьба воительницы никак не смогла поколебать ее нежное и чувственное эго.

– Эго?

– Эго, да.

– Есть среди наших богов и такая – Хаэла Брайтэкс, Леди Удачи, тоже вся в доспехах, но чтоб у нее что-то такое водилось – не слыхал. Впрочем, какой из меня теолог, да и бабовед скромный.

– Кстати, да, ты к Марисе зайти так и не удосужился.

– Я женат, Бинго, и свое отношение к промискуитету уже высказывал.

– Ты женат? – Бинго вытаращил глаза так, что пришлось заталкивать их обратно в глазницы пальцами. От колбасного жира глаза немедленно заслезились, и гоблин принялся их отчаянно затирать предплечьем. – Вот так номер, почему не знаю? Что, и дети есть?

– Есть. А твое какое дело?

– Ну, интересно же, почему ты тогда здесь, а не там. Зная, каков ты ухарь, небось отхватил самую видную дварфиху, с бородой до пола!

– Не зли меня, зеленое брюхо. У дварфиек бород нету. А так – да, жена у меня видная, тебе и мечтать не приходится.

– Ну так ее ж стеречь от прочих дварфов надо! Они знаешь какие жуки!

– Они не жуки, дварфы они. Что тебе вообще о них ведомо?

– Мне и один плешь прогрыз, а там же их целый город!

– Ты вообще, что ли, не слушаешь, о чем я толкую? Мы, дварфы, другие. Мы на чужих жен не заримся.

– Мы, гоблины, в целом тоже почти не по этой части, да знаешь, какие бывают исключения!

– Кстати, я ведь даже не знаю, не связана ли леди Кейтлин с кем-либо обязательствами, – пригорюнился Лукас. – А вы предлагаете сразу в лес, с барабаном.

– Да твои-то какие сложности? Ты тоже дварф, что ли?

– Нет, но законы рыцарства…

– Ах, ну да – лы-ы-ы-ыцарь. Отбить женщину просто так нельзя, надо сперва убить ейного предыдущего хахаля! Это мы тоже можем…

– Этого мы не можем! – Торгрим шарахнул по столу.

– Можем! – Бинго стукнул ответно, и стол жалобно хрустнул. – Но не будем. А то ж потом выяснится, что у них, лы-ы-ы-ыцарей, и тут все не слава богу; который убил, тот и бери добычу, а потом тебя еще вот этот самый сэр комендант соберется в порядке взаимозачета мечом ковырять. Не согласный.

– Так писать-то мне что? Я играю на барабане, за башней у нас радуга… может, написать еще, что я люблю животных? Сэр Бингалахад, когда вы заходитесь таким гадским хихиканьем, я понимаю, что дал маху, но не понимаю, в чем именно.

– Поймешь, да поздно будет, когда она тебе пришлет пару коз с наилучшими пожеланиями. Не надо про животных. Напиши лучше, что меч твой велик и тяжел, иной не свернет и двумя руками, а ты, упражняясь с ним ежевечерне, одною с ним управляешься и давно уже ни с каким достойным противником его не скрещивал, а в обозримом пространстве только ее видишь подходящим кандидатом.

– Ну, по сути, я предпочитаю короткий меч, а для более серьезных случаев…

– Вот об этом промолчи, должна же быть в отношениях некая недосказанность. И ни в коем случае не признавайся, что в ожидании ее с другими мужиками сим мечом постоянно переведываешься. Тускнеет, скажи, меч, и сколь его ни смазывай – ржавеет без дела! Это вариант беспроигрышный, какая воительница не проникнется сочувствием.

– Охотно признаю в вас поэта, мой друг, и если потребуется моя рекомендация для вступления в рыцари, можете на нее смело расчитывать.

– Вот спасибо, но я за время нашей беседы как-то передумал в лы-ы-ы-ыцари. Прекрати хрюкать, полуборода, прояви к сэру коменданту сочувствие.

– И правда. Может, мы лучше Бинго настропалим устно пересказать ваши устремления, сэр комендант?

– Про меч пусть лучше напишет. Это же придется в наглядных образах, а после моего меча, – гоблин потыкал пальцем в сторону Рансера, у седла которого немереной оглоблей висел именитый прузенский клинок, – всякое впечатление будет смазано. Так, о музыке, о мечах… надо воспеть ейную красоту!

– Превосходная мысль! Диктуйте, я запомню.

– Да я ж ее не видал. Ты хоть опиши, чтоб было за что зацепиться.

– Она… о, она такая… такая…

– Сиськи есть?

– Сэр Бингалахад!..

– Есть?!

– Есть, разумеется, но…

– Пиши про сиськи.

– Да как же такое можно?!

– Очень хорошо можно. Ну, типа: «Если мне суждено быть подавленным грудью рухуджийского солдата, то согласен только на вашу!»

– Да ты и впрямь поэт, а с виду и не скажешь, – подивился Торгрим. – Это чё, вот так ты с кузнечихами и договариваешься?

– Не надо о кузнечихах. У нас ответственное занятие, а из тебя похабель лезет. Тут некоторые есть пытаются!

– Какое великое счастье миру, что ты неграмотен! Сколько бы иначе несчастных дев вверг в заблуждение своей изящной словесностью, за которой на поверку такое мурло скрывается[17]17
  Торгриму невдомек, но многие гномы уже в ту древнюю пору этим вовсю пользовались, нахально представляясь наивным девушкам разухабистыми ухарями, а честным, и потому доверчивым, потенциальным партнерам по бизнесу – заслуживающими доверия коммерсантами. А один предприимчивый темный эльф пытался ограбить банк с помощью письма, в котором излагал угрозы и требования, но был настолько витиеват и непрост в выражениях, что остался непонят и взамен мешка золота получил работу швейцара. Тоже неплохо, кстати.


[Закрыть].

– Грамота – костыль для лы-ы-ы-ыцарей. А наше щасте на бумаге не выпишешь. Глазомер, быстрота, натиск… и опять быстрота, пока дрова колоть и воду носить не приставили.

– Не забыть бы все это. – Лукас озадаченно перебрал в уме перечисленные абзацы, проникаясь все большим уважением к зеленому безобразнику, походя разрешающему проблемы, для рыцаря непреодолимые. – Бегу писать. Вы уверены, что это, про грудь, не слишком… фривольно?

– Настолько не слишком, что я б добавил чего-нибудь про другие части.

– Сэр Бингалахад, независимо от исхода дела, мне еще жить с такой репутацией.

– С какой – такой? Что, мол, грамотный? Я ж говорю, мешок – лучший вариант.

– Ладно, будем считать, для первого раза достаточно. Бегу! Марк, выдай сэру Бингалахаду лук, какой ему понравится, и если еще в чем-то нуждаетесь – не стесняйтесь, берите, у нас запасов достаточно.

– Пеорский возьмете? – Вялый интендант, давно уже наблюдавший во все глаза за небывалым оживлением коменданта, повел рукой в сторону предмета, который легко можно было бы принять за оглоблю в руку толщиной.

– Вот спасибо, нам лук бы, а не катапульту.

– Это лук? – не поверил Торгрим. – Да он же прямой, не изогнутый даже!

– Это лук и есть, с самых наших Железных Гор. У пещерных орков единственное развлечение, оно же смысл жизни, – стрелять из таких удрючищ. Изогнутым он становится, когда ты его… гм… изогнешь и тетиву нацепишь.

– И далеко стреляет?

– Говорят, что на лиги. Я лично ни разу его и наполовину растянуть не смог, силенки не те. Пеоры, они всю жизнь спину качают, в чем другом слабы могут быть, но только не в этом.

– Ты там посмотри нам чего попроще, уважаемый! Вот, к примеру, от тех же наших лесных братьев поделку – отличные композитники делают, твою вот, полуборода, кольчугу прошибет за милую душу… это так, чтоб разговор поддержать, не парься.

– Есть и такой. – Интендант скрылся в палатке, пошурудил там и вынес короткий толстый лук, облицованный рогом. – Насчет кольчуги я б поспорил, раз на раз не приходится, но случись в умелых руках, добавки никому не потребуется. Дать вам бронебойных стрел или обычные клинковые предпочитаете?

– Я б охотничьи взял, если есть, широкие. – Бинго разлапил пальцы, обозначая ширину с полфута. – Мы ж по кольчужным стрелять не собираемся, на то у дварфа топор имеется. А вот зверушку какую подбить на пропитание – милое дело.

– Поищу. – Интендант озадаченно почесал спину. – На складу таких не держим, но вроде у наших разведчиков видел. Еще что-нибудь?

– Шлем бы мне, а то шляпа с головы постоянно падает. – Торгрим с отвращением пихнул положенную на стол капеллину.

– Она с тебя падает, потому что ты меня ею дубасишь без перерыва. Главное, рукавиц железных ему не давайте!

– А что, есть рукавицы? Я бы взял.

– Молчу, молчу, пока про шпоры не проболтался.

Колбаски вскоре кончились, Бинго доразлил остатки местного варева и, покуда делать было нечего, улегся всем фронтом на стол. Толком передохнуть после кораблекрушения им не удалось – едва отбившись от команды подожженного тендера, Торгрим сразу погнал его через лес, где лошадей пришлось вести под уздцы. Несмотря на то что солнце было отлично видно, им довелось заплутать, – впрочем, на иное никто и не расчитывал. Если бы не леший, сунувшийся к ним на привале покопаться в сумках, и не узнали бы, где тут что; хорошо хоть, не подвело коммуникативное умение, подкрепленное свирепой Торгримовой рожей, – лесной дух доходчиво объяснил, куда идти, а на третий раз даже перешел с анатомических координат на географические и вывел на неприметную тропку. Ночь тем не менее пришлось провести в лесу, и поспать особо не удалось – выли волки, а зажигать костер Торгрим из суеверного ужаса перед гоблинскими пиротехническими способностями запретил. Трижды приходилось бегать за маленькой лошадкой, которая порывалась умчаться в чащу, хотя и была привязана. Бинго все же прикорнул на пару часиков, а железный Торгрим так и просидел, пережидая самую темень, на своем верном тюке, без устали дымя трубкой и чиркая точилом сперва по топору, а потом и по мечу Бингхама, которого, надо отметить, одного хватило бы на неделю работы. Едва начало рассветать, как дварф снова поднял поредевший отряд в путь, и вот к полудню удалось добраться до заставы с дружелюбным, хотя и озабоченным комендантом. Бинго подумал было задержаться здесь до завтра, отоспаться и отожраться, а заодно войти в доверие, выпросить все, что отдадут добровольно, и спереть все остальное, но, услышав о заставе на рухуджийской стороне, поколебался в своем намерении. Можно ведь и там, у них, тоже пообщаться, тем более если у них командир – приятная тетенька. Правда, как еще она отреагирует на послание от здешнего лы-ы-ы-ыцаря. Может ведь и погнать взашей, если, к примеру, он пишет так же коряво, как говорит, а она из тайной секты граммар-наци и примет каждую неверную буковку за личное оскорбление.

– А сколько, Бингхам, той Рухуджи от нас и до потребного моря? – полюбопытствовал Торгрим, неспешно прихлебывая из кружки.

– В лигах не считал, а так примерно четыре часа ходу.

– Ходу?

– На драконе. Как там капитан говорил: дерьмо летает, мы ходим.

– Дерьмо не летает.

– Вот вступим в летунговые земли, и ожидает тебя несказанное удивление.

– Умеешь вдохновить, и не только рыцарей. А какова драконья скорость?

– Такова, что все рухуджийские земли за четыре часа покрывает.

– Исчерпывающе. Ладно, дорогу осилит идущий… ходящий… короче, рано или поздно доберемся. А там опять на корабль… Что ты вынес из минувшего плавания?

– Карман копченой тараньки, но мы ее еще в лесу схомячили. Соли также прихватил в тряпочке, захочешь лизнуть – только скажи.

– Важное решение, на опыте этого плавания основанное, – на корабле ты сразу садишься в уголок, сидишь молчишь, ничего руками не трогаешь, никуда ногами не ступаешь, ни на что не дышишь и не смотришь, кроме своего пупа, и по нужде во время плавания не отлучаешься.

– Да я вроде всегда так и делаю.

Интендант вернулся с расшитым кожаным колчаном, набитым стрелами.

– Срезней раздобыл всего с полдюжины, вот эти, с серыми перьями. Остальное набил обычными, но если вдруг там соберетесь буянить против официальных властей, лучше подберите тамошние стрелы – на наших клейма и оперение характерное. Рукавицы могу дать джутовые в кольчужной оплетке, на такую-то лапищу цельнокованых не подобрать. Шлем же найдется хороший, барбют, – остался от прежнего коменданта, личный его, не служебный… Сами понимаете, правила такие, что нашей формой светить на той стороне строго возбраняется. Если вдруг велик будет – головастый был мужик прежний комендант! – то к нему и подшлемник вязаный имеется, и еще дополнительная вязаная шапочка.

– Никогда не встречал такого патриотизма и добросердечного участия. – Торгрим с уважением покачал головой. – Даже у себя там, под Горой, – хоть и дадут, что спросишь, но непременно козью морду состроют, спросят, где потерял предыдущее, наставят обходиться бережнее. А у вас тут – душа нараспашку!

– Можно подумать, тебе в камере в чем-то отказывали.

– А ты, предприимчивый наш, чем тут дрыхнуть, сходил бы на кухню, сказал спасибо повару и попросил вдогонку какую-нибудь мелочишку. Пуд говядины, к примеру, мешок бобов или чего-нибудь такое, что поддержит нас на полном тягот пути… Кто тут, в конце концов, поэт? Спой ему что-нибудь жалостливое.

Бинго со вздохом отклеился от стола, а потом и от скамьи.

– Скажу, что едем тебя женить на летунгше и нужно богатое приданое.

– Говори, что оба женихаться едем, авось дадут вдвое больше. Ого, какой славный шлем! За него отдельное спасибо, уж я постараюсь не посрамить прошлого хозяина.

Вороненый, расписанный эмалью барбют не очень-то подходил к перелатанной кольчуге, но Торгрима куда больше волновала прочность, нежели цветовая гамма, а уж прочности шлему явно было не занимать. В одном месте заметна была вмятина, старательно выпрямленная, но так и не заглаженная до конца, – глаз опытного воина сразу определил отметину от остроклювого чекана, какими пробиваются доспехи и потолще. Ну вот, уже не зря в гости завернули, тем более что и подкормили, а что придется за это передать лишнюю бумажку, так труд невелик. Если, конечно, комендант не умолчал о чем-то концептуальном, например о том, что в Рухуджи невезучих почтальонов вешают на ближайшем дереве без суда и следствия.

Бинго и Лукас вернулись к столу одновременно – гоблин с увесистой сумкой, битком набитой припасами, а комендант с идеально сложенными листами бумаги и длинным щегольским конвертом.

– Вот это ваша подорожная, из которой следует, что вы отправляетесь через Рухуджи в гоблинскую крепость Хундертауэр, то есть позволит вам невозбранно пересечь всю страну, – только не забудьте поставить их печать там, на следующей заставе. Следует ли запечатать письмо личной печатью или не стоит ставить леди Кейтлин в неловкое положение? – обратился он к гоблину.

– В неловкое никогда не ставь, – посоветовал Бингхам со знанием дела. – Травмоопасно, чревато обидами. Ставь в устойчивое… эх, рано еще тебя такому учить, сперва бы про тычинки и пестики. Чем плоха печать?

– Ну, печать-то моя принадлежит к сонму печатей под эгидой араканской короны, а леди Кейтлин, напротив, рухуджийка, и я…

– И ты?

– И я не знаю, как это может быть воспринято.

– До чего ж ты неуклюжий, а? Запечатывай, не запечатывай – это ж просто письмо. Не понравится ей печать – сожжет конверт с печатью, не понравится письмо – и его сожжет. Хорошо бы, чтоб хоть мы с полубородой ей понравились, а то подумать страшно… Ты про меч написал?

– Про меч? А, да, написал.

– Без слова «короткий» обошелся?

– Все как вы советовали. Даже достал из-под кровати дедов меч, он как раз таков, как описывается, и на стену его повесил, чтоб под рукой был.

– Мне прямо жалко эту Кейтлин.

– Э… сэр Бингалахад?..

– Ну, такой парень под боком, а она хлебалом щелкает. Давай уже свое письмо, доставим в лучшем виде. Ты точно уверен, что не хочешь, чтобы в мешке?.. Можешь с нами послать своего юнгу, передадим ему, никто и всполошиться еще не успеет, как разбежимся во все стороны, только нас и видели.

– Сэр Бингалахад, насилие над женщиной моей мечты я полагаю кощунственным и недопустимым ни при каких, решительно ни при каких…

– Эко запел. Нет бы так распалиться раньше, сам бы письмо состряпал. Тезисы, конечно, убоги, но каков штиль! Ты там нарядился, дварфе? Кстати, не хочешь ли тут оставить свой мешок с железом? Люди хорошие, не покрадут, сэр комендант головой готов ответить.

– Если хотите что-то оставить, можете положиться на мое личное слово, – подтвердил Лукас, у которого нервы разыгрались так, что удостоверил бы сейчас, не глядя, и целую толпу порвенирских крайдеров как вернейших подданных Каменного Трона.

– Нет уж, спасибо. Горный плейт – штука такая, не угадаешь, когда пригодится.

– Да в него же небось влезать полдня, а у нас все драки моментально случаются. Я еще только рот разину, а ты уже всех отметелил!

– Сказано, со мной поедет. Твоей зверюге не в тягость.

– Ну, как скажешь. Просто там, в конце-то, нам в горы придется карабкаться, лоси туда не полезут, и оставить груз может быть негде – где еще найдешь такого лы-ы-ы-ыцаря?

– На месте разберусь. Пошли уже. Спасибо за гостеприимство, сэр комендант! Надеюсь, ответа дождетесь в скором времени.

По сигналу Гаферта дежурный потянул веревку, поднимая шлагбаум, и всадники выдвинулись за него, да и поехали дальше, как ни в чем не бывало – словно бы и не в чужое государство, словно бы и не к прекраснейшей из женщин!.. Обессиленный от психических затрат Лукас тяжко оперся на опустившийся брус и долго еще вслушивался в удаляющуюся малопонятную беседу.

– Я, кажется, понял. Дракон сидел на краю скалы, а когда ты в него камнем пульнул, он вниз свалился и крылья не успел расправить.

– Ну, теплее, чем в прошлый раз.

– Угадал?

– Не настолько теплее. Пока что стылый погреб сторожки без камина, в феврале прошлого года, в три часа ночи.

– Так это прохладно, не сказать бы жестче.

– Еще как, хотя уже и не ледник. Нет, не было никакой пропасти, никуда он не падал.

– То есть что, просто камень бросил, и он готов?

– Ага. Мне казалось, я это уже давно объяснил.

– Бинго, не бывает такого. Либо ты врешь, либо… либо ты врешь.

– Мамой клянусь, папой клянусь, чтоб мне всю жизнь не вылезать из Громелонова обучения.

– Зараза какая. Но как?!

– Думай, думай. Развивай воображение.

Потом стихли и эти голоса. А потом шлагбаум, верой и правдой служивший вот уже больше века, подломился под рыцарем, и Лукас полетел носом в гравий дорожки, успев еще подумать, что эдак некстати… ну как письмо сработает! С разбитым носом разве произведешь хорошее впечатление? Но случайность и случайность, кого винить, как не слепое устройство мироздания.

* * *

А в это же время далеко-далеко от границы, в самом сердце столицы, сэр Малкольм Амберсандер осадил Клепсидру перед гномоном, отмеряющим время, и, как с ним в последнее время случалось все чаще, завороженно следил за еле заметно ползущей тенью. Ставки росли с каждым часом, и вместе с ними росли сомнения в том, что капитан поставил на правильный номер. Но теперь уже поздно было метаться, передумывать и прочухиваться.

Ставки сделаны. Все на зеленое.

Оставалось только ждать.